Ночь проходила нескучно. Успокоить волшебницу удалось только после убойной дозы магии и такой же дозы успокоительного. Конечно, вмешательство магистра было необязательно. Конечно, изгнанники бы справились без меня. Вон, Кайя память стирать умеет.
Подмастерья выглядели недовольными. У них был голод, смерть и страх, крошечный остров и горстка людей — и полная власть. Они поступали только так, как находили нужным. А теперь мир расширился, подданные уже не контролируются так хорошо, как прежде, вылезли темные, с которыми приходилось считаться, и этот самозваный магистр, безоглядное подчинение которому оказалось не таким благом...
Я оборвал сам себя. Ни Кайя, ни Бринвен не сделали ничего, что можно было посчитать за намеренный вред. Они действовали так, как умели. Или стоило появиться слабому намеку на угрозу моей власти — и я сразу готов смести соперников с дороги?
Итак, светлая гильдия, ваш нынешний магистр — мелочная властолюбивая дрянь. С чем вас и поздравляем.
Вслед за родителями в коридор прокралась Юна, прижимающая к себе подушку, но совсем не сонная. Плачущего человека Юна видела впервые в осознанной жизни и одобряла зрелище не более чем подмастерья.
Как рассказали ее родители, те игрушки, что были у Юны на острове, она лично похоронила в большой яме лет в семь, решив, что теперь слишком взрослая. Семейный характер уже проявлялся в ней отчетливо; от подаренной светлой формы маленькая волшебница пришла в восторг, но ничего, кроме магии, гильдии и пчел ее не интересовало вовсе.
— Иди спать. Уж ты-то мне нужна здоровой и отдохнувшей, — я дождался серьезного кивка в ответ и вышел на берег, тщательно прикрыв за собой стеклянные двери. Перенес на переговорный браслет полное и безраздельное внимание и с мягким укором сказал: — Шеннейр, темный магистр Шеннейр. Ваш маг серьезно напугал и расстроил моего мага. Если вы не в состоянии обеспечить дисциплину, не стесняйтесь, скажите сразу, чтобы это не выяснилось в самый критический момент.
Совет был на грани оскорбления, но я кипел от ярости. Что в послании "не трогать светлых" боевикам опять непонятно?
— Выслать вам ведро успокоительного? — осведомился темный магистр, и я понял, что никакого наказания для Бретта не последует. Его просто отозвали на место — чтобы не болтался без дела. Если светлые и темные должны сотрудничать, то нельзя запретить темным подходить и задавать вопросы. Даже если это означает хватать за руки, прижимать к стене и выпытывать ответы. В глазах Шеннейра это не имеет ни малейшего значения.
Шеннейр расположен к Бретту. С чего я взял, что темный магистр будет подыгрывать светлым, а не своим, таким же темным, как он, своим сторонникам?
Я смирил злость, отметая язвительные фразы, и ровно ответил:
— Недостойно вашего статуса, Шеннейр, превращать разговор в низкую перебранку. Высылайте все, что есть, нам пригодится. Спасибо.
Я практически видел, как он щурится, перебирая пальцами по браслету; но вместо попыток оставить за собой последнее слово Шеннейр сообщил:
— Северные передают, что вызвали на переговоры сторонних наблюдателей, которые вскроют всю нашу ложь, ежели она есть. Распределяйте ваших впечатлительных светленьких по убежищам. Все излишние эмоции от безделья.
Требование было настолько поспешным, что я даже пропустил все остальное:
— Прошло слишком мало времени...
— Времени прошло достаточно. Выполняйте.
Я отключился, с ненавистью уставившись на браслет. У темного магистра появилась своя собственная карманная светлая гильдия, которой можно помыкать — именно то, что он хотел. Шеннейр — правильный магистр, и он всегда добивается своих целей. А мне даже нельзя с ним ссориться. Победа за победой.
Новый вызов пришел неожиданно.
— Я приношу извинения за поведение Бретта, — сказал Эршен после достаточно неловкого обмена приветствиями, и я прижал холодный браслет к виску, успокаиваясь:
— Вы ни при чем, Эршенгаль. Вы даже ему не начальник.
Эршенгаль молчал долго, а потом честно признался:
— Простите, я в бешенстве. Репутация темных и без того отвратительна. И даже если ты стараешься ее исправить, это совсем ничего не меняет.
Я только усмехнулся. От того, что в темной гильдии есть один Эршенгаль, темная гильдия не станет светлее.
— Шеннейр думает об этом?
— Магистру, — с легкой горечью ответил он. — Все равно.
* * *
Похороны Михаэля Наро проходили тихо — шумных проводов для рядового темного мага не полагалось.
Для нас открыли ритуальный зал на минус восьмом уровне; гроб стоял на полу, на одной из скрытых древних печатей — ромб, разделенный на четыре части. В ритуале помогали маги из инфоотдела, они же обеспечивали всю торжественную часть; я, Гвендолин как Оператор волшебного замка стояли с одной стороны, друзья и сослуживцы — с другой. К семье Наро старались не приближаться. Было заметно, что семья Наро больше не лояльна темному магистру.
Я смотрел на это и вспоминал другие, куда более многолюдные похороны. Тогда большой зал был забит битком: темные теснились на узких галереях, в проходах, и никто не желал упустить ни минуты. Темный магистр Шеннейр окончательно задушил заговор.
Три гроба стояли на полу — Алина и еще двух высших, рыжеволосой Хельги и Эйрена, мага, которого я так и не успел узнать.
Со всеми бы высшими так. А то вечно с ними намучаешься.
Три закрытых гроба. Полностью черных, и только на крышках выбиты личные гербы.
Мне отвели отдельное место на возвышении. Чтобы светлый магистр все видел, все слышал, и не дай Тьма ничего не пропустил. Рядом стояли Миль и Гвендолин. Гвендолин как всегда была спокойна, и в глазах ее вместе с равнодушием стыла, может быть, мудрость. Я вспоминал, что эти люди были старейшими среди высших; они были свидетелями, как к власти приходил Алин, и как к власти приходил Шеннейр, и видели и заговоры, и казни много раз.
Проводя официальную церемонию, Шеннейр отдавал Алину дань уважения — как высшему, как магу, потратившему много лет служению гильдии, как достойному врагу — хотя на самом деле Шеннейр не считал его достойным — и это нравилось темным. Темная гильдия снисходительна к стремлению к власти и к предательству, но чего она не терпит — пренебрежения.
Похороны проводились в Вихре. И это тоже был знак — Шеннейр не посчитал Алина достойным достаточно, чтобы везти тела к источнику Шэн или сжигать их под открытым небом, как делали с товарищами, павшими в бою далеко от дома. Местом последнего упокоения выбран Вихрь, и в этом слышалась насмешка и последнее наказание. Темный магистр был заперт здесь при жизни — Алин останется здесь после смерти. Людям казалось, что это пугающая участь.
Я не думал об этом. Все, что осталось от Алина — пустая оболочка; его здесь больше нет. Ведь если поверить, то и светлые, что умерли в заключении, они навсегда замурованы в этих стенах...
Шеннейр поднял руку — последние слова не сохранились в моей памяти, но темному магистру было что сказать тому, кто его предал и едва не занял его место.
"Желать большего — естественно для человека".
"Но не стоит желать то, чего ты не достоин".
Гробы вспыхнули от одного касания. В прошлом — посоха, сейчас — голой ладони. Шеннейр уничтожал своего врага второй раз — и принимал на себя вину за его смерть. Все погибшие в гильдии на совести магистра. Все смерти — на его руках.
Все эти намеки я понял уже потом, а тогда просто смотрел.
...Я приложил ладонь к крышке гроба, наблюдая, как печать охватывает его целиком, уничтожая. Все умирает. Был человек — и нет его.
— Как похоронили Ишенгу?
Волшебница ответила не сразу, слишком погруженная в свои мысли:
— О, не беспокойтесь. Шеннейр лично собрал тела и сжег. От них не осталось могил, но они не остались лежать под открытым небом.
Отчего-то мне стало легче. Шеннейр не глумился над уже павшим врагом.
Я видел смерть магистра своими глазами. Но я никогда не мог поверить в это до конца; он просто ушел, уехал, исчез, но не умер, истекая кровью от жестоких ран, в долгой агонии, не... Мне было страшно представить, что когда я покинул его, мой магистр мог быть еще жив.
— Я видела, как Шеннейр не верил, что его враг мертв, — Гвендолин игриво прикоснулась пальцем к губам, словно запрещая себе говорить слишком многое или наоборот, давая разрешение. — Потряс его за плечо, как будто хотел разбудить... Это было очень смешно.
Мы еще ни разу не осматривали новые владения вместе. Там, где приложил руку Лоэрин, стены взрывались водоворотом красок, но инфоотдел держал порывы помощника под контролем, и выглядело это вполне неплохо. Стальные ажурные конструкции, поддерживающие высокие потолки, мне даже нравились. Замку гильдии всегда недоставало простора и солнца.
— А вот этот блок мы отдали Лоэрину полностью. Он говорил, что здесь отдыхает от наших диких удушающих требований, — мило пояснила Гвендолин. Абсолютно все поверхности, даже дверные ручки, были насыщенно-розового цвета, и идущие по нему голубые и зеленые ромашки выглядели издевательски. — Здесь мы устроим карцер.
Камеру смертников. Темные будут на коленях умолять, чтобы их так не унижали перед казнью.
Но чем дальше и чем ниже мы спускались, тем строже становилась обстановка: и темнее. Миновали тщательно изолированные лаборатории; мастерские и проектные залы для составления печатей, складов, проехали на монорельсе даже до производственных блоков в холмах, там, где замок еще продолжал расти, и вернулись обратно. Люди встречались нам редко, но каждый приветствовал мою спутницу с почтением. Я проводил взглядом очередного инфора, выскользнувшего из тьмы и призраком растворившегося во мраке, и спросил:
— Вас не беспокоит, что ваш ученик, Иллерни, работает на Нэттэйджа?
Впрочем, я вполне предполагал, что Иллерни тройной агент: Нэттэйджа, Гвендолин и самого себя.
Волшебница чуть пожала плечами:
— Мы не властны над нашими учениками. Все, что мы можем — отдать им все, что в наших силах.
Вблизи эмоции Гвендолин напоминали полноводную реку, спокойную и глубокую. Внимание, окутывающее все и ничего конкретно, прошлое, перетекающее в будущее, сглаженная галька без острых углов. Ни моментов эйфории, ни сильных страстей, ни горечи поражений.
Миль не умел быть счастлив, Шеннейр не умел сожалеть и сострадать, эмоции Нэттэйджа скользили по поверхности, не приобретая вес. Чем высшие платят за свой пост? Или за темную магию?
Я тоже не чувствовал себя счастливым — впрочем, теперь не чувствовал себя и несчастным. Но я еще помнил, каково оно — что будет после того, как забуду?
— Осторожнее, магистр. Цветы цветут под солнцем, корни замка растут во тьме, — Гвендолин подала мне руку, кажется, предлагая ее сопроводить, и мы ступили на узкий стеклянный мост. Здесь, в залах, было совсем мало света: светились поручни, путеводные печати, иногда — свисающие с потолка гроздья шаров, синим, зеленым или лиловым. Моя спутница обвела рукой вокруг, и с легкой иронией поклонилась: — Мои маги называют это подземным царством. А я — его повелительница.
Ее пальцы были чудовищно холодны: настолько, что занемела рука.
— Знаете ли вы, мой магистр, что один магистр всегда видит другого? Но не может узнать.
Мы прошли по узким мосткам над большой оранжереей, напоминающей сад; несмотря на полутьму, зелень разрослась густо, но цветы, лишенные солнца, были тонки и бледны. Над огромным залом с прозрачным полом, под которым клубился туман. Над непроглядным мраком — корни замка достигали подземных пещер, глубоких разломов под береговыми скалами, и сливались с рудными жилами.
— Мой магистр, — нежно произнесла Гвендолин. — Знаете ли вы, что когда приходит новый магистр, старый умирает?
Я знал.
— У тела не может быть две головы, и Источник не принимает два воплощения. Говорят, что каждый магистр приходит, чтобы выполнить особую миссию. И как только миссия исполнена... Бах, — она приложила палец к виску, и неуловимо улыбнулась: — Источник вручает корону другому.
Тьма окружала нас со всех сторон. Пустая одинокая тьма без малейшего источника света и проблеска жизни.
— Это звучит так, как будто Источники управляют нами.
— Управляют... — она вновь коснулась виска и улыбнулась; холодно и отстраненно: — Не более чем нами управляют наши мысли.
Коридор спиралью спускался вниз, будто к центру витой раковины, и я наконец различил тот шорох, к которому прислушивался все время — шум моря. Мы миновали несколько открытых врат — я замечал их вместе с тем, как поднимались все новые уровни защиты. Печати были темными — их ставили темные, и они не могли быть иными — и с каждой новой печатью тело наполняли холод и тяжелая слабость. С последнего уровня мне бы не хватило сил сбежать даже через искажение. Не будь здесь Гвендолин, которую внутренние мембраны замка узнавали как хозяйку, я бы застрял здесь как пчела в янтаре. Пока выросшее чудовище переваривало бы незваного гостя.
Гвендолин одним касанием отворила последние врата, пропуская нас в небольшой круглый зал. Напротив — еще одни врата, почти сливающиеся со стенами, одиннадцать серебряных печатей в ряд по левую руку и одиннадцать по правую. Посередине, под направленным потоком света — возвышение с тремя ступенями и лежанка со шлемом Оператора.
— Управляющий центр? — навскидку предложил я. От концентрации магии... информационного поля раскалывалась голова, а от каждого шага по полу разбегались сверкающие волны. Возможно, это мне казалось: я чувствовал себя так, как будто нахожусь под водой и уже задыхаюсь.
— В некотором роде. Я все еще работаю над ним. Мое любимое число — одиннадцать, — Гвендолин прошла вдоль стены, проводя по серебряным линиям печатей, вплавленных в камень — многослойное платье с воротником под горло было вполне в традиции мирринийке, но перчаток она не носила — и встала напротив врат. Между узкими ажурными створками из перевитых стеблей не было даже зазора; волшебница постояла, прижав к ним ладони, и отступила: — Нет, эти двери открывать еще рано.
Я уловил отзвук подпитывающих замок светлых источников и почувствовал себя немного лучше. Источник башни Шэн был исходно один, потом — два, настолько сильных, что к ним даже не приближались. Двадцать два малых и средних, светлых и темных мерцающих источника под безымянным замком наполняли двадцать два накопителя и разбегались по его венам преобразованной, подчиненной энергией.
— Маги Аринди столетиями ютились в башне Шэн. Шэн построили давным-давно. Вы в одиночку вырастили новый волшебный замок гильдии — то, что не делал еще никто, — я оценил масштаб и сложность задачи, и с уважением признал: — Ваша работа великолепна.
Я даже не рассчитывал на такое. Магам требовалась крыша над головой, и я вполне был готов, что им придется ютиться в новеньких бараках.
Гвендолин подняла с возвышения шлем с тянущимися к нему проводами и рассмеялась, запрокинув голову:
— Ох, Кэрэа Рейни. У меня множество прекрасных выживших учеников, я прожила долгую жизнь и я высший маг из высшего совета, мне подарен величайший проект в истории... Очень странно однажды добиться всего, чего желал.
