Дракула и два ворона

— Господь с тобой! Мне другого мужа не надо. Отдай мне моего, — пугалась женщина, а Владу, чья весёлость в очередной раз не была оценена, хотелось поскорее закончить с получением денег и отправиться домой.

"Отчего же никто не понимает, что не для себя я собираю это золото, а для войска, которому должен платить жалование! — сокрушался он. — Ведь и у моих воинов есть семьи, которые надо кормить".

* * *

Через много лет вспоминая, как "торговал мужьями", узник Соломоновой башни вспоминал и чувство лёгкой зависти к пленникам, которое возникало всякий раз, когда очередной муж отправлялся восвояси, выкупленный женой. Совершив сделку, князь-торговец не мог отказать себе в том, чтобы выйти из шатра и подняться на деревянную вышку, нарочно построенную для обзора окрестностей, ведь стан румынского войска находился не на холме, а на ровном открытом месте.

Стоя на вышке, можно было наблюдать, как воссоединённая пара выходила за линию возов, окружавших лагерь со всех сторон, и плелась по дороге к ближнему селению, сопровождаемая своими челядинцами. Влад знал, что жена, щадя гордость мужа, не станет ругаться в присутствии румын-победителей, но если будет думать, что те уже не видят, даст волю чувствам. Триста шагов, четыреста, пятьсот... С такого расстояния не долетали голоса, но всё и так казалось ясно.

Вот супруги идут понуро и не смотрят друг на друга — наверное, молчат. Вдруг жена поворачивается к своему благоверному, машет на него руками, судя по всему, произносит неприятные слова. Тот продолжает идти, как шёл, терпит, но вдруг не выдерживает, огрызается, а вскоре тоже начинает кричать. Женщина рассержена ещё больше, даже останавливается, чтоб высказать всё, затем прикладывает ладони к лицу — плачет. Муж обнимает её, успокаивая, и так они стоят некоторое время, а затем спокойно продолжают путь. Помирились.

"А меня, если что, и выкупить некому",— думал Влад и на досуге, поскольку дел при войске теперь было мало, попытался облечь своё чувство зависти в стихотворную форму, а получилось как-то так...

Кто без семьи живёт, освобождён от пут,

Куда захочет он, туда тотчас поедет.

Но вспомнит вдруг — назад его не ждут.

Не скажут невзначай с соседями в беседе,

Что вечный странник где-то запропал.

А пропадёшь — кручиниться кто будет

И днями напролёт пытать глазами даль?

Тоскуют, плачут лишь родные люди.

Казалось бы, к чему искать невест?

Ведь без жены легко, не давит груз забот!

Но о тебе самом, когда один, как перст,

Кто позаботится? Хворь если нападёт,

Сиделкой станет кто? А если воевать

Отправившись, окажешься в плену?

Кто денег привезёт, чтоб выкуп дать?

Надежда вся на ближнюю родню и на жену.

А если близкой нет родни, супруги нет?

Вот для чего тебя ищу — ты мне нужна,

Чтоб вечерами видел я в окошке свет,

И чтобы дверь не запирала допоздна.

Хочу услышать: "Ах, такой-сякой!

Вестей не шлёшь и долго не видать.

По-твоему я что — с людской молвой

Должна теперь все вести получать?!"

Хочу услышать: "Только в прошлом годе

Я украшенья продала, на выкуп наскребая.

Позабыл? Ну а случись что снова на походе,

Мне продавать уж нечего. Была глупа я!

Тебя, бедового, себе на горе полюбила!"

Хочу упрёки едкие услышать оттого,

Что женский крик и есть любви мерило.

Жена бранится, но целует после — о-го-го!

Хочу, чтоб надо мной допросы учиняли:

"Куда поедешь? Скоро ли ко мне назад?

Как! Почему не скоро? Ты меня в печали

Одну оставишь? Дома ты пожить не рад?"

Я знаю, что ищу, но где найти — не знаю.

И остаётся мне глядеть по сторонам

И думать: "Незнакомка ты моя родная,

Небось, за поворотом, где-то там,

Стоишь и ждёшь меня, а я не поспешаю".

С таким настроением князь и возвращался домой в Румынию. Путь лежал через южную часть Молдавии, которая напрямую граничила с румынскими землями, поэтому вокруг был почти родной пейзаж — узнаваемые холмистые равнины, покрытые лоскутным одеялом полей и пастбищ.

Кое-где по равнинам стелился белый дымок, означавший, что там ещё не закончили выжигать сухую прошлогоднюю траву, и эти дымы так же, как в Румынии, незаметно сливались с полупрозрачной дымкой тумана, заволакивавшего даль. Селения с белыми домиками, прятавшиеся за кронами фруктовых деревьев, мохнатые палки тополей, торчавшие вдоль дороги, да и сама дорога, переходившая с холма на холм — всё напоминало о родине. Даже встречные крестьяне, когда Влад проезжал мимо них, кланялись ему так же, как его подданные, хотя для местных жителей он не являлся властью.

"Скорей бы граница", — думал венценосный путешественник, но из-за огромного обоза, который вырос вдвое по сравнению с тем, что было до похода, румынское войско продвигалось крайне медленно. Ускориться было никак нельзя, поэтому князь, которому уже не терпелось оказаться дома, часто отделялся от армии и с небольшой свитой ездил по окрестностям широкого торгового пути, по которому следовали остальные участники похода. Государь готов был ездить кругами, лишь бы куда-нибудь ехать — ехать, а не плестись!

В один из таких дней — кажется, в последнее воскресенье апреля — Влад опять без особой цели исследовал молдавскую глубинку, и вот тогда на малонаезженной двухколейной дороге, тянувшейся через широкое поле, он повстречал небольшую толпу нарядных селян, которые куда-то шли. Издалека Влад заметил только белую праздничную одежду, испещрённую замысловатой красной вышивкой, но, подъехав чуть ближе, обнаружил, что среди путников все молоды, причём большинство составляют девицы, которых сопровождали семь-восемь юношей, наверное, призванных оберегать нарядных подруг от всяких напастей.

Девицы и их охранители о чём-то весело болтали, но, увидев приближающихся всадников, облачённых в богатые кафтаны, отошли на обочину и поклонились. Румынский государь мог бы проехать мимо, но ему захотелось получше рассмотреть девушек. Ободряло и то, что многие из них были сами по себе. Среди этой ватаги явно угадывалось лишь две окончательно сложившиеся пары, а остальные только приглядывались друг к другу.

— Доброго вам дня, прохожие, — произнёс Влад, останавливая коня, а вслед за государем остановилась и вся его свита.

— И тебе доброго дня, господин, — ответил рослый молодец, очевидно, считавшийся старшим.

Девушки стояли, низко склонив головы, укрытые платками, так что лиц было никак не разглядеть, однако князь надеялся на какие-нибудь перемены, и начал тянуть время, спросив, куда же направляется весёлая компания. Оказалось, что девицы и молодцы идут на гулянья в соседнее село, что было вполне предсказуемо. Тогда Влад решил притвориться, что заблудился, и стал спрашивать, как выехать на большую дорогу.

Главный охранитель девушек и его товарищи начали терпеливо объяснять, а тем временем сами девушки всё больше показывали лица. Наверное, юным селянкам хотелось увидеть знатных конников, а с низко склонённой головой можно было рассмотреть разве что конские копыта.

Влад тоже поглядывал на нарядных селянок и отметил про себя, что далеко не все из них красивы: "У одной лицо круглое, как лепёшка. У другой подбородок тяжеловат, да и зубы не хороши. У третьей нос велик — вроде и прямой, но всё же тут явно не обошлось без примеси турецкой или татарской крови. У четвёртой лицо вроде бы и милое, но уж больно простое. Пятая неуловимо напоминает овцу. Шестая со своими густыми тёмными бровями выглядит угрюмой, даже когда не хочет этого". Зато остальные селянки, всего более десяти, своим видом очень порадовали государя. Были они разные — и темноволосые, и русые — но каждая имела свои привлекательные черты, и казалось трудно выбрать среди них лучшую.

И всё же Влад, ни коим образом не претендуя на истину, выделил среди этих красавиц одну, которая могла затмить прочих. Небольшого роста, совсем юная. Из неё ещё не до конца ушла отроческая угловатость, но именно из-за этого личико смотрелось точёным, а фигура выглядела хрупкой даже в кофте с широкими рукавами и в пышной юбке. Подол опускался только до середины икр и позволял увидеть ноги, обутые, конечно же, в опанки, но даже эта грубая деревенская обувь вкупе с обязательным толстым слоем обмотков, не могла скрыть, до чего же маленькие у этой селянки ступни. Князь уж не знал, куда лучше смотреть — на них или всё же на точёный овал лица, на большие серые глаза и аккуратный рот с тонкой верхней губой и пухленькой нижней. Даже каплевидная форма носа, что обычно выглядит некрасиво, не портила впечатление.

Прячется ли под платком толстая коса, или всё же нет, румынский государь почти не задумывался — лишь видел, что волосы у селянки тёмные, а брови чёрные. И вот эти брови чуть дрогнули, в выражении глаз что-то поменялось, а затем селянка приветливо улыбнулась. Наверное, она и сама до конца не сознавала, что делает — просто увидела, что знатный всадник восхищённо на неё смотрит, и это ей польстило.

Из-за своего юного возраста она ещё не привыкла к такому вниманию, поэтому более взрослая подруга, стоявшая рядом, была на чеку — тут же дёрнула за рукав, заставив красавицу, которой любовался Влад, вмиг смутиться и снова опустить голову.

Тем временем юноши, охранявшие девушек, успели обстоятельно объяснить князю, как выехать на большую дорогу, поэтому он, не находя больше поводов для задержки, медленно поехал дальше. "Даже не получилось узнать, как её зовут, — с некоторой грустью подумал венценосный путешественник, но в следующее мгновение спросил сам себя. — А почему я должен уехать? Я что — один из этих юнцов, которые только глядят на неё, а трогать не смеют? Или может Штефан обидится на меня, если я возьму из его земель кое-что, о чём мы не договаривались? Почему я должен упускать то, что могу получить? А что здешние жители обо мне подумают, мне дела нет. К тому же, они не знают, кто я. Я ведь не назвался, когда спрашивал дорогу".

Влад сделал свите знак остановиться, развернул коня и снова направился к ватаге селян, которые уже собрались было идти дальше. Румынский государь больше не скрывал своих намерений. Он ещё раз взглянул на понравившуюся ему девицу, но на этот раз — совсем по-другому. Та сразу всё поняла и, сильно испугавшись, юркнула за спину одного из юношей-охранителей.

Князь подъехал почти вплотную, а охранитель, тоже прекрасно понимая, что случилось, притворился дурачком:

— Господин, ты хотел спросить ещё что-то?

— Нет, — жёстко ответил Влад, — я больше ничего не намерен спрашивать. А теперь отойди-ка в сторону, не загораживай от меня красоту.

— Какую красоту? — с напускным удивлением спросил парень.

Вдруг Влад громко и от души засмеялся, а охранитель, теперь уже вправду удивлённый, вынужден был обернуться и посмотреть, что же так насмешило собеседника. Оказалось, что девица, не став дожидаться окончания этого бессмысленного разговора, кинулась наутёк. Перепрыгнув придорожный овраг, она побежала прямо через пашню к ближайшему лесочку.

"Вот дурочка, — подумал румынский государь, которого всё больше увлекало происходящее. — Чего ж тогда улыбалась, если теперь решила бегать?" Съехав с дороги, он отправился в погоню, но, желая поберечь ноги коня, объезжал пашню вдоль края по твёрдой земле. Селянка же бежала напрямик, топча молодые всходы и часто увязая в бороздах. В лесу она оказалась раньше, но надёжное укрытие найти не смогла.

Влад без труда увидел по следам на пашне, где именно беглянка вошла в лес, а затем заметил, что вблизи от этого места заросли кустов потревожены, как будто их кто-то раздвинул, а затем они снова сомкнулись, но всё же не смогли принять прежнего положения. Сойдя с коня, охотник присел на корточки и пригляделся снова. Пусть кусты росли густо, но листья на ветках распустились ещё не до конца, поэтому среди зелени белая одежда с красной вышивкой оказалась видна.

Наверное, девица тоже увидела сквозь кусты, что её обнаружили. Она поползла вглубь своего убежища, но тут же остановилась, потому что шуршащие ветки, и к тому же ещё заколыхавшиеся, выдавали её присутствие слишком явно.

Чтобы не тратить время понапрасну, князь взял коня за повод и пошёл в заросли напролом. Конь следовал за хозяином очень неохотно, поэтому, как только Влад отпустил повод, животное повернуло обратно, производя страшный шум и треск. Именно такой шум и требовался для поимки девицы! Услышав его, селянка позабыла об осторожности и быстро поползла к противоположному краю зарослей, а там уже поджидал Влад, обежав вокруг кустов, чтобы схватить девицу как раз тогда, когда та выберется.

— Набегалась? — весело спросил государь, прижав к себе добычу левой рукой, а правой отбиваясь от кулачков, норовивших стукнуть его то по макушке, то по лбу, то по плечу.

— Пусти меня! — крикнула девица, продолжая воевать, хотя это не приносило пользы. — Я на тебя управу найду! Я стыда не побоюсь! Я жаловаться на тебя стану!

— А кому ты станешь жаловаться? — ещё больше развеселился Влад.

— Мой отец — деревенский староста. Он знает, кому! — последовал ответ. — А если надо, я до самого митрополита дойду. Он у народа заступник перед разбойниками вроде тебя!

— Ишь, умная! Знает, кому жаловаться, — слово "умная" князь произнёс почти без иронии. — А жаловаться станешь на кого?

Девица перестала вырываться и махать кулаками, призадумалась:

— Ты говорил, что недалеко отсюда по дороге движется твоё войско.

— Да...

— Значит, ты предводитель войска?

— Да...

— Значит, я буду жаловаться на Штефана, Богданова сына, — вдруг произнесла девица. — Я знаю, что перед самой Пасхой он пришёл к нам с войском и был помазан на трон. Значит, ты и есть Штефан. Стану на тебя жаловаться митрополиту! И не посмотрю, что ты государь! Государь высоко, а Бог ещё выше!

Услышав о Штефане, Влад так захохотал, что чуть не упустил свою добычу. Стоило румынскому князю представить, как нарочито праведный друг охотится за девицами, так сразу одолевал смех.

— А вот на Штефана жаловаться не надо, красавица! — наконец, выговорил Влад. — А то он на меня обидится. Решит, что я нарочно назвался его именем. Скажет: "Из-за тебя, самоуправца, обо мне дурная молва".

— Так ты — не он? — удивилась девица.

— Нет, — князь постарался придать лицу серьёзное выражение, чтобы отрицание не было принято за шутку.

Девица снова призадумалась, но тут же нашлась:

— Значит, ты один из Штефановых бояр.

Пожалуй, впервые за всю жизнь Влада поставили так низко:

— Один из бояр? — переспросил он и, уже окончательно сделавшись серьёзным, добавил. — Нет, я не боярин.

— Врёшь ты всё! Ты один из Штефановых бояр! — красавица снова принялась драться.

— Да нет же!

— Тогда говори, кто ты есть!

— Эй! Эй! Эй! — наконец, остановил её Влад. — Ишь, разошлась! Уже приказы раздаёт! Выбирай-ка вот лучше, как на коне поедешь — на холке или поперёк холки.

Девица сразу сникла и пробубнила:

— Поперёк холки не поеду.

Силы на махание кулаками у неё кончились, поэтому, когда румынский государь снова выехал на дорогу, где оставил свою свиту, девица покорно сидела впереди седла, как посадили — свесив обе ноги слева.