Без памяти

— Но сейчас там оставшиеся люди пополняют армию неизвестных врагов.

— Не все, как выяснилось. Вас они завербовать не смогли.

— Какова теперь моя задача? — я решил сменить тему, ясно было, что переубедить его в необходимости карантина не удастся, да и не он решения принимает.

Пока только разведка и охота, на дроны и киборгов. Все найденные образцы передавайте нам, они очень ценны, можно сказать, что двух одинаковых нет. Вы получите всё необходимое, вас усилят людьми. Старайтесь сгруппировать вокруг себя людей, надёжных, решительных. Ваше поселение здесь должно разрастись.

— Есть информация по дронам? Как убивать, как обманывать?

— В ближайшее время издадут методичку, я вам её передам. Проблема этих механизмов в том, что ведут они себя нестандартно. Логика действий странная, они убивают или захватывают людей, но при этом их поиски не имеют никакой системы, дальность полётов большая, но от центра стараются не уходить, имеют мощные приборы слежения, но иногда не замечают добычу совсем рядом с собой, часто передвигаются парами, но никакой совместной работы не ведут. Наконец, не было ни одной попытки с их стороны прорвать кордон.

— А что вскрытие показало?

— Ничего особенного, двигатель, конечно, уникальный, сейчас изучают и, возможно, смогут его скопировать. Хотя бы, в далёком будущем. Материалы не представляют ничего сверхъестественного, сплав из более чем десятка металлов, очень прочный, но кумулятивной гранате под силу, пусть и не под любым углом. Приборы обнаружения стандартные, реагируют на движение, на тепло, на некоторые химические маркеры. Начинка в виде пауков дистанционно не управляется, каждый сам себе голова. Да и дроны тоже не завязаны на единый центр, тоже самостоятельны.

— А это не может быть связано с подавлением связи?

— То есть, связь у них есть, но использовать не могут? Вариант, гордость от земных технологий.

— Мне нужно оружие.

— Что именно?

— Снайперская винтовка большого калибра, патроны к ней, взрывчатка. РПГ с запасом гранат. Патроны к автоматам. Бронебойные, само собой. Кстати, а электричество подать не сможете?

— Сейчас нет, сами с дизеля запитываемся, возможно, потом.

— А что с центром? — спросил я, — я там видел вмятину, из которой дроны появлялись.

— Да, мы внимательно наблюдаем со спутника, известно, что там металлический объект, размером с небоскрёб. Подробности неизвестны. Бурить грунт по понятным причинам не можем.

— А почему нет? Если загнать войска...

— Вирусы и не только, начальство осторожничает, выжидает, после конфуза с бомбой никому не хочется брать на себя ответственность.

— Ясно.

Всё необходимое привезли к вечеру, тогда же прибыла группа из восьми солдат. Старший представился, как лейтенант Стоянов. Группе вменялась глубокая разведка и диверсии. У меня, если быть откровенным, вызывала большие сомнения рациональность использования подобных групп. Заходили бы уже полноценной танковой дивизией. Солдат и вообще государственных людей здесь не любят, очень может быть, что до настоящего врага группа элементарно не дойдёт, завязнув в бою с очередной группировкой. Имело смысл маскироваться под местных, но руководство такими тонкостями не заморачивалось. Бойцы и командир разместились в одном из домов, боевые действия были запланированы на завтра. Мои люди, оказавшись по соседству с военными, поначалу выказывали недовольство, но полученные плюшки его сильно смягчили.

Глава седьмая

Утром, когда проснулась основная масса народа, нас ждал сюрприз. На огонёк заглянула Надежда Васильевна, которая тепло поприветствовала нас и выразила желание, чтобы мы остались надолго.

— А что с грабителями? — поинтересовался я у неё, — приходили ещё?

— Приходили, как же, — ответила она, немного подумав, — только оба странные, их кто-то здорово подрал, шрамы на голове огромные, кое-как зашиты.

— И что с ними? — спросил я тревожно.

— Да вон, присмотрись, у того забора, — с безразличным видом ответила старушка, указав пальцем на другую сторону дороги.

Посмотрев в указанную сторону, я не сразу различил два приземистых холмика и свежевырытую землю. Однако.

После обеда, когда основная масса народа занялась хозяйством, прибыли гонцы на джипе, которых отправляли в город с заданием привезти остатки добра и понюхать обстановку. Добро осталось там же, а новости они привезли исключительно тревожные:

— В городе стрельба везде, — заявил с порога Фома, едва покинув водительское сидение джипа, — кто кого мочит не разобрать, только стрельба из всех стволов, да ещё железяки эти участвуют.

— На чьей стороне? — попробовал уточнить я.

— Чёрт их разберёт, может, и ни на чьей, а просто всех подряд кладут.

— А чем воюют? — поинтересовался Стоянов, — по нашей информации, стволы в городе были, но число их крайне невелико. Автоматов даже и сотни не набиралось.

— Не знаю, как там по вашей информации, — фыркнул Фома, — а я своими глазами видел, что там бой лютый, пальба из-за каждого угла и даже гранатомёты работают. Как в Сталинграде, ей богу.

— Пойдём, поучаствуем? — спросил я у Стоянова, — или подождём, пока все всех перебьют?

— Пойдём, — бодро подскочил он, — только с воздушной поддержкой, сейчас запрошу.

Он поднял трубку допотопного полевого телефона. Другой связи с внешним миром у нас не было.

Выдвинулись пешком, восемь военных и я, беспамятный офицер спецназа. Парни из команды тоже хотели пойти, но я им отказал. Меня за Дениса всё ещё совесть гложет. Воздушная поддержка должна была появиться чуть позже в виде двух вертолётов. Как с ними связываться, как корректировать огонь, как сделать так, чтобы нас самих по ошибке не разнесли в пыль, я, честно признаться, понятия не имел. В руках я держал автомат, в разгрузке были магазины и гранаты. Вот этим и буду работать, а думать за меня есть кому.

Выстрелы услышали ещё на подходе. Стоянов про сотню автоматов говорил. Полтора десятка у нас, остальные, надо полагать, сейчас здесь. Знать бы ещё, в чьих руках.

Поначалу мы упёрлись в препятствие, перестрелка между домами, только в обход идти. Но тут, к счастью, появилась поддержка с воздуха, два вертолёта огневой поддержки кучно уложили по паре НУРСов у каждого дома и стрельба на какое-то время стихла. Вряд ли там все убиты, но настроение воевать у них отбили.

Мы быстро вышли на улицу и, перебегая в клубах пыли и дыма, продвинулись дальше, вертолётчики нас наблюдали визуально. Пока. Что будет, когда войдём в здание, выйдем, соединимся с кем-то, просто покроемся пылью до неузнаваемости, остаётся только гадать.

Чуть отстав от группы, я различил справа движение, кто-то, чьего лица было не разобрать, выбирался через завал. Я вскинул автомат.

— Не стреляй! — кашляя, выкрикнул он, — я свой, нормальный, шрамов нет, посмотри.

Смотреть я не стал. Шрамы, как таковые, ни о чём не говорят.

— Сколько вас? — спросил я, не опуская ствол.

— Семеро, было, сейчас не знаю.

— А с той стороны кто?

— Так эти... киборги, мать их так, не знаю сколько, каждого уже по два раза убили, а всё живые.

— Это бывает, — согласился я, — собери своих.

Собрать получилось только троих, остальные были мертвы, причём, умерли они от пулевых ранений ещё до удара с воздуха. Стоянов тщательно осмотрел каждого на предмет шрамов, после чего разрешил им идти с нами. В противоположный дом вертолёт всадил ещё три ракеты, но уже потом, когда мы ушли дальше, панельная пятиэтажка на два подъезда просто сложилась внутрь, после такого даже роботы не выживают. Дальше на дороге нас встретили дымящиеся руины, чем и как это сделано, можно было только догадываться. Допускаю, что какой-то бывший сапёр разорил магазин удобрений. Ну, или грузовик с газовыми баллонами подогнали.

Здесь, на этих руинах нас встретили первые серьёзные проблемы. Противник, кем бы он ни был, вспомнил, наконец, о пользе совместных действий. В наступление шли полтора десятка киборгов и два летающих дрона. Первые выглядели на твёрдую пятёрку. Неизвестный хирург уже не старался скрывать следы вмешательств, из-под кожи у них торчали какие-то металлические штыри, провода, череп был наполовину металлическим. В руках они держали автоматы, но стреляли редко и расчётливо.

Вертолётчики даже не стали ждать сигнала. Прямо посреди этой орды оглушительно прогремели два взрыва. От местных терминаторов не осталось и следа, только один, которого отбросило к ближайшему кирпичному завалу, пытался встать. Понятное дело, безуспешно. Встать на ноги, которых у тебя нет, невозможно.

А вот дроны взрывы ракет пережили без видимых потерь и уже через несколько секунд снова плавно парили над асфальтом. Нужны более радикальные меры. Снайпер скинул с плеча внушительных размеров винтовку и приложился к прицелу. Двенадцать и семь — серьёзный аргумент даже для неуязвимого робота. Так казалось.

А на деле всё получилось куда сложнее. От удара тяжёлой пули тело робота дёрнулось назад, на какое-то время потеряло равновесие, но потом снова продолжило движение. Вот только направление изменилось, теперь он летел прямо к нам. Второй выстрел также не дал эффекта, а третий и вовсе прошёл вскользь. Теперь уже все мы, включая недавно присоединившихся мужиков, безостановочно палили, пытаясь хоть как-то его задержать. Теперь понятно стало, насколько случайной была прошлая удача с гранатой.

Остановить его получилось только на расстоянии тридцати метров. И не благодаря нашим бесплодным потугам, а с помощью вертолёта, который зашёл на второй круг и ударил снова. На этот раз из автоматической пушки. И железного, наконец, проняло. Несколько раз перевернувшись в воздухе, он начал сыпать искрами, и, в конце концов, упал на асфальт. Пролежал недолго, уже секунд через пять от мощного взрыва содрогнулась земля. Выглядело, как ядерный взрыв в миниатюре. Такого, понятное дело, не бывает, но очень похоже.

Второй дрон, увидев печальную судьбу своего собрата, начал быстро отступать, плавно передвигаясь из стороны в сторону. Казалось бы, проблема наша решена, но и тут мы просчитались. Убитое чудовище, лежавшее сейчас в виде даже не обломков, а мелкой пыли, перед смертью успело разродиться. С полдюжины уже знакомых нам механических паучков, каким-то образом сумевших избежать последствий взрыва, громко цокая ногами, бежали к нам.

— Пауки! — заорал я, показывая на землю, впрочем, все были так оглушены, что ориентировались больше по жесту, а не по голосу, я и сам себя едва слышал.

Пояснять ничего было не нужно, все имеющиеся стволы снова взорвались ураганом огня. Теперь вертолёт нам помочь бы не смог, он просто не видел мелких тварей, да и мы стояли слишком близко. Лёгкие автоматные пули не оказывали такого воздействия, как выстрел из дробовика. Они опрокидывали пауков, отрывали лапы, но уничтожить не могли. Точку в дискуссии поставил один из бойцов, ударивший по паукам гранатой. РГН взорвалась совсем рядом. Не знаю, как остальные, но я взрыв перенёс плохо. Окружающий мир начал резко заваливаться набок, звуки, которые я до того хоть как-то различал, теперь слились в один непрерывный звон, который становился всё тише, под левой щекой как-то сам собой оказался жёсткий асфальт, глаза ещё какое-то время смотрели, как паук, у которого осталось две лапы с одной стороны, пытается ползти в мою сторону. Потом видимое пространство стало быстро сужаться, сначала до круглого окна, в котором даже этот паук не помещался, потом до светлой точки и, наконец, видеть я перестал совсем.

Глава восьмая

Открывать глаза не хотелось. Я слышал какие-то звуки, ощущал запахи, чувствовал прохладу. Всё это было смазанным, ненастоящим, но даже так приносило облегчение, значит, я жив.

Не знаю, как долго я пребывал в этом состоянии, час, день, месяц. Вряд ли долго, но мне это время показалось бесконечным. Наконец, я понял, что глаза открывать нужно. Если я этого не сделаю, случится нечто непоправимое. Борщ остынет, поезд уйдёт без меня, мир рухнет, не знаю что, но что-то очень нехорошее. Во избежание чудовищных последствий, глаза я всё-таки открыл.

Дежавю, перезагрузка матрицы, день сурка. Снова я, голый, накрыт простынею, снова больничная койка, капельница в той же руке, пустая бутылка, воткнутая в штатив, даже потолок того же цвета. При этом нет искусственного освещения, приборы не гудят, а от окна веет холодом. Вывод? А вывод может быть каким угодно. Например, что я умер, а вместо положенного ада, был наказан тем, что буду вновь и вновь повторять свой жизненный путь с этого места, пока, наконец, не пройду его без ошибок. Или я — персонаж компьютерной игры, вот меня убили, а игрок, громко выругавшись, нажал загрузить с сохранения. Мысль до предела идиотская, но чем-то даже неплохая. А чувство, заставляющее меня открыть глаза и встать, это реакция игрока, у которого слишком медленно прогружается заставка.

Может быть, это всего лишь контузия от гранаты? У меня ведь были травмы головы, потом контузило там, на балконе, а когда они накладываются одна на другую, последствия могут быть самыми печальными.

А, может быть, я вовсе не вставал с кровати. Так и лежу в совершенно обычной реанимации. Все приборы работают, по монитору исправно пробегает зигзаг кардиограммы, капельница исправно снабжает меня водой и глюкозой, из пластиковых трубок в ноздри подаётся кислород. А отбитый мозг пытается изображать нечто, похожее на жизнь.

Гадать можно было до бесконечности, но всё то же чувство, не давшее мне лежать в полусне с закрытыми глазами, заставило встать с кровати, снова выдирая из руки присохший катетер. Подъём занял уже меньше времени, сказался прошлый опыт, вот только слабость, к сожалению, никуда не делась. Я теперь знаю, что я — Антон Резников, офицер спецподразделения МВД. Какого, интересно? СОБР? ОМСН? В ОМОНе офицерских должностей мало. А раз так, то я по определению обладаю кучей полезных для выживания навыков. Навыки эти, правда, сводит на нет чудовищная слабость, вызванная голодом и атрофией мышц от долгого лежания.

Так, что дальше по сюжету? В два шага добираюсь до стола. Печенье, ножницы, поворот стула, шкаф с флаконами. Хватаю глюкозу и, вскрыв крышку ножницами, начинаю пить. Не пить, разумеется, просто набираю в рот. Способность глотать при сильном обезвоживании пропадает. Минут через пять, когда сладкий раствор впитался в пересохшие слизистые рта и глотки, я смог протолкнуть в себя ещё глоток.

Теперь — печенье. Взял одну и поднёс к глазам. С виду всё абсолютно реально, трещинки, запах, несколько обуглившихся изюминок в тесте. Не хочется только, совсем не хочется, желудок после долгого безделья забыл, что значит работать, потому и чувства голода нет.

Тяжело вздохнув, я положил печеньку в рот. Вкус есть, вроде, слабый какой-то. Это потому, что мир ненастоящий? Или вкусовые рецепторы атрофировались, как и всё стальное?

Плевать, вот серьёзно. Настоящий этот мир, или ненастоящий, он есть, и я в нём тоже есть, а значит, мне тоже нужно есть. Как-то так. Зубы с великим трудом раскусили хрустящий кружок, нужно напрячься и запихнуть его в себя. Напрягся, запихнул. Пока всё.