Поколение Z

— Илья, за мной!

Скомандовать получилось неожиданно легко. Критические обстоятельства требуют критических мер. Демократия — игрушка для сытых и ленивых. Худшее, что сейчас можно сделать — собраться толпой менеджеров и домохозяек, устроить прения и начать тайным голосованием принимать решения.

Юный химик фыркнул, но подчинился. Авторитета и кредита доверия у меня пока что хватает. Остальное покажет время. Беда в том, что желающих покомандовать у нас по жизни овер-дофуя. Вот только ответственность брать на себя никто не хочет.

Осторожно шагаем к машине. Внимательный взгляд подмечает редкие гильзы под ногами и оспины пулевых попаданий. Тут и там — на автомобильной жести, на оконных рамах, на сайдинге внешней отделки. Здесь не было боя, здесь безбашенно развлекались. Вышибая стекла, уродуя технику, ублажая зуд в сжимающих оружие руках.

Илья суетится за спиной. Изредка бросаю взгляд назад и фиксирую странности. Вот он чуть не падает, запнувшись о брошенный кем-то пакет с барахлом. Что не удивительно. Сложно не упасть, если ты идешь, задрав голову строго наверх. Что он там разглядывает?

— Илья, под ноги смотри. Убьешься...

Парень кивает, но уже через пару десятков шагов его ноги начинают забирать вправо — к истоптанному и перекопанному газону аккурат под нашими окнами. Поймав мой взгляд, парень вздрагивает и молча пристраивается за спину.

За углом дома раздался подозрительный шорох. Настороженно замираю, вскидываю левую руку. Илья послушно останавливается.

Скрипя по песку и мусору, навстречу выкатывается большая жестяная банка в сине-белой раскраске. Толкающий ее азиатского вида пацаненок лет семи — натужно пыхтит, оглушая сам себя и не слыша ничего вокруг. Одет мальчишка по остаточному принципу — серые от пыли кроссовки из разных пар, драные шорты, радикально черная футболка с залихватской надписью: "Ведусь на мороженное!"

— Эй... — окликаю негромко, не желая пугать малышню.

— А-а?! — паренек вскидывает голову. Из удивлённо приоткрывшегося рта выпадает недогрызенный "чупа-чупс".

Взгляд ребенка мечется по нашим лицам, затем быстро скользит по округе и ближайшим путям отступления.

Улыбаюсь как можно более успокаивающе.

— Не бойся! Ты откуда? Если не ошибаюсь, то со второго подъезда?

Мелкий настороженно молчит, его рука медленно тянется к поясу. За широким тряпичным кушаком сделанным из "спартаковского" шарфа — рогатка из "Детского мира", не способная поставить фингал даже воробью. Мягкие заряды из упругого розового поролона — сертифицированный и безопасный продукт. Лучшее — детям, хм...

Всезнающий Илья уверенно подсказывает:

— Из третьего он. Это Каримовых сын, старлея из Министерства. У них еще и младший... ээээ... не важно, в общем...

Глаза мелкого мгновенно наливаются влагой. Губы сжимаются в упрямую белую нитку.

Я зло зыркаю на Илью, торопливо подшагиваю и присаживаюсь рядом с ребенком.

— Ну вот и славно! Значит наш парень, боевой, будущий пограничник! Меня, кстати, Алекс зовут, а тебя как? Не бойся, ты же видишь, мы свои. А хочешь, ножик дам подержать? Настоящий, военный!

Пацан угрюмо шмыгает носом и молча тянет руку. Его пальцы, кисть, предплечье — покрыты частой сеткой из порезов и царапин разной степени давности.

Он что, бетонные завалы голыми руками разгребат?

Вытаскиваю из ножен клинок, перехватываю за лезвие, протягиваю рукояткой вперед. Я еще не совсем понимаю, зачем вожусь с первым встречным. Быть может уже завтра, я буду равнодушно проходить мимо таких же замурзанных и голодных пацанов? Ведь имя им — легион! Всех не укрыть, всех не накормить...

Быть может...

Но очень надеюсь — что нет! Ибо зачем тогда жить? Исключительно ради себя? По сволочному это как-то...

Как вы яхту назовете, так она и поплывет. Мое проклятье, моя судьба. Мама трепала мне волосы и улыбалась: "Александр! С греческого — Мужчина, Защитник! Помни об этом, сынок!".

Я помню, мама...

Мелкий уверенно взял нож, придирчиво осмотрел его. Пощелкав грязным ногтем по лезвию, прислушался к едва уловимому звону и удовлетворенно кивнул.

Хмыкаю, заговорщически подмигивая:

— Годно?

— Булат!

Качаю головой.

— Не... Углеродистая рессорная сталь. До булата там — ой как далеко...

Ребенок хмурится, смотрит на меня сердито:

— Булат Каримов! Зовут меня так.

Илья цокает языком, качает головой:

— Ой-вей! Серьезное имя. Раньше, такое только богатырям давали. Не тяжело носить, не запятнаешь трусостью славных предков?

Вскидываемся возмущенно оба. И я, и сын казахского старлея. Илья, незаметно от мелкого, семафорит мне левой половиной лица. Значит не тупит он, а соображает, что говорит?

Булат грозно раздувает крылья загорелого и уже облупившегося носа, вновь резко сует руку за пояс. Однако достает отнюдь не рогатку, а длинный гвоздь-двухсотку, заточенный до толщины иглы и аккуратно обмотанный изолентой.

Я смотрю на заточку, а вижу стертые в кровь пальцы пацана. Шесть миллиметров стали против силы воли семилетнего ребенка. Сталь сдалась...

Илья шепчет мне на ухо:

— А обмотка-то в крови... Резвый малый!

Отмахиваюсь, хотя заметку в памяти делаю.

— Молодец! Воином растешь. Кстати, ножичек мой — верни. Тяжеловат он еще для тебя.

Булат взвешивает клинок в ладони, задумчиво оглядывается по сторонам. Я на всякий случай напрягаюсь — ладно если просто рванет во дворы, а если полоснет предварительно? Свинорез мой заточен до молекулярной толщины. Разваливает плоть лишь слегка запинаясь на крупных костях. Силы много не надо.

Паренек еще раз зыркнул по сторонам, затем внимательно оценил наши настороженные лица. Неохотно кивнув, протянул нож.

— Моё пырялово лучше!

Облегченно выдыхаю.

— Стопудово!

Кошусь на мятую банку, которую Булат так усердно катит домой.

— Слушай, зачем тебе эта гадость? Неужели в магазине больше ничего съедобного не осталось?

Мелкий уставился на меня как на диво дивное. Неверяще покачал головой и произнес по слогам, как будто это все объясняло:

— Это же сгу-щен-ка!!!

Проверяя сам себя, я вновь перечитал название на банке.

— Хм... Не хотел бы тебя расстраивать, но это сухое соевое молоко. Ну, по крайней мере, оно так называется.

Илья, заглянувший через мое плечо, подтвердил:

— Десять процентов сои, чуток казеина и кукурузного сиропа. Остальное — транс-жиры, и прочая гадость. О, гляди! Е-551 — мой любимый диоксид кремния! Проще говоря — кварцевый песок. Нямка, да?

Булат не смеётся.

Вздохнув — не по-детски тяжело, он вытащил из кармана наручные часы с кожаным потертым ремешком. Бережно протерев рукавом стекло, посмотрел на циферблат. Морща лоб и водя маленьким мизинцем по стеклу — определил время.

Переспросил, глядя почему-то исключительно на меня:

— Это точно?

Утвердительно киваю:

— Можем открыть. Но ты бы и сам мог догадаться — сгущенка раза в три тяжелее. Плотная она. Хотя... Физику в первом классе вроде не проходят, извини.

Мелкий отмахнулся.

— Проходят. Килограмм железа тяжелее килограмма ваты, бутерброд всегда падает маслом вниз и все такое.

— Э-э... — мы с Ильей переглянулись, синхронно сделав "бровки домиком".

Булат потуже затянул кушак, сунул часы в карман и оглянулся за спину, в сторону разоренного супермаркета. Оценив диспозицию, махнул нам на прощанье рукой.

— Ладно, я побежал!

— Стой!

Рванувшись, я едва успел поймать мелкого за плечо. Шустрый, как кошак, он развернулся одним движением и невероятно быстро полоснул заточкой пространство перед собой.

— Твою!.. — отшатнувшись, я недоуменно уставился на глубокую царапину, наискось пробороздившую предплечье.

— Я же предупреждал... — флегматично прокомментировал Илья, извлекая очередную упаковку пластыря. — Ты своей смертью точно не умрешь. Давай сюда лапу, заклею.

Безропотно подставив руку, провожаю взглядом пятящегося мелкого. Паренек напряжен, щерит мелкие зубы и настороженно смотрит исподлобья. И даже хрустнувший под ногой раздавленный чупа-чупс не способен отвлечь его внимание.

— Булат, ты совсем обалдел?

Пацан дергано пожимает плечами:

— Зачем хватал?!

Шумно выдыхаю, мысленно считаю до трех. Сплевываю.

— За тебя, дурня, побеспокоиться решил. Глупость свою осознал. Вижу, что парень ты резкий, как понос. Кстати, собачек вон тех не опасаешься?

Кивком указываю на крупную стаю разнокалиберных псов, лениво трусящих по проспекту. Не дворняги, а сбившиеся в группу породистые собакены. От замурзанных пекинесов и усеянных колтунами пуделей, до поджарых овчарок и огромного седого алабая.

Мелкий бросает быстрый взгляд за спину, прищуривает на секунду глаза, затем качает головой.

— Не, они поели недавно. Вон, у главных бойцов брюхо раздутое. А мелкие — те всегда голодные. Но если близко не подходить — то не нападут, сами боятся. И Уксус вон с ними, дворовой наш, мы кормили его раньше. Бутерброды мои ел, а Лешкины — никогда, ему мамка с ке... с кечупом делала! Только не подходит он больше, рычит почему-то...

К концу предложения уверенности в голосе Булата поубавилось. Прекратив пятится, он затоптался на месте, зажатый между двух потенциальных угроз.

Мне и самому стало неуютно, после того как пара овчарок заинтересованно покосилась в нашу сторону, а затем резким маневром вывалилась из стаи — уходя на фланги и беря нас в клещи. Лишь грозный рявк алабая вернул их на место.

Покосившись на наблюдательного паренька, уточняю:

— А что они хоть жрут-то? Мешки с кормом больше не завозят, консервы им не вскрыть, а зайцы с кроликами в городе не водятся.

Булат безразлично пожимает плечами:

— Да как и мы. До чего дотянутся — то и сожрут.

— И трупы?

Мальчишка непрошибаем и п-азиатски отстранен. Присев около банки с соей он медленно водит пальцами по буквам пытаясь прочесть этикетку и перепроверить наши слова. Помучавшись с полминуты, о разочарованно встает и изрекает философское:

— Трупы, они разные бывают...

Я согласно киваю — вот тут малый угадал. Прямо в десятку.

Задумчиво наблюдаю за лениво кружащей невдалеке стаей.

На сегодня — пронесло. А вот что будет завтра? В тайге, зверя, попробовавшего человечины — обязательно убивают. Потому что, познав легкость и слабость добычи — он не остановится. Никогда.

Ладно, будем решать проблемы по мере их появления. А пока что надо закругляться с Булатом и галопом мчаться по нашим делам. Подзависли мы тут что-то...

— Булат, послушай. Я и сам сладкое люблю. Но с такой манией к сгущенке — ты и месяца не проживешь...

Паренек дернул щекой, задумался на мгновение и вновь полез в бездонный карман. Извлек из него кожаный чехольчик. Вжикнул молнией — бережно достал небольшой приборчик — похожий на толстую шариковую ручку с экранчиком на три цифры. Облизнул себе палец — типа продезинфицировал, приложил прибор к коже. Щелчок выскочившей иглы — мелкий поморщился. Экран замигал, обрабатывая результат пробы.

Ага, глюкометр. Измеряет уровень сахара в крови. Видел я такое и даже на себе испытывал.

Прибор пискнул. Поглядев на результат, Булат тяжело вздохнул и принялся упаковывать ручку в пенал.

Глазастый Илья присвистнул:

— Один и семь ммоль. Просядет еще на пару десятых — и мелкий свалится в коме.

Булат шмыгнул носом.

— Мама говорила, что если первая цифра — один, два или три — то нужно срочно съесть две ложки сахара, или три... нет, четыре конфеты! Болею я... Гипо... глипо...

Илья подсказал:

— Гипогликемия. Не частая, но очень невеселая болячка.

Булат закивал и ткнул пальцем в юного химика — мол, точно, оно! Очкарик шарит!

— Мама мне виноградный сахар покупала... Два кубика раз в три часа. Но он закончился. И варенье закончилось... А конфеты в магазинах все давно уже разобрали! Даже Ириски-пломбодерки утащили!

Илья прищурился, что-то вспоминая. Довольно щелкнул пальцами.

— Виноградный сахар, хм... Точно! Декстроза — моносахарид, всасывается сразу в ротовой полости. Есть у меня упаковка такой радости. На неделю тебе хватит. Возьмешь, не побрезгуешь?

Покосившись на Илью, я шепнул одними губами: "Гитлер!".

Юный химик запнулся, поправился:

— Только денек нужно будет подождать. До полного проветривания помещения.

Я перехватил инициативу:

— Булат, у меня дома шоколад есть, подойдет? Белый, пористый!

Занудившего было Илью: "белый — это не шоколад!", я одернул резким взмахом руки. Сам знаю. Но ведь сахар там есть?

Мелкий невнятно кивнул, не проявляя особого интереса. Больше внимания он уделял собачьей стае, взявшей под свой контроль улицу перед супермаркетом.

Я усилил давление:

— А еще у меня дома офигенский кот и два работающих планшета. Между прочим — с "Энгри Бердсами"! Кирилл и Кира из первого подъезда уже вовсю рубятся с хрюшками!

А вот тут Булат заинтересовался:

— Кир?

— Знаешь его?

— Конечно! Мы в один класс ходим и дрались уже два раза! Слабак он, но гордый! Не сдается никогда!

Фух... Я облегченно выдохнул. Кажись, дело пошло. Дрались — это дело житейское. Помирятся. Ну вот не могу я бросить этого пацана, хоть убейте! А какие есть варианты? Отпустить, и с интересом понаблюдать, как через минуту его загрызет бродячая стая? А вы в зайца хоть раз стреляли? Как он кричит — слышали? Как дитя малое! Я сутки после этого не спал. Кровавые зайчики в глазах...

— Ну вот и отлично! Тогда на, держи! — я протянул пареньку ключи, проигнорировав удивленный взгляд Ильи. — сто восемьдесят седьмая квартира...

Булат неожиданно улыбнулся:

— Я знаю! Я тут всех знаю! Меня папа тренировал, он разведчик! А с Кирюхой я драться больше не буду, пусть только не задается!

Дистанция между нами как-то незаметно сократилась. Очень осторожно треплю пацана по голове.

Вручаю личную связку. Ладно, даже если потеряет — у нас вся семья знает где заныкана аварийная копия ключей.

— Давай уже, только осторожно. Последний этаж, конфеты в серванте, второй планшет — на угловом столе, в гостинной. Графический пароль — английская буква "L".

Для наглядности, рисую пальцем в воздухе.

Мелкий кивает, крепко сжимает ключи в кулаке. Потерявшийся волчонок, которого неожиданно погладили...

— Я побегу?

— А то!

Булат рванулся, разноцветные резиновые кеды зашуршали по асфальту. Двадцать секунд и, оглянувшись напоследок, он исчезает в подъезде.

— Дед Мазай и зайцы... — иронично прокомментировал Илья.

— Молчи уже, Главзаяц. Я тебя чуть ли не первым подобрал. Бери весло и погребли к Скрипачу. Утомил он уже своим стуком...

Интерлюдия: Булат

Он сидел на площадке второго этажа, наблюдая за двором и размышляя. Предмет его раздумий — парочка наивных старшаков, — как раз настороженно пересекала дорогу. Шли они к третьему дурню, весь вечер громыхавшему железякой по зеленому фургону. Еще немного — и раздраженная Стая утащит его не дожидаясь ночи.