Книга 2. На службе у Петра Великого

Я тут же начал затравленно оглядываться по сторонам, усиленно делая вид, что на нас всех надвигается что-то очень и очень страшное. Время от времени я даже, чуть сглатывая слюну, начинал тыкать пальцами куда-то в сторону.

— ... Робяты, — кажется мне даже удалось округлить глаза, будто бы от ужаса. — Тама немчины... идуть с Лавры. Оружны увси... Увсих грабють! Батьку мово вбили... Буренку нашу забрали... Ироды, у-у-у.

Видит Бог не знаю, как но слезу у меня полились настоящие. Мне и правда стало жалко и отца своего и буренку, которых побили и забрали мифические "немчины".

— Идуть, идуть с Лавры. Видимо-невидимо идуть, — не переставал голосить я.

Первым стал по сторонам озираться крепыш, видимо искавший тех самых грабителей "немчинов", которые для местных были самым настоящим бедствием. Это только в красивых сказках проходящие через село солдаты особо не бедокурили, довольствуясь крынками с холодным молоком от черноволосых селянок. В реальности же каждое такое пришествие военных оборачивалось едва ли не разорением. Те же самые стрельцы сейчас гуляли с таким размахом, что грозили оставить село вообще без всякой живности.

— А ну, айдать по домам! — крепыш вдруг прикрикнул на остальных и тут же вся троица засверкала пятками.

Я же, быстро оглядевшись по сторонам в поисках других свидетелей моего очередного концерта, ринулся на холм, где между кустами дикорастущей малины я нашел своего конька. Взнуздать его и дать голыми пятками в бока было делом нескольких минут.

... Возвращение мое было триумфальным. Еще при подходе к Лавре меня встретили с десяток преображенцев в узнаваемых короткополых камзолах, перегородивших телегами дорогу. Мою тушку тут же стащили с коняги и запеленав потащили под белы ручки к руководству, которое, как оказалось, меня уже списало.

— Лексашка! — удивленно вскрикнул при виде меня сам государь. — Живой?! Отпустить! — это он уже бросил моим конвоирам. — Рассказывай! Далече ли стрельцы? Заряжать ли фузеи?

Судя по взъерошенным лицам собравшихся и кучи оружия на столе — десятка каких-то допотопных пистолей и дедовских сабель — они собрались сражаться. Лефорт и его товарищ по службе в полках нового строя генерал Гордон в углу трапезной ворочали бочонок с порохом. Перед Петром на столе лежал клинок, который он по всей видимости то ли точил толи протирал.

— Еле утек от вражин, государь, — не смог я устоять, чтобы не прихвастнуть. — Верст тридцать отселе стоят. Боярин Федор Шакловитый у них наиглавнейший. Все стрельцы его за отца почитают.

Оба "немца" уже стояли возле стола и внимательно меня слушали. То, что стрельцы оказались на расстоянии одного дневного перехода, им явно не понравилось.

— Сколь их счесть не случилось. Они где по хатам сидеть, где по лескам кашеварят. На глазок сотен двадцать, а можа и тридцать есть. Они, государь, сильна бражничают. Кажись, такими им долгонько к нам шагать...

— Это есть гут, Государь, — в разговор уже встрял Лефорт. — Ваши полки будут здесь ам абенд... к вечеру. Думать, нужно только усилить посты, чтобы не стать жертвой неожиданного нападения.

Дальше уже совещание "большого начальства" пошло без моего присутствия. Они еще там долго судили-рядили, что и как делать? В конце концов решили сидеть в лавре тихо, как мыши, и ожидать прибытия помощи из Преображенского, где базировалась маленькая армия Петра.

Ближе к вечеру я был найден неугомонным Лефортом и приставлен к делу, с помощью кузнеца мастерить свой необычный штык на фузею. Оказалось, швейцарцу очень уж понравилась эта идея, что я брякнул на той первой встрече с Петром.

— Сроку вам до захода солнца, — он выразительно поглядел на медленно садящееся солнце. — Сделать годный для стрельбы всем фронтом штык.

Напугал, думаете? Черта с два! Тонкой работы тут самый мизер, так что с нею справиться и сельский кузнец. Собственно, выслушав про мою задумку, приставленный ко мне кузнец, пузатый детина в пахнущем дымом фартуке, и подтвердил.

Сам штык он "сварганил", наверное, за час, а может и еще быстрее. Правда, выглядел он довольно неприглядно. Не было в нем той смертоносной изящности и изумительной функциональности, как на старинных снимках или на выставках в музеях. Здесь у меня в руках лежала чуть теплая неровная длинная заготовка с толстой трубкой.

— Еж-мое, это что за урод такой? — хмыкнувший мастер, похоже ничуть не обиделся за такую оценку его труду. — Почистить бы его и поточить, а то Петр свет Алексеевич и тебя и меня за такое на тополях повесит. Рядышком, чтобы смотрели друг на друга.

И, действительно, через полчаса энергичных усилий каким-то странных предком напильника я навел на штыке такой марафет, что его уже было не стыдно показать.

— Так, ты...., — палец мой уткнулся в сторону кузнеца. — Еще парочка нужна для красивой демонстрации. Такие же сделаешь. И почистить их еще нужно. Чего кривишься? Ты глазенки-то не закатывай. Бегом, бегом!

Сам же я отправился на двор, так сказать, обкатать новое изделие. Именем Государя остановил первого же попавшегося солдата-преображенца и стал прилаживать к его фузее новый штык. Попутно, познакомившись, я ему все объяснял.

— ... Ты, Андрейка, справный воин. Вона фузея у тоби в частоте. За припасами огнебойными смотришь внимательно. Это же штукенция вообще у тебя одного будет. С ней у царя на глазах упражнения показывать будешь, — я у него на глаза медленно одел штык на ствол винтовки, стараясь чтобы он не болтался. — Потряся теперь немного. Держится хорошо. Крепко сел, как влитой. А теперь смотри, что нужно делать...

И прямо тут во дворе на телеге с соломой ему показал пару — тройку приемов обращения с такой дурой со штыком. Что я фильмы про Великую Отечественную не смотрел? Там едва ли не в каждом третьем фильме был такой эпизод, где добровольцы с винтовками по чучелам работали. Правда, не все так просто оказалось...

— Ты че, как Буратино двигаешь? Черт! Говорю, бьешь, как деревянный! — я забрал фузею у взмыленного преображенца и сам подошел к соломе. — Ты резче бей! Резче! Вот так! Так! — тяжеленной для моих рук фузей оказалось не так просто бить. — А ты как колешь? Вот-вот... Что это такое? Подожди-ка! Стой на месте!

До меня, кажется дошло в чем была причина некоторой скованности его движений. Его красиво смотревшийся камзол с диким количеством бронзовых пуговиц и каких-то тугих нашивок или петель был ему немного тесноват. В такой сбруе, действительно, много не наколешь. Критичным взглядом я оглядел и остальное одеяние этого воина.

— Б...ь, как вы в этом во всем только воюете? — вырвалось у меня при виде всего остального. — Это же неудобно. Тесно...

Кафтан, конечно, смотрелся красивым, но определенно не был приспособленным для активной войны — лазанья, прыганья, копания, ползания и всякого другого "нья". В нем и в обтяжку лосинах-портах с тупоносыми башмачками на ногах было хорошо на парадах красоваться и к мадемуазелям на улицах "подкатывать". В войну же, как мне показалось, в такой одежде было уж слишком много лишнего. Собственно, это я и высказал преображенцу, пока мы сидели на пеньках и переводили дух после упражнений.

— Чего же вам, Андрейка, портов-то нормальных не дадут? Гольф еще какие-то... А башмаки, это же смех один! Чуть дождь пройдет и все. Грязь, сырость, а там и кашель с простудой, — тот явно не все понимал из моей речи, но в некоторых местах с готовностью кивал головой. — Эх, горе воины, сапоги вам нормальные нужны, чтобы по лужам бегать. А лопатка где? Что моргаешь? Лопатка, чтобы укрепления делать? Вот стреляют в тебя, а ты в него, супротивника, из небольшого окопчика в ответ стрельнешь. Он тебя не видит, а ты его видишь.

Толковый паренек попался, правда, в общении со мной немного робевший. Он видимо принимал меня за какую-то важную знатную персону, приближенную к Государю, а его в этом и не стал особо разубеждать. Так проще было...

— А фляжки с тобой почему нет? С водой? В походе ведь и жажда может мучить, — этим "перекуром" я решил воспользоваться на полную, выспрашивая преображенца обо всех особенностях службы; впоследствии мне могла пригодиться любая мелочь. — Нужна ведь фляжка. В обоз-то к бочонкам с водой в походе не набегаешься... Слушай, а карманы у тебя где? Это такие мешочки специальные, нашитые на кафтане, для всяких разных вещей. А рюкзак или на худой конец комка...

Не знаю дошел ли бы я, в конце концов, до ножа-разведчика или тепловизора, но меня остановил негромкое покашливание за спиной. Я развернулся и увидел... Петра с Лефортом, которые, судя по их позам, здесь уже давно "грели уши". "Вот же, дубина! Кто же меня все время за язык тянет?! Подумать сначала надо, подумать, а потом рот открывать... Вон у Лефорта рожа аж вытянулась. Непонятно, правда, почему, от природы или удивления? Я, похоже, уже на парочку смертных приговоров наболтал...".

Мое смятение вообще бы выросло до космических размеров, если бы я хотя бы одним ухом смог услышать, о чем говорили эти двое несколькими минутами раньше.

— ... Тише-тише, майн фроенд, а то он услышит, — Петр едва успел остановить Лефорта, когда тот уже приготовился было окрикнуть зарвавшегося мальчишку; тот, только представьте себе, посмел хулить форму самих преображенцев, пошитую по лучшим образцам саксонских военных мундиров. — Давай послушаем.

— Как же так мочь слушать, Государь? — никак не мог успокоиться Лефорт, на глаза которого какой-то босоногий прыщ разносил в пух и прах едва ли не основы военного дела. — Это же есть унзин... чепуха! Какой еще лопатка? Зачем? Зольдат не есть трус! Зачем ему копать укрытие?

Не слышал я и их препирательств по поводу фляжек с водой, которые Лефорт вновь назвал расточительством и совершенно никчемным делом.

— Фляжка лишний тяжесть для зольдат. Зачем? Кругом есть питье. Везде есть речка, колодец, ручей, — начал было Лефорт и тут же сконфуженно "сдал назад". — Хотя Государь..., — Лефорту, вдруг вспомнились окончившиеся постыдными неудачами Крымские походы. — В степи и жаре... фляжка есть нужный инструмент для зольдат.

— А про какие-такие карманы Лексашка говорил? И что за сей предмет диковинный рюкзак? — неугомонный Петр то и дело спрашивал у Лефорта о том, что услышал только что. — Хотя... пусть он сам нам все расскажет

5

Отступление 9

Небывалое бывает // Смоленские известия. 1976 г. 5 сентября.

"В огромном восточном зале, залитом ярким солнечными светом через полностью стеклянную крышу, было многолюдно. Сегодня, собственно, как и каждые 5 сентября — день судьбоносного для молодого Российского государства сражения у реки Молодь с войсками шведского короля Карла XII, Смоленский городской музей приготовил очередную экспозицию с новыми, ранее не вставлявшимися экспонатами конца XVII — начала XVIII вв.

... Многочисленные посетители — школьники, учащиеся вызов и училищ, просто гости увидят прекрасно сохранившиеся экземпляры старинного огнестрельного оружия — фузеи, на которой впервые в Европе был установлен примкнутый штык.

... Определенно, не смогут пройти гости музея и мимо манекена, обряженного в полную военно-полевую форму преображенца. Маленьким посетителям будет интересно полюбоваться на красочные нашивки-погончики на форме, показывавшие звание и опыт солдата. Те же, кто постарше, думаю обратят внимание на необычный практичный крой и цвет кафтана, который радикально отличался от общепринятых в других армиях. Здесь не было попугайской расцветки тканей, ярких символов и гербов, которые были принесены в жертвы практичности и максимальной эффективности. Этой же цели служили и многочисленные карманы на форме, в которые солдаты складывали разные нужные им предметы; небольшая котомка с двумя лямками — прообраз знаменитого российского гвардейского рюкзака. Не меньшую оду экскурсоводы пропоют и верной подруге русского солдата, что помогала ему прятаться от вражеских пуль, малой лопатке...".

______________________________________________________________

Жарко. Чертовски жарко. Полуденное солнце палило так, что хотелось сброситься с себя всю напяленную амуницию — и суконный камзол с рядами бронзовых пуговиц, и неудобную треуголку, и узкие лосины — и бежать отсюда прочь. Вдобавок тяжеленая фузея с силой давила на плечо, заставляя неметь руку.

— Спасибо тебе Петя. Вот подкузьмил, так подкузьмил "своему лепшему другу", — сквозь зубы шептал я, как и сотни других солдат механически вышагивая по земле. — Решил мне устроить курс молодого бойца...

Село Преображенское... На широком поле, одним краем которое упиралось в странного вида крепостицу с высокими земляными валами и деревянными бастионами, маршировало сотни три-четыре солдат, которые кривыми рядами то сходились, то расходились. От вытоптанной до каменноподобного состояния земли в воздух поднималась пылевая взвесь, окрашивавшая зеленые солдатские мундиры во что-то непонятное серо-желтое.

— Б...ь, я уже начинаю жалеть, что сеструха его, царевна Софья, пролетела со своими претензиями на престол, — не переставал я бормотать себе под нос, ведь именно это мне еще помогало хоть как-то держаться на ногах. — Ведь ей самую малость оставалось. Буквально еще чуть-чуть надо было поднажать. Дурость какая-то, честное слово...

"Дурость", вот слово, за которое тут же зацепился мой мозг словно за палочку выручалочку. "Как же можно было проиграть? Софья же, в принципе, не глупая баба. Ведь как-то рулила до этого целого государства. Послов иноземных проводила, реформы даже какие-то проводила, с крымчаками воевать пыталась. Неужели дурость ее раньше не видна была? А советчики ее где были? С кем-то же она советовалась, строила планы, что-то обсуждала? Шакловитый, Голицин не пацаны ведь. Один целым стрелецким приказом рулит. Считай министр внутренних дел, как минимум. Второй, представитель знатнейшего боярского рода, во время Крымских походов находился во главе всех вооруженных сил государства. Министр обороны, вылитый... И что? Все вместе — София, Шакловитый и Голицин — обосрались! Имея пород рукой весь административный аппарат и поддержку со стороны стрельцов, проиграли мальчишке... Откуда эта дурость только в башках берется? Заговор толком подготовить не смогли. Ни одного козыря грамотно не разыграли... У них же идеальная ситуация была! Наследник связался с иностранцами, что ему весь имидж в глазах простого люда и духовенства подпортили. Петр при том взял моду без охраны разгуливать. Словом, сказка! Приходи и бери его голыми руками! А эти что? Бог мой, косяк на косяке и косяком подгоняет! Стрельцы бухают в каждом селе словно в последний раз. Никакой разведки не ведется. Поверить готовы в любые бредни. Чуть нажми, сразу же лапки кверху поднимают...". У меня эта ситуация с бездарно проваленным заговором никак в голове не укладывалась. Неужели ни Софья ни ее сторонники не понимали, что это их последний шанс? Как оказалось, партия Петра, напротив, это прекрасно осознавали и бульдожьей хваткой вцепились в представившуюся им возможность... Уже к вечеру того дня, когда несколько крупных стрелецких отрядов заговорщиков с размахом "гуляли" в десятке верст от убежища наследника, к Петру прибыло подкрепление — две сотни "потешных" солдат с целой орудийной батарей и десятков шесть дворянской конницы. На следующий день в Троице-Сергиеву лавру потянулась непрерывная вереница готовых присягнуть наследнику, среди которых были и представители знатных боярских родов — Шуйских, Шереметьевых, Морозовых, Вельяминовых, и высшее духовенство, и офицеры-иностранцы и многие другие. Примчалась и матушка Петра Наталья Кирилловна во главе многочисленных родственников, которые тут же все взяли в свои руки. К концу этого же дня заговорщики вернули тающие на глаза стрелецкие отряды в Москву, оттуда в Лавру "полетели" слезные сестринские послания брату с желанием примирения...