Проводник

— Готово! — радостно подскочил негр, впиваясь взглядом в экран. — Он есть в базе!

— Отлично! Давай скорей, что там? — поторопил Джонсон.

Высокое начальство дало полный карт-бланш, вплоть до применения особых спецсредств для допроса. Вообще, непонятно, откуда такая оперативная информация. Старикан больше похож на обычного бомжеватого пенсионера, чем на чрезвычайно опасного арабского террориста. Хотя, похож, не похож, это дело десятое. Результат всё равно нужен уже через час. Причём любой. Иначе полетят головы. Чёрт, и это за два года до пенсии...

— Ну же, Вильсон, не тяни!

— Сейчас-сейчас сэр, очень медленно загружается, — коллега нервно поджал губы. — Ещё буквально пять секунд.... Есть! Итак, Уильям Харрис, шестьдесят шесть лет, ветеран Вьетнама. В шестьдесят первом году обучался в Форт-Брэгг, пятая группа специальных воздушно-десантных сил. Участник боевых операций в Южном Вьетнаме с шестьдесят пятого по шестьдесят восьмой. Четыре ранения, контузия, комиссован из армии в шестьдесят девятом. В восьмидесятых и девяностых неоднократно привлекался к ответственности за участие в антивоенных демонстрациях. Неповиновение полиции, легко вспыльчив, склонен к насилию...

Джонсон наклонился и дружески приобнял задержанного.

— Да ты оказывается у нас не такой уж и тихий старичок, Уильям. Ну что, пожалуй, пришло время побеседовать с тобой по-настоящему.

Макс нервно облизнул губы.

— По-настоящему? Это как?

— На детекторе лжи, — Джонсон ухмыльнулся и кивнул Вильсону. — Давай готовь свою шарманку...

Макс тоскливо покосился на приготовления. Провода, датчики и ноутбук это всё мелочи, а вот ампулы и непонятная блестящая штуковина с поршнем это уже печально. Похоже, ребята настроены очень серьёзно.

— Готово, сэр, — отрапортовал Вильсон, закрепив последний датчик. — Сыворотку колоть?

— Нет, пока не надо. Уильям, ведь ты нам и так всё расскажешь, правда? — Джонсон включил лампу и направил в глаза старику.

Макс пожал плечами.

— Конечно. А чего мне скрывать? Спрашивайте.

— Вот и отлично, — оживился Джонсон. Итак, я спрашиваю, а ты отвечаешь только да, или нет. Это понятно?

— Да.

— Отлично. Поехали! Твоё имя Уильям Харрис?

— Да.

— Тебе шестьдесят шесть лет?

— Да.

— Ты знаешь этого человека?

На стол легло фото улыбающегося Эндрю. Скорее наспех содрали откуда-то с корпоративного сайта. Не успели отретушировать даже остатки надписей.

— Нет.

— Хорошо. А этого?

Поверх легла фотография Эндрю в парке, идущего по аллее.

— Да.

— Значит всё-таки да? — напрягся Джонсон. — И откуда ты его знаешь?

— Как откуда? Вы же мне его на первом фото показали, — невинно сморгнул Макс. — По-моему, абсолютно тот же самый человек, нет?

Джонсон побагровел.

— Издеваешься, папаша? Ну-ну...

— Сэр, — озадаченно позвал Вильсон.

— Что? — раздражённо повернулся Джонсон.

— Взгляните, по-моему какая-то ерунда...

Агенты сгрудились над экраном. По всему выходило, что на все вопросы старик нагло врёт и даже не краснеет. И что самое непонятное, врёт даже об имени и о возрасте. А как же тогда отпечатки пальцев? Похоже старикан действительно не так-то прост.

— Так, — Джонсон нервно побарабанил пальцами по столу. — По-хорошему не хочет, значит... Ладно, коли.

Макс невольно поморщился, когда с глухим пшиком сыворотка вошла в шею.

— Отлично. И сколько ждать? — Джонсон озабоченно глянул на часы.

— Около минуты сэр, — отозвался Вильсон. — Зависит от состояния организма.

— Хорошо. Ждём, — Джонсон уселся на стул, нетерпеливо поглядывая на старика. — Скажешь, когда можно.

Макс нервно облизал губы. Непонятно что это была за дрянь, но попить точно не помешало бы. Самый настоящий сушняк. Словно подслушав, откуда-то послышался явный шум дождя.

Макс удивлённо задрал голову. А дождь-то здесь откуда? Пожарка сработала?

Под потолком заклубился густой туман...

Посветив фонариком, Вильям отпустил нижнее веко старика и доложил:

— Готово, сэр. Поплыл.

— Точно? — Джонсон недоверчиво наклонился к изменившемуся лицу. — Да, похоже...

Бр-р-р, ну и гадость же эта сыворотка. За какую-то минуту старика словно подменили. Весь как-то осунулся, рот перекосился набок.

Брезгливо поморщившись при виде тонкой струйки слюны, нетерпеливо похлопал по щеке.

— Давай-давай, Уильям. Просыпайся...

Мотнув головой, старик всхрапнул и открыл глаза. Оглядевшись бесцветным взглядом, натужно прохрипел:

— Ну ни хрена себе.... И где это я?

— Неважно, — нетерпеливо отмахнулся Джонсон. — Ты Уильям Харрис?

— Что?

— Я говорю, ты Уильям Харрис? — раздражённо повысил голос Джонсон.

— Уильям я, да, — прохрипел старик. — А ты что за хмырь, чёрт тебя подери?

— Тебе шестьдесят шесть лет? — нетерпеливо встрял Дэвис.

— Да, — старик смерил презрительным взглядом. — А ты что за молокосос?

— Ты знаешь этого человека? — Джонсон поднёс фото к глазам.

— Нет, — подслеповато вгляделся старик. — А что за хрен?

Тяжело вздохнув, Джонсон смял фотографию и в сердцах зашвырнул в видеокамеру.

Уж лучше бы эту дрянь и не кололи. Совсем крыша съехала у старика. Будто подменили.

— Взгляните, сэр, — поманил Вильсон. — Похоже, сейчас он говорит абсолютную правду.

Недоверчиво взглянув на экран, Джонсон тоскливо оглянулся на коллег.

— Чёрт побери... Что вообще происходит? Вы хоть что-нибудь понимаете?

— Нет, сэр...

Глава 6

Подстегнув кнутом сонно плетущуюся лошадку, извозчик раздражённо прикрикнул:

— Но, но, Маруська! А ну веселей! Ну шо ты сегодня вся прямо как мёртвая! И-их, вот позоришь ты дядьку Мыколу, а! Стыдоба!

Недовольно вспряднув хвостом, кобылка чуть прибавила ход.

— Вот так-то...

Извозчик повернулся и почтительно пояснил молодому господину, с интересом оглядывающему город:

— Это у нас пока ещё всё Ланжероновская. Сейчас ещё малость трошки проедем, а вон она как раз на углу с Пушкинской и гостиница ваша.

— Благодарю, голубчик, — сверкнув тонкими очками, благосклонно кивнул пассажир.

— Эй-эй, берегись! — отчаянно заорал кто-то.

Послышался бешеный стук копыт. На полном ходу с Пушкинской вывернула пустая пролётка.

— Ох, мать-перемать...

Страшный удар подбросил седоков в воздух. Пролётки со скрежетом встали на дыбы и завалились набок, скрипя колёсами. Лошадка истошно заржала, пытаясь подняться и освободить зажатые задние ноги. Дернувшись пару раз, бессильно обмякла. Из носа потекла густая красная струйка.

Освободившаяся виновница переполоха в ужасе закусила удила и шарахнулась в сторону, с размаху влетев в кондитерскую витрину. Ошалело помотав головой, всхрапнула и, роняя алые капли, понеслась вниз по улочке. Битый звон стекла заглушили отчаянные женские крики и плач.

Мигом собралась толпа. Вдалеке послышались полицейские свистки.

— А ну р-р-ра-зодись! — подбежал запыханный городовой. — Не толпиться!

Протиснувшись сквозь шепчущуюся толпу, замер, растеряно оглядывая место происшествия.

Безучастно раскинувший руки пассажир в дорогом костюме и лайковых перчатках уткнулся лицом вниз в растекающуюся лужицу крови. Рядом полураскрытый дорожный саквояж и разбитые очки в тонкой позолоченной оправе. В сажени от пассажира кучер, неловко скрюченный на левом боку.

Тяжело вздохнув, городовой машинально поправил шашку.

Да, похоже, дело серьёзное. Ещё и полудня нет, а уже два трупа. И даже показания взять не с кого. Вот уж беда так беда. Досмотр мертвяков надо делать...

— Боже мой, да что же вы стоите словно истукан! — истерично закричала девушка в толпе. — Да сделайте же что-нибудь! Они ведь могут быть ещё живые!

Толпа глухо зароптала.

— Так, барышня, — городовой укоризненно покрутил обвислый пшеничный ус. — Попрошу без криков.— Разберёмся...

Присел около пассажира и пощупал пульс на запястье.

— О-хо-хо, упокой господи его душу...

Сокрушённо покачав головой, заглянул в саквояж. В глаза сразу бросилась гербовая бумага с печатью.

Выудив плотный лист, повернулся к солнцу и солидно прокашлявшись, принялся читать, беззвучно шевеля губами.

"Податель сего, Росинский Дмитрий Михайлович, действительный член Московского комитета по шелководству, командируется в Парижскую академию наук, для надлежащего изучения тутового шелкопряда и прогрессивных методов излечения его болезней.

Для исполнения оного, выдать жалованья три тысячи франков и тысячу рублей ассигнациями.

Министерство государственных имуществ, 30 июня 1868 года.

Подлинное подписал министр, генерал-адъютант Зеленой А.А.

С подлинным верно Управляющий дел Столоначальник Брянцев."

Уважительно крякнув, городовой бережно сложил документ и закрыл саквояж.

Эвона как. Вот значит, какая важная птица. Аж лично сам министр, генерал-адъютант подписал. Ну всё, теперь начальство точно с живого не слезет. Землю рыть заставит...

Извозчик вдруг пошевелился. Хрипло закашлявшись, неловко присел, ошалело оглядывая толпу.

— Боже мой! — ахнули в толпе. — Живой! Скорее врача!

— Да ты никак живой, шельма! — обрадовано наклонился городовой. — Говорить можешь, или к доктору тебя сразу?

Извозчик с трудом выплюнул сгусток крови и осторожно потрогал разбитую губу.

— Ни, к дохтору нам ни нать. Бок болит трошки. А так вроде и ничего...

— Ничего, говоришь.... Крепкий ты мужик, однако, — полицейский деловито вытащил блокнот и карандаш. — Ладно, раз ничего, сам-то кто будешь? Местный?

— Так Мыкола я c Новорыбной, — казалось, извозчик даже обиделся. — Да меня там каждая собака знает!

— Так, — старательно записал городовой. — Значит Микола.... А фамилия, отчество?

Микола на миг задумался.

— Фамилия? Так Покобатько я, Григорьевич.

— Так.... Значит Микола Григорьевич Покобатько. Ну, рассказывай, как дело было, — городовой кивнул на разломанные пролётки.

— Эх, как было, — Микола с трудом поднялся и тоскливо оглядел бездыханную кобылу и пассажира. — Вот значит, какая у тебя судьба, Маруха. На колбасу заберут.... Да и ты, добрый человек, сел со мной не в добрый час, — голос предательски дрогнул. — Сгубил, я тебя значит, душегуб окаянный...

— Ты давай погоди себя клясть-то, — перебил городовой. — Ещё разберёмся, кто из вас душегуб. Ты вот лучше скажи, где второй-то?

— Так один он был, — шмыгнув носом, Микола стыдливо утёрся рукавом. — На Таможенной площади его взял. Вези меня, говорит, голубчик, в гостиницу Европейскую. Деньги вперёд отдал...

— Да тьфу ты, бестолочь, прости меня господи! Извозчик второй где?

Микола растеряно заморгал.

— Второй? Какой второй? Так вроде и не было никакого второго, вашбродь!

— То есть как так не было? — недоверчиво прищурился полицейский. — Точно помнишь? На ходу выпрыгнул что ли?

— Точно не было, — подтвердили в толпе. Пустая она была, точно. Понесла наверно дура кобыла. Испугалась...

— Испугалась, говоришь? — городовой задумчиво заглянул поверх голов на разбитую окровавленную витрину.

Рядом смущённо мял кнут растрёпанный мужичонка, пугливо поглядывая на толпу.

— А вот он и второй нашёлся, — прищурился полицейский. — А ну-ка иди сюда, голуб, — поманил пальцем. — Иди-иди.

Мужичок лихорадочно заозирался.

— Я?

— Да, ты!

— Так я это, вашбродь...

Мужичонка медленно попятился.

— А ну не дури, — городовой нарочито медленно ухватился за эфес шашки. — Лучше давай по-хорошему...

Шушукаясь, толпа словно по команде раздвинулась, образуя неширокий коридор.

Уныло вздохнув, неудавшийся беглец покорился судьбе. Опасливо втянув голову в плечи, медленно прошёл сквозь толпу и остановился, оторопело покосившись на бездыханного пассажира.

— Вот так-то оно лучше, — проворчал городовой. — Ну и как тебя звать-величать?

— Трофим я, Никаноров.

— Трофим, значит, — записал полицейский. — А с норовом видать у тебя кобылка-то, — кивнул куда-то вдаль. — Дюже резвая. Твоя, или хозяйская?

Мужичок машинально проследил за взглядом.

— Дык, моя, а то чья же? Паранькой кличут.

Городовой задумчиво покивал.

— Значит твоя, говоришь.... А то я вот тут всё думаю, гадаю, чья же это лошадка-то человека государственного сгубила...

Трофим бросился на колени.

— Не губи, вашбродь! Христом-богом молю! Невиноватый я! Федька прохвост перековал её вчера, вот она и понесла! Не губи...

— Так, — насупился полицейский. — Значит ещё и какой-то Федька был. А может вы из этих самых смутьянов, а? А ну говори, морда! Какой у вас замысел был?

— Да рази ж я...

Пассажир вдруг захрипел и пошевелился.

— Господи Иисусе! — истово перекрестилась богомольная старушка в переднем ряду. — Чудо господне! Чудо! Молитесь, дщери!

Толпа ахнула и в ужасе отшатнулась.

Заметно побледнев, городовой невольно отступил на шаг.

Правду бабка говорит. Никак мертвяк ожил.... Ведь сам же проверял, не было пульса!

Тяжело приподнявшись на руках, пошатываясь, словно пьяный, пассажир неловко уселся. Поднёс к лицу правую руку и медленно пошевелил пальцами, словно увидев впервые.

— Кхм, — набрался смелости полицейский.

Чудо, не чудо, но одной головной болью точно стало меньше. Крепкий же, однако, московский гость попался. Заговорённый, не иначе.

— Э-э-э, Дмитрий Михайлович?

Макс болезненно отшатнулся. В мозгу полыхнула яркая вспышка.

А ведь точно, Дмитрий Михайлович. Росинский. И причём вот уже ровно как двадцать восемь лет.

— Да, я...

Растеряно протёр глаза, в надежде согнать блеклую муть.

-Чёрт побери, я почему-то ни черта не вижу...

— Виноват-с, вот ваши очки, — почтительно подскочил городовой. — Только вот разбились малость.

Макс привычно водрузил дужку на переносицу.

— Ах, да-да, конечно же, очки.... Благодарю, любезнейший.

Вечно у этого Алекса всё не слава богу. То артрит, то близорукость, то понос с золотухой. Интересно, здоровые люди вообще в мире ещё остались?

— К вашим услугам! — щёлкнул каблуками полицейский. — Р-р-азрешите представиться! — лихо козырнул. — Старший унтер-офицер Бобров Филимон Архипович!

— Благодарю вас, Филимон Архипович, — Макс сделал попытку приподняться и тут же присел. В висках застучали молоточки.

— Нет, что-то мне плоховато.

— Оно и немудрено, — поспешно наклонился городовой. — Давайте помогу, — протянул руку. — Я уж грешным делом подумал, да-с..., — помог встать, и деликатно придерживая под руку, медленно повёл к обочине. — После такого живым остаться, это... Крепко видно кто-то за вас молится. Свечку пудовую за спасение надо поставить. Я вот что думаю, в больницу всенепременно вам надо, Дмитрий Михайлович. Не извольте беспокоиться, сейчас я сам похлопочу.... Эй, Нечипоренко, пролётку нам быстро!

— Слушаюсь, — откозырял невесть как появившийся молоденький городовой. — А с этими шо? — кивнул на злобно поглядывающих друг на друга извозчиков.