Частично загадка разрешилась через неделю, когда пошли тревожные сообщения о положении армии Самсонова, а полная ясность наступила спустя месяц. К этому времени стал известен весь ход Восточно-Прусской операции.
В результате пришли к выводу — если изменения и произошли, то в силу малости знаний выявить их невозможно.
Курируя распространение выпусков Дровосека, Самотаев в авторстве этих 'великих творений' не сомневался, поэтому, получив от Зверева предложение написать пару глав, не удивился, но вопросы появились:
— Командир, почему Дровосек не пишет о нашей системе опорных пунктов и тактике атак перебежками?
— Напомни мне, какие чины посещали нашу Всеволожскую базу?
— От унтера до полковника. Говорят было четыре генерала, но я общался только с Юденичем.
— Скажи, Миха, смогут четыре генерала убедить все высшее командование поменять тактику?
— Нет, конечно, но проверив у себя, докажут преимущества, — уверенно начал Михаил.
— Вот именно! — прервал Самотаева Командир. — И процесс пойдет естественным порядком, а начни об этом кричать Дровосек, сопротивление только вырастет.
— Тогда зачем ты так материл старых пердунов?
— Не удержался, — насупился Дмитрий, — да и один черт, пока полстраны не потеряем, царственные козлы не почешутся. — настроение Зверева заметно поползло вниз.
— Так может быть, пора? — Михаил с надеждой посмотрел на Командира.
— И потеряем половину наших бойцов?
— А мы по-тихому.
Поддавшись эйфории первых успехов русской армии, Михаил предложил провести несколько диверсионных операций, но был тут же обломан:
— Частными армиями, Пантера, мировые войны не выигрывают. К тому же, любая операция требует очень больших затрат.
Навоевавшись в разных уголках планеты, Михаил прекрасно понимал различие между партизанской войной, диверсионными операциями и разведкой, но чисто по-человечески хотелось помочь своим, и отомстить за поражения армии Самсонова.
С тех пор прошел месяц и сейчас он вернулся к своему вопросу.
— По-тихому, говоришь? — Зверев задумался.
Предложение Самотаева было не лишено смысла. Время от времени бойцам 'Вагнера' необходимо заниматься войной. В противном случае они не только теряют навыки, но и желание рисковать своими собственными жизнями, и затраченные на подготовку средства сгорают. Такова циничная 'проза жизни'. С другой стороны, терять своих людей за собачий интерес было еще большей глупостью, тем более терять элиту. Это вам не партизаны и даже не диверсанты. Это спец. бойцы. Штучный товар.
Благо, что Самотаев это понимал, но напомнить ему не мешало.
— Вот, что, Пантера, готовь две группы. Одну в Пруссию, вторую на юг. Только, ни каких наскоков на штабы, а то знаю я твоих ухарей — приволокут полкана и что с ним потом делать? Задача: разведка и только разведка. Нарушение линий связи и отстрел лошадок, только по необходимости и не дай бог, ввязаться в перестрелку! Лично разберусь. Общий порядок следующий: договариваемся с военными, проводим свою авиаразведку, уточним интерес вояк и корректируем планы. После этого вперед.
— Слушаюсь! — вскочил обрадованный Самотаев. — Север я оставляю за собой.
— Щазз! Ты, Пантера, знаешь, что такое невыездной? — судя по унылому выражению, значение нового словечка Самотаев понял правильно. — Впрочем, если тебе дорог север, то отправляйся в штаб Северо-Западного фронта. А я посмотрю, как ты уломаешь генерала, блин, от инфантерии, Рузского, с его начальником разведывательного отделения полковником Батюшиным. Те еще, говорят, крендели, а я поеду на юг, пить водку с Деникиным. Не боись, Миха, прорвемся, — успокоил товарища выходец их другого мира, в котором за 'зелень' можно было купить все что угодно, даже ядрен батон. 'Батончик', надо признать, прямо со склада не продавался, но спецов, способных создать такую хреновину, покупали пачками.
Глава 3. Юго-Западный фронт и польза разведки.
Конец сентября 1914 г.— начало 1915г.
Переговоры Самотаева с командованием Северо-Западного фронта, окончились полным фиаско. Генералу Рузскому, только что назначенному комфронта, хватало своих забот, и просьбу гражданских об аудиенции он перевел на начальника разведывательного отделения штаба, полковника Батюшина.
Николай Степанович действительно оказался тем еще кренделем. В том смысле, что едва не засадил в карцер сначала Михаила Самотаева, а потом приехавшего к нему на выручку Зверева. Посетителей отчасти спасла депутатская неприкосновенность, т.е. опасение скандала в либеральных газетах. Тот факт, что либералы, скорее всего, запели бы полковнику осанну, Батюшин не знал, а то бы непременно продержал бы этих ухарей под арестом недельку — другую.
В этом отношении, дела на Юго-Западном фронте шли успешнее. Командующий фронтом, генерал Иванов, не раз слышал об успехах частной военной компании 'Вагнер' и связывал ее с фамилиями Самотаев и Зверев. Если хоть часть написанного щелкоперами правда, то было бы любопытно пообщаться с представителями этой организации. Таковым стал первый посыл к будущим переговорам.
Вторым посылом, уделить просителям время, была мечта Николая Иудовича организовать в тылу противника партизанской движение. Конечно, о привлечении гражданских лиц к боевым действиям не могло быть и речи, но пообщаться с людьми, устроившими японцам партизанскую войну в Корее, безусловно, стоило.
Удивило, что просителями являются думцы, которых Николай Иудович не жаловал, но должны же быть в подлунном мире исключения. В итоге, согласие на аудиенцию было дадено.
Вместо отведенного получаса, разговор затянулся да добрых два часа и на то были причины. Во-первых, господин Зверев и автор пулемета 'Зверь' оказались одним и тем же лицом. К тому же он был совладельцем предприятий, поставляющих армиям генерала радиостанции, аэропланы, автомобили, и многое другое военное снаряжения, и в его армии в скором времени должны пойти броневики 'Дукс'.
Во-вторых, лидер думской фракции, господин Самотаев, в подробностях изложил о военной компании в Корее, при этом у боевого генерала не осталось и тени сомнений в подлинности изложенных событий, которая, кстати, сильно отличалась от репортерских выдумок.
Было и третье. Его собеседники, ни в какой мере не нуждались ни в оружии, ни в любом ином виде довольствия. Они, правда, попросили генерала, не препятствовать проведению фронтовых испытаний пятерке новых аэропланов 'Миг-4' на базе авиаотряда VII-го армейского корпуса, но разве это можно считать платой? Нет, конечно.
— Что же в таком случае вам от меня требуется? — в голосе командарма прозвучало почти искреннее удивление. — Или я не прав, полагая, что некоторая группа гражданских лиц, обходя мой фронт с юга проникнет в Закарпатье через Венгрию?
— Вы совершенно правы, Николай Иудович, единственно, что бы мы вас попросили, так это позволить группе патриотично настроенных репортеров побывать в районе дислокации VII-го армейского корпуса.
Договаривающиеся стороны прекрасно друг друга поняли. Генерал не имел права отдавать приказ на пропуск вооруженных гражданских через занимаемый его армиями фронт. Зато ему не возбранялось разрешить репортерам побывать в прифронтовой полосе, будь их хоть сотня человек, ведь формально никто фронт переходить не будет, а то, в Австро-Венгрию через Румынию якобы пройдут какие-то вооруженные люди, так Юго-Западный фронт тут не причем.
В свои шестьдесят лет, Николай Иудович был достаточно искушенным человеком, чтобы понимать: взамен воздушного прикрытия его войск в районе Карпат, ему предлагается не обращать внимания на 'группу репортеров'.
Такая сделка его более чем устраивала, а то, что данные испытания авиатехники оплачивало военное министерство, Николая Иудовича в известность не стили.
* * *
Последнюю неделю репортерские дела двадцатитрехлетнего Петра Ямщикова пошли наперекосяк. Сперва он опоздал с репортажем об ограблении на Шпалерной. Вчера о смерти известного человека узнал из газет, а сегодня его статью о жизни Питерских окраин не взяла редакция Русского вестника. Заявили, раз заказали, то возьмут, но через неделю.
Сказать по правде, молодой человек всерьез не опечалился. Семьи у него не было, а такие катаклизмы в его жизни случались и раньше. Зато ребром встал вопрос — куда прямо сейчас направить свои стопы. Выбор был невелик: или к приятелю, или в ресторан 'Слава Петрограда'. В эдакий, неофициальный питерский пресс-центр, где всегда можно было поживиться свежими новостями. Чувство долга, но скорее всего банальный голод, толкнули его к 'петроградским' дверям, где его тут же взял в оборот рыжеусый Прохор:
— Вот-с, Петенька, познакомься, Григорий Пилюгин. Он тебя уже час, как дожидается, — занудливо выговаривал Прохор, будто Ямщиков обещал появиться к назначенному сроку. Если разобраться, он вообще не планировал сюда заходить.
Пожатие долгополого Пилюгина оказалось неожиданно крепким.
— Вы хотите заказать у меня репортаж? — нахально спросил у Пилюгина Петр.
— Вполне возможно, — весело откликнулся Григорий, — но может быть, мы сначала перекусим? — и, увидев в глазах репортера голодное согласие, тут же сел за первый свободный столик. — Человек, ко мне!
Четкое произнесенное 'ко мне', прозвучало на военный лад, что навело Пера на некоторые размышления. Выбор блюд и напитков, много времени не занял и вскоре Ямщиков, услышал вопрос:
— Это правда, что вы хотели привезти с фронта репортаж?
— Интересно, кто это обо мне так говорит? — не смотря на охватившее Петра предчувствие удачи, он решил для вида поартачиться.
— А это важно? — все с той же улыбкой ответил Петру Пилюгин. — Впрочем, тянуть резину не в моих интересах.
Оказывается, нашлись умельцы, сумевшие договориться о пропуске журналистов на фронт. Надо ли говорить, сколь заманчиво было такое предложение для начинающего репортера, при том, что до сих пор туда могли попасть только газетчики из проправительственных изданий.
Тут же всплыло условие — надо пройти подготовку на Всеволожской базе стрешара, которая славилась высокими ценами. Мелькнувшее было подозрение о мошенничестве, Пилюгин развеял: 'Все расходы берет на себя компания-организатор фронтовой командировки'.
Побегать и пострелять шариками Ямщиков любил, поэтому отказываться от шикарного предложения не собирался.
После изматывающих марш-бросков и ползаний на брюхе по осенней грязи, из трех десятков 'акул пера' осталось семеро, зато эта 'семерка' настрелялась вдосталь. Им даже дали выпустить по полдиска из ручного пулемета 'Зверь'. В конце сентября Петру, Семену Пастухову из журнала 'Голос жизни' и неопределившемуся с редакцией Пашке Корзунову, было предложено отправиться на Юго-Западный фронт. И не просто так, а в составе группы разведчиков в тыл противника! Надо ли говорить об охватившем молодых людей восторге.
По дороге в Ровно, где располагался штаб фронта, жилистый черноглазый тридцатитрехлетний инструктор с позывным Грач, распределил журналистов по группам. Петр попал в группу Грача. Семен Пастухов к бойцу с позывным Богомол, а Пашка к Скандинаву. Всей бригадой руководил Грач.
В штабе фронта командир решал какие-то вопросы с прикативший из столицы членом госдумы Михаилом Самотаевым.
На расспросы Петра, Грач только отмахивался, но утром третьего дня разведчики тряслись в огромных трехосных автомобилях 'Дукс', а Петр с Грачом наслаждались комфортом в легковом авто.
На пути к штабу 8-й армии они обогнали с десяток солдатских колонн. Им навстречу ехали медицинские повозки. 'Туда идут здоровые, обратно везут раненых', — Петр впервые задумался об этой стороне жизни человека на войне.
На въезде во Львов казачий патруль показал, где находится штаб армии. Когда Грач предложил пообщаться с Брусиловым, Петр поверил в удачу. В том числе и поэтому, наблюдая за Брусиловым, Ямщиков боялся шелохнуться.
Высокий, тонкий в кости, с тщательно выбритым подбородком, с тонкими лихо подкрученными усиками и с красными от недосыпа глазами, генерал хмуро рассматривал посетителей.
— Не пойму я вас, — нарушил, наконец, молчание хозяин кабинета, — неужели вы всерьез надеетесь учинить в тылу противника партизанскую войну?
— Партизанская война на чужой территории невозможна по определению, — четко и уверенно ответил Грач.
— Генерал Иванов иного мнения, — кольнул взглядом Брусилов.
— Под партизанской войной, Николай Иудович подразумевает беспокоящие удары казачьих отрядов в тылу противника. Идея неплохая, но потери превысят эффект.
— Вот как? — в голосе командарм впервые прозвучала заинтересованность
Из дальнейшего разговора Ямщиков вынес, что разведку следует вести непрерывно, а вот диверсионные операции есть смысл проводить только перед наступлением. Тогда же резать линии связи и вносить сумятицу в тылах противника. Все остальное действия приведут к бессмысленным потерям. Судя по всему, Брусилов эту точку зрения разделял.
Петру, чьим кумиром был герой-партизан Денис Давыдов, было обидно, но логике командира противопоставить было нечего — Давыдова поддерживало русское население. Здесь же, нашим войскам были рады не все.
В конце разговора Брусилов произнес, что начинает понимать генерала Деникина в его отношении к 'Вагнеру'.
'Причем здесь композитор? — эта мысль в сознании Петра прожила всего мгновенье, чтобы тут же смениться взрывом эмоций: командарм явственно намекал на легендарный военный отряд 'Вагнер'. — Неужели Грач один из его командиров?!'
Перед выездом из Львова, Грач дал команду вооружиться. Из зеленых деревянных ящиков были извлечены пулеметы, и самозарядные карабины. Глядя, как сноровисто разведчики набивают обоймы, Петр понял, что эту команду они ждали с нетерпением. Увы, репортерам оружие не полагалось. В случае пленения, они должны были представиться идиотами-пацифистами, которых царские опричники затащили в горы и заставили нести свои пожитки. А ночами им якобы связывали руки. Доказательством должны были послужить командировочные задания от либеральных редакций и путевые заметки, в которых горе-журналисты клеймили позором русских казаков и тупых царских офицеров. Таковой оказалась тяжкая доля репортера-нелегала.
Первое дыхание войны коснулось разведчиков на подъезде к штабу VII-го армейского корпуса, когда над ними проревел мотором аэроплан с крестами на крыльях. По команде 'воздух' бойцы горохом посыпалась из автомобилей и три пулемета открыли огонь по германскому 'Альбатросу'. Попали или нет, понять Петру было трудно — со стороны штаба по аэроплану длинными очередями садил 'максим' и вражеская машина со снижением ушла на запад.
Пока Грач договаривался о выделении сопровождения, Петр с любопытством разглядывал смотрящий в небо пулемет максима. Пояснения давал командовавший расчетом фельдфебель, придумавший и соорудивший из дерева и тележного колеса лафет, с которого его бойцы вели пулеметный огонь по воздушной цели.
Репортер не был бы репортером, не поинтересуйся он о войне в небе. Оказывается, последнее время немцы стали изрядно досаждать на своих 'Альбатросах'. Пулемет на лафете оказался для них неприятным сюрпризом и сейчас мастрячились сразу несколько таких приспособлений.
