| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
А там, ну какие могут быть друзья, когда находишься на домашнем обучении без права покидать загородное имение рода, а трое родственников, единственные более или менее подходящие по возрасту в друзья, рассматривают тебя исключительно как грушу для битья?
Были, конечно, выезды в другие владения Громовых, но сдружиться с живущими там детьми я просто не успевал. Вот так и вышло, что ни в одной жизни у меня не было человека, которого я мог бы назвать другом. Так что фраза Михаила изрядно выбила из колеи, хотя я и постарался не показать этого.
— Кирилл, о чём задумался? — окликнул меня Горский.
— Да так... о разном, — ответил я и, покосившись на часы, заметил: — Ну что, пора на встречу с директором, а?
— Точно, — Мишка проследил за моим взглядом и поднялся из-за стола.
Оставив деньги на столике, мы вышли из кофейни и, дождавшись трамвая, отправились в училище.
А в приёмной было уже людно. "Китежцев" не видно, но их куратор здесь, он о чём-то разговаривал с секретарём и время от времени косился на спокойно читающего в уголке Гревского. Поздоровавшись с присутствующими, я устроился на стуле у стены, а Мишка, повздыхав и хлопнув меня по плечу, исчез из приёмной. Ну и правильно, нечего толпу создавать. Приёмная невелика, и пять человек в ней с лёгкостью создавали ощущение тесноты и скученности. Секретарь выудил из жилетного кармана часы и, чему-то кивнув, скрылся за дверью директорского кабинета, но уже через минуту вновь оказался в приёмной.
— Господа, директор ждёт, — кивнув на дверь, сообщил он.
Переглянувшись с куратором "китежцев", я позволил ему пройти вперёд, а сам выглянул в коридор, по которому наворачивал круги мой... друг?
— Мишка, пора.
Горский кивнул, и полминуты спустя мы вошли в кабинет директора. Я успел заметить краем глаза, как секретарь попытался преградить путь Гревскому, но тот проскользнул следом за Михаилом, а я, оказавшись замыкающим, закрыл дверь кабинета прямо перед носом секретаря. Щелчок замка. Не войдёшь.
— Добрый день, господа. Присаживайтесь. — Директор взглянул на Гревского: — Нил Нилович, чем обязан?
— Студенческий совет и мой клуб были поставлены в известность о недавнем происшествии и сочли необходимым присутствие своего представителя при определении наказания провинившимся, — велеречиво ответил тот. Директор выслушал объяснение и, пробежавшись взглядом по присутствующим, кивнул, заметив перстни на пальцах Михаила и Гревского.
— Что ж, законное требование. Добро. — В этот момент, дверь кабинета содрогнулась, и директор недоумённо приподнял бровь. — Курсант Горский, откройте дверь, будьте любезны.
Ворвавшийся в кабинет секретарь, взъерошенный, словно мокрый воробей, наткнулся на взгляд директора и замер на месте, хотя, как мне кажется, не прочь был бы вытащить отсюда Гревского за вихры, а заодно наградить меня хорошим подзатыльником.
— Оставьте нас, — два слова, а какая реакция! Секретаря будто ветром сдуло. Дождавшись, пока его помощник покинет кабинет и закроет за собой дверь, директор покачал головой, но тут же переключил внимание на нас. — Итак. Насколько я понимаю, студенческий совет уже знаком с сутью происшедшего три дня назад столкновения?
— Да, господин директор, — кивнул Гревский.
— Замечательно. Тогда не буду повторяться, чтобы не тянуть время. По результатам расследования инцидента мы с Сергеем Александровичем пришли к выводу, что обе стороны конфликта равно виновны в происшедшем. Но ввиду разной подчинённости сторон наказание им будет назначать личное руководство. Так, Сергей Александрович, как руководитель, определил своим подопечным наказание в виде одного месяца подсобных работ в Классах, с отсрочкой исполнения до возвращения в Китеж. Точно такое же наказание, с условием работы на альма-матер, я, как директор училища, налагаю на курсанта Горского и слушателя Завидича, с такой же отсрочкой исполнения, поскольку оба они по завершении сессии отправляются для обучения по обмену в Китежские Воздушные классы.
— Простите, Роман Спиридонович, — вклинился я в речь директора. — Но я ещё не согласился на временный перевод и обучение по обмену.
И два удивлённых взгляда мне наградой.
— Вот как? — протянул куратор китежцев, пристально меня разглядывая, будто энтомолог неизвестную науке моль.
Директор же тяжело вздохнул.
— Кирилл, в этом случае я вынужден буду вас отчислить.
— Но это нечестно! — воскликнул Мишка. Умница! Всё как договаривались. — Получается, за один и тот же проступок разные наказания. Курсантам одно, а слушателю — другое!
— Если вы настаиваете, я могу отчислить и вас, Михаил Иванович, — изобразив улыбку, проговорил директор.
— Извините, господин директор, но я вынужден буду уведомить клуб и совет о происходящем, — заметил Гревский. — И мне кажется, эта история не придётся братству по душе. Мера наказания оглашена, и менять её, тем более ужесточать, только потому, что один из наказанных вынужден отказаться от предложения участвовать в вашем проекте по обмену, да ещё и угрожать отчислением курсанту, вступившемуся за собрата... это предосудительно.
— С каких пор студенческий совет заботится о слушателях? — явно задавив рвущееся крепкое словцо, произнёс директор.
— С тех пор, как слушатель присоединился к братству, — Гревский кивнул на мою руку, где красовался точно такой же перстень, как у него самого и у Михаила. Директор скрипнул зубами.
— Кирилл, я вас предупреждал, и мне показалось, что вы правильно поняли сказанное, — глубоко вздохнув, сказал директор, справившись со своим гневом.
— Я прошу прощения, Роман Спиридонович, — выудив из внутреннего кармана пиджака письмо Гюрятинича, я протянул его директору. — Вчера я был у своего нанимателя, чтобы уладить личные дела. Он меня выслушал и был крайне недоволен сложившейся ситуацией. Это письмо он настоятельно просил передать вам. Собственно, именно по результату разговора с капитаном я и вынужден отказаться от вашего предложения участвовать в программе обмена.
— Наниматель? — приподнял бровь до сих пор молчавший куратор "китежцев". Я кивнул.
— Мой статус слушателя-заочника обусловлен заключённым матросским контрактом. Его разрыв в связи с переводом на Китеж и соответственно невозможностью продолжать работу грозит серьёзными санкциями. Неустойка в виде годового жалованья, пусть даже юнца, ощутимо бьёт по кошельку, знаете ли, — объяснил я и повернулся к только что закончившему чтение директору. — Я готов принять наказание дирекции за свой проступок и могу заверить, что окажу всю возможную помощь по хозяйству училища, особенно если это будет связано с работой и наладкой артефактов. У меня большой опыт в этом деле. Но перевод в Китеж, пусть и временный, для меня просто неприемлем.
Мягче надо, мягче. Если директор сейчас вспылит, я действительно могу вылететь из училища. Пусть и не сегодня...
— Значит, говорите, хорошо разбираетесь в артефакторике, да? — медленно протянул Роман Спиридонович. Я кивнул в ответ.
— Без ложной скромности могу сказать, что мог бы пройти испытания на звание арт-инженера хоть сегодня, — заверил я директора. — Сложные арт-приборы -мой конек.
— Вот как? Смелое заявление. Я бы даже сказал, наглое... — Роман Спиридонович окинул нас взглядом, помолчал, но, в конце концов, очевидно, махнул рукой на свою затею и, сложив письмо Гюрятинича, проговорил: — Так, господа. Курсант Горский, слушатель Завидич, я прошу прощения за свою несдержанность и горячность. Оглашённое наказание остаётся в силе. Но! В отличие от курсанта Горского, в вашем случае, Кирилл, я не вижу необходимости в отсрочке наказания. Поэтому поступим следующим образом: наказание для вас начинается с сегодняшнего дня и будет продолжаться до вашего отбытия в рейс. На время рейса наказание, естественно, откладывается. Отныне и до истечения тридцать первого дня вы обязаны проводить не менее пяти часов в день в училище под руководством управляющего хозяйством Никиты Даниловича Ремизова. Он будет назначать вам работы и следить за их исполнением. У студенческого совета есть возражения?
— Никак нет, Роман Спиридонович, — откликнулся Гревский.
— Вот и замечательно, — кивнул директор и тут же усмехнулся. — Тогда прошу совет и лично вас, Нил Нилович, озаботиться выбором трёх толковых курсантов. Одного с младших курсов и двух со старших, которые и отправятся в Китежские Воздушные классы для учёбы по обмену... раз уж слушатель Завидич отказался от такой чести. Или четырёх? А, курсант Горский? Не собираетесь отказаться, как ваш приятель?
В тоне директора послышались нотки злого ехидства.
— Роман Спиридонович, я безмерно рад возможности оказаться в Китежских классах, — чуть ворчливо заметил Михаил. — И мне ничто не препятствует в этом, в отличие от Кирилла.
— Что ж, я рад, что хоть кто-то понимает значимость того, что делает дирекция для должного образования наших курсантов, — проговорил директор. — Думаю, на этом мы можем закончить нашу встречу. Курсант Горский, будьте любезны проводите слушателя Завидича к господину Ремизову для знакомства.
— Слушаюсь, господин директор.
Поднявшись из-за стола, мы попрощались с директором и куратором "китежцев" и вывалились в приёмную прямо под недобрый взгляд секретаря. И уже вдогонку я услышал из кабинета хозяина училища...
— Удачи на экзаменах, господин Завидич.
Оставил последнее слово за собой. Ладно... прорвёмся.
* * *
— Что значит "он не согласился"? — изумлённо проговорил гость хозяина поместья.
— То и значит, — абсолютно невозмутимым тоном откликнулся его собеседник, подливая себе и гостю коньяк из хрустального графина. — Сказал, что не в его правилах разбрасываться толковыми подчинёнными.
— Он что, ни в грош твое слово не ставит?
— Я ошибся, — пожал плечами хозяин дома, подвигая пузатую рюмку собеседнику. — Ты говорил, что всё нужно сделать быстро, и я отослал сыну записку с указанием. А надо было бы съездить к нему самому и всё объяснить. Забыл, старый, что он не терпит приказов. Хорошо ещё, что вечером он приехал ко мне сам. Поговорили, разобрались...
— И что? Он выполнит просьбу? — поинтересовался гость.
— Нет, конечно. Более того, теперь отобрать у него этого мальца будет сложнее, чем забрать медвежонка у его матери. Драться будет до конца.
— Но почему?! — гость аж кулаком по столу треснул от избытка чувств.
— Потому что твое ведомство уже дважды нарушило наш договор! — неожиданно рявкнул в ответ хозяин дома. — Сначала эта авантюра с артефактами, чуть не лишившая нас "Феникса", теперь затея с мальчишкой... Хватит, Матвей, ты перешагнул черту!
Гость удивлённо взглянул на хозяина дома, но после небольшой паузы нехотя кивнул.
Нихон — местное название Японии.
Здесь имеется в виду ответ Папы Римского Захарии на вопрос Пипина, тогда ещё мажордома при короле франков Хильдерике III (последнем Меровинге) и фактического правителя в государстве, о том, кто должен быть королём — тот, кто царствует, или тот, кто правит? Папа ответил: "Тот, кто правит". Результатом стала коронация Пипина и основание им династии, позже получившей имя Каролингов (Пипин был отцом Карла Великого).
Серебряная стенка — здесь, Сленговое название адмиральских знаков различия на погонах, представляющих собой стилизованные эполеты чёрного цвета, в круглой части которых расположены медальоны алой эмали с серебряной стеной в центре. У контр-адмиралов погоны с узким серебряным кантом, у вице-адмиралов — обрамлены широким кантом, у адмиралов — обрамлены короткой серебряной бахромой. У высшего командного состава инженерной службы Воздушного Флота— кант и бахрома красного цвета.
Измывательства — Сюда включаются не только физические и психические пытки, но и изнасилования. Это одна из самых "тяжёлых" статей Уголовного законодательства Русской конфедерации. Всегда квалифицируется как умышленное действие, не предусматривает смягчающих обстоятельств.
27
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
|
