Материк Сибирь

— Ты, гнида белогвардейская, будешь говорить или мне тебя прямо здесь на глазах твоих выблядков расстрелять? А может, мне их расстрелять, чтобы ты рот свой поганый открыл? А, моргаешь, заткнись.

— Леша, — сказал он вполголоса, обращаясь к одному из 'кожанно-курточных', — ты все же в следующий раз поаккуратней, а то ведь и совсем мог успокоить, а он нам пока нужен, тварь.

— Да ты, Авксентьич, чего, ты ж сам видел, у него пистоль за поясом был, уже взведенный, чуток промешкали и пиши-пропало. Как бы все обернулось, а?

В ответ, названный Авксентьичем, чуть поморщился и добавил:

— Да, не ругаю я тебя, правильно все сделал, тока в другой раз смотри лучше.

Снова повернувшись к Степану и для профилактики сильно встряхнув его, так что он больно, до звезд в глазах ударился затылком об пол, сказал, точнее зло прошипел:

— Где состав, белый выкормыш? Думал, если вокруг такое творится, тебе все с рук сойдет, думал, тебя искать не будем? Я с самого начала был уверен, что ты, контра, сюда приползешь, видишь? Раз так, то и другие твои ходы я тоже знаю. Так что не крути, если что, сразу шлепну, лично, из твоего же пистолета. Понял меня?

Степан моргнул.

— Теперь говори, — видимо чекисту надоело держать машиниста на весу, он резко дернув его, отчего в голове опять полетели искры, прислонил Степана к стене.

— Я вам скажу правду. Поезд отрезало марево. Это правда. Я испугался, что мне не поверят, и сразу не поехал в город. Вот и все. Остатки состава, точнее паровоз и тендер, должны стоять на путях. Вы все можете проверить. Да, посмотрите вокруг, мы в другой мир попали!

Новый удар отключил Степана более основательно. Снова очнулся он уже на ступенях дома, возможно, помогла ночная прохлада. Его, не церемонясь, волокли двое 'кожаных курток', их старший шагал впереди.

Из темноты, ослепительно ярко вспыхнув фарами, появился грузовичок. В полубреду Степан поразился, как он мог не заметить целый грузовик, стоящий рядом с домом? Но ругаться на судьбу было бессмысленно. Семашко овладела апатия. Жить ему оставалось не долго. Радовало одно, все же он сумел увести разговор от столь опасной сейчас темы второго члена своей паровозной бригады, ведь начни чекисты задавать вопросы и он бы обязательно раскололся, ну, не ощущал он в себе в тот момент сил сопротивляться страшным врагам. А теперь вопросы позади, его наверняка повезут в ЧК, а Сема на свободе.

'Лишь бы только Черный не пробовал спасти меня, ведь не выйдет же ничего, только себя погубит'. Такие мысли, безусловно, могут быть сочтены нами, читатель, как благородные и достойные высокого имени — человек, но вот только одно обстоятельство портило всю картину. Мысли эти шли от бездны отчаяния и опустошенности, от полной безвольности, в которую погрузился Семашко в эти минуты.

Расслабленно-вялое тело Степана грубо затолкали в кузов машины, двое 'кожаных' сели рядом, туго сдавив с боков, старший уселся рядом с водителем в кабину. Машина, издав невнятное кряхтение, тронулась с места. Машинист с тоской смотрел на расплывающийся в темноте фасад родного дома.

'Прощайте, родные!' душа его плакала о загубленной судьбе.

* * *

Голова безвольно качалась в такт машине, улица по которой ехал грузовик чекистов, нельзя было назвать гладкой, да и в темноте выбирать путь не очень удобно. Сидящие вплотную конвоиры тяжело давили на него сверху, подмяв Семашко под себя.

Если в первые минуты мысли в голове Степана крутились исключительно горестно-панические, то спустя некоторое время и пару пересеченных улиц настрой его круто поменялся. Самое главное, он вспомнил, что все в мире решают не чекисты и прочие типы, а Высшая сила. И обратился к Господу с горячей молитвой, которая была совсем коротка, но по неведомой причине вселила в него надежду и готовность бороться.

— Господи, спаси и сохрани! — трижды произнес еле слышным лишь ему шепотом Степан и внимательно вслушался в свое тело. Возможно, читателю покажется странной такая формулировка, но именно так и поступил Семашко. Он внимательно вчувствовался в то, что и как может сделать его тело, где та грань свободы, которой оно обладает и внезапно осознал, что грани этой фактически нет. То есть он может практически все, что захочет, вот только что дальше? Как часто нас губит этот сакраментальный вопрос... иногда, право же, не стоит им задаваться.

Руки Семашко были надежно скованы за спиной наручниками, а вот ноги совершенно свободны. Кузов был открытым, и выпрыгнуть из него даже, несмотря на двух конвоиров вполне реально, главное — внезапность и тотальность действия, законченность движения и никто не удержит его. Теперь выбрать момент. 'Лучше всего подходит точка поворота, когда машина притормозит, значит, будем ждать ее'.

Внезапно раздался гудок клаксона, а затем визг тормозов и покрышек. Машину резко качнуло. Больно ударившись и так разбитым затылком о борт, Семашко на секунду потерял способность ориентироваться в реальности, а когда смог снова сосредоточиться, обнаружил нечто странное. Давление на него со стороны конвойных резко ослабело, и он не задумываясь, мгновенно, подобно распрямившейся пружине, вырвался из кузова, неловко ударившись боком о землю, не прерывая движения, катнулся в сторону и, умудрившись подняться на ноги, сделал даже первый шаг, в попытке бегства.

Сильный удар в спину опрокинул его, тут же навалились сверху, заламывая руки, что было явно излишне, Степан, напомню, и так был в наручниках. Когда его пленитель обнаружил сей факт, то повел он себя странно, пробормотал нечто невразумительное, но явно не ругательство и не в адрес Степана, затем почему-то отступил в сторону и даже помог, не грубо дернул, а именно помог Семашко подняться и, обернувшись к кому-то в темноте, произнес:

— Господин поручик, тут пленный у чекистов обнаружился, видно сбежать от них попытался.

* * *

Теперь все же стоит объяснить, что же происходило на самом деле, а не в воспаленном сознании нашего героя.

Машина медленно катилась по ночным улицам, Блюмкин устало смотрел на мелькающие в свете фар деревья и калитки, в голове его смешивались торжество от удачно сработанной акции и беспокойство по поводу происходящего. Два последних дня он практически не появлялся в управлении и даже на улице не отсвечивал, и все равно абсурдность и непонятность происходящего цепляли и его, особенно сейчас, когда он видел не привычные тополя, а какие-то огромные деревья с непривычной широкой резной листвой. Слова арестованного предателя также не выходили у чекиста из головы. Он, безусловно, не верил Семашко, но зачем громоздить столь очевидную ложь? Впереди возникли фигуры в шинелях, — 'Патруль' безразлично-отвлеченно подумал Блюмкин, но вместе с тем какой то инстинкт толкнул изнутри, подсказывая, — берегись!

Он на мгновенье даже решил дать команду проехать без остановки, патрульные ясно давали команду остановиться, но потом передумал. 'Да что может грозить машине ЧК в Тюмени?'.

— Стой, предъявите документы.

Все произошло стремительно. Шофер резко затормозил, почти сбив бойцов патруля, четверо красноармейцев с винтовками шагнули с обеих сторон к машине и открыли дверки. Одновременно еще двое зашли со стороны кузова. Объяснить причину дальнейших своих действий Блюмкин так и не смог, но что-то в лицах и повадках патрульных оказалось непереносимо чуждо ему.

Уже не сомневаясь, что на них устроена засада, в голове мелькнуло — 'это банда Семашко, они решили его освободить'. Он, сильно толкнув дверку, отпихнул одного из бойцов и ударил ножом второго в грудь и рванул в спасительную темноту, за спиной раздался отвратительный хруст и стоны — его бойцов пробили штыками, но это уже не могло остановить его, нырнув в подворотню, Блюмкин скрылся от преследования.

И решил немедленно добираться до бывшего купеческого особняка, который сейчас занимал ЧК. Он даже вообразить не мог масштабы происходящего в городе. Шагнув дальше в темноту, он так и не увидел тень, вышедшую из темноты, удар топора и чекист замертво свалился на землю. Смерть наступила мгновенно, Черный самую малость переборщил с силой, топор расколол голову врага начисто, как сухое прямослойное полено.

* * *

Семашко медленно приходил в себя, в какой-то момент он обнаружил, что руки его свободны и начал полубессознательно тереть затекшие и малочувствительные запястья. Спокойно посидеть, придти в себя ему не дали.

— Эй, господин арестант чека, хватит в прострации впадать. Отвечайте на мои вопросы.

Степан поднял глаза и обнаружил стоящего перед ним офицера с погонами поручика и тонким выразительным лицом, на котором огни автомобильных фар создавали причудливые тени-маски. 'Это карнавал, мистерия' в полубреду накручивать мысли машинист, но опять голос не дал ему уйти в себя.

— Поручик Чекменев. — коротко представился тот. — Кто вы, какова причина вашего ареста чекистами?

— Степан Семашко, машинист. Мой состав отрубило марево и мне не поверили.

— Вы не бредите Семашко?

— Нет, — постепенно приходя в себя, ответил Степан, — мы попали на границу изменения, и влетели в марево, почти весь состав остался там, а паровоз с тендером оказался здесь. А чекисты не поверили, устроили засаду у меня дома. А вы спасли меня.

— Что ж, толком я ничего не понял, но почему-то склонен верить вам. Сейчас нет больше времени на разговоры, поэтому вставайте. Вы должны помочь нам.

— Что я должен сделать? — задал встречный вопрос Семашко, ухватившись за поданную поручиком руку и поднимаясь.

— Вы знаете город?

— Так точно, знаю, я здесь прожил десять лет.

— Отлично, дело в том, что наш проводник погиб, чекист заколол его ножом, а нам необходимо как можно быстрее оказаться у намеченного объекта.

— Что за объект?

— Здание, где размещается сейчас ЧК.

Степан даже поперхнулся, ирония судьбы, он только что избег печальной участи оказаться в ЧК и вот опять.

— Я готов. — Твердо ответил он. — Только разрешите взять оружие.

— Конечно, берите, возьмите винтовку погибшего солдата.

— Спасибо, если позволите, то я заберу и свой кольт, он должен быть в кабине, в саквояже. — Внезапно в голове у машиниста мелькнула мысль. — Господин поручик, а почему бы нам не поехать на грузовике?

— Дело в том, что наш проводник был единственным, умеющим водить авто.

— Не вопрос, я умею водить, садитесь, мы через пять минут будем в чека.

Прихватив карабин погибшего бойца, и сняв патронташ, Степан вытянул тело убитого водителя и забрался в кабину. Обнаружив саквояж, вытащил свой пистолет вместе с кобурой и запасными патронами, снова нацепил себе на пояс. В последний перед отбытием с места момент на освещенную часть мостовой вышел Сема Черный, в руках у него был топор и маузер в деревянной кобуре. Появление его вызвало некий переполох (Сему чуть было не пристрелили сгоряча, и только крик Семашко остановил мгновенную расправу).

— Сема, откуда ты, вот уж не чаял с тобой свидеться, — начал растроганный Степан.

Но непривычно суровый и строгий Семен протянул ему маузер и сказал:

— Чекист мертв.

Семашко в первый миг даже отшатнулся от Черного, так безжалостно-мрачно прозвучали его слова.

— Собаке собачья смерть, Семен, ты поступил правильно. — И желая поскорее зарыть тему, спросил, — что делать думаешь?

— Чего тут думать, с тобой поеду, куда ты, туда и я.

— Ясно. Подожди секундочку.

Семашко рысью подбежал к офицеру и коротко сообщил суть дела, тот, выслушав, кивнул головой и безмолвно указал на кузов машины, — мол, пусть ваш помощник залезает туда. Обрадованный машинист — теперь он снова не один, тут же сообщил новость Семену.

Машина стояла даже не заглушенная, так что, вернувшись в кабину, Семашко только подождал, пока все бойцы вместе с помощником машиниста окажутся в кузове (поручик сел в кабину) и лихо покатил по ночному городу.

Глава 6. Белая Тюмень.

За время пока отряд добирался до чека, в городе начали происходить 'шумные' события. Подразделения колчаковцев на первом этапе проникшие в Тюмень совершенно тихо и без единого выстрела, в конце концов, столкнулись с сопротивлением и открыли стрельбу. Отовсюду доносился шум выстрелов, взрывы гранат, где-то даже раздалось бодрое тукание пулеметов.

Захват города шел быстро — слишком внезапным и неожиданным оказалось появление белых в Тюмени. К тому же ночная атака дала им фору, позволив практически беспрепятственно взять под контроль значительную часть ключевых объектов. Когда фыркающий мотором грузовик выкатился на площадь, обнаружилось, что они не первые — у здания ЧК уже стояли колчаковцы, из открытых дверей выводили связанных большевиков и свободных, бледных и усталых бывших пленников. Приказав остановить машину, поручик дав знак оставаться на местах быстро прошел внутрь здания. Спустя несколько минут он бодро прошагал к авто, забрался в кабину.

— Вы знаете, как лучше проехать к железнодорожным складам?

— Конечно, знаю, но у меня есть вариант получше.

— Очень любопытно, рассказывайте. — Поощряюще поддержал Семашко поручик.

— Вчера я видел целый состав, комплектовавшийся боеприпасами, продовольствием и оружием, думаю, есть смысл наведаться туда, где он стоит.

— Отличная мысль, как думаете, людей хватит или стоит взять еще? — С удивительным хладнокровием и выдержкой поинтересовался Чекменев.

— Не знаю, — задумчиво протянул Семашко, — я не военный. Но если действовать решительно, то, наверное, хватит... главное, не пустить эшелон на фронт, так думаю.

— Верно мыслите, тогда вперед, не теряйте времени.

Машина, коротко гукнув клаксоном, повернула и, фырча, покатилась по темным улицам. Семашко не раз в эти смутные минуты приходила в голову простая мысль, 'Зачем я еду? Почему не пошел домой, к семье? Этот пугающий темный город полный опасности, вот сейчас из-за угла грянет очередь или просто выстрел и его, Степана, только заново начавшаяся жизнь рухнет навсегда, так зачем?' и не находил себе ответа, вроде бы просто так сложилось, само собой...

Впереди показались знакомые очертания железнодорожных складов, полосатый шлагбаум опущен, никого не видно.

— Стоп. Не стоит торопиться, думаю, нам лучше выбраться из машины и пойти своим ходом, а вы потихоньку за нами следом, все понятно?

— Так точно, двигаться следом.

Поручик уже не слушал его, он отдавал быстрые короткие приказы своим солдатам. Снова повернувшись к машине, что-то сказал пулеметчику, в руках у которого лежала толстая труба 'Льюиса', указывая на машину, тот козырнув, снова полез в кузов, 'А, он решил поставить стрелка в кузов, оттуда сектор будет пошире, да и борта какая-никакая, а защита' понял Семашко. Бойцы растворились в темноте, несколько человек шли по обочине дороги, Степан медленно тронул машину следом.

Боя не сложилось. Машина, мерно докатившись до шлагбаума, высветила пустую караулку, своевременно сориентировавшись, бравые красноармейцы выбрали жизнь, вместо присяги. Загружаться обратно в кузов команды не поступило.

— Где состав? Выдвигайтесь прямо к нему. — Скомандовал поручик.