Антидот

— Как ты себя чувствуешь?

Мгновение помедлив, Джессика выбрала кратчайший и в каком-то смысле самый честный из возможных ответов.

— Пусто.

Алекс медленно кивнул.

— Сочувствую, — сказал он. — Увы, иногда в жизни бывает так, что самое большее, на что можно рассчитывать — выжить. Просто выжить. Уцелеть самому. Если попадаешь в такую переделку, то хорошо уметь радоваться малому.

Возможно, Алекс предпочёл бы промолчать, знай он, как много Джессика узнала о нём из этой короткой речи. Но Джессика не спешила просветить его на этот счёт. Она просто кивнула, не сказав ни слова.

— Так. — Алекс переключился на деловой тон. — Боб рассказал тебе, что именно произошло с тобой и с Рокуэллом? Нет? Тогда расскажу я.

В последовавшие несколько минут он рассказывал, а она слушала. То одновременно, то по очереди внимала сразу двум рассказам: внешнему, словами и жестами, и внутреннему, образами и ощущениями. Оба были совершенно фантастичны, но не вызывали отторжения. Особенно второй рассказ, усомниться в котором значило усомниться даже не в своём рассудке, а в собственных чувствах. Или в реальности поселившейся внутри призмы.

Впрочем, Джессика и не сомневалась в них. Раньше, быть может, усомнилась бы... но то, что было раньше, помнилось как сквозь грязное неровное стекло.

Закончив рассказ, Алекс окинул девушку пристальным взглядом. Похоже, он пытался понять, какое действие произвёл его рассказ, но вряд ли у него что-то вышло. Джессика не лгала, говоря о пустоте внутри, и лицо её не выражало каких-либо чувств.

В присутствии Алекса отсутствие реакции было, наверно, самой разумной и безопасной из возможных тактик.

— Скажи мне, Джессика, — снова нарушил молчание Алекс, — кроме погибших родителей, у тебя есть близкие родственники?

— Нет.

— Ты уверена?

Девушка слегка прикрыла глаза, припоминая.

— Есть троюродные родичи где-то в Оклахоме. Но мы с ними не обменивались даже открытками на Рождество. Где-то живёт мой двоюродный дядя по матери, но о нём я знаю ещё меньше. Лет десять тому назад он уехал то ли в Южную Америку, то ли в Восточную Азию, и вестей о себе за все десять лет не прислал ни разу. — Выдержав долгую паузу, Джессика всё-таки добавила. — Ещё есть мой настоящий отец, но он отбывает пожизненное заключение в Японии без права на амнистию.

— В Японии?! Каким образом он туда угодил?

— Не знаю. Мама никогда не упоминала о нём. Я о его существовании узнала случайно из её разговора с отчимом меньше года назад.

— Япония, — пробормотал Алекс. — Нет, ну надо же!.. Кхм. Джессика!

— Да?

— Возможно, я слишком рано затеял разговор, но задать этот вопрос я должен. Это не моя инициатива, хотя скажу сразу: возражений у меня нет... в общем, Боб — Роберт Уайерс — высказал желание стать твоим опекуном. Что скажешь?

— Я не против.

— Ага. Хорошо... тебе ничего не нужно? Может, хочешь есть? Пить?

— Есть хочу. Как акула.

Алекс кивнул.

— Тогда подожди немного, я сейчас принесу.

— Не надо.

Джесси повернулась, откинула одеяло и встала. Алекс тактично отвернулся, и только тут она сообразила, что кроме нижнего белья на ней ничегошеньки нет.

Раньше она бы нипочём не забыла об этом. А если даже забыла, то непременно смутилась бы. Но смущение, которое Джессика почувствовала теперь, принадлежало Алексу, не ей. Сама она просто потянулась к стулу, на который повесила верхнюю одежду перед тем, как лечь.

— Я — не лежачая больная. Пойдём, поищем чего-нибудь вместе.

Алекс откашлялся.

— Ну, пойдём. Если ты действительно... хм.

Коридоры особняка Каверхилл встретили их тихой пыльной темнотой. Конечно, на дворе уже очень поздний вечер, почти ночь... Джессика вспомнила ощущения дальнобойщика и поёжилась. Но неуверенность перед ликом темноты — это опять-таки было чужим. Сама она темноты не боялась, да и смешно было бы: её глаза ясно различали детали и чуть ли не оттенки там, где раньше едва смогли бы нащупать смутные контуры.

— Ты знаешь, где тут кухня?

Алекс замялся.

— Кажется, там, — указал он, — дальше по коридору и налево.

Джессика кивнула и пошла в указанном направлении. Алекс — следом.

А потом призма внутри повернулась неожиданно, рывком. С одной из граней полыхнуло обещанием смерти, но также указанием, как эту смерть отвести. Недолго думая, Джессика шагнула к стене, наклонилась и мазнула пальцем по определённой точке. Выпрямилась, пошла дальше.

С грани, где было заключено отражение сути Алекса, донёсся тихий, не вслух, свист.

Всё страньше и страньше, — протянул бесплотный голосок. За плечами мужчины (Джессика чуть не споткнулась от удивления, но ведь было это, было!) вырос слабо мерцающий силуэт, лишённый возраста и как бы даже не вполне человеческий. Но определённо женский... если, конечно, имеет смысл говорить о поле применительно к призракам.

"Страньше и страньше", — мысленно повторила Джессика. "Это уж точно".

Сон, зараза страшная, не шёл. Качался этакой морковкой перед носом у осла.

И не приближался.

Когда искал кровать, казалось: стоит лечь, и мгновенно провалюсь в безмыслие малой смерти минут на шестьсот. Что ж, кровать я нашёл. Снял одёжки, грязные до изумления — хоть сразу в мусор. Поморщившись при этом открытии, нашёл в себе силы наскоро ополоснуться в душе. Влез под одеяло, с истинно физиологическим наслаждением растянувшись на чистой чуть ли не до хруста простыне.

И обнаружил, что спать уже не хочу.

Собственно, усталость, оставленная минувшим долгим днём, никуда не делась. Мышцы ныли, в голове висела туманная дымка, размывающая мысли и притупляющая чувства. Но! Уснуть не удавалось. Медленно и ровно стучало сердце, поднималась-опускалась грудь, сознание качалось на волнах приятной истомы... но не отключалось ни в какую.

Прежде при затруднениях со сном я никогда не прибегал к подсчёту виртуальных слонов. Или баранов, скачущих через живую изгородь, или шмыгающих сквозь калитку шпионов. Или вываливающихся в окошко старух. Для меня существовал другой безотказный способ: просмотр воспоминаний за минувший день, совмещённый с вольным полётом ассоциаций. Вот и теперь я попытался прибегнуть к нему, начав со своего пробуждения в доме бабушки Нижинской.

От этой мирной, не предвещавшей ничего дурного картины моя мысль перескочила к подвалу и периоду сразу после инъекции, а потом — на содержимое вычислителя кхимнасс. При этом я понял и принял без ненужных рефлексий значение этого слова, а сделав это, едва не впал в соблазн и не вообразил, что уснул. Но нет: сна по-прежнему не было.

Было другое состояние, несхожее.

Которому тоже нашлось имя: тшигис. И, в точности как слово "кхимнасс", я затруднился бы найти аналог этого понятия в английском, русском или ещё каком-нибудь языке людей. Это определённо был не сон и не отдых. Быть может, релаксация? Нет, границы тшигис как особого состояния очерчены точнее. Почти математически точно.

Тшигис — это когда тело, не исключая и мозг, пребывает в фазе пассивности, очищаясь от токсинов усталости, пополняя запасы АТФ и так далее. При этом тши... ближайшим аналогом которого будет, пожалуй, всё-таки душа... тши вполне активно. В аспектах корней оно помогает телу, ускоряя обновлении энергии, а заодно исцеляя; в аспектах ветвей перебирает старые и строит новые связи, впитывает льющуюся извне анресс, укрепляет щиты против возможных верхних атак. Наконец, в аспектах ствола тши объединяет аспекты корней и аспекты ветвей в некое единство, работая заодно с кладовыми мысли-памяти. Готовит переход от тшигис к тшимарр.

...Глаза открыты, взгляд упирается в потолок. Сесть на кровати, сжаться в ком. Ровное и глубокое дыхание быстро меняется, становясь прерывистыми всхлипами. Проклятье! Я — человек! Человек, не кхимнасс! Я должен уставать после тяжёлой работы, должен спать по ночам, а не впадать в какой-то чёртов транс, должен... много чего я должен, чтобы называть себя нормальным, не фальшивя. Не желаю я превратиться в серого! Не желаю пускать себе пулю в лоб или просить Алекса меня пристрелить. Я хочу просто жить, жить по-людски!

Может, я хочу слишком многого? Может быть, бессмысленно рыдать по утраченному? Не было ли слишком поздно уже тогда, когда "мастер" с Алексом выпускали меня из подвала?

...Но даже попсиховать как следует мне теперь было сложно. Дыхание вернулось к чёткому, размеренному ритму. Сердце перестало выпрыгивать из груди. Разум обрёл отрешённый покой, эмоции сгладились, вернулись в русло. Причём, как мне показалось, не без вмешательства извне. Непроизвольно "развернувшись" к истоку смутных ощущений, я обнаружил внутри/вне горячий пульс родственного тши...

Ну конечно.

Джессика.

Она, оказывается, тоже не спит. Сидит в том кресле перед вычислителем серых, где не так давно сидел я. При этом она уверенно командует этим самым вычислителем, слегка помавая руками над матовой сферой, размещённой пониже стереоэкрана и повыше клавиатуры. Вот, оказывается, что это такое: ещё одно устройство ввода...

А внимание своё Джессика делит между тем, что отражается на дисплее, и моим внутренним состоянием. Примерно поровну.

"Спасибо за заботу!"

"Всегда использую связь/могу помочь/помогу".

"Если ты не поняла — я уже взрослый!"

Мгновенная пауза. И — ночное зеркало, как крыльями птицы в лицо:

"Не вижу".

С правотой подобного рода, отражённой прямо в разум, в тот клубок ощущений и эмоций, который зовётся эго, не очень-то поспоришь. Я действительно веду себя по-детски.

Стыдно, Роберт Уайерс.

Втройне стыдно оттого, что в действиях и мыслях Джессики ничего детского нет в помине.

"Ну и что? Нечему удивляться. В ней удар инъекции попросту смахнул былую личность, смял и отбросил, как ветошь. В ней неоткуда взяться протесту, а потому ей ничто не мешает ледяному принятию перемен. Джессика просто видит возможности и использует их. Я так не могу".

"Можешь. Только не сразу".

И вновь передо мною — правда. Чистая, как слёзы неба, резкая, как выстрел в упор, твёрдая и искрящая, как освещённый бриллиант на чёрном бархате.

Да. Я смогу принять перемены. Иной выбор — иллюзия. Возврата к прежнему не будет.

Но затянуть прощание с прошлым мне не помешает никто. Даже Джессика.

"Подожду", — сообщила она. Пульс её тши стал мягче, хотя и не исчез совсем. Вот это в ней, пожалуй, осталось от прежней Джесси, не получавшей никаких инъекций: стремление оставлять за собой последнее слово. Даже когда в этом нет никакой нужды. Просто из принципа.

Я встал с кровати, сжав руки в кулаки — до хруста, до синяков. Как ни краток был отдых

(тшигис)

а сонливость он прогнал на совесть. Валяться в положении "лёжа" смысла не было.

Но что мне тогда делать? Бегать кругами и орать благим матом? Неконструктивно. Лечиться от лишних мыслей по-армейски, при помощи отжиманий? Проходили. Помогает, но недолго. Похлопотать по хозяйству? Но здесь — не мой дом. Съесть чего-нибудь? Неохота. Посмотреть какое-нибудь тупое шоу для полуночников? Ха-ха. Поищите кого другого. Может, почитать?

Вот это ещё куда ни шло.

Только из всего доступного чтива поблизости — одни лишь файлы в машине кхимнасс... Нет, если поискать, то какие-нибудь книги и журналы здесь найдутся. Вот только читать их...

Разжав кулаки, я длинно и тяжёло вздохнул, примиряясь с неизбежным. Один раз. После чего включил свет и, отбросив угрызения совести, пошустрил в платяном шкафу. Кто бы ни спал до меня в этой комнате, ему шмотки уже не пригодятся. А вот мне — наоборот. Итогом раскопок стала чёрная футболка на размер меньше, чем надо бы, и великоватые в талии тёмно-синие джинсы. Одевать чужое бельё я не стал из-за воспитанной в детстве брезгливости, здраво рассудив, что на какое-то время и так сойдёт. Завершили наряд тёмно-синие кроссовки, ещё не ношенные и пришедшиеся точно по ноге. Зашнуровав их, я встал и двинулся в сторону подсобки. В конце концов, мне надо всячески поддерживать и укреплять репутацию специалиста по вычислителям в глазах Алекса и в своих собственных... а ещё хорошо бы узнать, что там успела сделать Джессика.

Даже наедине с собой мне не хотелось признавать, что её общество притягивает меня по иным причинам. И вычислитель серых тут совершенно ни при чём.

* Нуэво Коруна — бывшая столица испанской, затем французской Флориды; в нашем мире аналога нет, примерно в 10 км от г. Сан-Агустин

** КУЛИБИН Николай Петрович (1665-1763) — электротехник, оптик, механик. Официальный создатель генератора переменного тока, зеркально-линзового телескопа, гирокомпаса и мн. др. Был последовательным противником политики "железного занавеса", ратовал за распространение научных знаний и технических достижений Империи за её пределы. С 1715 года — в эмиграции. Получил прозвище "Калифорнийского кудесника". Считается одним из людей, послуживших прообразом для формирования экранного образа "русского учёного": гения с налётом пророческого безумия, знающего куда больше, чем можно воплотить в материале.

* * *

"ромбы" — аналог джойстика на сотовом телефоне; минус такого технического решения — неточное наведение указателя, которое нивелируется ПО, хотя это и не лучший вариант. Прим. для параноиков: это ещё вопрос, почему в мире Боба и Алекса пользуются таким извратом. )))

* * *

ГРУ и АФБ — Государственное Разведывательное Управление и Агентство Федеральной Безопасности; соответственно — служба внешней разведки и служба контрразведки САСШ; Прим.: да, в мире соавторов и читателей так называются несколько иные организации, но это лишь совпадение, только совпадение. )))