— Значит, и фармацевты завязаны? — нахмурился он. — Плохо. Я думал: только Октавия. Если тебя это утешит, о ее предательстве знают. Тетке — кранты. Перед моим отъездом ее собирались судить.

— Что Лавиния? — вернула я Игрра к началу. Октавия не убежит. Если не осудят — сама разберусь. "Кошки" предательства не прощают. А вот про дочь верховного понтифика мне интересно. С чего она явилась к мужу?

— Лавиния хотела и меня забрать, — подтвердил мою догадку Игрр. — Кричала про контракт, который, дескать, тоже имущество. Пришлось предъявить твой пергамент. Вовремя ты его подписала. Нотариус подтвердила, что контракт прекращен, но Лавиния не согласилась. Пыталась натравить на меня стражу, но вмешались Лола с "кошками". Они пришли сообщить о твоем пленении. Я собрал вещи и пошел, куда глаза глядят.

— Мог к Ниобе. Она моя сестра.

— Она звала! — кивнул Игрр. — Но я не захотел.

На сердце у меня стало тепло. Ниоба полезла бы к мужу в постель. И Балгас его не пустила. Зачем ей соперница?

— Словом, брел я брел и забрался в квартал сукновалов. Там снял там комнату в харчевне...

Я покачала головой. Эк, занесло! Из всех трущоб Ромы это самая отпетая.

— Днем бегал по знакомым — пытался добиться, чтобы тебя вызволили. Мне сочувствовали, но говорили, что безнадежно. Пытался пробиться к Флавии — стража не пустила...

Я опустила взгляд и стала отщипывать кусочки от уцелевшего кусочка хлеба. Не хочу, чтоб он видел слезы в моих глазах.

— Тем временем меня разыскала Кассиния. Позже выяснилось: Октавия велела убить меня.

— За что? — не сдержалась я.

— Во время ссоры с Лавинией, я пообещал сучку зарезать. Кинжал держал у нее вот здесь, — Игрр ткнул себя в горло. — Мамочка обиделась... Тогда я этого не знал. Кассиния не решилась нападать сама. Нашла преторианок, подпоила их и сказала, что знает дешевого лупу. Привела их в харчевню. Я как раз за столом сидел. Одна преторианка подошла, кинула на стол золотой и потребовала идти с ней.

— А ты?

— Послал ее подальше. Она обиделась и схватилась за меч. Я выкрутил ей руку и пнул в зад. Тут и остальные за железки схватились. Однако набежали вигилы, и нас разняли. Преторианка, которую я ударил, потребовала поединка.

— И ты согласился?

— Ага! — кивнул он. — Злой был.

— Игрр!.. — вздохнула я.

— Знаю, что дурак, — кивнул он. — Мне это позже Эмилия разъяснила. Но дело сделано, пошел в амфитеатр.

— Тебя могли убить! Кто бы меня спас?

Я всхлипнула. Он положил руку мне на ладонь.

— Не плачь, sole! Меня не легко убить. Преторианка, ее, кстати, Пугио зовут, считалась лучшей в когорте мечницей, отсюда и кличка. Она очень старалась, только я, девочка, из другого мира. Приемы, которым вас учат, мы забыли давным-давно. Появилось другое оружие, другие навыки. Я не великий боец, но знал, что с девчонкой справлюсь.

— Ты ее убил?

— Нет.

— Почему?

— Оказалось — дочь трибуна когорты.

— Валерии Лепид?

Он кивнул. Я только руками развела. Только мой муж может так вляпаться! У него к этому просто дар. Поссориться с влиятельной нолой Рома! Его нельзя оставлять без присмотра!

— Что было дальше?

— Ничего. Набился полный амфитеатр, даже принцепс пришла, мы с девчонкой чуток побегали, я свалил ее подножкой и пережал ей сонную артерию. Она и отключилась.

— А потом?

— Шлепнул ее по заднице. Я пообещал принцепсу отшлепать нахалку, пришлось сдержать слово.

Я не выдержала и засмеялась.

— Кстати, я хорошо заработал на том поединке, — продолжил он. — Ставки были десять к одному против меня, и я поставил все, что имел. Выиграл кучу золота. Когда вернемся в Рому, будет, на что жить.

— Если не будешь так раздавать ауреи сармам...

— Я взял с собой всего сотню. В казне претория — полтысячи.

— Почему в претории?

— После поединка я записался в когорту.

Я всплеснула руками. Нет, с Игрром не соскучишься! Добровольно сунуться озабоченным женщинам!

— Они не приставали! — поспешил он, правильно истолковав мой жест. — Валерия пообещала, что любую, кто попытается, прикажет высечь и выбросить за ворота лагеря.

— С чего она прониклась?

— В благодарность за дочку. Я ведь мог убить Пугио.

— Почему в преторианцы?

— Кассиния не могла меня там достать.

— И как ты служил?

— Как все, — пожал он плечами. — Ходил строем, метал пилум и колол гладием, строил полевой лагерь и спал в казарме.

Я глянула на него в упор.

— Не приставали! — засмеялся он. — Кстати, меня определили в контуберний под начало Пугио. Валерия объяснила: это в наказание дочке. Трибун на нее злилась — опозорила преторий. В пьяном виде приставала к мужчине, с позором проиграла в поединке...

— Пугио могла превратить твою жизнь в ад.

— Мы с ней подружились, да и с остальными девочками — тоже.

Я глянула с подозрением.

— Ты кормил их и гладил им спины?

— Один раз, — смутился он.

Все ясно. Еще бы не подружиться! Странно, что спали они порознь. Преторианки своего не упустят!

— Что дальше?

— Через два месяца пришел черед контуберния охранять Палатин. Я рассчитывал, что Флавия меня заметит и пригласит к себе. Так и вышло. Мы беседовали у нее в спальне (Гайя в животе недовольно повернулась), как тут явилась эта чучундра.

— Какая Чучундра? — не поняла я.

— Кассиния! Позже выяснилось: Октавия послала ее убить принцепса. Понтифик хотела занять ее место. Кассинии удалось пробраться внутрь...

— Она служила ликтором и знает во дворце ходы и выходы, — поспешила я. Игрр кивнул.

— У нее не вышло. В спальне оказался я, а затем прибежала Пугио. Она ранила Кассинию в ногу, ввалилась стража, и мы скрутили мерзавку. Лаура допросила ее, и Кассиния рассказала о заговоре. Это последнее, что я знаю. Назавтра в преторий пришла Помпония и сообщила, что ты жива. Мада через купца передала, что отпустит тебя, если приеду. И вот я здесь! — Игрр развел руками.

Я покачала головой. Так легко он не отделается. Я выясню, что это "звезда степей"!

— А Амага?

— Встретилась по пути.

Я хмыкнула — темнит.

— Она зовет тебя "тарго". Это означает "вождь", — сказала я. — Вождю клянутся на крови. Это было?

— Они притащили козла, зарезали и мазали лица кровью, — подтвердил Игрр. — А вот зачем, я не вникал.

Я вздохнула. Муж или не понимает, или притворяется. Я не знаю случая, чтобы сармы признали мужчину "тарго". У них он низведен до роли скота. Ценного, но бесправного.

— Расскажи, что было до клятвы! — потребовала. — Подробно!

— Да нечего рассказывать! — удивился он. — До Малакки нас проводили твои "кошки". Дальше ехали с Сани. В двух днях пути от Малакки нас ожидала сотня Дандаки. Только мы к ним не добрались — наткнулись на Амагу с ордой. Позже выяснилось, что они шли в набег.

— И?

— Поначалу они обрадовались. Амага стала кричать: "Добыча! Добыча!", имея в виду меня. Я объяснил, что она не права...

— Как? Подрался?

— Предложил, но Амага не захотела. Решили бороться. Она обрадовалась, кричала, что лучшая в орде, — Игрр усмехнулся. — Я дважды свалил ее, и Амага обиделась. Тогда я подарил ей лорику и шлем, и пообещал заплатить, если проводит нас в Балгас. По пути она ела с нами, я учил ее бороться, так вот и подружились.

Я покачала головой: не договаривает. За это "тарго" не изберут. Он ответил мне невинным взором. Все равно докопаюсь!

— А Дандаки? — напомнила я.

— Догнала нас через несколько дней. Сначала хотела убить Амагу, но я объяснил, что она не права...

Я не выдержала и рассмеялась. Игрр неисправим! Но теперь все ясно. Игрр спас орду от верной смерти. Личная сотня Мады — лучшие бойцы Степи. Амагу с ее детьми они бы вырезали, как кур. Не удивительно, что сармы признали Игрра вождем. А он им еще деньги дает...

— С Дандаки ты тоже боролся?

— До этого не дошло. Сказал, что наябедничаю Великой Матери. Дескать, она потеряла меня в Степи. Дандаки побоялась и оставила Амагу в покое. Даже разрешила сопровождать меня.

— С Дандаки ты тоже подружился?

— Ага! — кивнул он.

— Кормил ее?

— Скорее она меня. В день, когда убили тура, притащила мне вареное сердце.

Я насторожилось. Сердце убитого тура подносят почетным гостям. С чего это — Игрру.

— Что ты сделал для нее?

— Ну... — Игрр почесал в затылке. — Если кратко, спас дочь.

— Как?

— Сотня загнала бычка в реку, сармы полезли выгонять, а тот боднул коня рогами. Бимжи упала в воду и захлебнулась. Я нырнул и вытащил.

— Мертвую?

— Утопшую. Но я медикус, и нас учат, как действовать в таких случаях. Я выдавил воду из легких, сделал искусственное дыхание и массаж сердца. Она очнулась.

— Потому Дандаки предоставила нам свой дом и велела всячески ублажать?

Он пробарабанил пальцами по столу. Я не отводила взгляда. Игрр вздохнул:

— У нас с ней договор.

— О чем?

— Я помогаю Бимжи стать Великой Матерью, а она нам — вернуться в Рому. Вместе.

Я умолкла, ошеломленная. О том, что Мада умирает, я знала. Рабыни судачили об этом каждый день. Они надеялись, что новая жрица освободит их из рабства. Я не могла на это рассчитывать — рома. Вечерами в землянке рабыни обсуждали шансы претенденток, спорили, кто окажется милостивее. Из разговоров я помнила, что Мадой, скорее всего, станет дочка вождя Красной орды Саруки. У той самое многочисленное войско. Но и Дандаки упоминали. Одна из рабынь, служившая прежде в храме (попалась на воровстве и была продана в рабство), сказала, что дочь сотницы — кровная сестра Мады. Она — бесспорный претендент, но при одном условии...

— Ты обещал Дандаки переспать с ее дочерью?

Он кивнул.

— Почему ты смущаешься?

— Не знаю, как ты посмотришь, — признался он.

Я выдохнула воздух. Он что, притворяется?

— Помнишь, я собирала деньги на твой контракт, и нам не хватило?

Он кивнул.

— Эмилия одолжила деньги, оговорив, что ты станешь отцом ее внучки. Я согласилась.

— Тогда мы не были женаты.

— И что?

— После свадьбы ты стала ревнивой.

— Да! — подтвердила я. — Я была такой. В первый месяц в плену я ревновала тебя до безумия. Воображала, как ласкаешь других женщин, пока я скребу шкуры, и очень злилась. Но потом успокоилась... Когда руки заняты, хорошо думается — голова свободна. Я вспомнила, что ты сделал для меня. Как взял на себя выплату моих долгов, трудился с утра до вечера, чтобы их вернуть. Как кормил и ласкал меня, носил на руках, наконец, взял в жены. Первую нолу за тысячу лет! Я поняла, что прогневила Богиню, изнуряя тебя подозрениями, и она наказала меня, отдав во власть сарм. Я решила, что ты имеешь право на счастье. Я мечтала лишь увидеть тебя. Увидеть — и более нечего. Но я не хотела, чтобы ты приезжал. Мада, разговаривая со мной, сказала, что пленила меня с одной целью — выманить тебя в Балгас. После того, как ты забрал меня у хозяйки, я мучилась мыслью, что мы вновь расстанемся. Я уеду, а тебя оставят, и мы больше не увидимся. Я боялась, что ты об этом заговоришь. Но ты сумел договориться с Дандаки. Ей можно верить?

— Она заинтересована, чтобы я исчез. Других пришлых в Балгасе нет. Бимжи станет единственной, кто забеременел от человека, и другие претендентки отвянут.

— А мы сможем вернуться в Рому. Я рожу Гайю, и мы заживем, как прежде. Не важно, что дома нет, я согласна на комнату в инсуле. С тобой я буду счастлива и в палатке. Ты думаешь, что я стану возражать? Я сама отведу тебя к Бимжи и прослежу, чтобы ты сделал правильно. И только попробуй увильнуть!

Он захохотал. Я шмыгнула носом.

— Мне здорово повезло с тобой, — сказал он, отсмеявшись. — Честное слово! Красивых женщин в Роме хватает, а вот таких умных...

Через мгновение я сидела у него на коленях, и мы говорили, перебивая друг друга... О чем? Вам это неинтересно. Нам было хорошо. Жаль, что явилась Дандаки...

Игрр, преторианец. Разъяренный

Встречные сармы провожали нас долгими взглядами.

— Зачем ты нацепил эти тряпки? — проворчала Дандаки. — По улицам Балгаса никогда не разъезжали преторианцы. Мы их даже в плен не брали.

— Трибун велела, — объяснил я.

— Валерия?

— Ты ее знаешь? — удивился я.

— А где я, по-твоему, потеряла это? — Дандаки коснулась пальцем затянутой веком глазницы. — Три года назад сотня под моим началом стояла под стенами Ромы как раз напротив когорты претория, и я знала, кто ею командует. У нас есть свои люди в Роме.

— Это вам не помогло! — хмыкнул я. — Вломили вам от души.

— Мы не остались в долгу! — буркнула сотница.

— В той битве погибла мать Виталии, — согласился я, — а сама она, как и ты, едва не потеряла глаз. Шрам на ее лбу — след моей операции. Складка кожи, сползшая вследствие ранения, закрывала ей глазницу. У меня вопрос: стоило ли сражаться? Кто победил в той битве, Дандаки? Сармы, потерявшие тысячи воинов и бежавшие обратно в Степь, или ромы, отстоявшие свой город?

— Это Валерия велела тебе спросить? — сощурилась сотница.

— Сам додумался.

— Да ты, как я вижу, стратег! — хмыкнула Дандаки. — Странно, что при этом всего лишь преторианец. Что ты делаешь в когорте, Игрр? Или у Ромы кончились нолы? Ваша принцепс призвала на службу мужчин?

Дандаки смотрела хмуро, и я одернул себя: с чего задираюсь? Разговаривать нужно о другом. Сотница — единственный мой союзник в Балгасе.

— Что тебя тревожит, Дандаки?

Он бросила взгляд исподлобья. Подумала и кивнула.

— Плохие вести, Игрр! В Балгас прибыли вожди Красной, Синей и Белой орд. У каждой — тысячи воинов.

— Не заметно! — сказал я, привставая на стременах и крутя головой.

— Обычай запрещает вводить в Балгас войска. Это священный город. Вождю дозволено иметь охрану не более сотни воинов. Остальные должны оставаться за стенами. Но три вождя — это три сотни. Достаточно, чтобы захватить власть.

— Если сговорятся.

— Думаю, это произошло, — вздохнула Дандаки. — Мне донесли, что вожди Синей и Белой орд ежедневно гостят у предводительницы Красной орды. Ее зовут Саруки. Они едят, пьют кумыс и бьют в бубны. Не знаю, о чем они сговорились, но, опасаюсь, что Саруки добилась согласия вождей.

— Хотят провозгласить ее дочь Мадой?

— Верховную Мать избирают жрицы. В жилах дочки Саруки — людская кровь, но она потеряла право стать Мадой. Путалась с сармами и успела трижды родить, — Дандаки плюнула. — Но за Саруки — сила...

"Тысячи воинов..." — вспомнил я.

— Великая Мать знает?

— Маде известно все! — вздохнула Дандаки. — Она самая мудрая женщина в Паксе. Покойный Луций ее многому научил. Когда они правили Степью, вожди боялись голову поднять. Но Луций умер, а теперь пришел черед Мады... — лицо сотницы стало грустным.

— Когда у Бимжи Дни? — спросил я.

— Сегодня или завтра.

— Нам нельзя терять времени.

— Игрр! — Дандаки сжала мое запястье. — Не получится. Мада пожелает оставить тебя себе, она так и сказала. Тебя поместят в храме, а туда нет хода никому, кроме жриц. Дни у Бимжи пройдут, а ко времени следующих Мады не станет. Степь возглавит Саруки. Она казнит Бимжи — и меня вместе с нею. Саруки не нужны соперницы.