Идеальное лекарство

Анатолий Дроздов

Идеальное лекарство

Роман (отрывок)

1.

Игорь Овсянников, паладин. Задумчивый

Степь... Бескрайний окоем, хорошо различимый с седла. Застывшее море густой, сухой травы — в Паксе зима. Высокие стебли достигают шеи лошади, отчего кажется, что та не идет, а плывет в грязно-серых водах. Раздвигаемые грудью кобылки, стебли шуршат, пыльная труха осыпает круп и мои сапоги. Под этот шорох хорошо думается...

Мое имя Игорь Овсянников. Я врач, полгода назад польстившийся на заманчивое предложение работы за рубежом. В результате меня привезли в Турцию и переправили в Пакс — параллельный мир, где обитают племена человекообразных существ. Они называют себя "нолы" и "сармы". Сармы кочевники, вроде исчезнувших половцев в нашем мире, нолы ведут оседлую жизнь. Эти племена — непримиримые враги. Две тысячи лет назад в Паксе пришел легион Римской империи, который романизировал нол. Они говорят на латыни, имеют общественное устройство, скроенное по римскому образцу. У них города, армия и сенат. Их столица и само государство называется Рома. Но, в отличие от Римской империи, в Паксе матриархат, а аборигены имеют хвосты — как мужчины, так и женщины. На привлекательности местных красавиц это, впрочем, не сказывается. Поверьте человеку, женатому на ноле. Красавице, умнице, воительнице — самой лучшей женщине в мире. Моей Виталии...

Ладно, это я отвлекся. Тысячу лет назад расы в Паксе разделились. Нолы выселили потомков римлян в отдельные города, как некогда американцы индейцев — в резервации. Случилось это после кровопролитной гражданской войны. Люди в Паксе стали гражданами второго сорта. Они строили города, ковали оружие, ваяли статуи и вели акведуки, обустраивая и развивая государство, но правили им нолы. Они брали с людей налог кровью. Но не в том смысле, что вы подумали. Мужчин забирали в храм Богини-воительницы, где заставляли сдавать сперму. Это насущная потребность Ромы — без человеческих генов она обречена. Чистокровные нолы живут всего двадцать лет. Они мохнатые, с кошачьими лицами и длинными хвостами. В Роме они на положении рабочего скота — сеют, пашут, копают, прислуживают... Элита государства — метисы с человеческой кровью. Чем ее больше, тем дольше нола живет, и тем выше ее статус в обществе. Самое высокое у комплет — их предки беременели от людей не менее четырех раз. Принцепс Рома Флавия — комплета. К слову, обычная земная девчонка, хотя хвостик у нее все же есть — видел, когда делал массаж. Ступенью ниже за комплетами стоят треспарты — у них человеческой крови не менее трех четвертей. На вид они обычные человеческие женщины, только с хвостиками. У Виталии он до колена. Очень красивый, с кисточкой. Жене очень нравится, когда я его глажу: она закрывает глаза и прямо мурлычет. Снова меня повело... Вернемся к нолам.

Полукровок-метисов зовут димидиями, они основа служивого сословия Ромы. Костяк ее армии, пушечное мясо. Выбиться в офицеры димидии трудно, а стать магистратом, то есть выборным начальником, не светит. Формальных запретов этому нет, но не получится — не пустят. Поэтому есть стимул улучшать кровь, поднимаясь по социальной лестнице. За статусом для детей идут в храмы Богини-воительницы, где желающих осеменяют, как у нас на фермах коров. Так нола рожает димидию, димидия — треспарту, а треспарта — комплету. От людей у нол рождаются только девочки, мальчики появляются лишь в традиционных для нол семьях: один хвостатый самец на полдесятка самок. Мальчики, ясен пень, хвостатые и пушистые. Есть еще такое недоразумение, как кварты — нолы с четвертью человеческой крови. Говорят, они рождаются о димидий и треспарт, переспавших с нолой-мужчиной. Положение у кварт как у низших нол — их даже в армию не берут. В тоже время они сообразительны и легко обучаются. Мой проводник и переводчик в этом путешествии — кварта Санейя. Я зову ее "Сани".

Пакс застыл в античности. Ничего удивительно. Затерянные племена на Земле тоже не развивались. Некоторые до сих пор пребывают в каменном веке. Когда нет стимула, прогресс замирает. Выходцы из моего мира не привнесли в Пакс цивилизацию. Почему? Долгая история. Но спешить мне некуда, расскажу.

После разделения рас нолы и люди жили мирно. А тридцать лет назад в Паксе случилась трагедия. Люди вымерли от странной эпидемии — все. Беда совпала с появлением в Паксе фармацевтической компании FAGG — могущественной корпорации из моего мира. Их вначале встретили неласково, но позже договорились. За право жить и работать в Паксе FAGG возит нолам мужчин. Ее вербовочные пункты завлекают лохов. Теперь понятно, как я сюда попал? Нас в Паксе мало — сотни три. Нол — почти два миллиона. Сколько сарм — никто не считал. Мужики у тех хвостатые, свои — фармацевты им самцов не возят. Поэтому сармы пытаются мужчин захватить. Так произошло и со мной, как только ступил на землю Пакса. В плену я пробыл недолго. Меня с парнями отбила "дикие кошки", которыми командовала Виталия. Мы с ней познакомились, а после закрутился такой роман! Я снова отвлекся...

FAGG возит мужиков за деньги — большие по местным понятиям, но для транснациональной компании это семечки. У них другой интерес. Мне с такими же обманутыми мужиками предстояло стать донором спермы, а после пяти лет служения в храме идти в лупы (проститутки по-местному), или в альфонсы к какой-нибудь богатой дамочке. Перспектива не вдохновляла. Сговорившись с Виталией, я вынудил храм продать мой контракт. В результате обзавелся врагом в лице верховного понтифика Ромы. Эта тварь и подсуетилась. Дом у Виты забрали за долги, сама она оказалась в плену, а меня хотели зарезать. Пришлось прятаться у преторианок. Так я стал единственным в Роме мужчиной-воином. Не буду рассказывать, каково пришлось среди вооруженных женщин — обошлось без членовредительства. Мы даже подружились. В когорте меня и застала весть: Вита жива, верховная жрица сарм готова ее отпустить — при условии, что прибуду за ней сам. Вот и еду... До пограничной Малакки нас проводили "дикие кошки", теперь город за спиной. Где-то в степи ждет сотня сарм, чтобы сопроводить нас в Балгас — столицу кочевников.

— Сани! — окликаю я.

Едущая впереди кварта останавливается.

— Ты уверена, что дорога правильная? — спрашиваю, приблизившись. — Может, не стоило сворачивать?

— На тропе мы теряем день пути, — качает головой Сани. — А так к вечеру будем на месте.

Пристально смотрю на спутницу. Круглое, миловидное личико, большие темные глаза. Редкая шерстка на щеках и ладонях. Это не портит впечатления. У Сани ладная, стройная фигурка с округлостями в нужных местах. Симпатичная девчонка. С хвостом, конечно, но к ним я привык. Сани смотрит на меня с обожанием: землянин разговаривает с ней, как с равной. Кварт здесь к мужчинам не подпускают. Но это в городах. Здесь степь и свободный мужик — молодой и сильный. Стоит только намекнуть. ...

Что-то я не о том думаю — длительное воздержание сказывается. С тех пор, как пропала Вита, я нигде и ни с кем. Я в Паксе вообще с ни с кем, кроме нее. Пусть так и остается.

— Продолжим урок?

— Слушаю, господин! — кивает она. — Как будет "есть"?

— Хав.

— Идти?

— Гур.

— Спать?

— Торм.

— Сражаться?

— Арч.

— Скажите: "Я хочу есть".

— Е ынкидат хав.

— Я пришел с миром.

— Е гура ан тусим...

Перебрасываясь словами, мы рассекаем заросли травы. Язык сарм я зубрю от самой Ромы. Пригодится. Выучил немало: объясниться уже могу. Сани хороший учитель: прежде, чем приступить к новой теме, заставляет повторить предыдущую. Славная девочка!

— Как будет на языке сарм: "Ты хорошая"?

— Ар морате.

— Ар морате, Сани!

Она смущается и краснеет.

— Если съездим благополучно, дам тебе десять ауреев.

— Не нужно, господин! — лепечет она.

— А что хочешь?

— Я... — она смущается еще больше. — Я не смею просить...

Договорить она не успевает: на горизонте возникают черные точки. Всадники, вернее, всадницы — мужчины здесь не воюют. Я привстаю на стременах. Точки заполняют горизонт. Сармам надоело нас ждать, и они пошли навстречу? Точки растут в размерах — нас заметили. Уже различимы фигуры, меховые шапки...

— Прости меня, господин!

С удивлением смотрю на Сани. Она бледна, губы дрожат.

— Я виновата! Следовало ехать тропой.

— В чем дело?

— Это дикие сармы...

Здравствуй, жопа, новый год! Приехали... Дикие сармы не подчиняются Великой матери, они сами по себе, и плевать им на всех и вся. Короче, банда.

— Сани, становись рядом, и, как начну говорить, переводи слово в слово! Не вздумай что-то пропускать или добавлять от себя! Поняла?!

Она торопливо кивает. В глазах страх. Мужчину сармы не тронут, а вот нолу...

— Соберись! Ар морате!

Снимаю с седельного крюка и забрасываю за спину щит. Повод в левой руке, правая — на рукояти спаты. Впереди уже вопят — добыча близка. Конная лава накатывает на нас и, не доскакав с десяток шагов, обтекает по сторонам, беря в кольцо. Мохнатые, покрытые пылью рожи, оскаленные зубы, вопли... Замечаю, что вооружение у кочевниц дохлое: кожаные нагрудники, да и то не у всех, простые луки, обтянутые кожей щиты из прутьев, копья с костяными наконечниками... Мечей на поясах не наблюдается. Лица юные. Банда оборванцев, котята. Правда, у котят есть коготки и царапаются они больно.

От толпы отделяется всадница и скачет к нам. Нагрудник обшит костяными пластинками, на поясе то ли короткий меч, то ли длинный нож. Явно главарь. Низкий лоб, скуластое лицо, крючковатый нос и выдвинутая нижняя челюсть. Стоматологи называют это "обратным прикусом". Вылитая баба-яга исполнении Милляра, разве что горба не хватает. Красотка, туды ее! Ночью привидится — не проснешься.

— Хо! — восклицает "красотка". — Какая добыча! Муш! Сильный и красивый! С ним нола, молодая, здоровая. Доспех! Шлем! Меч! Кони!..

Сани частит, переводя. "Красотка" прямо сияет. Ну, это ненадолго... Она тянется к рукояти моего меча и немедленно получает по мохнатой лапке. Не трожь! Не ваше!

— Ты ударил меня! — изумленно восклицает "красотка".

— Могу добавить, — радушно обещаю я. — Больнее.

Сани бледнеет, но переводит.

— Как ты смеешь! — вопит "красотка". — Ты добыча.

— Разве?

Нагло улыбаясь, извлекаю из ножен спату.

— Будешь сражаться? — удивляется сарма.

Киваю.

— Это неправильно!

— Почему?

— Ты муш.

— И что?

— Муши не сражаются.

— Я — да.

"Красотка" оглядывается на своих оборванцев, словно ища поддержки. Похоже, что мохнатики изумлены не меньше главаря.

— Я не хочу тебя убивать, — сообщает "красотка".

Ясен пень, что не хочет. Живой мужчина — редкая и очень ценная добыча.

— Я тебя — тоже. Расступитесь, и мы проедем.

Предложение ставит "красотку" в тупик. Она растерянно смотрит на меня. Выпустить мужчину из рук? Да ее свои заплюют! Но и мне не улыбается попасть в плен. Жить вонючем шатре, плодить маленьких сарм... А Вита? Что будет с ней? Не уж!

— Я гость Великой матери. Неподалеку нас ждет сотня из Балгаса. Посмеете нас задержать, они вас вырежут. Пропусти!

"Красотка" багровеет. Похоже, я что-то не то сказал.

— Я не подчиняюсь Великой матери! — орет она, надувая ноздри. — Мы сами по себе. Плевать мне на сотню! Мои воины лучше. Ты моя добыча и поедешь со мной!

— А вот хрен тебе! — отвечаю по-русски.

Сани умолкает, не зная, как это перевести, но "красотка" поняла.

— Будешь драться? — спрашивает, шмыгнув носом.

Киваю — буду! Сарм около сотни, но на мне лорика, шлем, а на спине — щит. В руке спата, и владеть ею я умею. Резали мы мохнатых... Прежде, чем истычут стрелами, с десяток зарублю. Возможно, они испугаются, и нам удастся прорваться. Мужчина с мечом — это непривычно. Дохлый, но шанс.

— Мы тебя убьем! — сообщает "красотка".

Ухмыляюсь. Попробуйте!

— Отдай оружие, и мы не обидим тебя. Твою самку — тоже. Ты будешь жить со мной, а я — тебя защищать.

Всю жизнь мечтал!

— Согласен?

Бросаю спату в ножны и маню ее рукой. "Красотка", улыбаясь, приближается. Склоняюсь и хватаю ее ворот кожаной рубахи. Рывок — и сарма, вылетев из седла, оказывается на крупе моей лошади. Левой рукой прижимаю ее к себе, правой вытаскиваю кинжал. Голубоватое лезвие застывает у грязного горла.

— Шевельнешься — зарежу! Скажи своим, чтоб расступились! Живо!

Вспотела. Кислый, мерзкий запах немытого тела лезет в ноздри. Однако молчит.

— Ну?!

— Они не подчинятся, — тихо говорит "красотка". — Зарежешь, найдется другая. Сармы добычу не отдают.

М-да! Голливудский сценарий не прокатил: заложника брать бесполезно. Сарм в степи полно: одной больше, одной меньше... А я-то надеялся прорваться. Доскакать до сотни, а та пугнет банду, как кот голубей. Делать нечего, придется договариваться.

— Тебя как звать, красавица?

— Амага! — шмыгает она носом.

— Меня — Игрр. Я не пойду к тебе в плен, Амага. Меня ждут в Балгасе, и мне туда очень нужно. Пропусти, и я отдам тебе доспех.

— Нет! — закрутила она головой. Едва успел убрать кинжал — порезалась бы.

— Тогда давай решим дело поединком! Одержишь вверх — получишь добычу. Нет — мы уедем. Идет?

— Ага! — снова шмыгает. — У тебя вон какой меч!

Точно девчонка! Лет трех... Ладно...

— Можем без оружия. Скажем, бороться?

— Хо! — восклицает Амага. — Согласна!

Убираю руку с кинжалом и ослабляю захват. Амага перепрыгивает в седло своей лошадки.

— Слушайте все! — кричит, привставая на стременах. — Сейчас мы с мушем будем бороться. После того, как свалю его, он станет нашей добычей.

Пацанки орут и машут руками. Жду, пока утихомирятся.

— Если свалю Амагу, вы пропустите нас! — объявляю в свою очередь.

В ответ вижу оскалы. Нет уж, девочки, играем честно!

— Поклянись, что так будет! — говорю Амаге.

— Клянусь! — кивает она. — Только ты зря надеешься. Я сильная. Мне нет равных в орде.

Это мы посмотрим...

— Какие правила? — спрашиваю, спрыгнув на землю.

— Обычные, — пожимает плечами Амага. — Запрещено кусаться, царапаться и вырывать глаза. Остальное можно.

Вот и славненько!

С десяток сарм прыгает на землю и начинает вытаптывать круг. На лицах ухмылки — предстоит развлечение. Делаю знак Сани. Она спрыгивает и помогает мне снять лорику. Отдаю ей шлем, пояс с оружием и наказываю смотреть за вьюками. Там у меня золото. Пока будем бороться — стибрят. Рожи у сарм плутоватые, и на вьюки они посматривают. Сани кивает. Амага снимает нагрудник и пояс. Сармы, закончив работу, лезут в седла. Все правильно — сверху удобно смотреть. Мы с Амагой становимся лицом к лицу. Девочка не соврала. Крепкая, ростом повыше меня, руки длинные. Ими и будет хватать. У кочевников слабые ноги, они с младенческих лет в седле. Учтем...

Одна из сарм ударяет копьем в щит. "Красотка", вытянув руки, летит ко мне. Уклоняюсь и подставляю ногу. Упсс! Амага бороздит носом землю.

— Не считается! — вопит, вскакивая. — Ногами цеплять запрещено!

Нет, в самом деле, детский сад!

— Ты не говорила.

— Забыла!

Снова идем в круг. Не беда. Я, конечно, не Карелин, но полевой борьбе меня учили. В этот раз Амага не торопится. Делает шаг и хватает меня рукав. Притворяюсь, что попался. Она пытается свалить меня с ног. Счас! Шаг вперед, присед, руку — между ног сармы, хват за бедро и классическая "мельница". Амага, взмыв воздух, шлепается на притоптанную траву.

— Не считается! — кричит с земли. — Нечестно! За ноги хватать нельзя!

— За что еще? — интересуюсь холодно. — Сколько раз нужно тебя свалить, чтобы считалось правильным?

Амага встает и, повернувшись спиной, отходит в сторону. Садится, поджав ноги. Спина выражает обиду: глубокую и искреннюю. У девчонки отняли игрушку. Лица у сарм хмурые. Так и до беды недалеко. Доспехи я снял, меч у Сани. Врежут чем-нибудь по башке... Что клятва этим детям Степи? Как дали, так и забрали...

Подхожу к Амаге, присаживаюсь рядом. Даже не глядит в мою сторону. "Между нами все порвато и тропинка затоптата. Отдавай мою игрушку, не садись на мой горшок..."

— Амага! — говорю, подпуская в голос раскаяние. — Хочешь, подарю тебе доспех?

В самом деле, зачем он мне? Сармы — те, что из Балгаса, наверняка отберут, как и меч. Я вообще не хотел лорику брать, это трибун настояла. Хотела, чтоб я выглядел преторианцем.

— И шлем? — шмыгает носом Амага.

— И шлем.

— А меч?

— Меч нужен самому.

— Не хочу!

Нет, в самом деле, ребенок! Сколько ей лет? Чистокровные сармы и нолы взрослеют к трем. Амаге, если и больше, то ненамного. Как и ее воинам, впрочем. Ситуацию надо спасать. Клятвы клятвами, но предводителю орды нужно сохранить лицо. Как и мне — задницу.

— Куда вы шли, Амага?

Она оборачивается. На лице — удивление.

— В набег.

— На рома?

— Мы не можем с ними сражаться — плохое оружие, — вздыхает она. — У нас нет мечей, а копья и стрелы с костяными наконечниками. Это наш первый набег. Получится — примут к взрослым.

Вон, оно как, Петрович! То-то мне показалось... Сани — молодец. Незаметно подъехала и частит с седла.

— На что вы рассчитывали?

— Угнать отару.

— А потом?

— Продать овец рома, и на вырученные деньги купить оружие.

— Сколько овец в отаре?

— Какая попадется. Две, три сотни.

— Почем хотели продать?

— По серебряной монете за каждую. Рома хорошо платят.

Ну, по денарию за овцу — это вы размечтались. Столько заплатят в Роме. В пограничной Малакке дадут половину — тамошним купцам нужен гешефт. Ладно, притворюсь, что поверил.

— Хочешь получить больше?

— Как?

Глазки загорелись — купилась. Ребенок. Даже неловко.

— Даю пятьсот серебряных монет.

— За что?

— Проводи меня к Балгасу.

Почему бы и нет, в самом деле? На хрена нам та сотня? Повезут, как пленника, а тут хозяин. Пятьсот денариев — это двадцать ауреев. В моем кошельке их сто.

— У тебя есть деньги?

Взгляд хитрый, с прищуром. Стоит признаться — и прощай золото! Экспроприируют. Зачем отрабатывать, если можно забрать?

— В Балгасе будут. Клянусь. Я гость Великой матери.

— По пути будешь со мной спать?

А вот это — хрен! Еще чего! Качаю головой.

— В Балгасе у меня жена. Я еду к ней.

— А она кто? — Амага тычет пальцем в Сани.

"Проводник", — хочу сказать я, но тут Сани начинает горячо частить. Разбираю со второго слова на третье. Пару раз проскальзывает "самка".

— Согласна! — говорит Амага, вставая. — Но смотри: если обманешь...

Лицом выражаю обиду. Как можно обо мне так думать?

— В этом случае заберешь мой меч. И меня в придачу.

Она протягивает ладонь. Бьем по рукам. Делаю знак Сани, та, соскочив на землю, подтаскивает лорику. Лично обряжаю Амагу в доспех. В завершение нахлобучиваю на грязную голову бронзовый шлем. Улыбка растягивает "красотке" рот. В глазах окруживших нас сарм зависть.

— Ты прекрасна, Амага! — говорю, отступив. — Настоящий вождь!

Все, сарму можно к ране прикладывать. Лучится, как девочка, получившая конфетку.

— Едем, Игрр! — говорит важно.

Надо же! Запомнила...

Санейя, проводник. Довольная

Перепугалась я до дрожи в руках. Встретить диких сарм — худшее, что может случиться в пути. И ведь сама виновата: зачем понадобилось срезать угол? Ну, потеряли бы день. Нет, понесло...

Когда Игрр спорил с сармой, я каждый миг ждала: сейчас та скомандует, и в нас вопьются десятки стрел. Умирать не хотелось. Лучше в плен: хозяйка меня бы выкупила. Хотя о чем это я? За Игрра с меня бы шкуру спустили. И ведь поделом!

Когда Игрр затеял борьбу, я струхнула. Сармы отменные борцы. Это их любимое развлечение в зимние дни, летом других забот хватает. Бывала я в стойбищах... Амага выглядела грозно. Хоть Игрр и силен, но в борьбе побеждает более ловкий. К моему удивлению, им оказался пришлый. Он так легко бросил сарму, что стало ясно: ей с ним не совладать. Амага это тоже поняла. Закричала, что Игрр нарушает правила. Ложь! Пришлый боролся честно, все это видели. Амага просто стыдилась воинов. И тут Игрр меня удивил. Подарил сарме доспех, да еще предложил денег за сопровождение. Зачем? Нас ведь ждет сотня из Балгаса! И только потом я поняла. Дикие сармы нас бы не отпустили. Поэтому Игрр откупился, найдя удобный предлог. Дешево. Двадцать золотых дают за пленную треспарту (если найдется, кому заплатить, конечно), а тут муш! За него сто надо просить, а то и больше!

Ехать к источнику нужда отпала, и мы взяли севернее. К вечеру выйдем к ручью, там заночуем. Сармы, окружив нас кольцом, с любопытством поглядывали на Игрра. Не удивительно: где они видели пришлых? Амага скакала рядом, горделиво поглядывая на подчиненных. Еще бы! Такой доспех даже в Балгасе редкость. Присутствие сармы мешало мне. Скорее всего Амаге неизвестна латынь, но вдруг догадается? Игрра следовало предупредить. Улучив момент — Амага ускакала вперед, дозорные там чего-то обнаружили, я склонилась к пришлому.

— Господин?

Он повернул голову.

— Ты сердишься на меня?

Игрр пожал плечами. Слава Богине-воительнице!

— Я сказала, что ты делишь со мной ложе.

Его брови скользнули вверх.

— Иначе Амага потребует тебя себе, — торопливо добавила я. — Думаю, ты этого не хочешь.

Он усмехнулся и кивнул.

— Мне нужно спать в твоей палатке.

Игрр задумался. Я застыла, не зная, как он отреагирует. По пути к Малакке пришлый спал один, я пристраивалась под открытым небом. "Кошки" не пускали меня к себе: димидиям не к лицу делить палатку с квартой.

— Обещаешь не приставать?

Я закрутила головой: как можно?

— Тогда спи!

— Благодарю, господин!

Игрр улыбнулся. Богиня-воительница, какой он необыкновенный! В Малакке есть мужчины, у нас даже лупанарий имеется, но те пришлые не достойны снять с Игрра обувь. Они капризные и изнеженные. Игрр — воин, отважный и добрый. Какая славная будет от него дочь! Мне пора подумать о детях. Может, удастся его уговорить? Если б не сармы, уже попросила бы — он сам предлагал награду. Теперь буду ждать случая.

К месту ночлега отряд вышел к сумеркам. В неглубоком овраге протекал ручей, по склонам росли кусты. Близ оврага и разбили стан. Мы умылись, я сбегала в кусты. По женским делам, а также — за ветками и хворостом. Я натащила сушняка, нарезала колышков, после чего натянула палатку. Игрр развел костер, укрепил над ним железную треногу с котелком. Когда вода вскипела, бросил в нее крупы и мелко нарезанного копченого сала. Каша забулькала, распространяя вкусный запах. Сев у огня, мы принялись ждать. Время от времени Игрр помешивал в котелке ложкой. В этот миг и заявилась Амага.

— Готовишь пищу? — удивилась она. — Почему не самка? — сарма указала на меня.

— У меня получается лучше, — пояснил Игрр.

— Хочу попробовать! — заявила Амага.

— Тогда умойся! — потребовал Игрр. — У нас принято есть чистыми.

Амага фыркнула, но сбегала к ручью. Вернулась с потеками грязи на щеках. По всему видать, поплескала на них водой — тем и ограничилась. Игрр покосился, но промолчал. Подобрав щепку, оставшуюся от изготовления колышков, принялся ее строгать. Я догадалась, зачем. Ложек у нас всего две. Я, конечно, могла подождать, пока они поедят, но Игрр этого не захотел. Когда каша поспела, он навалил горку в бронзовую миску и вместе с ложкой подал сарме. Котелок поставил меж нами и взял выструганную лопатку.

— Господин! — удивилась я. — Бери ложку.

— Обойдусь! — отмахнулся он.

Мы проголодались, поэтому набросились на еду. Дули на горячую кашу, глотали и немедленно запивали разбавленным вином. Игрр и Амаге его налил. Вот это зря — вина у нас мало. Если поить всяких сарм, надолго не хватит. Амага приняла подношение, как должное. Глотнув из кубка, громко зачавкала. Свинья вонючая!

Готовит Игрр замечательно, каша кончилась быстро. Порции маленькие — мы не рассчитывали на сарму. Амага, опорожнив миску, сыто рыгнула и облизала ложку.

— Теперь буду есть с вами! — "обрадовала" нас. Ну, вот: теперь и крупы не хватит!

Амага встала и важно удалилась. Хорошо, что хоть ложку не унесла. С нее бы сталось! Сарма...

Я сбегала к ручью, помыла посуду и принесла котелок воды. Водрузив его над углями, подогрела. Игрр почистил зубы, затем, сняв сапоги, омыл ноги. Он делает это каждый вечер. Я хотела помочь, но он запретил. Не позволяет сделать такую малость! Точно на меня сердит!

Мы заползли в палатку и улеглись на войлоках. Игрр затих, и тогда я решилась. Нащупала его руку, и лизнула.

— Спи, девочка! — вздохнул он и погладил меня по голове. Слезы брызнули из моих глаз. Он не сердится! Я придвинулась и прижалась к нему боком. Как хорошо! Теперь до Балгаса будем так спать. Может, неплохо, что нам встретились сармы?..

2.

Флавия, принцепс. Торжествующая

Я вошла в зал и, стараясь ступать степенно, проследовала к креслу в центре зала. Сенат встретил мое появление недовольным гулом. Я села и обвела глазами собравших. Встревожены, переглядываются. Не удивительно: на площади выстроилась центурия претория, усиленная охрана стоит на ступенях и у дверей курии. У Марцеллы глаза бегают — чувствует, тварь! Мания и Клавдия спокойны — не подозревают. Северина в своем кресле трибуна застыла, не сводя с меня взгляда. За нее можно не беспокоиться — поддержит.

— Достопочтенный сенат! — начала я, и гул в курии стих. — Рада приветствовать вас в полном собрании. Заседание открыто. Слово сенатору и проконсулу Лауре Сертории.

Наставница встала и прокашлялась.

— У меня чрезвычайное сообщение. Семь дней назад на принцепса Ромы совершено покушение, — она обвела трибуны взглядом. Ответом ей была тишина. — К счастью, неудачное. Убийце удалось проникнуть в спальню принцепса...

— Злоумышленник в Палатине? — перебила Марцелла. — Там, где преторианок больше, чем нол при раздаче хлеба?

— Я понимаю твой скепсис, сенатор, — усмехнулась Лаура. — Наверняка считаешь, что мы придумали эту историю, дабы укрепить свою власть. Я предусмотрела это. Стража! Пригласите декана!

В распахнутую дверь курии вошла преторианка.

— Назовись! — велела Лаура.

— Лиона Лепид по прозвищу Пугио, декан третьего контуберния, второй центурии когорты претория.

— Расскажи, как было дело!

— Той ночью я стояла у покоев принцепса. Внезапно за дверью послышались крики. Заподозрив неладное, я стала стучать. Не сразу, но дверь отворилась. За ней оказалась принцепс, полуодетая, в одной тунике. Указав рукой в сторону спальни, она сказала: "Там!.." Я побежала, и увидела, что мой подчиненный Игрр сражается с какой-то треспартой. Было темно, и я не сразу узнала ее...

— Что делал мужчина в спальне принцепса? — перебила Марцелла.

Я вцепилась в подлокотники кресла. Жаба! Ты у меня попомнишь! Лаура бросила мне предостерегающий взгляд.

— Я отвечу на твой вопрос, сенатор, — сказала она спокойно. — Пришлый по имени Игрр охранял черный ход в покои. Он знаком с Флавией, поскольку делал ей массаж, как и многим из здесь присутствующих. Вам известно, что жена Игрра, декурион "диких кошек" Виталия Руф, попала в плен к сармам, а его самого пытались убить, подстроив ссору с присутствующей здесь Пугио. Вы были свидетелями их поединка. Игрр, став преторианцем, искал встречи с принцепсом, чтобы просить помощи для жены. Такая возможность выдалась лишь при охране Палатина. Вот почему он оказался в спальне Флавии. У Игрра нет особых отношений с принцепсом, ты ведь это подразумевала, сенатор? В спальне Игрр находился в доспехах и при оружии. Будь иначе, он не смог бы противостоять убийце. Та оказалась чрезвычайно опасной. Однако Игрру с Пугио удалось справиться.

— Ты можешь назвать имя убийцы? — сощурилась Марцелла.

— Она скажет его сама. Введите!

По скамьям сенаторов пробежала волна. Многие привстали. Две преторианки ввели в курию высокую, широкоплечую треспарту. Она заметно хромала, и преторианки поддерживали ее под руки.

— Назовись! — велела Лаура, когда пленницу поставили посреди зала.

— Касиния Лукро, слуга верховного понтифика, — облизав губы, выдавила задержанная.

— С какой целью ты пробралась во дворец?

— Убить принцепса.

— Ты сделала это по своей воле?

— Мне велели.

— Кто?

— Октавия Варр, верховный понтифик Ромы.

— Ложь! — воскликнула Марцелла.

Сенаторы завопили. Многие, вскочив, махали кулаками. Лаура кивнула страже, и та ударила мечами в щиты. Раз, другой... Не сразу, но курия угомонились.

— Чем можешь подтвердить обвинение? — как ни в чем ни бывало продолжила наставница. — Как видишь, тебе не верят.

— Октавия пообещала мне в награду домус.

— Вот дарственная! — Лаура подняла руку со свитком. — Любая из вас может ее посмотреть. Выписана на имя Касинии, подпись и печать понтифика. За десять дней до покушения на принцепса Октавия дарит своей помощнице домус стоимостью в две тысячи золотых. Щедро, не правда ли?

— Может, Касиния ей верно служила! — возразила Марцелла.

— Преданных слуг в Роме много, — усмехнулась Лаура. — Но я не слышала, чтобы им за это дарили дома. Может ты так поступаешь? Скажи!

Марцелла смешалась. Лаура возвысила голос:

— Октавия, подписав эту дарственную, нарушила закон. Домус принадлежал Виталии Руф и за долги отошел храму — при весьма сомнительных обстоятельствах, к слову. Но не буду заострять на этом внимания. Нарушение в другом. Октавия не имела права дарить дом, принадлежащий храму. Понтифик этим обстоятельством пренебрегла. Спрашивается, почему? Рано и поздно о незаконной сделке стало бы известно, ее могли оспорить. Тем не менее, Октавия подписала документ. Выходит, не опасалась. Сейчас мы узнаем, почему. Мой вопрос Касинии. Зачем верховному понтифику убивать принцепса?

Касиния облизала губы.

— Она хотела занять ее кресло.

Курия загудела. Лаура предупреждающе вскинула руку.

— Ты уверена? В Роме не так просто сменить власть. Если принцепс не оставит наследницу, то ее преемницу назначает сенат.

— Октавия искала поддержки сенаторов. Приглашала их в храм и всячески ублажала.

— Как?

— Угощала роскошным обедом. После чего приводила мужчин, и они ласкали женщин.

Курия взорвалась. Вскочив, сенаторы кричали и махали руками. "Ложь! Клевета!.." — неслось со всех сторон. Лаура кивнула страже, и та ударила в щиты.

— Прошу слова! — закричала Марцелла, после того как все затихло.

Я кивнула: говори!

— Эту женщину, — Марцелла указала на Касинию, — задержали с оружием в руках. Она пыталась убить принцепса. За такое полагается мучительная смерть. Висеть на кресте ей не хочется. Стоит пообещать милость, и она обвинит любого.

— Считаешь, мы это подстроили? — ледяным голосом спросила Лаура.

— Я лишь утверждаю, что преступнице нельзя верить, — выкрутилась Марцелла.

— У тебя все? — спросила я.

— Да, принцепс!

— Проконсул?

— Пригласите свидетелей! — велела Лаура.

Когда в зал вошли мужчины, на скамьях загудели. Никогда прежде пришлых не приглашали в этот зал. Мужчины, встав, растерянно скользили взглядами по сторонам. Было видно, что они встревожены.

— Назовите себя! — предложила Лаура.

— Я — Ион, — сказал высокий, черноволосый мужчина.

— А я — Стефан, — поклонился второй, такой же черноволосый, но ростом пониже.

— Чем вы занимаетесь?

— Служим в храме Богини-воительницы.

— Поднимите руки, чтобы все видели браслеты!

Мужчины подчинились. Лаура кивнула, и пришлые опустили руки.

— Вам известно, зачем вы здесь?

— Нет, госпожа! — ответил Ион. — В храм пришли воины и велели за ними следовать. Они не говорили, зачем. Мы, наверное, провинились, но не знаем в чем.

Лаура глянула на Марцеллу и усмехнулась.

— Вас ни в чем не обвиняют! — успокоила пришлых, — Вы здесь, как свидетели. Сейчас я буду задавать вопросы, а вы — отвечать. Честно и правдиво. Понятно?

Мужчины кивнули.

— Внимательно посмотрите на этих женщин. Если кого узнаете, указывайте рукой. Опознанных сенаторов прошу спускаться в зал.

По скамьям пробежал ропот, но Лаура не обратила на это внимания. Ион со Стефаном двинули вдоль скамей, разглядывая сенаторов, и время от времени на кого-то показывали. Отмеченные женщины бледнели, но вставали и послушно спускались вниз. Одна из сенаторов пыталась спрятаться, склонившись за спину соседки, но Ион подошел и положил ей на плечо руку. К концу опознания в зале стояло четыре сенатора, в том числе и Марцелла. Ион со Стефаном подошли к Лауре.

— Откуда вы знаете этих сенаторов? — спросила она.

— Видели в храме, — ответил Ион. — Они приходили к нам.

— Зачем?

Ион замялся.

— Говори! — велела Лаура.

— Мы совокуплялись с ними.

На верхних скамьях кто-то охнул.

— Вы делали это по их просьбе?

— Нет, госпожа! За нами приходила Касиния и отводила в покои понтифика. Там находился кто-то из этих женщины. Понтифик уходила, а мы оставались...

— Вы ласкали женщину сразу вдвоем?

— По-разному, госпожа! Иногда вдвоем, иногда поодиночке. Вот она, — Ион указал на Марцеллу, — любила, чтобы вдвоем. Ей очень нравились наши ласки. Она обещала взять нас к себе. Нас возили к ней в дом.

— Он у нее очень большой и роскошный! — восторженно сказал Стефан. — Много слуг, красивые мозаики и вазы.

— Твоя знаменитая коллекция, Марцелла? — усмехнулась Лаура. — Ты и теперь будешь утверждать, что мы это подстроили? Может, пригласить в свидетели твоих слуг?

Марцелла не отозвалась. Она смотрела в пол. Руки, которые сенатор держала перед собой, тряслись.

— Вопросы к свидетелям есть?

Ответом было молчание.

— Вы свободны, граждане!

Мужчины поклонились и вышли.

— Ты — тоже! — Лаура указала на Касинию.

Стража вывела хромающую треспарту.

— Возвращаю тебе слово, принцепс!

Я встала.

— Властью, дарованной мне сенатом и народом, я, Флавия Авл, принцепс и цензор, обязанная следить за нравами, за преступления против законов Ромы исключаю Марцеллу Канис, Манию Ульпию, Валерию Дециус, Клавдию Порцию из списка сенаторов на вечные времена. Стража! Вывести заговорщиц! Им тут не место!

Подбежавшие преторианки, бесцеремонно пихая бывших сенаторов, вытолкали их из курии. Я кивнула Лауре.

— Призываю сенат наказать виновных! — объявила она.

— Почему нет Октавии? — заметила Северина, все это время тихо сидевшая в кресле. — Нельзя выносить приговор в ее отсутствие. Все-таки верховный понтифик.

— Октавия сбежала, — вздохнула Лаура. — Когда за ней пришли, в храме ее не оказалось. Успели предупредить. Полагаю, она спряталась в городе "фармацевта". Придется судить заочно.

— Своим побегом она подтвердила обвинение, — кивнула трибун. — Не возражаю. Что предлагаешь?

— Объявить Октавию вне закона.

— Справедливо! — согласилась трибун.

— Голосуем! — объявила я.

Руки сенаторов поползли вверх. Я следила, прищурившись. Как и предполагала, никто не уклонился.

— Принято!

— Теперь бывшие сенаторы, — сказала Лаура.

— Предлагаешь крест? — насторожилась Северина.

— Нет, трибун! Если нола умышленно, угрозами или подкупом склоняет к сожительству мужчину из храма, — процитировала закон Лаура, — ее казнят. Здесь этого не было. Бывших сенаторов совратила Октавия. Она предлагала мужчин в обмен на поддержку. Думаю, изгнания достаточно.

— Они богаты, — покачала головой Северина, — и не пожалеют золота, чтобы вернуть положение. У каждой — десятки клиентов. Станут мутить нол, а Роме не нужен бунт. Я вообще не понимаю, почему вы медлили. Каждая из изгнанных — развратная тварь, кичившаяся своим богатством и выставлявшая его напоказ. Они предавались удовольствиям, не думая о народе... ("Олигархи!" — вспомнилось мне слово Игрра). Я говорила об этом сенату, но меня не слышали. Настаиваю на конфискации имущества.

— Согласна! — сказала Лаура.

— Кто "за"?

Руки в этот раз подняли неохотно, но, все же, проголосовали.

— Необходимо назначить понтифика, — сказала Лаура, когда решение утвердили. — Предлагаю Северину.

— Почему я? — удивилась трибун.

— Касиния нам многое рассказала. В храме деялось непотребное. Октавия пользовалась его казной, как своей. Многое расхищено. А что вытворяли жрицы! Они совокуплялись с мужчинами, устраивали с ними оргии... (Северина сморщилась). Для того чтобы навести порядок, требуется женщина безукоризненно честная. Кто, если не ты?

— Тысячу лет понтифика избирали из рода жриц, — заметила трибун.

— Они вышли из доверия! — вмешалась я. — Их представитель затеяла заговор с целью убить принцепса. В прежние времена за это казнили весь род. Я не настолько кровожадна, но никто из жриц более не станет верховным понтификом!

Северина подумала и кивнула.

— Голосуем!..

— На сегодня — все! — объявила Лаура, когда руки опустились.

— Нет!

Наставница глянула на меня с изумлением. Я встала.

— Хотя виновные изобличены, Октавия скрылась. Она увела с собой стражу, довольно многочисленную и хорошо вооруженную. Рома в опасности. В такое время нужно действовать без промедления. Я настаиваю на полномочиях диктатора.

— Надолго? — насторожилась Северина.

— На установленный законом срок — полгода.

Северина задумалась и кивнула:

— Не возражаю!

— Голосуем!..

Из курии я выходила, едва не танцуя. Получилось! Теперь никто не помешает мне послать войско на выручку Игрру. Не нужно испрашивать разрешения у сената, уговаривать наставницу. Мы снова увидимся...

— Могла бы сказать! — упрекнула догнавшая меня Лаура. — Зачем ты это затеяла? Теперь любую ошибку припишут нам.

Я только плечами пожала: подумаешь!..

Поселок FAGG, 100 миль севернее Ромы. Пакс

— Я вне закона! — закричала Октавия с порога. — Из Ромы прискакала жрица: на улицах возглашают указ. Теперь любой может меня убить и получить за это награду от сената.

— Садись! — предложил Говард.

Октавия сверкнула глазами, но подчинилась, выбрав кресло напротив фармацевта.

— Это ты виноват! — продолжила, расправив складки палы. — Зачем я тебя послушала? Не стоила затевать...

— Я советовал убить принцепса и захватить власть, — согласился Говард. — Но разве моя вина, что ты не сумела?

Октавия раздула ноздри, но промолчала.

— Зачем было подсылать убийцу, да еще свою помощницу? — продолжил Говард.

— Она бывший ликтор и могла пройти в Палатин! — огрызнулась Октавия. — Отменно владеет оружием.

— А что, обязательно девчонку резать? Разве не существует других способов? Нельзя, к примеру, подкупить повара, чтобы подсыпал в пищу яд? Или подстрелить Флавию на пути к сенату? Есть десятки возможностей избавиться от правителя, но ты почему-то выбрала самый рисковый. Тридцать лет назад ты действовала умнее.

— Тогда ты подсказал, как делать, — вздохнула Октавия.

— Что мешало спросить сейчас? Я надеялся, ты знаешь, и не стал лезть с советами. И вот теперь ты меня упрекаешь.

Октавия вздохнула.

— Из Ромы пришлют за мной. Потребуют выдачи.

— Я не подчиняюсь Роме, а мои люди справятся с любым войском, — пожал плечами Говард. — Здесь ты в безопасности.

— Дай мне своих охранников! Я заплачу! С твоим оружием и моими стражами мы захватим Рому. Я разберусь с этой маленькой сучкой!

Октавия сжала кулаки.

— Затеять войну? Я фармацевт, а не генерал. Но даже я понимаю: не получится. Здесь мы отобьемся, но взять Рому... Там стены, внутри — улицы, ограды, за которыми легко спрятать стрелков. Моих охранников перебьют. Их всего-то пару десятков.

— Привези еще!

— Существование Пакса — тайна. Чем меньше людей ее знает, тем проще секрет сохранить. Нет, понтифик!

— Я больше не жрица! — возразила Октавия. — Они назначили Северину. Старую зануду, помешанную на нравственности.

— С ней можно договориться?

— Нет! — зло фыркнула Октавия. — Она не станет возить тебе девочек. Даже не рассчитывай!

— Я оставлю Пакс без мужчин.

— Заявят, что и не нужно. Достаточно тех, что есть.

— Трудно устроить второй мор?

— Его свяжут с тобой. Скрыть не удастся. Вас вышвырнут из Пакса!

Говард задумался.

— Я подумаю над твоим предложением, — сказал примирительно. — Думаю, его надо принять. Отдыхай!

Торжествующая улыбка растянула губы Октавии. Она встала и вышла. Говард, оставшись один, некоторое время сидел в кресле, затем поднялся и взял со стола карманную рацию.

— Зайди! — бросил, нажав кнопку.

Спустя минуту в дверь постучали, и в кабинете возник начальник охраны — высокий мужчина лет сорока с заметной сединой на висках.

— Слушаю, босс! — сказал, склонив голову.

— Октавию с дочерью разместили отдельно?

— Да, босс!

— Ужинают у себя?

— А также обедают и завтракают. Стараются не выходить лишний раз.

— Вот и хорошо. Сегодня к ужину подай им вино с цианидом. Возьмешь у Марты.

Начальник охраны поднял бровь.

— Отработанный материал, — сказал Говард. — Связывают руки. В Роме объявили награду за их головы. Нам это ничем не грозит. Все подумают, что они отравились сами.

— Сделаю, босс! — сказал начальник.

— Устроим им пышные похороны. После чего храмовая стража уйдет в Рому. Нам она не нужна, да и кормить нечем. Новому понтифику возвращение охраны понравится.

— Нужно ли отправлять всех, босс? Парни обидятся: они привыкли к девочкам. Им нужны девочки. Те, у которых берут кровь, слишком тощи. Кому-то нужно патрулировать окрестности. Храмовая стража использует лошадей, а мои парни плохо ездят верхом. Их этому не учили.

— Оставь с полсотни! — пожал плечами Говард. — Достаточно?

— Более чем! — кивнул начальник.

— Можете отобрать по своему вкусу. Свободен!

Начальник боднул головой и вышел. Говард, оставшись в одиночестве, достал из шкафа бутылку, плеснул в бокал янтарную жидкость и жадно глотнул. После чего раскурил сигару и подошел к окну. Отсюда хорошо были видны палатки, разбитые за стенами. Возле них копошились люди, в отдалении паслись кони.

"Завтра этот табор уйдет, — подумал Говард. — И я передам с ним письма к принцепсу и верховному понтифику. Сообщу о самоубийстве Октавии, выражу сочувствие в связи с попыткой переворота и приглашу Северину в гости. Не думаю, что не удастся склонить ее к сотрудничеству. Если она так нравственна, как говорит Октавия, то наверняка помешана на благе отечества. Что ж... Паксу нужны мужчины, мне — маленькие димидии. Лекарство нужно производить. Заказы растут, в Цюрихе требуют нарастить объемы. Это даже к лучшему, что Октавии не станет: вместе с ней умрет и наша тайна. Плохо, когда меняешь давнего партнера, но бизнес есть бизнес".

Говард хлебнул из бокала и затянулся.

"Интересно, Мада получила этого русского? Он отправился к сармам за своей женщиной? Следовало спросить Октавию".

Поразмышляв, Говард решил, что дело того не стоит. Слишком мелкая фигура, чтоб беспокоиться.

3.

Санейя, проводник. Испуганная

Сотня из Балгаса догнала нас через пять дней. Видимо, устав ждать, сотница пустила дозоры, и те наткнулись на наши следы. Сармам не много нужно, чтобы их прочесть. Сотница поняла, что пришлого перехватили, и скомандовала погоню.

К тому времени мы освоились с провожатыми. К моему удивлению, сармы вели себя прилично. К Игрру не приставали, меня не задирали, по вьюкам не шарили. Это все благодаря Игрру. С сармами он с самого начала повел себя дружески: расспрашивал их об обычаях Степи (заодно и совершенствуясь в языке), шутил, на стоянках учил Амагу бороться. Ей это нравилось. Юные сармы смотрели на поединки восторженно, и сами пробовали выходить против Игрра. Он их легко разбрасывал, от этого почтение к пришлому только росло. Сармы уважают силу. С едой тоже наладилось. Амага догадалась или Игрр подсказал, но каждый день нам приносили что-то из дичи. Зимой ее мало, но сармы умеют охотиться. Если не коза, то дикая курица или заяц, в худшем случае — степная крыса. Игрр называет ее "сурок". Сурки, кстати, жирные, и мясо у них нежное. Игрр разделывал дичь, складывал куски мяса с кружками порезанного лука в бурдюк и заливал водой с уксусом. К вечеру мясо мариновалось, Игрр посыпал его солью и порошком пряных трав, после чего жарил на вертеле. Он у нас имеется, как и сковорода с треногой, чтобы подвешивать котелок. Мясо с луком выходило сочным и необыкновенно вкусным. Игрр называет "шашлык". К шашлыку полагались лепешки, Игрр их печет замечательно. Я объедалась, что говорить про Амагу! Они в своих стойбищах кроме вареной баранины ничего не видали. Кашу мы варили со свежим мясом, которое Игрр предварительно обжаривал на сковороде. Получалось необыкновенно вкусно. Ну, у Игрра всегда так.

Еще Игрр приучил Амагу мыться. Во второй вечер отвел к ручью и показал, как нужно. Амага пыталась отговориться, тогда Игрр взял ее за шею и правой рукой умыл сам — решительно и жестко. Удивительно, но сарме это понравилось. Теперь на каждой стоянке она бежит за пришлым и подставляет физиономию. Ей, как я думаю, нравятся прикосновения пришлого, она воспринимает умывание, как ласку. Если бы не я, Амага и в постель к Игрру полезла бы. Только уж нет! Место занято.

Стоял полдень, когда за нашими спинами раздался вой, и, оглянувшись, мы увидели развернувшуюся в атаку сотню. Развевавшиеся на копьях лисьи хвосты говорили о принадлежности сотни Балгасу. Воины Амаги стали натягивать тетивы на луки. Руки у них тряслись. Не удивительно. Воинов у Амаги меньше, и вооружены они плохо — даже ножей нет. В обиходе пользуются острыми кремневыми пластинками, но ими не навоюешь. Сотня из Балгаса расшвыряет орду, как котят. Засыплет стрелами, ударит в копья, после чего затопчет и вырежет. Приходилось видеть — я с пяти лет в Степи.

Амага поскакала вдоль строя, крича и размахивая копьем — приободряла своих. И тут Игрр меня поразил. Вместо того чтобы отъехать в сторонку, затаиться (нам-то нападение ничем не грозило), крикнул Амаге:

— Не нужно драться! Я договорюсь с ними!

После чего решительно направил кобылку навстречу сотне. Амага от удивления натянула поводья. Поколебавшись, я присоединилась к Игрру. Он неплохо говорит на языке сарм, но переводчик не помешает. К тому же предводитель сотни меня наверняка знает — я часто бываю в Балгасе. Мы не сделали и десятка скачков, как нас догнала Амага.

— Я с вами!

Игрр покосился, но ничего не сказал. Лишь жестом указал место по левую руку от себя. Я покачала головой. Нас с Игрром точно не тронут, а вот Амагу точно прирежут — за обиду и наглость. Ну, это ее дело, плакать не стану.

Разглядев нас, сотня прекратила вопить и вскинула копья кверху. Вперед вырвалась всадница. Она неслась навстречу, сотня рысила за ней, сохраняя, однако, боевой строй. Нападать сармы из Балгаса не передумали. Поговорят, оставят нас за спинами — и ударят.

Подскакавшую сотницу я узнала. Косой шрам, пересекающий лицо, вытекший левый глаз, затянутый веком. На крепком теле — чешуйчатый доспех, закрывающий торс от шеи до середины бедер, остроконечный шлем с конским хвостом на шпиле. Дандаки, командир личной охраны Мады — верховной жрицы Великой матери. Дандаки мало того, что треспарта, так еще лучший воин Степи. Кого отправили нас встречать! Видимо пришлый Маде очень нужен.

Дандаки остановила коня головой к голове с нашими и довольно ухмыльнулась, разглядев пришлого. А вот на Амагу глянула так, что стало ясно: жить сарме осталось всего ничего.

— Хош арчи! — поприветствовал Игрр сотницу. — Ан тусим те, кирдайя.

Он неожиданности Дандаки выпустила поводья.

— Ты говоришь по-нашему, муш?

— Пока только учусь, — ответил Игрр. — У нее! — он указал на меня.

Сотница перевела взгляд в мою сторону и кивнула — узнала. Затем посмотрела на Амагу и раздула ноздри.

— Она захватила вас в плен?!

— Нет, почтенная! — покачал головой Игрр и перешел на латынь. — Мы заблудились в Степи и столкнулись с ордой Амаги. Эти милые женщины оказались настолько любезны, что согласились проводить нас в Балгас — за небольшую плату. Проще говоря, я нанял их.

Я вспотела, подбирая слова, соответствующие латинским "милые" и "любезно". Но повезло, вспомнила.

— На ней доспех рома! И шлем! — Дандаки обличающе ткнула пальцем в Амагу. — Откуда они у оборванки?

— Я подарил, — сказал Игрр. — У сарм, насколько знаю, есть обычай дарить хорошему воину понравившуюся ему вещь.

— Не лги! Она их просто отобрала. Зачем ты защищаешь эту крысу, муш?

— Она и ее воины — моя охрана.

— Они?!

Дандаки захохотала, показав крупные желтые зубы. Сармы за ее спиной оскалились.

— Эти дети не справятся даже с овцами, — продолжила сотница, вытерев выступившие слезы. — Как только я зарежу их предводительницу, они мигом разбегутся.

Амага зашипела и схватилась за нож. И тут Игрр меня изумил.

— Я не позволю!

Он произнес это на языке сарм. В животе у меня похолодело. Он что, больной? Понимает, с кем спорит? Что ему до вонючки Амаги?

Дандаки изумилась не меньше меня. Потеряв от неожиданности дар речи, она уставилась на Игрра единственным глазом. А пришлый, подтверждая свои намерения, положил руку на рукоять меча.

— Хо! — воскликнула сотница, придя в себя. — Он грозит мне!

Она обернулась к сотне, и подступившие к нам сармы осклабились.

— У него есть меч! — продолжила Дандаки. — Настоящий. Ты умеешь им пользоваться, муш? Знаешь, за какой конец брать? Это ведь не женская грудь. Гляди, порежешься!

Сармы захохотали. И тут Игрр неуловимым движением выхватил клинок из ножен. В следующий миг меч, взмыв над головой пришлого, образовал над ней сверкающий круг. Игрр вращал кистью легко, казалось, не касаясь рукояти. Круг сместился влево, затем — вправо и за спину, при этом лицо Игрра выглядело спокойным, будто это не он крутил в воздухе меч, а тот вращался сам по себе. Сармы от удивления открыли рты. Еще бы! Я сама, когда впервые увидела — Игрр разминался на стоянке — то невольно вскрикнула. Ничего подобного прежде не наблюдала. Думаю, что и сотня Дандаки — тоже.

Сверкающий круг внезапно исчез. Меч молнией сверкнул перед глазами и с мягким стуком скользнул в ножны. Игрр сложил руки на груди и с улыбкой глянул на сотницу. Та нахмурилась.

— Я знаю этот меч, — сказала сердито. — У него приметная рукоять. Он принадлежал Тарготао. Ее орду вырезали весной. Откуда у тебя этот клинок? Купил?

— Взял с убитой мной сармы.

— Тарготао? — подняла бровь сотница. — Убитой тобой? Не верю! Пусть даже ты смог одолеть ее, но рядом с ней была ее тень — Шпако. Она бы защитила предводительницу. Со Шпако в Степи никто не мог справится.

— Шпако — это такая высокая и толстая? — спросил Игрр. — С плечами — во! — показал он руками.

Дандаки кивнула.

— Я зарезал ее первой. Ножом — сюда! — Игрр ткнул себя пальцем в шею. — А уж потом Тарготао. Та хотела меня изнасиловать. Я ударил ее коленом в подбородок, после чего убил Шпако. Та в этот момент прижимала меня к земле. Я скинул с себя ее труп, после чего прикончил Тарготао — перерезал ей жилу на шее. Если тебя, почтенная, это утешит, они умерли быстро. Не мучились.

Пришлый произнес это так холодно, что все мигом поняли: правда! По лицам сарм я поняла, что они впечатлены. Да и я сама... Игрр убил Шпако! Я знала эту могучую сарму. Ее в Степи боялись.

— Теперь понимаю, почему Мада захотела тебя, — вымолвила Дандаки. — Ладно. Я не стану убивать твою самку. Ты спал с ней?

Игрр покачал головой.

— Тогда почему защищаешь?

— Она красивая!

При этих словах я едва не выпала из седла. Амага красивая? Да на нее лишний раз глянуть страшно!

Единственный глаз сотницы едва не вылез из орбиты. Зато Амага приосанилась, задрав подбородок.

— У тебя странный вкус, пришлый! — покачала головой сотница. — Или же ты шутишь. Мне говорили, что ваш мир другой. Мужчин так много, что они дерутся за женщин, совсем как мы за мушей. Ваши мужчины, когда у них нет женщин, даже спят с себе подобными. Я, признаться, не верю в это, но твои слова заставляют задуматься. Ладно, закончим. Она, — Дандаки указала на Амагу. — Сейчас заберет своих оборванцев и ускачет. И пусть радуются, что живы!

— Они останутся, — возразил Игрр.

Ноздри сотницы затрепетали.

— Я нанял их до Балгаса, — невозмутимо продолжил Игрр. — Договор будет соблюдаться.

Он снова положил ладонь на рукоять меча.

— Ты не сумеешь воспользоваться оружием, пришлый! — хмыкнула сотница. — Я велю бросить арканы, и мы свяжем тебя. Так и отвезем в Балгас!

— Тогда я скажу Маде, что ты потеряла нас в Степи. Мне пришлось искать защиты у диких сарм. А ты прогнала их, чтобы скрыть оплошность. Думаю, Великой матери это понравится.

Дандаки засопела, как загнанная лошадь.

— Я вообще не понимаю, о чем спор? — улыбнулся Игрр. — Тебе приказали доставить меня в Балгас, мы направляемся туда. А сотня нас или две, какая разница? В Балгасе я рассчитаюсь с Амагой, и она уедет. К Маде отведешь меня ты. По рукам?

Он протянул Дандаки открытую ладонь. Та поколебалась и хлопнула по ней.

— И не обижай моих девочек! — попросил Игрр. — Они славные. Вы ведь тоже когда-то были детьми?

Клянусь, никогда прежде я не видела у сарм таких изумленных лиц!

Игорь, спасатель. Невольный

По уму мне не следовало угрожать Дандаки, да еще перед ее воинами. Такие, как она, не спускают обиды. Однако выбора не оставалось. Согласись я прогнать Амагу, дамочка ощутила бы власть, и я оказался бы при ней, как обезьянка на веревочке. Еще и в постель бы потащила. Ну, уж! К тому же Амага и ее котята требовались — появились на этот счет планы. Пусть воины из них, как из меня балерина, но в определенных ситуациях это не важно. Главное — преданность. После стычки с Дандаки она появилась. Девочки избежали позора, а то и — смерти, им обещали немалые по местным меркам деньги, чего еще нужно для счастья? По взглядам, которыми меня одаряли, я понял: прикажи я носить себя на руках — согласятся. В очередь встанут.

Дандаки, к моему удивлению, оказалась треспартой, да и в сотне мелькали человеческие лица. Я поинтересовался, и Сани просветила: димидии и треспарты в Балгасе есть, только их мало. Мужчины из людей кончились. Похищенные некогда умерли, а новых взять негде. FAGG сармам мужчин не возит. Поэтому метиски с людской кровью в Степи очень ценятся. Их берут в жрицы Великой матери, а на роли воинов они встречаются только в личной охране Мады. М-да... Кажется, планы верховной жрицы насчет меня обретают очертания...

Спор с Дандаки имел непредвиденные последствия. Отозвав Сани, сотница расспросила ее о путешествии, после чего скомандовала большую охоту. Ясен пень, показать, кто центровой. Амага и детки сурков с зайцами пришлому носили, а мы сразу — быка! Ощутите разницу! Это сообщила мне Сани. Я только плечами пожал: хочется одноглазой сходить с ума — ее проблемы. Наше дело телячье: сел и ешь.

Отряд свернул с тропы и поскакал к реке. Там, по словам Сани, есть водопой и растут кусты — зеленые, несмотря на зиму. Быки любят их общипывать, да и вода рядом. Разведка унеслась вперед, мы рысили следом. Я в центре, рядом — Сани и Амага, вокруг пацанки, а сотня Дандаки — во внешнем кольце. Пыль стояла такая, что я едва различал скачущих рядом сарм. Платок, закрывавший лицо, помогал плохо: пыль настойчиво лезла нос, заставляя чихать. Я пытался было пробиться к свежему воздуху, но меня завернули. Вот, блин!

К счастью, вернулась разведка. Сармы оживились, и я понял, что быков обнаружили. Мы вышли на берег и остановились. Пыль рассеялась, и совсем рядом я увидел стадо. Это было нечто! Огромные быки, размером с микроавтобус, на мощных ногах и с рогами, толщиною с мою руку. Коровы поменьше, но все равно как две наших. Сани пояснили, что этих зверей зовут "туры". Они в степи никого не боятся, кроме сарм, да и то потому, что те на них охотятся.

Туры заметили нас и сбились в кучу. Быки заревели, выставили рога и стали рыть землю копытами. Комья полетели во все стороны. Мама дорогая! Как Дандаки планирует с ними справиться? Да они размечут сарм, как стаю бабочек!

Сотня разделилась. С десяток сарм осталась с нами, остальные с воплями окружили стадо. После чего, выставив копья, устремились на него со всех сторон. Быки, пыхтя, ринулись навстречу. Сармы не стали ждать стычки и брызнули стороны. Туры, пробежав с десяток шагов, остановились. В этот момент сармы развернулись и напали снова. Быки дернулись вперед и опять встали. Сцена повторилась вновь и вновь. Сармы наскакивали и отлетали, не давая быкам вернуться к коровам. Стадо стало растягиваться. Воспользовавшись этим, сармы отогнали в сторону молодого бычка. Перед остальными разомкнулись, освобождая проход. Туры поревели, покопытили землю — только комья назад летели — и, окружив коров, погнали их в степь — смирились с потерей. Лучше пожертвовать одним, чем сгинуть всем. Естественный отбор во всей его красе.

Молодого тура отогнали к берегу, плавно сбегавшему к реке. Песок здесь был истоптан — водопой. На нем, как я догадался, и предполагалось прикончить тура. Тот, однако, не смирился с участью. Побежал к воде и забрел в нее по колено. После чего развернулся к преследователям и выставил рога. Его красные глаза смотрели злобно, изо рта тянулась слюна. Тур готовился дорого отдать жизнь. Ростом "бычок" казался повыше меня и весил, наверное, с полтонны. Такой подцепит коня рогами и забросит далеко-далеко. Вместе с всадником...

Сармы стали совещаться. Я воспользовался оказией и подъехал ближе. На меня не обратили внимания — не до того.

— Почему медлят? — спросил я Сани. — У них же луки.

— Станут стрелять, тур бросится в реку. Тогда его не достать. Сармы не умеют плавать.

— И вода холодная, — философски заметил я. Знать бы тогда, что очень скоро прочувствую это собственной шкурой!

Завершив совет, сармы расступились, предоставляя туру проход к спасению. Одновременно с десяток всадниц погнали своих коней в воду и стали заходить бычку в тыл. Тур покосился, но остался на месте. Вода достигла брюха коней, поднялась выше, и сармы задрали ноги, чтобы их не замочить. Завершив маневр, они натянули луки и выпустили рой стрел быку в задницу.

Стрелять из таких поз неудобно, поэтому часть стрел плюхнулась в воду, другие ударили не сильно. Тур мыкнул, но не двинулся. Сармы выстрелили снова — и с тем же результатом. Бык мычал, мотал головой, но, чувствуя подлость, на берег не выходил. Тогда одна из всадниц, сунув лук в сагайдак, отстегнула копье и погнала коня к туру. Приблизившись, кольнула его пониже хвоста.

Тур словно ждал. С грацией, невообразимой для его комплекции, он развернулся и боднул рогами. Дико закричала раненая лошадь. Всадница ласточкой взлетела вверх и плюхнулась в воду. Течение быстро понесло ее в сторону. Махая руками, всадница раз-другой показалась на поверхности, после чего исчезла.

Сармы на берегу завопили и рванулись к реке. Раскручиваясь в воздухе, мелькнули арканы. Они с плеском падали в воду, но попусту — слишком поздно.

Мои рефлексы опередили сознание. Сорвав плащ и шапку, я погнал коня к реке. Сапоги и пояс с мечом стащил на ходу. "Хорошо, что подарил доспех Амаге!" — мелькнула мысль, и в следующий миг кобылка, подняв тучу брызг, врезалась в воду. Я вскочил на седло и, определив направление, нырнул. "И вот нафига мне это надо!" — успел я подумать, как тело обожгло холодом. Мысли исчезли.

У водопоя, как я и думал, было не глубоко. Ровное, песчаное дно, плавно уходящее в глубину. Прозрачная вода позволяла смотреть вдаль, чему стоило радоваться, если бы не холод. Одежда защитила меня от температурного шока, но, быстро промокнув, сковало тело ледяным панцирем. Яростно двигая руками и ногами, я плыл в метре над дном, вертя головой. Тело утопшей я заметил скоро, но тут кончился воздух, и я устремился на поверхность. Выскочив, жадно глотнул. Рядом упал аркан.

— Убью, нахрен! — завопил я и, показав кулак, нырнул.

Сарма лежала на дне лицом книзу, раскинув в стороны руки. Я опустился на ноги, схватил ее за руку и потащил к берегу. Как? Пешком, ступая по дну. Так быстрее, и меньше вероятности, что тебя подцепят арканом. Зачем тогда, спрашивается, в воду лез? Воздуху до мелководья мне не хватило, пришлось, бросив утопленницу, выскочить на поверхность еще раз. Сармы смотрели туда, где я показался раньше, поэтому мое появление прозевали. Арканы метнуть они не успели. Я опустился на дно, схватил утопленницу и потащил дальше. Когда мы, наконец, показались из воды, к нам ринулась туча конных сарм. Я заорал, отгоняя их, и сам вынес девчонку на берег. Причитаний мне тут не хватало! Утонувшая в состоянии клинической смерти, тут каждый миг дорог.

Удивительно, но меня послушались. Я слышал, как что-то кричала Сани, затем заорала Дандаки, мне более не мешали. Ощутив под ногами сухой берег, я положил утопленницу, разжал ей челюсти и двумя пальцами вычистил изо рта набившийся в него песок. После чего взгромоздил сарму на подставленное колено — лицом вниз. Сильно надавил с боков, выжимая из легких воду. Изо рта утопленницы потекла тоненькая струйка. Еще раз, еще! Все, хватит! Воды выбежало со стакан, больше при утоплении не бывает. Я бросил сарму на спину, повернул ей голову набок, и скрестил свои ладони на ее грудине. Раз, два, три, четыре, пять! Теперь — воздуху в рот. Раз, два, три, четыре, пять! Вдуть...

На десятом цикле тело сармы выгнулось, и она закашлялась. Я подхватил ее с песка и поставил на четвереньки. Ее вырвало, и она зашлась в раздирающем кашле. Все! Дальше без меня.

С трудом разогнув застывшие суставы, я встал. Нас окружала толпа. Прямо передо мной стояла Дандаки, вперив единственный глаз.

— Разденьте ее и разотрите! — просипел я, указав на утопленницу. — Согрейте воду и напоите кипятком. Меня тоже.

Сотница рявкнула, нас окружили. С меня стащили одежду и стали растирать бараньим мехом. Телу стала возвращаться чувствительность, я ощутил, как меня бьет озноб. Вынырнувшая как из-под земли Сани протянула мне сухие штаны и тунику — вытащила из вьюков, умница! Я торопливо оделся. Сани подала мне сапоги, а после того, как я обулся — шапку, пояс и плащ. Самой последней в ее руках оказалась фляга.

— Молодец! — похвалил я и приложился к горлышку. Вино скользнуло в желудок, поселив в нем приятную теплоту. Фу-у-у!

Спустя короткое время я лежал у костра, всем телом впитывая благодатное тепло. В руке моей покоилась чаша с вином, разбавленным горячей водой, а в котелке над огнем аппетитно булькало варево. Сармы под шумок все же закололи бычка, и нам достался кусок вырезки. Горячий бульон — это сейчас в самый раз. Амага с детьми ускакали охотиться, пообещав утереть одноглазой нос. Дескать, посмотрим, чьи бычки толще! У костра находились лишь мы с Сани. Кварта хлопотала у костра, снимая с варева пену.

— Сядь, — сказал я. — Не убежит.

Она послушно примостилась рядом.

— Что ты кричала на берегу?

— Мой господин великий шаман и умеет воскрешать мертвых.

Я едва удержал чашу в руке.

— С чего ты взяла, что могу? — спросил, откашлявшись.

— Стал бы мой господин тащить из реки труп, если бы не собирался его воскрешать! — пожала она плечами. — Зачем ему дохлятина? Разве я сказала неправду? Все видели, как ты вдохнул в нее жизнь.

Я почесал в затылке. И вот что теперь: ругать ее или хвалить? Если бы не вернул к жизни сарму, опозорился бы навсегда. Пал статусом ниже копыта. Но мне удалось, и я в авторитете. Сани — умница! Я поманил ее пальцем. Она склонилась, и я чмокнул ее в щечку. Кварта зарделась.

— Господин! — сказала, потупясь. — Я не заслужила такой ласки.

— Это мне решать! — хмыкнул я.

— Хочу предупредить: сарму, которую ты оживил, зовут Бимжи, что означает "воробышек".

— И что?

— Она дочь Дандаки, единственная.

Я покачал головой. Надо же, как срослось! Выходит, не зря купался.

— Дандаки очень любит ее, поэтому держит при себе. Сегодня Бимжи едва не погибла.

Лучше надо детей воспитывать! Зачем было лезть с копьем к быку?

— По обычаю сарм, если шаман возвращает кому-то жизнь, то спасенная принадлежит ему. Теперь Дандаки обязана отдать Бимжи тебе.

Всю жизнь мечтал!

— Отказаться нельзя! — заторопилась Сани, разглядев выражение моего лица. — Оскорбишь.

— Зачем мне сарма?

— Ну... — Сани потупилась и стала возить пальчиком по траве. — Бимжи — треспарта и очень красивая.

Хм! Не заметил.

— Ты можешь взять ее к себе в постель, и она будет ласкать тебя всю ночь.

— Поэтому Дандаки с радостью ее отдаст? И даже будет настаивать?

Сани кивнула. Нет, добро наказуемо! Мало того, что спас сотнице дочь, так еще и спать с ней? Фиг вам! Я скрутил кукиш и ткнул им в сторону сарм. Сани засмеялась. Она знала, что означает это жест.

— Господин!

Она склонилась и неумело ткнулась губами мне в щеку. После чего вскочила и захлопотала над костром, приняв самый озабоченный вид. Гм... Кажется, меня неправильно истолковали.

...Дандаки явилась, когда мы хлебали варево — ложками, из одного котелка. Сотницу сопровождала спасенная мной Бимжи, еще одна сарма тащила миску с дымящим мясом. По знаку Дандаки миску поставили перед нами, после чего сарма исчезла. Мать с дочкой сели напротив и поджали под себя ноги. Сотница сделала приглашающий жест:

— Угощайся!

На подносе исходило паром вареное бычье сердце, из чего я сделал вывод, что нам принесли самое лакомое. Уговаривать себя я не позволил. Разрезав сердце ножом, подцепил половинку и протянул Сани. Вторую взял себе. Сотница поморщилась, но промолчала. Мы с квартой жевали мясо, запивая его вином. Дандаки и ее дочь молча смотрели. Жуя, я разглядывал Бимжи. Сани не соврала — и в самом деле хорошенькая. На вид лет семнадцать. Глаза узковаты, но остальные черты лица вполне европейские. Вид диковатый, на меня поглядывает с испугом. Ну, да, великий шаман...

Я сделал вид, что поглощен едой. Однако мой интерес к девушке не остался без внимания.

— Нравится дочь? — спросила Дандаки, как только я вытер губы.

Я кивнул — чего скрывать?

— Она твоя. Бимжи молода, здорова и согреет тебя ночью.

— Обойдусь.

Сотница вспыхнула.

— Моя дочь хуже твоей самки?

Она разгневанно глянула на кварту.

— Сани не греет меня ночами.

— Мне сказали, что вы спите вместе! — удивилась Дандаки.

— В одной палатке, но под разными одеялами.

— Не понимаю, — растерянно произнесла сарма. — Ты же муш! Вам нужны женщины!

— Если мы их хотим.

— А ты не хочешь?

Я почесал в затылке. Как ей объяснить?

— Зачем я здесь, Дандаки?

Она удивленно подняла бровь.

— Как ты верно заметила, я мужчина. В Роме нас мало. Поэтому мужчин ценят и лелеют. И вот вместо того, чтобы лежать в мягкой постели, пить вино и наслаждаться ласками женщин, я валяюсь на войлоке у костра. Ночую в палатке, дрожа от холода, отбиваю зад о седло лошади. Зачем, как думаешь?

Дандаки засопела.

— Тебе нужна твоя самка, — сказала тихо.

— Жена, — поправил я. — Если я отправился в этот путь, наверное, есть причины не тащить в постель первую же попавшуюся женщину, пусть даже красивую? Их и в Роме полно. Я прав?

Она кивнула.

— Поэтому не следует обижаться. Я не возьму твою дочь, как не брал других женщины. У меня есть жена, и я ей верен.

— Мне нужно поговорить с тобой! — сказала Дандаки. — Наедине.

Бимжи вскочила и убежала в темноту. Мне показалась, что с облегчением. Сани удалилась нехотя. Сотница проводила ее взглядом.

— Прежде, чем заговоришь, — упредил я ее, — я хочу знать, что с Виталией?

— Она жива, — пожала плечами Дандаки. — Ее сытно кормят. Скрести шкуры — дело тяжелое, работнице нужны силы.

— Вы заставили ее скрести шкуры?! — воскликнул я.

— Это лучше, чем собирать сухой навоз, — заметила сотница. — Там приходиться нагибаться, а беременной это трудно. Скрести можно на четвереньках.

Я с шумом выдохнул воздух. Ну, гады вонючие! Только доберусь!

— Я говорила, что ты странный, — сказала Дандаки. — Так переживать за свою самку! Хотя я видела такую любовь. Его звали Луций. Он попал в плен еще до мора. Жил в храме, спал со жрицами. Мада — его дочь. Когда у нее случились первые Дни, Луций забрал Маду к себе и отказался спать с другими женщинами. Ему угрожали, но он настоял на своем. Семя давал, но спал только с возлюбленной. Она родила ему трех сыновей.

— Мальчиков? — удивился я. — Человеческих?

— Они были без хвостов, — подтвердила сотница. — К сожалению, дети умерли — родились слишком слабыми. Но само их появление восприняли, как знак Богини, и Маду избрали Великой матерью. Люций помогал ей править. Их боялись...

"У сарм верховная жрица правит Степью, — вспомнил я. — Если, конечно, этими дикарями можно управлять..."

— Теперь Мада умирает, — продолжила сотница.

Я насторожился.

— У нее теле возникли бурые и черные пятна, их все больше, и они растут в размерах. Зудят. Мада слабеет и очень похудела. Эту болезнь у нас зовут "шикри". От нее умирают.

"Похоже на меланому", — прикинул я.

— Мада не верит в скорую смерть. Считает, что болезнь из-за того, что у нее нет мужчины — молодого и сильного. Он вольет в нее жизнь. Поэтому и вызвала тебя в Балгас. Ты сможешь ее вылечить?

— У нее вздулись узлы под мышками?

Дандаки кивнула.

— Не смогу.

Дандаки вздохнула, как мне показалось, с облегчением.

— Со смертью Мады, в Степи случится война. Желающих занять место верховной жрицы много. Но обычай требует, чтобы Великая мать несла в своих жилах кровь людей и имела чистое, без изъянов тело. Она должна зачать от человека. Таких сарм почти не осталось. Орды станут выдвигать женщин, рожавших от наших мушей, их хватает, кончится тем, что все передерутся. Будет большая война. Ее можно остановить...

— Позволь, догадаюсь! — перебил я. — Бимжи! Если она забеременеет от меня...

Дандаки кивнула.

— А она не юна для Великой матери?

— Маду избрали в семнадцать, — пожала плечами сотница. — Бимжи как раз столько. К тому же рядом я.

"Ты станешь повелевать Степью из-за спины дочери, — дополнил я мысленно. — Кто бы мог подумать: у кочевников — и такие страсти! Мадридский двор!"

— Ты согласен? — спросила Дандаки.

— Что взамен?

— Я помогу тебе вернуться в Рому — вместе с женой. Мада, как понимаешь, не собирается тебя отпускать.

— Она дала слово.

— Отпустить женщину. Это сделают — рома ей не нужна. А вот тебя задержат. Даже смерть Мады этого не изменит. Человеческий муш — слишком большая ценность. Его дочери могут претендовать на место верховной жрицы. Орды станут спорить за право владеть тобой, начнут войну. Могут и зарезать, чтобы не достался врагу. Убийство муша — великое преступление, за такое ломают хребет, но в войну случается.

"Веселенькая перспектива!" — прикинул я.

— Я родила Бимжи от Луция, — сказала сотница. — Мне посчастливилось получить его семя. Он был немолод, и Бимжи стала последней его дочерью. Она кровная сестра Мады, это всем известно, к тому же не путалась с мужчинами-сармами. Другие успели от них родить, а Бимжи чиста. Ей достаточно забеременеть от человека...

— Поэтому ты привела ее ко мне?

Дандаки кивнула.

— У нее Дни?

Сотница покачала головой.

— Тогда зачем?

— Нужны свидетели, которые подтвердят, что Бимжи спала с тобой.

— Воины твоей сотни? Им не поверят.

— Тогда дождемся родов. Доказательством станет ребенок.

— А тем временем будет война. В ходе ее Бимжи могут убить. Этого, кстати, захотят в первую очередь. Если нет бесспорного претендента, дорога прочим открыта.

— Ты не глуп, пришлый! — вздохнула сотница. — Но я не знаю другого способа.

— Можно поискать.

Дандаки уставилась на меня единственным глазом.

— Представь себе! У Бимжи наступают Дни, ты собираешь почтенных сарм из тех, кто пользуется доверием. На их глазах Бимжи и... — я закашлялся, — мужчина удалятся за дверь или занавес, не знаю, что там у вас найдется, и все слышат характерные звуки. — "Затем гостям вынесут окровавленную простынь", — хотел добавить я, но вовремя спохватился. Девственность, как явление, в Паксе отсутствует — не предусмотрена местной природой эта деталь в телах аборигенок. — После чего гости могут убедиться, что Бимжи получила требуемое. Как скоро у вас наступят признаки беременности? Ну, там, живот?

Сотница хмыкнула.

— Сколько женщин ты брал в Паксе, пришлый?

— Одну.

— Рома расточительны! — покачала головой сарма. — Позволить зря тратить драгоценное семя... Ну, так слушай! Когда сарма готова к беременности, она впадает в безумие, которое рома зовут "Дни". Мы говорим: "Анук". Анук может длиться декаду. Если женщина получае семя и в ней завязывается плод, Анук немедленно прекращается. От женщины начинает исходить особый запах.

— Я не чувствовал его от жены.

— У пришлых плохой нюх! — усмехнулась сотница.

— Достаточный, чтобы ощутить, как вы воняете! — не сдержался я.

— Ты, пока не прыгнул в реку, то пах не цветами! — хмыкнула Дандаки. — В Степи негде помыться. Не беспокойся! В Балгасе есть бани, и тебя туда отведут. Если пожелаешь, то вместе с Бимжи.

— Лучше с женой!

— Как скажешь! — пожала она плечами. — Но Бимжи все равно вымоют и умастят ароматным маслом. Когда Анук прекратится, и от Бимжи запахнет, можешь уезжать, вместе с женой. Я позабочусь, чтоб вам не мешали.

Глаз Дандаки блеснул.

— Этого мало, — сказал я.

— Что хочешь? Золото?

— У меня оно есть. Ты дашь слово, что Степь прекратит набеги на Рому. Ты ведь будешь править.

— Это не просто сделать! — покачала головой Дандаки.

— А кому легко? — развел я руками. — Но я согласен на таких условиях.

— Я подумаю! — сказала сотница и встала. — Но мне нравится твое предложение, муш!

— Меня зовут Игрр, Дандаки!

Она кивнула и удалилась. Вернулась Сани, и мы легли спать. Сон не шел. Я ворочался, одолеваемый мыслями. Во что я ввязываюсь? Зачем? Мне нужно всего лишь спасти Виту. К чему эти интриги? "Виту захватили в плен, — вмешался внутренний голос, — и могут вновь. Кто даст гарантию, что этого не случится? Пока сармы и рома воюют, жизнь "кошки" в опасности. Вита не захочет уйти из алы, ей нравится служба. Ты хочешь остаться вдовцом? Брось сомневаться! Бимжи — красивая девочка, сегодня вы вместе купались, — голос мерзко хихикнул. — Заодно и помылись. Приголубь ее! Тебе понравится!"

"Заткнись! — посоветовал я голосу. — Расскажу все Вите, и она мне запретит. Она ревнивая".

"Это точно! — согласился голос. — Будет и дальше скрести шкуры".

Я плюнул и выругался.

— Что-то случилось, господин? — послышался голос Сани.

— Спи! — откликнулся я. — Привиделось...

Сани вздохнула и придвинулась ближе. От нее приятно пахло травами. "Как ей это удается? — подумал я. — Помыться негде, от сарм несет, да и от меня, как сказали, а Сани будто в ароматической ванне искупалась".

"Вот и проверь! — посоветовал мне голос. — Не видишь, девочка страдает? Доставь ей удовольствие! И себе. Хватит строить из себя недотрогу! Не мальчик. Наслаждайся сам, и дай насладиться другим!"

"Я подумаю над этим!" — пообещал я, и голос угомонился.

4.

Флавия, принцепс. Довольная.

Валерия переступила порогу и выбросила кулак от груди.

— Аве, принцепс! Аве, проконсул!

— Проходи, трибун! — пригласила я.

Твердо ступая по мозаичному полу, Валерия приблизилась к столу и положила на мраморную столешницу кожаный тубус. Я указала на селлу. Трибун опустилась на украшенное резьбой деревянное сиденье.

— Говори! — велела Лаура.

— В Роме спокойно, — доложила Валерия. — Исключение заговорщиц из списков сенаторов и их осуждение не вызвало волнений. Мы выставили стражу у их дворцов, а когда клиенты изгнанных явились, чтобы требовать раздач, сказали, что их больше не будет. Клиенты пробовали возмущаться, но их разогнали древками пилумов. Наблюдавшие за этим нолы, смеялись и рукоплескали — заговорщицы не пользовались популярностью. Я передала охрану дворцов вигилам, и сейчас квесторы ведут там подсчет и опись имущества. Когорта может идти в Степь.

— Рому нельзя оставить без преторианцев! — нахмурилась Лаура.

— Разумеется, проконсул! — кивнула Валерия. — Поэтому пойдет только половина. Центурии уже бросили жребий.

— Так много желающих? — удивилась Лаура.

— В поход захотели все.

— В том числе дочки сенаторов? Не могу поверить!

— Тем не менее, это так. Ты забываешь, проконсул, что Игрр — преторианец. Его жена, Виталия, служила в претории, и ушла из него по ранению. Преторианцы своих не бросают, тебе ли этого не знать?

Я с трудом сдержала улыбку. Валерия — умница, ловко приструнила наставницу! Ведь та сама когда-то командовала преторием... Лаура не любит Игрра и не хочет его спасать, но это решать не ей.

— Есть еще обстоятельство, — продолжила Валерия. — Впервые за тысячу лет в Роме появилась семья, единственная в Паксе. Виталия, как мне доложили, ждет ребенка. Если спасем их, нас встретят цветами. Поэты будут слагать гимны. На выборах магистратов участницы похода получат дополнительные голоса. Знала бы ты, консул, что мне пришлось испытать! Те, кому не повезло со жребием, просили, требовали, угрожали, настаивая взять их в Степь. Центурионы едва не передрались. Паулина до сих пор на меня дуется. Она требовала, чтоб первая центурия шла в любом случае, а в результате остается в Роме.

— Ладно, — вздохнула Лаура. — Доложи свой план.

Валерия извлекла из тубуса и раскатала на столешнице пергамент. Мы втроем склонились над картой.

— Когорта пойдет не через Малакку, а напрямую к Арно, — провела пальцем по пергаменту Валерия. — Так мы выиграем два дня пути. Источники воды в пути есть, продукты и палатки повезем на повозках.

— Почему к реке? — удивилась Лаура.

— Перед тем, как Игрр отправился в Балгас, мы согласовали с ним наши действия. Из Балгаса ему придется бежать: сармы не за тем потребовали его приезда, чтобы беспрепятственно отпустить. А вот Виталия им без нужды — она всего лишь приманка. Мы решили, что Виталия уедет из Балгаса сразу по прибытию Игрра — вместе с проводником. Сам он выберется позже.

— Игрр заблудится в Степи! — не удержалась я. — Или же его перехватят.

— Нет, принцепс! Игрр уйдет по воде — на лодке.

— Так на Арно — пороги! — хмыкнула Лаура. — Целых три.

— Первые два, если плыть от Балгаса, проходимы; их нельзя преодолеть только вверх по течению. Перед третьим Игрр пристанет к берегу. Оттуда до земель Ромы рукой подать, у третьего порога встанет лагерем когорта. Проводник с Виталией отправятся из Балгаса берегом и неизбежно наткнутся на нас. Как только Игрр с Виталией окажутся в лагере, мы снимемся и пойдем обратно.

— Сколько намерены ждать? — спросила Лаура.

— Думаю, декаду. Больше не желательно. Мы пересечем границу и войдем в Степь. Сармы нас обнаружат и бросятся собирать орды. Надо уйти прежде, чем они это сделают. Нас слишком мало — против большого войска не устоим.

— Успеете за декаду? — спросила я.

— По моим расчетам, Игрр сейчас на подходе к Балгасу. Через два-три дня оттуда отправится Виталия. От Балгаса до нашей стоянки декада пути. Когорта появится там раньше Виталии. Если пойдет по плану, мы увидим ее, едва разбив лагерь. Через несколько дней приплывет Игрр. Он обещал, что в Балгасе не задержится. Игрр умен и находчив, думаю, у него получится.

— Он сумеет вести лодку? — спросила я.

— Игрр сам предложил этот план. Сказал, что в своем мире ему приходилось рыбачить. Опыт небольшой, но с лодкой он управится. Арно — спокойная река, бурлит только в порогах. А вот течение у нее быстрое, лодку понесет скоро.

— Ему понадобится приставать к берегу, — заметила я. — Хотя бы на ночлег. Сармы вышлют погоню и переймут.

— Левый берег Арно пустынен, сармы там не живут. Каменистая почва, мало травы... Приставать можно смело. Вниз по течению встречаются острова. Они маленькие, но одному человеку переночевать можно.

— А если погоня пойдет на лодках?

— У Игрра будет запас времени. Он планирует уйти незаметно, и постарается, чтобы не поняли, как. Имея фору, он легко спрячется в какой-нибудь заводи. Берега Арно изрезаны, там много укромных мест. Остается надеяться, что у него получится, — вздохнула Валерия. — Мы принесем жертвы Богине-воительнице.

Я кивнула — обязательно следует.

— Вторая центурия идет в поход?

— Да, принцепс! — кивнула Валерия. — Ей повезло со жребием. Контуберний, в котором служил Игрр, счастлив. Девочки прыгали от восторга. Они любят Игрра

"Еще бы! — подумала я. — Он спас их шкуры. Удайся покушение, их бы казнили".

— Кто поведет центурию? Руфина подала в отставку.

— Есть опцион, — Валерия опустила взгляд.

"Но ты не хочешь предлагать ее в центурионы, — мысленно дополнила я. — Опцион не молода, и не сегодня-завтра сама закончит службу. Что ж... Валерия заслужила награду: одернула Лауру, стремится спасти Игрра".

— Центурии в походе нужен постоянный командир. Что скажешь насчет Пугио?

— Девчонке нет двадцати! — возмутилась Лаура. — Кто станет ее слушать?

— Пугио служит с четырнадцати лет! — горячо вступилась Валерия. — Ее контуберний один из лучших в когорте. Ее уважают.

— И еще она твоя дочь, — усмехнулась наставница.

— Пугио отличилась, спасая принцепса, — вмешалась я. — Если б не она, Игрру пришлось бы плохо — да и мне, пожалуй. Ранив Касинию, Пугио не позволила ей уйти, благодаря чему мы раскрыли заговор и наказали наших врагов. Декан заслужила повышение. Я подпишу указ! Сегодня же!

— Благодарю, принцепс! — Валерия встала и поклонилась. — Я могу идти?

— Да, трибун.

— Вале, принцепс!

Валерия выбросила кулак от груди и торопливо вышла.

— Побежала порадовать дочку! — усмехнулась Лаура. — Ты лихо раздаешь должности, Флавия! В бытность мою трибуном, чтобы стать центурионом, служили десять лет.

— Времена меняются, — заметила я.

— То-то и оно! — вздохнула Лаура.

— Что тебе не нравится? — спросила я. — Заговор подавлен, Октавия с дочерью, как сообщили "фармацевта", покончили с собой. Я не думаю, что пришлые врут — это не в их интересах. Храмовая стража вернулась в Рому и присягнула Северине. В Роме все спокойно.

— Надолго ли?

— Что ты хочешь сказать? — насторожилась я.

— Допустим, это выйдет, — Лаура ткнула пальцем в оставленную трибуном карту. — А что дальше? Надеюсь, ты не станешь уверять, что затеяла поход из-за Виталии?

— Не стану.

— Тогда из-за чего?

— Мне нужен Игрр.

— Зачем?

— Чтобы выйти за него замуж.

— Игрр женат!

— Древний закон Ромы, восстановленный после мора, не запрещает мужчинам иметь нескольких жен — я специально уточнила. Видимо, и тысячу лет назад мужчин не хватало.

— Я тоже смотрела этот закон! — хмыкнула наставница. — Для второго брака требуется согласие первой жены. Виталия его не даст. Забрать у нее Игрра не получится — Рома восстанет.

— Я не собираюсь действовать силой. У меня есть, что предложить Виталии. Она разорена. Дом отнят за долги, денег нет, а ей нужно растить ребенка.

— Игрр может ее содержать.

— Ноле стыдно жить на деньги мужчины. Я сделаю Виталии небывалое предложение. Она станет сенатором и моей родственницей. Наши девочки будут сестрами. Ни одна нола в Роме не откажется от такой чести.

— Для сенатора у Виталии нет имущественного ценза. Ты же сказала: она разорена. Где взять пять тысяч золотых?

— Из имущества заговорщиц. Оно конфисковано и принадлежит Роме. Как принцепс, я могу им распоряжаться.

— Тебя обвинят в злоупотреблении!

— Кто? — усмехнулась я. — Сенаторы? Они боятся слова сказать!

— Забываешь о Северине. Она не только верховный понтифик, но и народный трибун. Ей такое не понравится.

— Я дарю имущество не Игрру, а отважной "кошке" высокого рода. Той, что отличилась весной, отбив пришлых у сарм, а затем благородно пошла в плен ради спасения турмы. Северина проголосует двумя руками! Она терпеть не может изнеженных сенаторов, Виталия — другое дело.

— Ты многому научилась, — покачала головой Лаура.

— У меня был хороший учитель.

— Я бы не сказала.

— Почему? — удивилась я.

— Я учила тебя отделять чувства от долга, но не преуспела. Ты сгораешь от желания получить Игрра, и это туманит твой разум. О том, что случится после замужества, ты не задумывалась?

— А что может произойти?

— Ты подашь Роме пример. Нолы захотят мужей. Где их взять? У нас триста пришлых на миллион нол. Пусть обычные не идут в расчет, но даже димидий и треспарт по последней переписи более ста тысяч. Как поделить между ними эти три сотни? Сегодня мужчины принадлежат всем и доступны каждой — были бы деньги. Мужьями делиться не станут. За мужчин примутся воевать. Нас ждут потрясения, несравнимые с заговором. Ты этого хочешь?

Я задумалась. Наставница, как всегда права, но только отчасти.

— Я поговорю с Игрром, и он что-нибудь придумает.

— А я, значит, более не нужна?

Лаура отвернулась. Я подбежала и заглянула ей в глаза. Они были сухими и злыми. Я попыталась ее обнять, но Лаура отстранилась.

— Игрр принесет нам беду, — сказала зло. — С его появлением в Роме не стало покоя. Забыты обычаи, традиции попраны. Пришлый меняет уклад, который существовал столетиями. Вопреки обычаям, мы принимаем пришлого в когорту претория, где он становится всеобщим любимцем. Женитьба на "кошке" и вовсе превратила Игра в легенду. Преторианки, которые презирали мужчин, теперь готовы лить кровь, чтобы его спасти. Дошло до того, что сама принцепс желает Игрра в мужья, забывая древнее правило, требующее от нее беременеть в храме. Я не удивлюсь, если с появлением Игрра в Палатине меня выставят за дверь. Твоим советником станет мужчина. Ты будешь смотреть ему в рот и делать все, что он пожелает. Добром это не кончится. Наш мир рухнет.

— Или преобразится, — возразила я. — Подумай сама! Тысячу лет назад Рома была могучей и процветающей. Люди брали нол замуж, в семьях рождались девочки и мальчики. Мы вместе трудились и воевали. Это устраивало всех, кроме жриц храма Богини-воительницы. Они теряли власть, потому и устроили заговор, разделив нас с людьми. Что в итоге? Рома захирела. Прежде сармы не подходили к нашим границам, теперь мы с трудом отбиваемся. Три года назад они едва не взяли Рому. Набеги случаются по нескольку раз в год. Отселив людей, мы потеряли отважных воинов и умных советчиков. Мы брали у них лишь семя, но и оно кончилось, когда случился мор. Теперь мы платим золотом, чтобы воспроизводиться, но треспарт и димидий рождается все меньше. Мужчин, как ты верно заметила, слишком мало. "Фармацевта" не желают возить их в достаточном количестве. Мы платим золотом, но они непреклонны. А ведь тысячу лет назад нолы не платили за детей! У нас были мужья и сыновья, нас любили и почитали. Почитай стихи древних поэтов, воспевавших своих возлюбленных! Их много в нашей библиотеке. Разве эти мужчины были лупами? Это мы сделали пришлых развратными и жадными. И вот нашелся человек, который не смирился с такой участью. И что? Мы отобрали у него жену и попытались его убить. Любой другой на месте Игрра озлобился бы. Нашел бы богатую женщину... Мне известно, что Эмилия и Помпония звали Игрра к себе, но он отверг их покровительство. Вместо этого надел форму преторианца. Служил, как все, не ропща и не сетуя. Лечил преторианок и искал встречи со мной, чтобы помочь Виталии. Задумайся, кому? Разве Виталия сенатор или, хотя бы, богата? Обычный декурион, никому не нужная, кроме самого Игрра. И ты будешь утверждать, что он мечтает разрушить наш мир? Игрр добрый и порядочный человек. Ему покровительствует удача. Если б я не пригласила к себе Игрра в ту ночь, то была бы уже мертва. Ты, кстати, — тоже. Или думаешь, Октавия, став принцепсом, пощадила бы тебя?

— Она затеяла этот заговор из-за Игрра. Он обидел ее, угрожая ее дочери.

— Нет! — замотала я головой. — Не из-за этого. Октавия любила власть. С появлением Игрра она стала ее терять, потому и всполошилась. Тысячу лет назад жрицы храма поступили точно также. Пойми меня. Я хочу Игрра не потому, что влюблена и потеряла голову. После покушения я много думала и пришла к выводу, что только Игрр сумеет спасти Рому.

— Как?

— Помнишь разговор в гостях у Виталии? Тогда Игрр сказал, что в его мире не знают о Паксе. А иначе тысячи мужчин приехали бы к нам добровольно. Нолы получили бы мужей, а Рома — умных и знающих граждан.

— Ты уверена? — хмыкнула Лаура. — Что-то я не замечала среди пришлых знающих. Игрр — исключение.

— Он попал к нам случайно. Вспомни, как он рассказывал, что "фармацевта" сознательно подбирают для нас необразованных мужчин. Им не нужно, чтоб мы развивались. Но даже такие пришлые способны на многое. Один из друзей Игрра перестроил в Роме кирпичный завод. Сделал машины, которые лепят кирпичи. Те получаются крепкими и стоят дешевле.

— Ты неплохо осведомлена! — удивилась наставница.

— Меня хорошо учили. А теперь подумай! Две тысячи лет назад мы не отставали от мира пришлых. Все было одинаковым. Но утекли века, и люди ушли далеко вперед. По их дорогам ездят повозки без коней, в небе летают железные птицы, которыми управляют люди. Там научились лечить болезни, и живут по семьдесят лет. Есть даже те, кто доживает до ста. Это рассказал мне друг Игрра по имени Ольг, построивший кирпичный завод.

— Ты ездила к нему? Зачем?

— Выбирала кирпич, — усмехнулась я. — На самом деле, хотела поговорить с Ольгом об Игрре. Ты учила меня разделять чувства и долг, и я решила проверить: тот ли Игрр человек, который мне нужен.

— И что поведал Ольг?

— У него плохая латынь, и я не все поняла. Ольг сказал, что Док — так он называет Игрра — "классный мужик", таких в его мире поискать. Я не поняла, что означает "классный", и почему "мужик", но, судя по выражению лица пришлого, это высшая похвала. Я спросила, сможет ли Игрр зазвать в Пакс мужчин? Не помешают ли ему "фармацевта"? На что Ольг ответил, что Игрр, если захочет, сможет все. "Он вас тут поставил на уши! — сказал Ольг. — Что ему какие-то аптекари? Я сам натяну им глаза на задницы, и заставлю моргать". Видимо, в мире людей существует такая пытка. Еще Ольг напомнил, как Игрр без труда победил в бою сарм, вынудил храм продать его контракт и одолел в поединке Пугио. "У него не голова, а дом советов! — заявил Ольг. — А его Виталия — красавица и конкретная баба!", добавив, что Игрр за Виталию порвет сарм, как Тузик грелку, и правильно сделает. Я не знаю, что значит "конкретная баба", и кто такой "Тузик" — Ольг этого не объяснил, но думаю, что смысл слов пришлого уловила. Нам повезло, что в Пакс привезли такого человека, как Игрр. Если в его голове много советов, то будет разумно их спросить. Я хочу этого, как принцепс.

— Проход в мир людей контролируют "фарамацевта"! — покачала головой Лаура.

— С той стороны. С этой — мы. Если не удастся договорится, мы захватим проход.

— После чего Игрр уйдет в свой мир! — вздохнула Лаура. — Ему не нравится в Паксе.

— Мы должны сделать так, чтобы он остался. У него есть жена, которую он любит, и нам необходимо вернуть ее Игрру. Для этого когорта и идет в Степь. Мы должны дать понять Игру, что ценим и уважаем его. Что может послужить лучшим доказательством этого, чем брак с принцепсом? В своем мире Игрр был обыкновенным медикусом, к тому же бедным. Иначе он не соблазнился бы предложением "фармацевта". Здесь он станет мужем правительницы и отцом ее детей. Не думаю, что в его мире ему дадут такую возможность.

— Ты выросла! — вздохнула Лаура. — А я и не заметила.

— Это плохо?

— Неожиданно — я привыкла считать тебя маленькой. Ты стала похожей на свою мать. Флавия Старшая была необыкновенно умна. Когда она умерла, вся Рома плакала.

Я кивнула. Помню.

— Не знаю, что у тебя получится, — добавила наставница, — но я надеюсь, что обзаведясь мужем, ты не отошлешь меня от себя.

— Ни за что! — засмеялась я. — Мне понадобятся твои советы. Кроме того, у меня будут дети. Где я найду им такую наставницу?

— Подлиза! — сказала Лаура и улыбнулась. Я обняла ее и лизнула в щеку, получив ответ такую же ласку. На душе у меня стало спокойно и хорошо. Мир восстановлен, Лаура — моя союзница. Теперь главное, чтобы вернулся Игрр. Я сказала наставнице неправду. На самом деле я безумно его люблю. Мечтаю о дне, когда мы возляжем за столом, моя голова будет покоиться на его груди, и он будет кормить меня из ложки — как Виталию, когда мы с Лаурой были у них в гостях. Я жажду прикосновений его сильных и ласковых рук. Я хочу стать с ним одним целым — поэты утверждают, что это восхитительно. Я скучаю по нему. Но Лауре это знать не обязательно, ведь так?

В это же время. Москва, Россия

Мужчина средних лет, непримечательной наружности и в таком непримечательном костюме нажал кнопку громкой связи и бросил в микрофон одно слово:

— Зайди!

Спустя пару минут дверь в кабинет распахнулась, и на пороге возник парень лет тридцати, в костюме, но весь какой-то расхристанный. Пиджак сидел на нем, как клифт на вороне, воротник рубашки был расстегнут на две пуговицы, а узел галстука сполз едва ли не до пупа. По всему было видно, что пиджак и галстук набросили впопыхах, да еще с показной небрежностью.

— Проходи, Саша! — сказал хозяин кабинета, указывая на стул.

Посетитель пересек пространство до массивного стола шефа и плюхнулся на стул. По губам хозяина кабинета скользнула едва заметная усмешка, которую он тут же согнал с лица.

— Слушаю, Родион Яковлевич! — сказал Саша, шмыгнув носом.

— Есть задание, очень сложное.

Саша подобрался, словно кошка, заметившая воробья.

— Честно говоря, даже не знаю, кому поручить, — продолжил Родион Яковлевич, сделав вид, что не заметил его реакции. — Нужно разыскать человека, о котором известен только ник.

Саша хмыкнул и презрительно скривился.

— Речь не том, чтобы по "ай-пи"-адресу вычислить фамилию, имя, отчество и адрес проживания, — продолжил шеф. — С этим и девочки в отделе справятся.

Родион Яковлевич сделал паузу. Саша кивнул. По его лицу читалось, что мнение начальства насчет "девочек" он полностью разделяет.

— Этот человек исчез с одного из форумов полгода назад. Перед этим рассказал, что уезжает за границу — на "пээмжэ". С тех пор ни слуху, ни духу.

— Обычное дело, — пожал плечами Саша. — Пока приживется, освоится...

— Не похоже. Во-первых, обещал, что по приезду непременно выйдет на форум и расскажет. А он держит слово, у меня была возможность в этом убедиться. Во-вторых, уезжал он работать — по официальному контракту с компанией FAGG.

— Фармацевты?

— Они! — кивнул шеф.

— Тогда все просто. Те секретят свои разработки почище Пентагона. Наверняка запретили светиться где бы то ни было.

— Дело в том, что человек ехал работать не в лабораторию. Обычным стюардом.

Брови Саши поползли вверх.

— Странная история, — кивнул Родион Яковлевич. — Зачем могущественной корпорации искать в России стюардов? Явно не их профиль. Но Док — такой ник у нашего фигуранта — это подтвердил. И еще добавил, что летит не один, а в компании еще троих россиян. В Турцию.

— Интересно! — хмыкнул Саша. — Что подозреваете? Наркотрафик?

— FAGG не станет связываться с наркотиками, тут другое. Похоже, что торговля людьми.

— На органы?

— Надеюсь, что нет, — вздохнул Родион Яковлевич, — но исключать нельзя. Одним словом — история мутная, надо хорошо порыться.

— Сделаем! — сказал Саша и радостно потер руки.

Шеф улыбнулся и протянул ему листок.

— Что известно, кроме ника и названия форума? — спросил подчиненный, пробежав глазами написанный от руки текст.

— По образованию врач, до отъезда работал участковым терапевтом в каком-то райцентре.

— Зачем же тогда стюардом? — удивился Саша.

Начальник выразительно потер большим пальцем о средний. Саша кивнул и, не спрашивая позволения, выбежал из кабинета. А Родион Яковлевич пробарабанил пальцами по столу марш и вздохнул. С Доком они познакомились на одном из форумов, где начальник управления в одной из служб ФСБ появлялся по долгу службы и по велению души: ему нравилась обитающая там веселая публика. Пользователь с ником "Док" приглянулся ему сразу. В отличие от многих других парень не стебался ради того, чтобы выделиться, не обижался на язвительные выпады в свой адрес и никому не хамил. Его посты отличались логикой и информативной насыщенностью — Док не писал лишь бы кукарекнуть. Эрудиция этого парня впечатляла: он прекрасно разбирался не только в медицине — Док не скрывал, что он врач — но и в кино, боевых искусствах, и даже лошадях. Родион Яковлевич (он же "Род"), как-то не удержался и спросил, откуда Док так много знает, причем его осведомленность явно не из Википедии? На что виртуальный знакомый в присущей ему манере ответил: "Пью мало!" и поставил смайлик...

А потом случилась ситуация, пробудившая у начальника управления и подполковника ФСБ непреходящую симпатию к виртуальному знакомому. После очередной ежегодной диспансеризации ему позвонила терапевт из ведомственной клиники и с плохо скрываемой тревогой в голосе сообщила, что нужно пройти дополнительное обследование — в онкологическом диспансере. Подполковник насторожился и стал задавать вопросы. Врач промямлила, что ничего страшного произошло, просто в анализе крови обнаружено повышенное содержание специфического антигена "пэсэа", в таких случаях обследование настоятельно рекомендуется. Название антигена и цифру в анализе Родион Яковлевич записал и полез в Интернет. Прочитанное ввергло его в ступор. Рак, с большой долей вероятности... Врачи, комментирующие подобные результаты анализов, уверяли, что все не так страшно, и вообще рак сегодня хорошо лечится, но подполковник кожей чувствовал в их словах фальшь. Вечером он нарезался. "Сорок пять лет, — бормотал, щедро напуская в бокал коньяку, — всего сорок пять. И все, писец..." Опорожнив бутылку, подполковник по привычке включил ноутбук и полез в Интернет. Пробежав глазами ряд страниц, он отчетливо осознал, что все это ему отныне не интересно. И тут на глаза попалось очередное сообщение Дока. В трезвом виде Род никогда бы этого не сделал — он не любил делиться личным, да и по службе это не приветствовалось, но тут кликнул по вкладке "личное сообщение" возле аватара Дока (казак с шашкой на коне) и в открывшемся окошке торопливо набрал: "При анализе в крови обнаружили антиген "пэсэа" 19,8, что в пять раз выше нормы. Подозревают рак, посылают в онкодиспансер. Что делать?"

Ответ пришел почти мгновенно: "Не паникуйте. В онкодиспансер не ходите — там и здоровый заболеет. Пересдайте анализ. Только накануне три дня не пейте и избегайте эякуляции". В конце сообщения стоял смайлик, намекающий на то, что Док имел под "эякуляцией". Именно этот смайлик и привел Родиона в чувство. Если врач шутит... Совету виртуального знакомого он последовал скрупулезно, проведя три дня монахом-отшельником, то есть без выпивки и женщин. В результате рассорился с давней любовницей, имевшей виды на старого холостяка. Подруга решила, что Родион завел себе другую, а подполковник не стал ее переубеждать — было не до того. Не доверяя служебной клинике, он сдал анализ в частной лаборатории. Назавтра ему выдали распечатку. Разглядев значащуюся в ней цифру, подполковник сначала мысленно выругался, затем расцвел и попытался расцеловать лаборанта — немолодую женщину унылой наружности. Та испуганно отпрянула, подполковник извинился и ушел.

Распечатку он отвез клинику и с торжественным видом положил перед терапевтом.

— Странно! — удивилась та. — Почему так? В первом анализе антиген в пять раза превышен, а здесь в норме. Недели не прошло!

— Просто накануне сдачи анализов нельзя пить и иметь дело с женщинами, — снисходительно просветил подполковник.

— Это кто вам сказал? — удивилась терапевт.

— Один врач, — ответил Родион Яковлевич и добавил со значением: — Очень хороший.

Терапевт обиженно поджала губы и молча прибрала бумажку. В тот же день подполковник отправил Доку очередное личное сообщение: "Повторный анализ нормальный. Спасибо!" Ответ был столь же лаконичным: "Не злоупотребляйте. Простату нужно беречь". В конце письма стоял уже знакомый подполковнику смайлик.

...Саша заглянул в кабинет начальника поздним вечером.

— Значит так, — начал, заглядывая в наладонник — бумагой для записей ведущий специалист управления не пользовался принципиально. — Полное имя фигуранта — Овсянников Игорь Геннадьевич. В настоящее время 29 лет, врач общего профиля, до увольнения работал участковым терапевтом в N. Там у него собственная квартира, полученная в наследство от умершей тети. Не женат и не был, близких родственников не имеет. В Турцию вылетел 13 ноября прошлого года с тремя спутниками: Олегом Смирновым, Алексеем и Степаном Шимко. Последние двое — близнецы. Смирнову 25 лет, братьям Шимко по 18.

— Даже это раскопал? — удивился шеф.

— Проще простого! — хмыкнул Саша. — Билет на самолет Овсянникову купили по корпоративной карточке FAGG, осталось только выяснить, кому еще. Остальное — дело техники. Но вы были правы: компания подобралась странная. Овсянников врач, остальные трое — обыкновенные работяги. Смирнов — автомеханик, а близнецы числились на заводе подсобниками. Они детдомовцы, у обоих даже среднего образования нет. Что объединяет всех четверых, так полное отсутствие близких родственников.

— Блядь! — выругался подполковник.

— Именно! — кивнул Саша. — Заявление о пропаже подать некому. Похоже, людей отбирали целенаправленно. Тут еще, Родион Яковлевич. Отследил я по мак-адресу ноутбук Овсянникова. У него теперь другой владелец.

— Кто?

— Какой-то турчонок. Тусуется в социальных сетях среди таких же пацанов.

— Что пишет?

— Я по турецки того... — Саша развел руками. — Но в принципе понятно: пацаны пиписьками меряются. Обычное дело. Как попал ноут Овсянникова к турчонку, вопрос. Может, сам Док продал, а, может, и силой забрали. Настораживает.

Подполковник кивнул, соглашаясь.

— Ни о ком из четверых улетевших сведений в сети нет, — продолжил подчиненный. — Правда, это не один день копаться надо, — Саша делано вздохнул. — Однако ни в судовых ролях круизных судов, ни в отелях сотрудники с такими именами не значатся и не значились. Еще одно: всем четверым открыли туристические визы. Через три месяца их должны были выслать из Турции или визы продлить. Ни первого, ни второго не случилось — я слегка покопался в служебных ресурсах одного иностранного государства.

Саша скромно опустил взор. Подполковник погрозил подчиненному пальцем. Тот в ответ сделал невинное лицо.

— Что дальше, Родион Яковлевич? — спросил, глянув в глаза начальнику. — Продолжаем?

— Непременно! — кивнул подполковник. — Ты вот что... Поройся еще в сети: вдруг имена где-нибудь всплывут? Но если глухарь, лезь в FAGG! Нужно выяснить, отправляли ли они кого-нибудь в Турцию — из России или из других стран? Если да, то когда, кого и объявились ли эти люди позже.

— Ну... — лицо Саши приобрело мечтательный вид. — Это ж сколько работы...

— Остальные дела передашь другим, — кивнул подполковник. — Я предупрежу начальника отдела.

— Родион Яковлевич! — Саша прочувствованно хлопнул себя по груди. — Да я этих аптекарей... У них, конечно, защита хорошая, профессионалы работали, но чтобы ни сделал иностранец, русский человек всегда может сломать.

— Гляди! — шеф погрозил пальцем. — Если оставишь следы...

— Тащ полковник! — вытянулся Саша. — Обижаете! Все сделаем без скрипа и пыли. Свисы вжисть не догадаются, что в их кладовке шарили. Кстати, если уж полезу, так, может, чего взять для Родины? Ну, там формулу лекарства с технологией производства? Или еще чего? Почему не пощипать буржуинов? Они, вон, сколько на нас зарабатывают!

— Саша! — покачал головой начальник. — Ты же сотрудник ФСБ, а не хакер-вломщик!

— Разница небольшая! — буркнул подчиненный, но развивать тему не стал. Кивнув начальнику и торопливо вышел, словно опасаясь, что тот одумается и отменит приказ. А подполковник выбил пальцами привычную дробь, после чего вздохнул.

"Во что же вляпался, Док? — подумал сердито. — Куда тебя занесло?"

Ответа на этот вопрос подполковник не знал, и поэтому злился.

5.

Виталия, старший декурион турмы. Пленная

Бац!

Ком грязи врезался мне в бок. Вопль, тонкий и визгливый, раздался следом:

— Ромская сучка! Лягушка беременная!

Гайя трепыхнулась и недовольно ударила ножкой изнутри. "Тихо, девочка! — попросила я. — Не нужно! Пожалуйста!" Гайя замерла. Умничка! Я, как ни в чем ни бывало, провела скребком, сдирая со шкуры остатки жира и мяса, после чего постучала тупым лезвием о камень. Неопрятная полоска жирных ошметков соскользнула с железа и заняла место рядом с такими же. Вечером я это соберу и брошу в общий котел — выйдет похлебка. Другой не ожидается — здесь ешь то, что соскребешь со шкур. В первые дни меня выворачивало от такой пищи, но потом приноровилась. Жирная похлебка — обычная еда в землянке рабынь, для пленной ромы готовить отдельно никто не станет. Если хозяйка в настроении, дают кости. Мясо с них, конечно, срезано, но можно погрызть хрящ — это заменяет хлеб. Пленные о нем только мечтают — слишком дорог. Сармы не выращивают зерно, его привозят из Ромы...

Бац!

Метко пущенный ком грязи плюхнулся в старательно собранные мной ошметки, разбросав их в разные стороны. Да что это такое! Пропал ужин! Если не принесу добычу, мне не дадут есть. Я ощутила, как на глазах закипают злые слезы. Гайя снова шевельнулась и сочувственно тронула изнутри ножкой. Она меня всегда жалеет... Проклятая сарма! Вонючка, поганая! Изо дня в день он дразнит меня и швыряется грязью, но сегодня перешла все границы. Я могу обойтись без ужина, мне не привыкать, но нас с Гайей двое. Моей девочке не достанется еды. Я могу вынести ругань и издевательство, но обижать мою дочь... Я убью тебя, падаль! Перепилю глотку скребком! Он тупой, но если сильно нажать...

— Рома — грязь, рома — грязь, мама плеткой рому — хрясь! — злорадно пропели над самым ухом.

Сделав вид, что скоблю распяленную на плоском камне шкуру, я скосила взгляд. Тощие ноги в овечьих штанах топтались совсем рядом. Не боится... В самом деле, чего? Рабыня не смеет тронуть дочку хозяйки. Только ты зря так думаешь. Я не рабыня, мразь, я декурион "Диких кошек"...

Удар локтем в бок вышиб из мелкой сармы дух. Я поднялась и, сбив с ее головы шапку, вцепилась в волосы. Злючка, вдохнув воздуху, завизжала.

— Мади! Мади!

Я отвесила ей оплеуху, вторую. Вот тебе! Вот! Ее голова моталась из стороны в сторону, но, крепко схваченная за волосы, сарма не могла убежать и только орала, брызгая слюной и кровью. Получи! Еще! Я тебе покажу, лягушку беременную! Я вобью эти слова тебе в глотку на всю оставшуюся жизнь! Это тебе за меня! Это за Гайю! Будешь помнить!

— Акындай! Акындай!

От домика, привлеченная криком, семенила на кривых ногах хозяйка. В руке она сжимала плеть. Я отпустила волосы маленькой злючки и пнула ее в тощий зад. Мелкая свалилась на песок и поползла прочь, дрыгая ступнями, обутыми в мягкие меховые сапожки. Это я хожу в сшитых из кусков кожи чунях. Схватив скребок, я повернулась к подбегавшей сарме. Будь что будет, но я не позволю себя бить! Пусть только попытается! Я ее убью! Ударю скребком в висок, размолочу ей немытую голову о камень или вовсе перегрызу глотку. Наплевать, что будет потом! Я — "дикая кошка"!

Хозяйка, догадавшись о моих намерениях, замедлила шаг.

— Иди ко мне! — крикнула я. — Ближе!

Она закрутила плеткой над головой и оскалилась, показав гнилые зубы. Не подойдет. Бить будет издалека. В кончик ее плети вплетены кусочки железа, при ударе они обжигают даже сквозь кожу, из которой сшита моя рубаха. Плевать! Вытерплю!

Краем глаза я заметила, как застыли сармы, мои товарки по несчастью, чистившие шкуры. Бунт рабыни — невиданное дело! В стороне послышался конский топот, но я не повернула голову. Незачем. Рядом с берегом, где скребут шкуры, проходит дорога, кто-то из сарм не удержался и решил глянуть на потеху вблизи. Неважно. Кто бы это ни был, но хозяйке не жить! Сдохнет! Я подставлю под удар руку, плеть обмотается вокруг нее, и я дерну. Сарма упадет к моим ногам, и я ударю скребком. Если выпустит рукоятку плети, то я перехвачу ее и верну хозяйке то, что она задолжала мне за эти месяцы...

Ударить сарма не успела. Всадник в алом плаще стремительно выскочил сбоку и на скаку высвободил ногу из стремени. Хозяйка повернулась, но лишь для того, чтобы поймать удар в лицо. Отлетев назад, она рухнула спиной в грязь. Всадник натянул поводья, спрыгнул и двинулся ко мне. Что ему нужно? Хочет наказать взбунтовавшуюся рабыню? И почему я думаю о нем: "Он"? Богиня-воительница! Я грежу?

Игрр, живой, здоровый, в багряной форме преторианца шел ко мне, хмуря брови. Великая, ты послала мне утешение? Видение, о котором я так мечтала? Сейчас эта сарма приблизится и достанет нож... Пусть! Я хочу умереть, видя его лицо!

— Аве, любимая!

Видение заключило меня в объятия, и я ощутила запах дорожной пыли, конского пота и железа — дух воина после долгой дороги. Сармы так не пахнут. Их мерзкая вонь забивает ноздри, вызывая приступ тошноты. Неужели?

Теплые губы коснулись моих губ; их забытый, сладкий вкус всплыл из глубин памяти, заставив меня встрепенуться. Не может быть! Это явь, или я все-таки грежу?

— Это ты? — спросила я недоверчиво.

— Я! — засмеялся он. — Не сомневайся, sole!

Это он! Во всем Паксе только Игрр зовет меня так. Он напевал мне эту песенку и говорил, что очень популярна в его мире. Я отстранилась и глянула ему в лицо. Игрр! Запыленный, с почерневшим от солнца лицом, и светлыми полосками тонких морщинок у краев глаз. Эти ранее не виденные мной морщинки заставили окончательно поверить.

— Любимый!..

Его лицо расплылось. В следующий миг меня прижали к груди, и я приникла к ней, что-то бормоча. Сильная ладонь погладила меня по голове и соскользнула на спину.

— Не нужно, corculum! Все позади. Я с тобой и нас больше не разлучат. Успокойся, "кошка"! На нас смотрят.

Он отстранился, вытащил из моей руки скребок и зашвырнул его в реку. Я огляделась. Нас окружала толпа незнакомых сарм. Сидя в седлах, они смотрели на нас во все глаза. Юные, почти детские лица, потрепанные кожаные нагрудники, костяные наконечники копий. Это кто?

Одна из сарм, в ромский лорике и бронзовом шлеме-каскетке, выехала из толпы и подала знак. Две всадницы соскочили на берег, подхватили под руки валявшуюся на земле хозяйку. Подтащили к нам.

— Зачем она шла к тебе с плетью? — спросил Игрр.

— Я побила ее дочь.

— За что?

— Та оскорбляла меня и швырялась грязью. А сегодня разбросала мою еду.

— Это, что ли? — Он ковырнул носком сапога лежавший в грязи жирный ошметок. — Значит били, кормили отбросами...

Ноздри его затрепетали.

— Разреши мне, тарго!

Сарма в лорике, спрыгнув в грязь, вытащила нож. Разбитое в кровь лицо хозяйки перекосилось ужасом. Встав на четвереньки, она попыталась отползти, суча по грязи ногами, но у нее не вышло. Сарма схватила ее за волосы и оттянула голову назад, открывая горло. Хозяйка обреченно всхлипнула и закрыла глаза. Мерзко запахло испражнениями.

— Мади! Мади!

Побитая мной мелкая, прошмыгнув между лошадиными ногами, бросилась к матери и обхватила ее за шею. Сарма в лорике зашипела и попыталась ее оттащить, но мелкая вцепилась насмерть. Гайя в моем животе встрепенулась и ударила ножкой.

— Игрр! — попросила я. — Не нужно!

Он глянул хмуро и бросил сарме:

— Отпусти!

Та недовольно спрятала нож.

— Слушай меня, тварь! — Игрр шагнул к хозяйке. — Если хотя бы раз... Узнаю, что бьешь рабов, приду и лично выпущу тебе кишки. Обмотаю их вокруг твоей шеи и повешу. Ты поняла?

Хозяйка, хлюпая кровавыми соплями, торопливо закивала.

— Едем!

Игрр подхватил меня на руки и отнес к лошади. Усадив на шею, запрыгнул в седло. Лошадка всхрапнула, ощутив на спине двойную тяжесть, но стронулась с места. Сармы окружили нас, взяв в кольцо. Я сидела, прижимаясь плечом к груди Игрра, и все не могла поверить, что это он. Однако мерное колыхание конского крупа, родное тепло и сильная рука, обнимавшая меня, говорили, что я не грежу. Гайя внутри умиротворенно шевельнулась, и я почувствовала исходящее от нее блаженство.

— Кто эти сармы? — спросила я Игрра, не столько стремясь узнать ответ, сколько желая слышать его голос.

— Моя охрана! — ответил он, и, заглянув ему в лицо, я увидела, что муж улыбается. — Ее, — муж указал на сарму в лорике, — зовут Амага. Первая красавица Степи!

Игрр произнес это на языке сарм. Я вспомнила, что и с хозяйкой он говорил на нем же. Когда успел выучить?

Амага, услышав слова мужа, довольно осклабилась. Я едва сдержалась, чтобы не прыснуть. Игрр ничуть не изменился. Назвать красавицей эту страшненькую сарму мог только он!

— А вот она, — муж указал на скакавшую обочь кварту. — Сани. Мой проводник и незаменимая помощница. Редкая умница!

Сани бросила на Игрра влюбленный взгляд и зарделась. В других обстоятельствах я бы, приревновала, но сейчас только хмыкнула. Муж неисправим. Рассыпает комплименты направо и налево.

— Где ты их взял? Почему на тебе форма преторианца?

— Позже! — сказал он и чмокнул меня в висок.

Я догадалась, что он не хочет откровенничать при посторонних, и умолкла. По круто взбегавшей на берег тропе мы выбрались в город и шагом двинулись по улицам Балгаса. Встречные сармы, конные и пешие, расступались, пропуская процессию, после чего провожали нас взглядами. Ничего удивительного: где они могут увидеть пришлого? Мной овладела легкомысленное веселье, и я едва сдерживалась, чтобы не показать сармам язык. Этой мой муж, поняли? Он приехал за мной, а не к вам!

На улочках Балгаса было тесно, колонна растянулась, ехали мы медленно. Я вертела головой, разглядывая дома. Я не была в городе с времени, как меня сюда привезли. После встречи с Великой Матерью меня отвезли к реке и бросили в землянку, откуда разрешали выходить только на работу и для отправления естественных потребностей.

Балгас не впечатлял. Застроенный из саманного кирпича, он раскинулся на равнине, примыкавшей к реке, на севере подступая к подножию невысоких гор. Выходящие на улицу глухие стены домов, высокие заборы с прочными воротами из деревянных брусьев... Ворота здесь стоят почти также, как дом: дерево в Балгас везут издалека, и оно ценится дорого. Крыши крыты тростником — его по берегам полно. Во дворах дымились очаги, пахло вареной бараниной и свежеиспеченным хлебом. Желудок мой сжал спазм, и я вздохнула.

— Потерпи, любимая! — шепнул мне Игрр, догадавшись. — Скоро я тебя накормлю.

Очередная кривая улочка вывела нас в тупик. Саманные заборы и стены кончились. Высившийся по левую руку дом был сложен из тесанных каменных блоков, как и окружавший его высокий забор. Забор тянулся и по другой стороне тупика, отгораживая его от обрывистого берега. Сделано с умом — ночью не упадешь вниз. Массивные ворота, окованные железом, закрывали вход во двор. Кварта выскочила вперед, и, подскакав, постучала в них рукояткой плети. Створки качнулись и заскрипели, открываясь.

— Приехали! — сказал Игрр.

Он вытащил из сумки кожаный кошелек и протянул его Амаге.

— Здесь двадцать пять золотых ауреев или шестьсот двадцать денариев. Это больше, чем я обещал.

Амага оскалилась и схватила кошелек.

— Через две улицы — базар, там можно поменять золото на серебро и купить, что пожелаешь. Только торгуйся!

— Хо! — сказала Амага. — Я это умею. Меня не обманешь!

— За базаром — караван-сарай, — продолжил Игрр. — Остановись там. Вы мне еще понадобитесь. С меня еще один такой кошелек, идет?

Он протянул раскрытую ладонь. Амага хлопнула по ней мохнатой лапкой, и сармы, подняв пыль на немощенной улице, с гиканьем умчались. Мы въехали во двор. Игрр спрыгнул с коня и снял меня с крупа. Оказавшись на земле, я закрутила головой, осматриваясь. Просторно. В отдалении конюшни, сараи, даже кузница. Да здесь турму можно разместить! Это кому в Балгасе выделили столько земли?

— Чей это дом?

— Дандаки, командира личной сотни верховной жрицы, — объяснил Игрр. — Она привезла меня в Балгас. Хотела тащить к Маде, но я отговорился, сказав, что грязный и потный. В таком виде нельзя предстать перед Великой Матерью. На самом деле я хотел забрать тебя. Дандаки велела ехать сюда, сказав, что Сани знает дорогу. Сама отправилась для доклада. Сани сказала, как тебя отыскать, — он помолчал. — Кажется, я чуть не опоздал.

Я кивнула, подтверждая.

— Господин, баня готова! — сообщила подбежавшая кварта. Пока я осматривалась, она успела переговорить со слугами.

— Показывай! — велел муж.

Нас отвели к пристройке к дому. Из дыры в ее крыше струился дым. Мы вошли внутрь, и я ощутила запах горящих углей. Богатый дом, кизяком не топят. Дрова в Балгасе стоят дорого. Мое предположение подтвердили стол и лавка из струганных досок и деревянная решетка на мраморном полу — чтобы не студить ноги о камень. У одной из стен горел очаг, над которым исходил паром медный котел. Сопровождавшие нас сармы сняли его с крюка и опорожнили в бочку с холодной водой. Кварта, пыхтя, втащила большую сумку.

— Спасибо, Сани! — поблагодарил Игрр. — Мы оставим тебе воды.

Кварта поклонилась и вышла. Игрр, усадив меня на лавку, стащил задубевшую от пота кожаную рубаху и зашвырнул ее в угол. Следом отправились штаны и чуни.

— Забудь эту рвань! — сказал, заметив мой взгляд. — Я меня есть для тебя другая одежда — в Малакке купил. Сани помогла выбрать. Я говорил, что она умница.

Пока я переваривала эту новость, Игрр разделся сам и подвел меня к бочке. Теплая вода из ковша полилась мне на голову и ручейками побежала по телу. Богиня-воительница, я успела забыть, какое это наслаждение — мыться горячей водой! Игрр, отложив ковш, принялся меня мылить, осторожно поворачивая, чтобы добраться до самых укромных мест. Его сильные руки нежно гладили мое тело, и я полностью отдалась их власти. Блаженство, прихлынувшее, когда я оказалась на коне с мужем, вернулось и полностью овладело мной. Гайя внутри меня млела. Обдав меня теплой водой, Игрр повторил процедуру, после чего отвел меня к очагу и усадил на лавку — обсыхать. Я сидела и смотрела, как он моется. Выпуклые мышцы на его сильном теле мягко скользили под кожей. Богиня, как я по нему соскучилась! Игрр, заметив мой взгляд, подмигнул и, обдавшись, приблизился. Я увидела, что фаллос его вздыблен. Гайя предостерегающе шевельнулась.

— Игрр! — сказала я виновато. — Не получится. Гайя не хочет.

— Какая Гайя? — удивился он.

— Наша дочь. Она большая и все понимает. Мы с ней разговариваем — каждый день.

Он подумал, встал на колени и приложил ухо к моему животу. Гайя обрадовано ткнула ножкой изнутри.

— И в самом деле, разговаривает! — сказал муж, вставая.

— Что сказала? — заинтересовалась я.

— Что ее мама — самая красивая женщина в мире.

— А как же Амага? — сощурилась я.

— Амага — звезда Степи. А ты — первая в Паксе!

Я засмеялась: в этом весь Игрр — из любой ситуации выкрутится! Как я его люблю! Жаль, что не могу доказать это делом. Я виновато погладила его по руке.

— Не обижайся! В другой раз.

— Ничего! — кивнул он. — Больше терпел.

— Сколько?

Он глянул недоуменно.

— Сколько времени ты терпел?

— С тех пор, как ты ушла в поход.

— Это правда?

— Вита! — он положил руку на сердце. — Клянусь самым дорогим, что у меня есть — тобой и дочкой, у меня нет и не было другой женщины в Паксе.

Мир вокруг меня стал зыбким. Сильные пальцы ласково отерли слезы с моих щек. Я зашмыгала носом, приходя в себя. Пока я занималась этим, меня обрядили в тунику из сукна, натянули на ноги вязаные чулки, набросили теплую меховую рубаху и втиснули в такие же штаны. Довершили наряд мягкие сапожки — удобные и теплые.

— Это чтоб не замерзнуть, — объяснил Игрр. — Ночами здесь холодно.

Закончив меня наряжать, он одел новую форму преторианца, которую достал из сумки. Мы вышли во двор. Ожидавшая за дверью Сани, отвела нас в дом, где нас усадили за стол. Сани убежала мыться, а мы набросились на еду. Первым делом я схватила хлеб. Ломая его, пихала куски в рот и давилась, прожевывая. Богиня-воительница, как вкусно!

Игрр придвинул мне чашу. Я отхлебнула — вино! Божественно! Утолив, наконец, голод, я подняла взгляд и увидела, что Игрр смотрит на меня, уперев подбородок в сложенные кулаки. Конечно! Я так жрала!

— Ты похорошела, — неожиданно сказал он. — Тебе идет эта стрижка.

— Меня обрили наголо! — фыркнула я. — Чтобы все видели, что рабыня.

— Волосы отрастут, — успокоил он. — Но с короткими ты смотришься моложе — лет на десять.

— Хочешь сказать, что мне одиннадцать? — засмеялась я.

— Почти, — улыбнулся он.

— Лучше расскажи, как жил? — строго сказала я. — Почему оказался здесь?

Не надо про красоту! Сама знаю, как выгляжу. Огромный живот и покрасневшие от воды и шкур руки с обломанными ногтями и шелушащейся кожей. На спине — шрамы от плети. Во время мытья Игрр их трогал пальцами и тихо ругался на своем языке — думал, что не пойму. Но я эти слова знаю: не один месяц с ним.

— Начну с грустного, — вздохнул он. — Дома у нас нет — забрали за долги.

Я кивнула — примерно этого ожидала.

— Отбирать явилась лично Лавиния, прихватив нотариуса и храмовую стражу. Я сказал, что выплачу долг, но она не согласилась. Заявила, что раз ты в плену, то дом — выморочное имущество. Нотариус подтвердила.

— Меня предала Октавия! — сказала я. — Сообщила о маршруте турмы "фарамацевта", а те — сармам.

— Значит, и фармацевты завязаны? — нахмурился он. — Плохо. Я думал: только Октавия. Если тебя это утешит, о ее предательстве знают. Тетке — кранты. Перед моим отъездом ее собирались судить.

— Что Лавиния? — вернула я Игрра к началу. Октавия не убежит. Если не осудят — сама разберусь. "Кошки" предательства не прощают. А вот про дочь верховного понтифика мне интересно. С чего она явилась к мужу?

— Лавиния хотела и меня забрать, — подтвердил мою догадку Игрр. — Кричала про контракт, который, дескать, тоже имущество. Пришлось предъявить твой пергамент. Вовремя ты его подписала. Нотариус подтвердила, что контракт прекращен, но Лавиния не согласилась. Пыталась натравить на меня стражу, но вмешались Лола с "кошками". Они пришли сообщить о твоем пленении. Я собрал вещи и пошел, куда глаза глядят.

— Мог к Ниобе. Она моя сестра.

— Она звала! — кивнул Игрр. — Но я не захотел.

На сердце у меня стало тепло. Ниоба полезла бы к мужу в постель. И Балгас его не пустила. Зачем ей соперница?

— Словом, брел я брел и забрался в квартал сукновалов. Там снял там комнату в харчевне...

Я покачала головой. Эк, занесло! Из всех трущоб Ромы это самая отпетая.

— Днем бегал по знакомым — пытался добиться, чтобы тебя вызволили. Мне сочувствовали, но говорили, что безнадежно. Пытался пробиться к Флавии — стража не пустила...

Я опустила взгляд и стала отщипывать кусочки от уцелевшего кусочка хлеба. Не хочу, чтоб он видел слезы в моих глазах.

— Тем временем меня разыскала Кассиния. Позже выяснилось: Октавия велела убить меня.

— За что? — не сдержалась я.

— Во время ссоры с Лавинией, я пообещал сучку зарезать. Кинжал держал у нее вот здесь, — Игрр ткнул себя в горло. — Мамочка обиделась... Тогда я этого не знал. Кассиния не решилась нападать сама. Нашла преторианок, подпоила их и сказала, что знает дешевого лупу. Привела их в харчевню. Я как раз за столом сидел. Одна преторианка подошла, кинула на стол золотой и потребовала идти с ней.

— А ты?

— Послал ее подальше. Она обиделась и схватилась за меч. Я выкрутил ей руку и пнул в зад. Тут и остальные за железки схватились. Однако набежали вигилы, и нас разняли. Преторианка, которую я ударил, потребовала поединка.

— И ты согласился?

— Ага! — кивнул он. — Злой был.

— Игрр!.. — вздохнула я.

— Знаю, что дурак, — кивнул он. — Мне это позже Эмилия разъяснила. Но дело сделано, пошел в амфитеатр.

— Тебя могли убить! Кто бы меня спас?

Я всхлипнула. Он положил руку мне на ладонь.

— Не плачь, sole! Меня не легко убить. Преторианка, ее, кстати, Пугио зовут, считалась лучшей в когорте мечницей, отсюда и кличка. Она очень старалась, только я, девочка, из другого мира. Приемы, которым вас учат, мы забыли давным-давно. Появилось другое оружие, другие навыки. Я не великий боец, но знал, что с девчонкой справлюсь.

— Ты ее убил?

— Нет.

— Почему?

— Оказалось — дочь трибуна когорты.

— Валерии Лепид?

Он кивнул. Я только руками развела. Только мой муж может так вляпаться! У него к этому просто дар. Поссориться с влиятельной нолой Рома! Его нельзя оставлять без присмотра!

— Что было дальше?

— Ничего. Набился полный амфитеатр, даже принцепс пришла, мы с девчонкой чуток побегали, я свалил ее подножкой и пережал ей сонную артерию. Она и отключилась.

— А потом?

— Шлепнул ее по заднице. Я пообещал принцепсу отшлепать нахалку, пришлось сдержать слово.

Я не выдержала и засмеялась.

— Кстати, я хорошо заработал на том поединке, — продолжил он. — Ставки были десять к одному против меня, и я поставил все, что имел. Выиграл кучу золота. Когда вернемся в Рому, будет, на что жить.

— Если не будешь так раздавать ауреи сармам...

— Я взял с собой всего сотню. В казне претория — полтысячи.

— Почему в претории?

— После поединка я записался в когорту.

Я всплеснула руками. Нет, с Игрром не соскучишься! Добровольно сунуться озабоченным женщинам!

— Они не приставали! — поспешил он, правильно истолковав мой жест. — Валерия пообещала, что любую, кто попытается, прикажет высечь и выбросить за ворота лагеря.

— С чего она прониклась?

— В благодарность за дочку. Я ведь мог убить Пугио.

— Почему в преторианцы?

— Кассиния не могла меня там достать.

— И как ты служил?

— Как все, — пожал он плечами. — Ходил строем, метал пилум и колол гладием, строил полевой лагерь и спал в казарме.

Я глянула на него в упор.

— Не приставали! — засмеялся он. — Кстати, меня определили в контуберний под начало Пугио. Валерия объяснила: это в наказание дочке. Трибун на нее злилась — опозорила преторий. В пьяном виде приставала к мужчине, с позором проиграла в поединке...

— Пугио могла превратить твою жизнь в ад.

— Мы с ней подружились, да и с остальными девочками — тоже.

Я глянула с подозрением.

— Ты кормил их и гладил им спины?

— Один раз, — смутился он.

Все ясно. Еще бы не подружиться! Странно, что спали они порознь. Преторианки своего не упустят!

— Что дальше?

— Через два месяца пришел черед контуберния охранять Палатин. Я рассчитывал, что Флавия меня заметит и пригласит к себе. Так и вышло. Мы беседовали у нее в спальне (Гайя в животе недовольно повернулась), как тут явилась эта чучундра.

— Какая Чучундра? — не поняла я.

— Кассиния! Позже выяснилось: Октавия послала ее убить принцепса. Понтифик хотела занять ее место. Кассинии удалось пробраться внутрь...

— Она служила ликтором и знает во дворце ходы и выходы, — поспешила я. Игрр кивнул.

— У нее не вышло. В спальне оказался я, а затем прибежала Пугио. Она ранила Кассинию в ногу, ввалилась стража, и мы скрутили мерзавку. Лаура допросила ее, и Кассиния рассказала о заговоре. Это последнее, что я знаю. Назавтра в преторий пришла Помпония и сообщила, что ты жива. Мада через купца передала, что отпустит тебя, если приеду. И вот я здесь! — Игрр развел руками.

Я покачала головой. Так легко он не отделается. Я выясню, что это "звезда степей"!

— А Амага?

— Встретилась по пути.

Я хмыкнула — темнит.

— Она зовет тебя "тарго". Это означает "вождь", — сказала я. — Вождю клянутся на крови. Это было?

— Они притащили козла, зарезали и мазали лица кровью, — подтвердил Игрр. — А вот зачем, я не вникал.

Я вздохнула. Муж или не понимает, или притворяется. Я не знаю случая, чтобы сармы признали мужчину "тарго". У них он низведен до роли скота. Ценного, но бесправного.

— Расскажи, что было до клятвы! — потребовала. — Подробно!

— Да нечего рассказывать! — удивился он. — До Малакки нас проводили твои "кошки". Дальше ехали с Сани. В двух днях пути от Малакки нас ожидала сотня Дандаки. Только мы к ним не добрались — наткнулись на Амагу с ордой. Позже выяснилось, что они шли в набег.

— И?

— Поначалу они обрадовались. Амага стала кричать: "Добыча! Добыча!", имея в виду меня. Я объяснил, что она не права...

— Как? Подрался?

— Предложил, но Амага не захотела. Решили бороться. Она обрадовалась, кричала, что лучшая в орде, — Игрр усмехнулся. — Я дважды свалил ее, и Амага обиделась. Тогда я подарил ей лорику и шлем, и пообещал заплатить, если проводит нас в Балгас. По пути она ела с нами, я учил ее бороться, так вот и подружились.

Я покачала головой: не договаривает. За это "тарго" не изберут. Он ответил мне невинным взором. Все равно докопаюсь!

— А Дандаки? — напомнила я.

— Догнала нас через несколько дней. Сначала хотела убить Амагу, но я объяснил, что она не права...

Я не выдержала и рассмеялась. Игрр неисправим! Но теперь все ясно. Игрр спас орду от верной смерти. Личная сотня Мады — лучшие бойцы Степи. Амагу с ее детьми они бы вырезали, как кур. Не удивительно, что сармы признали Игрра вождем. А он им еще деньги дает...

— С Дандаки ты тоже боролся?

— До этого не дошло. Сказал, что наябедничаю Великой Матери. Дескать, она потеряла меня в Степи. Дандаки побоялась и оставила Амагу в покое. Даже разрешила сопровождать меня.

— С Дандаки ты тоже подружился?

— Ага! — кивнул он.

— Кормил ее?

— Скорее она меня. В день, когда убили тура, притащила мне вареное сердце.

Я насторожилось. Сердце убитого тура подносят почетным гостям. С чего это — Игрру.

— Что ты сделал для нее?

— Ну... — Игрр почесал в затылке. — Если кратко, спас дочь.

— Как?

— Сотня загнала бычка в реку, сармы полезли выгонять, а тот боднул коня рогами. Бимжи упала в воду и захлебнулась. Я нырнул и вытащил.

— Мертвую?

— Утопшую. Но я медикус, и нас учат, как действовать в таких случаях. Я выдавил воду из легких, сделал искусственное дыхание и массаж сердца. Она очнулась.

— Потому Дандаки предоставила нам свой дом и велела всячески ублажать?

Он пробарабанил пальцами по столу. Я не отводила взгляда. Игрр вздохнул:

— У нас с ней договор.

— О чем?

— Я помогаю Бимжи стать Великой Матерью, а она нам — вернуться в Рому. Вместе.

Я умолкла, ошеломленная. О том, что Мада умирает, я знала. Рабыни судачили об этом каждый день. Они надеялись, что новая жрица освободит их из рабства. Я не могла на это рассчитывать — рома. Вечерами в землянке рабыни обсуждали шансы претенденток, спорили, кто окажется милостивее. Из разговоров я помнила, что Мадой, скорее всего, станет дочка вождя Красной орды Саруки. У той самое многочисленное войско. Но и Дандаки упоминали. Одна из рабынь, служившая прежде в храме (попалась на воровстве и была продана в рабство), сказала, что дочь сотницы — кровная сестра Мады. Она — бесспорный претендент, но при одном условии...

— Ты обещал Дандаки переспать с ее дочерью?

Он кивнул.

— Почему ты смущаешься?

— Не знаю, как ты посмотришь, — признался он.

Я выдохнула воздух. Он что, притворяется?

— Помнишь, я собирала деньги на твой контракт, и нам не хватило?

Он кивнул.

— Эмилия одолжила деньги, оговорив, что ты станешь отцом ее внучки. Я согласилась.

— Тогда мы не были женаты.

— И что?

— После свадьбы ты стала ревнивой.

— Да! — подтвердила я. — Я была такой. В первый месяц в плену я ревновала тебя до безумия. Воображала, как ласкаешь других женщин, пока я скребу шкуры, и очень злилась. Но потом успокоилась... Когда руки заняты, хорошо думается — голова свободна. Я вспомнила, что ты сделал для меня. Как взял на себя выплату моих долгов, трудился с утра до вечера, чтобы их вернуть. Как кормил и ласкал меня, носил на руках, наконец, взял в жены. Первую нолу за тысячу лет! Я поняла, что прогневила Богиню, изнуряя тебя подозрениями, и она наказала меня, отдав во власть сарм. Я решила, что ты имеешь право на счастье. Я мечтала лишь увидеть тебя. Увидеть — и более нечего. Но я не хотела, чтобы ты приезжал. Мада, разговаривая со мной, сказала, что пленила меня с одной целью — выманить тебя в Балгас. После того, как ты забрал меня у хозяйки, я мучилась мыслью, что мы вновь расстанемся. Я уеду, а тебя оставят, и мы больше не увидимся. Я боялась, что ты об этом заговоришь. Но ты сумел договориться с Дандаки. Ей можно верить?

— Она заинтересована, чтобы я исчез. Других пришлых в Балгасе нет. Бимжи станет единственной, кто забеременел от человека, и другие претендентки отвянут.

— А мы сможем вернуться в Рому. Я рожу Гайю, и мы заживем, как прежде. Не важно, что дома нет, я согласна на комнату в инсуле. С тобой я буду счастлива и в палатке. Ты думаешь, что я стану возражать? Я сама отведу тебя к Бимжи и прослежу, чтобы ты сделал правильно. И только попробуй увильнуть!

Он захохотал. Я шмыгнула носом.

— Мне здорово повезло с тобой, — сказал он, отсмеявшись. — Честное слово! Красивых женщин в Роме хватает, а вот таких умных...

Через мгновение я сидела у него на коленях, и мы говорили, перебивая друг друга... О чем? Вам это неинтересно. Нам было хорошо. Жаль, что явилась Дандаки...

6.

Игрр, преторианец. Разъяренный

Встречные сармы провожали нас долгими взглядами.

— Зачем ты нацепил эти тряпки? — проворчала Дандаки. — По улицам Балгаса никогда не разъезжали преторианцы. Мы их даже в плен не брали.

— Трибун велела, — объяснил я.

— Валерия?

— Ты ее знаешь? — удивился я.

— А где я, по-твоему, потеряла это? — Дандаки коснулась пальцем затянутой веком глазницы. — Три года назад сотня под моим началом стояла под стенами Ромы как раз напротив когорты претория, и я знала, кто ею командует. У нас есть свои люди в Роме.

— Это вам не помогло! — хмыкнул я. — Вломили вам от души.

— Мы не остались в долгу! — буркнула сотница.

— В той битве погибла мать Виталии, — согласился я, — а сама она, как и ты, едва не потеряла глаз. Шрам на ее лбу — след моей операции. Складка кожи, сползшая вследствие ранения, закрывала ей глазницу. У меня вопрос: стоило ли сражаться? Кто победил в той битве, Дандаки? Сармы, потерявшие тысячи воинов и бежавшие обратно в Степь, или ромы, отстоявшие свой город?

— Это Валерия велела тебе спросить? — сощурилась сотница.

— Сам додумался.

— Да ты, как я вижу, стратег! — хмыкнула Дандаки. — Странно, что при этом всего лишь преторианец. Что ты делаешь в когорте, Игрр? Или у Ромы кончились нолы? Ваша принцепс призвала на службу мужчин?

Дандаки смотрела хмуро, и я одернул себя: с чего задираюсь? Разговаривать нужно о другом. Сотница — единственный мой союзник в Балгасе.

— Что тебя тревожит, Дандаки?

Он бросила взгляд исподлобья. Подумала и кивнула.

— Плохие вести, Игрр! В Балгас прибыли вожди Красной, Синей и Белой орд. У каждой — тысячи воинов.

— Не заметно! — сказал я, привставая на стременах и крутя головой.

— Обычай запрещает вводить в Балгас войска. Это священный город. Вождю дозволено иметь охрану не более сотни воинов. Остальные должны оставаться за стенами. Но три вождя — это три сотни. Достаточно, чтобы захватить власть.

— Если сговорятся.

— Думаю, это произошло, — вздохнула Дандаки. — Мне донесли, что вожди Синей и Белой орд ежедневно гостят у предводительницы Красной орды. Ее зовут Саруки. Они едят, пьют кумыс и бьют в бубны. Не знаю, о чем они сговорились, но, опасаюсь, что Саруки добилась согласия вождей.

— Хотят провозгласить ее дочь Мадой?

— Верховную Мать избирают жрицы. В жилах дочки Саруки — людская кровь, но она потеряла право стать Мадой. Путалась с сармами и успела трижды родить, — Дандаки плюнула. — Но за Саруки — сила...

"Тысячи воинов..." — вспомнил я.

— Великая Мать знает?

— Маде известно все! — вздохнула Дандаки. — Она самая мудрая женщина в Паксе. Покойный Луций ее многому научил. Когда они правили Степью, вожди боялись голову поднять. Но Луций умер, а теперь пришел черед Мады... — лицо сотницы стало грустным.

— Когда у Бимжи Дни? — спросил я.

— Сегодня или завтра.

— Нам нельзя терять времени.

— Игрр! — Дандаки сжала мое запястье. — Не получится. Мада пожелает оставить тебя себе, она так и сказала. Тебя поместят в храме, а туда нет хода никому, кроме жриц. Дни у Бимжи пройдут, а ко времени следующих Мады не станет. Степь возглавит Саруки. Она казнит Бимжи — и меня вместе с нею. Саруки не нужны соперницы.

— Сделай так, чтоб я воротился в твой дом.

— Мада не разрешит.

— Заставь!

— Как?

— Дандаки! — вызверился я. — Кому из нас грозит смерть — мне или тебе? Кто возглавляет личную охрану Великой Матери — ты или я? Мне объяснять, что в сложившейся ситуации годятся любые средства?

— Предлагаешь убить Маду? — поразилась Дандаки.

— Если понадобится.

— Это невозможно! — вспыхнула сотница. — Мы с Мадой вместе росли — наши матери были родственницами. В то время ее звали Тамар, что означает "стрела" — она всегда была смелой и быстрой. Став Великой Матерью, Тамар по обычаю сменила имя. Во всей Степи только одна женщина имеет право зваться Мадой. Моя дочь и Тамар — сестры. Я приносила клятву на крови. Нарушить ее — навлечь гнев богини...

— Маду мучают боли? — перебил я.

Дандаки кивнула.

— Сильные?

— Если жрица опоздает с питьем, Мада кричит и корчится.

— Проще говоря, умирает в мучениях. А теперь скажи: если бы твоя дочь уходила в страданиях, ты бы оказала ей милость?

Дандаки насупилась.

— Ты ненавидишь Маду! — сказала, подумав.

— Она приказали высечь Виталию и отдала ее в рабство. Там жену били и кормили отбросами.

— Рома — наш враг!

— Обычай Степи запрещает наказывать беременных. Враги — не исключение. Будущая жизнь — свята, мать нельзя истязать. Разве не этому учит ваша богиня?

— Ты много знаешь! — удивилась Дандаки.

— Я учил ваш язык и говорил с твоими воинами. У меня есть Санейя, не единожды бывавшая в Балгасе и хорошо знающая ваши обычаи. А теперь скажи: как поступают сармы с мучителями беременных?

— Ломают спины! — буркнула сотница.

— Если хочешь, я сверну Маде шею. Или пережму ей жилу на шее. Я медикус, и знаю как. Она умрет без мучений.

Дандаки засопела.

— Игрр! — сказала тихо. — Не вздумай! Закон запрещает убивать мушей, но я не поручусь за своих воинов. Тебя поднимут на копья!

— А ты с Бимжи потеряешь жизнь! Так что думай!

Дандаки просверлила меня взором единственного глаза и умолкла. В конце улицы показался храм, и я порадовался возможности отвлечься. На душе у меня было сумрачно. Если бы мне недавно сказали, что стану подговаривать одну женщину убить другую, я бы пожал плечами. Пакс изменил меня. Настолько, что иногда пугаюсь собственных мыслей. Это я, Игорь Овсянников, в недавнем прошлом участковый терапевт, размышляю о дворцовом перевороте? Вербую сторонников, составляю проскрипционный список и хладнокровно предлагаю убить жрицу? Хорошее занятие для врача, чьей главной заповедью считается "не навреди"! С другой стороны, что делать? Пакс живет по другим законам. Остается либо следовать им, либо умереть. Если у Саруки получится, Виту убьют. Сармам она враг. Мада сохранила Виталии жизнь, но Саруки ничего не обещала. Для вождя орды Вита что пыль на сапоге. А как же Гайя, тронувшая ножкой живот матери, когда я приложил к нему ухо? Я не увижу свою дочь? Не возьму ее на руки, не коснусь губами теплого лобика? А вот хрен вам! Понадобится, порву Балгас на леточки. Сожгу, вырежу и вытопчу! Хотите видеть меня игрушкой в шатре победителей? А ху-ху не хо-хо?! Кровью умоетесь! Поняли?!.

Храм приблизился, и я переключил на него внимание. Величественное здание, сложенное из обтесанных каменных блоков, резко выделялось среди унылой застройки Балгаса. Убегающие ввысь стены, двускатная крыша, крытая позеленевшими от времени листами меди. Очень похоже на храм Богини-воительницы в Роме, только тот круглый.

— Кто это строил? — удивился я.

— Рома, — отозвалась Дандаки. Похоже, она обрадовалась сменить тему. — Два века назад Степь пошла в набег и захватила город людей. Там жили мужчины и женщины, дети и старики. Их увели в Балгас. Среди мужчин оказались каменщики. Их обещали отпустить — вместе с семьями, если возведут храм. Рома согласились.

— Сармы выполнили обещание?

— Да! — кивнула Дандаки. — Великая Мать клялась. Но из тех рома домой вернулись немногие. Храм строили двадцать лет. За это время часть людей умерла, другие прижились и не захотели обратно. Балгас ценит ремесленников, пришлый, мы им хорошо платим. Мой дом сложили рома. Было это давно. Со временем люди растворились среди нас, и мы потеряли умельцев. Строить из камня некому — сармы не умеют его тесать.

"Перенять ремесло было лом? — подумал я. — Приставить к людям учеников, платить за обучение? Веселее было скакать на конях и махать железками? Вы такие же ушлепки, как и рома, выселявшие людей в резервации и бравшие с них налог кровью. У вас был шанс. Следовало привлечь людей к управлению, дать им государственные посты и позволить изменить строй. Они преобразили бы Степь. Не Рома, а Балгас диктовал бы правила в этом мире. Но вы посчитали это не нужным, поэтому теперь вымираете, как и Рома. Ну, и хрен с вами! Сами виноваты! Вот вытащу Виту, и укачу с ней в Россию! Костьми лягу, но добьюсь! Плевать мне, что скажут там о ее хвостике! Он мой, а не их!"

Улица вывела нас к входу в храм. Вокруг него не оказалось ограды. Я удивленно глянул на Дандаки. Она поняла.

— Никто не смеет войти во двор без дозволения! — сказала напыщенно. — На дерзкого обрушится гнев богини!

Я только головой покачал. Сколько раз люди в наивной надежде, что священное место их защитит, бежали в храмы. И что? Враги врывались, вытаскивали наружу и убивали. Бывало, резали прямо внутри, заливая алтари и священные предметы кровью. И делали это не варвары, что можно было объяснить, а единоверцы! "Цель оправдывает средства!" Это высказывание приписывают создателю ордена иезуитов, но он лишь сформулировал то, что применяли за тысячелетия до него...

Подскочившая стража увела наших коней, мы с Дандаки, обогнув храм, вошли в дверь красивого, каменного дома, украшенного резным фризом и колоннами. Ну, да, резиденция...

Женщина, полулежавшая на широком ложе с высокой, изукрашенной спинкой из бронзы, умирала. Это было видно по осунувшемуся лицу с заострившими чертами и серой коже. Но главным признаком был запах — едва уловимый, тяжкий дух умирающего тела. В больницах его заглушают запахи лекарств, но он ощущается, если над умирающим склониться. Здесь запах шибал в нос с порога.

— Подойди! — велела Мада.

Голос ее звучал слабо, но властно. Я подчинился.

— Хорош! — заключила жрица, завершив осмотр. — Молод, силен, здоров. Красив... Не хуже Луция. Только тот был умнее. Не отдался бы в руки врага из-за какой-то самки.

— Даже из-за тебя?

— Ты дерзок! — насупилась жрица. — Но я отвечу на твой вопрос, пришлый. Луций не сделал бы это даже из-за меня.

— А мне говорили: он тебя любил...

Дандаки за моей спиной сдавленно охнула.

— Что ты понимаешь! — прошипела жрица. — Любовь не в том, чтобы погибнуть из-за женщины. Важнее остаться в живых и отомстить обидчику. Луций это бы сделал.

— Зачем вы воюете с рома?

Дандаки за моей спиной выругалась. Вполголоса, но достаточно громко, чтобы услышали за дверью.

— В Паксе полно земель, — как ни в чем ни бывало продолжил я, — хватает источников вод. Можно прокормить много скота. Много больше, чем есть у сарм. Зачем же набеги, война? Куда разумнее торговать. Вы все равно этим занимаетесь. Вам нужны зерно и рыба, металлы и оружие, рома не хватает скота и кож. Но из-за того, что мира нет, вы отдаете свое дешево, а чужое покупаете дорого. Сами создаете условия, из-за которых вам плохо. Почему? Объясни мне это, молодому и глупому!

Мада рассмеялась — негромко и хрипло.

— В твоем мире нет войн?

— Мы не преуспели в этом, — сознался я. — Но у любой, даже маленькой войны, существует причина, пусть даже абсурдная. Здесь ее нет.

— Ты в Паксе недавно, — сказала жрица, — но уже берешься судить. Слушай, пришлый! Под моим началом тысячи сарм. В год их сажают на коня и учат воевать. Они растут на песнях, прославляющих воинов. Убить врага, завладеть его мужчинами и имуществом — высшая доблесть для сарм, и они ее жаждут. Стоит запретить набеги на рома, как они примутся резать друг друга. Степь ослабеет, и с ней покончат. Ты этого добиваешься?

Я покачал головой.

— Тогда прекрати говорить глупости! — сказала меня жрица. — Тебя не за этим привели. Дандаки говорила, что ты хороший медикус. Осмотри меня!

Подбежавшие служанки раздели Маду. Я заткнулся и приступил к обследованию. Света, падающего из окошек, было маловато, но затруднений с диагнозом не возникло. Признаки, как в учебнике. Неоперабельная меланома в заключительной стадии.

— Ну? — спросила жрица, после того, как ее одели.

— Дней десять! — пожал я плечами. — От силы двадцать. После чего ты умрешь.

— Значит, вдохни в меня жизнь!

— Я не умею этого.

— В Бимжи вдохнул!

Мада нахмурилась. М-да... Доложили.

— Бимжи нахлебалась воды, я ее выдавил, после чего сделал ей искусственное дыхание. Я не шаман, и не воскрешаю мертвых. Тебя не спасут даже в моем мире, где умеют такие болезни лечить. Слишком поздно.

Мада глянула мне в глаза. Я не отвел взгляда.

— Не врешь! — со вздохом сказала жрица. Она подумала и поманила рукой Дандаки. Та с готовностью подскочила.

— Он говорил с тобой обо мне?

— Да, великая!

— О чем?

— Предлагал убить тебя!

Я едва сдержал ругательство. Зараза! Сдала! А я держал ее за союзника...

— Он объяснил, что это избавит тебя от мучений! — поспешила Дандаки.

— И расчистит дорогу твоей дочери, — усмехнулась жрица. — Ты заключила с ним договор?

— Да, великая! Но... — Дандаки побледнела. — Только в случае, если ты сама...

— Что пообещала?

— Позволить ему уехать с самкой.

— Поэтому он торопится, — хмыкнула жрица. — В Балгас прибыли вожди орд. Они ждут моей смерти в надежде самим выбрать Маду. Если у них выйдет, пришлому не сдобровать. Его потащат в дома победительниц, а его самку зарежут. Пришлый любит ее. Сегодня едва не убил сарму, хотевшую проучить дерзкую рому. Пришлый глуп, как я и думала. Пытаться уговорить мою сотницу...

Жрица умолкла и задумалась. Это длилось долго. По ее лицу скользили тени, которые заставляли меня ежиться. Дандаки рядом и вовсе не дышала. Наконец Мада тряхнула головой.

— Много лет ты была моей тенью, Дандаки. Оберегала, хранила... Отказалась убить меня даже ради спасения дочери. Мы с тобой родственницы, а Бимжи — дочь Луция. Ты заслужила награду. Бимжи станет Великой Матерью.

— Великая!

Дандаки рухнула на колени и попыталась лизнуть руку жрицы, но та с раздражением ее отолкнула.

— Бимжи не унаследовала ума Луция, но есть ты. Вы зажмете Степь в кулак. Однако Бимжи нужен муш: здоровый и сильный. Человек. Он даст ей дочерей, и за мантию Мады не будет спора. Поняла?

— Да, великая! — кивнула сотница.

— Он остается в Балгасе! — Мада указала на меня. — Самку отправь в Рому: я дала слово.

— Моего мнения не спрашивают? — вмешался я. — Или я тут для мебели?

— Ты глуп, муш! — нахмурилась жрица. — Чем ты недоволен? Бимжи молода, красива и даст тебе то, чего не получишь в Роме. Ты ведь рядовой легионер? — она ткнула пальцем в мой плащ. — Это все, чего выслужил? Здесь вожди будут лизать тебе руки. Муш Мады не простой человек, он ее возлюбленный и самый близкий советчик. Чего дали тебе рома? Кто обманом заманил тебя в Пакс? Кто продавал тебя в амфитеатре, как раба? Не удивляйся, пришлый, я хорошо осведомлена. После того, как твоя самка попала в плен, тебя выгнали из дома и пытались убить. Я знаю, почему ты возражаешь. Тебе сказали, что мы дикари? Ты сам видел Балгас. Разве мой город — это палатки из шкур? Почему мы беседуем с тобой на латыни? Я удивлю тебя больше: мы умеем писать. У нас есть школы, где учат детей. Не всех, но грамотных сарм много. В наших домах тепло, имеются бани. Наши обычаи крепче законов Ромы. По крайней мере, их соблюдают. Тебе предлагают править Степью, войти в наши легенды, как вошел в них Луций, а ты упираешься, как бык на бойне!

— Я хочу вернуться в свой мир! — сказал я.

— Не говори глупости! — нахмурилась Мада. — Что тебе там? Как ты попал в Пакс? Те, кому хорошо, сюда не едут. Поэтому смирись и не зли меня! Делай, что велят!

— Я подумаю! — сказал я.

— Сколько угодно! — пожала плечами Мада. — Думать не запрещается даже рабам. Только хозяевам на это плевать. Как решила, и так будет! Отправь его обратно! — повернулась она к Дандаки. — Сама останься! Нам нужно многое сделать. Для начала собрать жриц и объявить им о будущей Маде...

Она хлопнула в ладоши. Набежавшая стража вытолкала меня наружу. Мне удалось выразить свое отношение к случившемуся, плюнув в сторону резиденции, но этого, кажется, никто не заметил. Или сделали вид, что не заметили. Мне подвели коня и отправили под конвоем. Вот и все. Недолго музыка играла недолго фраер танцевал. Договорился, называется...

Виталия, декурион "Диких кошек". Собранная

Игрр вернулся скорей, чем я ожидала. Я вообще опасалась, что его оставят: Мада заманила Игрра в Балгас не за тем, чтобы отпустить. Поэтому услыхав родной голос, обрадовано поспешила навстречу.

— Не здесь! — остановил он меня и стал оглядываться.

Я взяла его за руку и отвела в спальню. Я "дикая кошка", и всегда осматриваю место возможной битвы. Чего бы ни обещала сотница, она сарма. Верить ей — не уважать себя. Пока Игрра не было, я осмотрелась в доме. Изучила двор, заглянула в сараи и конюшни. Сопровождавшая меня Сани давала пояснения. Нам не препятствовали: видимо, указаний на этот счет Дандаки не оставила.

Дом сотницы строили рома, но по обычаям сарм: много комнат и каждая с дверью. Балгас лежит на север от Ромы. Зимой здесь холодно, а комнату проще согреть, поставив жаровню и закрыв дверь. Жаровню просить мы не стали. Я затворила за нами дверь, Игрр взял меня на руки и уложил на ложе. Правильно! Ложе высокое, сама бы не взобралась. Другой мебели, даже лавки, в спальне не наблюдалось. Стащив с меня сапожки, муж сбросил свои и примостился рядом.

— Слушай! — шепнул, обняв меня.

Я внимала, ловя каждое слово. Рассказ Игрра не затянулся. Я не удивилась услышанному: этого следовало ожидать. Дандаки — верный пес Мады, предположить, что она пойдет против Великой Матери, глупо. Игрру не следовало на это рассчитывать.

— Что будешь делать? — спросила я.

— Вернусь к плану "А".

— Что это значит?

— Ты уедешь без меня.

— Нет! — вспыхнула я.

— Вита! — вздохнул он. — Это единственный выход. Я не случайно просил Амагу не уезжать — как чувствовал! Она с девочками тебя сопроводит. Двинетесь берегом, и у третьего порога встретите когорту претория. Мы договорились об этом с Валерией. Она отвезет тебя домой.

— Мы не доберемся.

— Почему?

— Балгас окружен сармами. Мада умирает, и ее обещания уже ничего не значат. Нас перехватят и убьют.

— Гм! — почесал он в затылке. — Не подумал. Планом такая ситуация не учитывалась: мы не знали о болезни Мады. Плохо. Когорта не сможет ждать долго.

— Как ты собирался уйти сам?

— На лодке.

— Поплывем вместе!

— Вдвоем труднее.

"Я связываю его! — догадалась я. — Беременная, и потому — обуза. Но я не отступлю. Оставлять его одного нельзя — пропадет. Он слишком доверчив и не знает сарм. В Балгасе неспокойно. Игрра увезут куда-нибудь в Степь, а оттуда не выбраться. Не затем я обрела мужа, чтобы тут же терять!"

— Мы что-нибудь придумаем! — сказала, прижимаясь к нему. — Возьми меня! Гайя не возражает...

Я не врала. Малышка вела себя тихо, а мне требовалось мужа отвлечь. К тому же я дико соскучилась. Мы завозились, избавляясь от одежды, а затем мир вокруг меня исчез. Я застонала и провалилась в небытие, полное блаженства...

* * *

За дверью бегали и кричали, и эти крики были полны тревоги. Похоже, что-то случилось. Я подняла голову и прислушалась: похоже, беда. В комнате было темно — ночь. Хорошо, что мы уснули одетыми — в комнате холодно. Сейчас искали бы штаны с рубахами... Игрр рядом зашевелился, и я осторожно сползла на пол. Игрр спрыгнул следом.

В дверь постучали. Я попыталась открыть, но Игрр отодвинул меня в сторону. В коридоре, сжимая в руке светильник, стояла Сани. Через плечо у нее висел пояс мужа с мечом и кинжалом. Игрр торопливо схватил его и перепоясался.

— Что происходит? — спросила я.

— Беда! — ответила кварта. — Меня послали за вами.

— Веди! — кивнул муж.

Сани отвела нас в триклиний. В доме сотницы он представлял собой большую комнату со столами и лавками. Днем мы здесь обедали. На стенах триклиния горели светильники, в их беспокойном свете я разглядела Дандаки и полтора десятка сарм. Некоторые из них сидели на лавках, другие стояли у стен. Выглядели сармы неважно: в порванной одежде, доспехах, покрытых бурыми пятнами. Железистый запах крови, перемешанный с запахом пота и страха, витал в воздухе. У части сарм виднелись повязки на руках и ногах, у одной из-под шлема свисали кровавые тряпки.

— Где вы прячетесь? — заорала Дандаки, увидев нас. — Немедленно уезжаем!

— Что случилось? — удивился Игрр.

— Потом! Поспеши!

Но мы не успели и шага ступить. С улицы донесся топот коней и послышались вопли.

— Опоздали!..

Дандаки опустилась на лавку. Одна из сарм скомандовала, и воины, одна за другой, выскользнули из комнаты. Игрр прошел к столу и сел на скамью напротив Дандаки. Я примостилась рядом.

— Мада мертва! — хрипло сказала сотница.

— Как это вышло? — насторожился муж.

— Саруки подкупила кого-то в храме. Ей донесли... Мы сидели у Мады, когда вбежала десятница и сообщила, что храм окружают. Я выглянула в окно. Их было не меньше сотни... Они преступили обычай! — Дандаки ударила кулаком по столу. — Посмели вторгнуться на священную землю!

Игрр хмыкнул, и я мысленно его поддержала. Смешно слушать: сармы соблюдают обычаи! Но сотница будто не заметила.

— Мада подошла к окну, чтобы прогнать дерзких, но снаружи пустили стрелу. Прямо в сердце...

Я покачала головой: убить Великую Мать! Даже для сарм — неслыханно.

— А дальше? — спросил Игрр.

— Мы заперлись и стали отбиваться. Стреляли из окон, метали дротики... В доме было пятнадцать воинов, но скоро осталось пятеро — в нас тоже стреляли. Стрелы и дротики кончились. Мы убили и ранили многих, но недостаточно, чтобы они испугались. Отступницы зажгли факелы, притащили бревно и стали высаживать дверь. Они кричали, что убьют всех, а нас с Бимжи привяжут к хвостам коней и протащат по улицам. Нам оставалось стоять с мечами в руках и ждать, когда они ворвутся, чтобы дорого продать свои жизни. В этот момент подоспела моя сотня... — Дандаки сжала кулак. — Маиса сумела ее собрать девочек и незаметно подвести к храму. Они ударили разом! Очистили двор храма, но при этом потеряли половину воинов. Мы выбежали и сели на коней. Однако подоспели другие отступницы: их, видимо, известили. Пришлось пробиваться с боем. Это удалось, но из сотни уцелело шестнадцать воинов. Все, кого ты видел!

Дандаки прямо рычала.

— Теперь они пришли за тобой?

Я удивилась спокойному тону Игрра.

— Да! — рыкнула сотница. — Саруки не прощает обид. К тому же, пока мы живы, Степь не признает эту сучку. Я сделаю все, чтобы этому помешать, и она это знает. Кочевья восстанут, когда узнают об убийстве Мады. Пусть Саруки нападает! В доме крепкие стены, и окованные железом ворота. У нас много оружия. Они дорого заплатят за нашу смерть! Но прежде, чем умереть, я убью тебя! — она ткнула пальцем в Игрра. — Саруки не получит муша!

— Только попробуй! — прошипела я и выхватила кинжал Игрра.

Дандаки схватилась за меч, и в этот миг муж грохнул кулаком по столу.

— Сидеть! Размахались железками, отчаянные мои! Порву, как Тузик грелку!

От неожиданности мы с сотницей опустили оружие.

— Мне нужно глянуть на улицу!

— Я знаю место! — вскочила я.

Удивленная Дандаки промедлила, чем я и воспользовалась. Схватив мужа за руку, повела в угол к лестнице. Окна дома смотрят двор, с улицы — глухая стена. Так строят, чтобы защититься от врага и вора. Забор и ворота высокие — не заглянешь. Зато в доме имелся чердак, сделанный для тепла. Потолок не дает улетучиться горячему воздуху. Из-за него в доме не было очага, и пищу варили в пристройке. Я это заметила, и Сани рассказала о чердаке. Мы не поленились слазить. Чердак высокий: можно ходить, не сгибаясь. Мастера, возводившие дом, оставили щель меж крышей и стенами — чтобы чердак проветривался, и балки не гнили. Щели не было лишь под фронтонами. Но и через те, что имелись, хорошо просматривались тупик и двор. Отличное место для скрытого наблюдения — снизу не разглядишь. Если и догадаешься, что за тобой следят, стрелять бесполезно — попадешь в стену или крышу.

Мы с Игрром одновременно приникли к щели. Весь тупик перед домом заполняли люди и кони. Темная масса копошилась и издавала звуки. Слышалась речь и ржание коней. Почти одновременно в разных концах тупика вспыхнули факелы. Их свет заиграл в пластинах панцирей, отразился в начищенных шлемах и наконечниках копий. Муж присвистнул.

— Сколько их!

— Две турмы! — определила я.

— Больше! — поправила Дандаки. Я не услышала, как она подошла.

— Да уж! — вздохнул Игрр. — Уж мы их душили, душили...

Ни я, ни Дандаки не поняли его слов. Иногда Игрр говорит странно. Переспрашивать мы не стали и некоторое время следили за сармами в тупике. Там загорались костры, вверх поплыли дымки, и я ощутила горьковатый запах горящего кизяка. Надолго устраиваются... В подтверждение моей мысли сармы стали спешиваться, а коноводы отводить лошадей. Остальные сгрудились у костров, протягивая к пламени руки. Холодно.

— Не похоже, что собираются штурмовать! — заметил Игрр.

— Ждут рассвета, — сказала сотница. — Ночью сражаться плохо — можно случайно убить своих.

— Разумно! — согласился Игрр.

Я глянула во двор. Воины Дандаки, подкатив к воротам повозки, ладили помост, чтобы стрелять поверху.

— Убери их! — предложила я. — В темноте только насторожат врага. Те загородятся щитами и будут настороже. Лучше ударить на рассвете, внезапно.

Я поймала себя на мысли, что командую, как декурион свой турмой. Но сейчас это необходимо. Дандаки расстроена, и кому-то нужно командовать. От этого зависит наша жизнь.

— Оставь здесь наблюдателя и двоих во дворе, остальные пусть отдыхают, — добавила я.

Дандаки подумала и кивнула. Мы спустились в триклиний. Дандаки вышла во двор и вернулась с воинами. Слуги притащили матрасы и войлоки, сармы принялись расстилать их полу. Это правильно: воины должны быть вместе. Им так спокойнее, а в случае нападения не придется собирать по комнатам. Игрр занялся ранеными. Промыл им раны, некоторые зашил и снова забинтовал. Сармы подчинялись беспрекословно, даже с каким-то благоговением. "Они считают Игрра великим шаманом, — вспомнила я рассказ мужа. — Он вдохнул в Бимжи жизнь". Самой Бимжи, к слову, не наблюдалось.

— Где твоя дочь? — спросила я сотницу.

— Заперла! — буркнула та. — Девчонка совсем потеряла голову. Дни...

Такое бывает, но я догадалась, что дело в другом. Девчонка перепугалась, и мать спрятала ее, чтобы не разводила панику. Умно.

Слуги принесли еду и вино. Мы сели за стол. Хоть я и проголодалась, но ела мало: перед боем нельзя. То, что нам предстоит сражение, сомнений не вызывало. А вот Игрр налег на мясо. В отличие от нас он выглядел бодро и даже весело. Странно... Осушив чашу, муж поставил ее на стол, и посмотрел на Дандаки.

— Поговорим?

— О чем? — огрызнулась сотница.

— О нашем договоре.

— Ты хочешь Бимжи? — удивилась Дандаки. — Прямо сейчас?

Сердце в груди у меня екнуло. Ему что, больше нечем заняться?

— Бимжи пусть сидит, где определили! — хмыкнул муж. — Я о другом. Ты обещала помочь мне вернуться в Рому — вместе с женой.

— Уезжай! — ощерилась сотница. — Я прикажу отпереть ворота. Только ее, — она ткнула пальцем в меня, — сразу зарежут, а тебя поволокут в дом к Саруки. Ее рябая дочка очень обрадуется.

— Не уходи от ответа, — покачал головой Игрр. — Я спрашиваю: обещаешь?

Дандаки насторожилась.

— Я вытащу тебя из этой ж... неприятности, — продолжил Игрр. — Более того, помогу стать главной в Балгасе. Но взамен поклянись, что не будешь мешать. Не станешь крутить хвостом, как у Мады.

— Я!.. — вспыхнула Дандаки, но тут же взяла себя в руки. — Как ты это сделаешь?

— Мое дело. Ну?

Данки взяла со стола нож и полоснула лезвием по ладони. Черная кровь выступила из раны. Сотница приложилась к ней губами, всосала, а затем провела рукой по лицу, оставив на щеках бурые полосы.

— Я, Дандаки, командир личной сотни Великой Матери, кровью своей клянусь, что выполню уговор с пришлым по имении Игрр. Он, и те, кто этого пожелает, смогут уехать из Балгаса после того, как отступницы, посягнувшие на Великую Мать, умрут. Я не буду чинить им препятствий ни сейчас, ни позже. Пусть гнев богини сокрушит на меня, если совру!

Игрр глянул на меня. Я кивнула: клятва правильная. Дандаки не посмеет ее нарушить. Но, убей меня богиня-воительница, если я понимаю, как Игрр собрался победить.

— Замечательно! — сказал Игрр, вставая. — Идем!

— Куда? — удивилась Дандаки.

— Смотреть арсенал...

7.

Игорь, стратег. Доморощенный

То, что смерть Мады дает нам шанс, я почувствовал сразу. Дандаки зря смеялась над "стратегом". Я, конечно, не генерал генштаба и даже не лейтенант. Но за мной тысячелетняя история, которую здесь не нюхали. Это для Дандаки со смертью Мады рухнул мир. Как так? Ввести войска на священную территорию, застрелить верховную жрицу... Ей бы историю римских пап почитать для расширения кругозора — сама говорила, что грамотная... Но и Саруки действовала с грацией бегемота. В храме избирают Великую Мать! Бимжи! Да мы им!.. Всем в седла! Вперед! Рвем на лоскуты! Ну, что, порвали? Положили половину своих воинов (это наверняка, если учесть выучку личной сотни Дандаки), убили Маду, которой и без того жить оставалось всего ничего, а вот Дандаки с Бимжи упустили. Понятно, что подоспевшая сотня верховной жрицы напала внезапно (ай-ай-ай!), но просчитать такую возможность — задачка для школьника. Далее — еще смешнее. Вместо того чтобы исправить ошибку, покончить с ускользнувшей соперницей, пригнали к ее дому сарм, которые, вместо того, чтобы идти на приступ, греются у костров. А как же? Ночью воевать стремно! Пораниться можно! Вождей в рядах этой шайки явно не наблюдается — сплошь рядовой состав. Начальство, видимо, сейчас пьет вино (кумыс, или что там у них?) и похваляется, как ловко провернуло дело. А то, что противнику дали возможность опомниться и организовать отпор, сообразить лень. Куда он денется из мышеловки? Проспимся и довершим. Зарэжэм больно...

На месте Саруки я бы не пировал. Загнанная в угол крыса, бросается на волкодава. Что мешало убить Дандаки, чуть погодя? Вместе с дочерью, разумеется. Через день, другой? Пока Мада жива, Бимжи — всего лишь претендент. А затем нет человека (пардон, сармы) — нет и проблемы. После убийства следовало ввести с Балгас войска — если нарушил один обычай, какой смысл соблюдать остальные? — перекрыть улицы и ждать, пока Мада скончается — тихо и мирно. А после торжественных похорон, которые непременно почтить присутствием, дабы все видели твою скорбную харю, предложить кандидатуру дочки. Думаете, жрицы бы возражали? Руки тянули бы, чтоб вождь заметила. Войска на улице, они, знаете ли, впечатляют. Но Саруки действовала прямо и бесхитростно. Вот и славненько. На улицах города сарм нет, патрулей тоже не наблюдается — хрен бы иначе Дандаки прорвалась к дому — а враги греются у костров. Судя по их поведению, нападения они не ждут. Замечательно! На рассвете мы их огорчим — жестоко и больно. Есть у нас джокер в рукаве...

Кладовая Дандаки оказалась обширной — настоящий цейхгауз. Разглядев его содержимое, я присвистнул. Я, конечно, предполагал, что сотница подкопила добра, но чтоб столько! И все в идеальном порядке! Ряды копий, стоявшие у стены, поблескивали смазанными жиром наконечниками. Связки дротиков высились, как снопы в поле. Пучки стрел рассованы по кожаным мешкам — только хватай и беги. Шлемы... Самые разные — от бронзовых и железных, до деревянных, укрепленных широкими стальными полосами с перекрестием на макушке. Луки — десятка два, самые разные. К каждому привязан мешочек с тетивами. А вот мечей и панцирей практически не было, что и понятно — дорогие вещи. Я обнаружил в углу полный римский доспех: лорика сегментата, шлем-каскетка с назатыльником и нащечниками и даже (охренеть!) поножи. В армии Рома их не носят даже центурионы — мешают в бою. Вместе с доспехом на крюке висел гладий в отделанных серебром ножнах. Я не удержался и вытащил клинок. Смазанная жиром сталь блеснула в пламени светильника. Я щелкнул ногтем по клинку, попробовал острие и режущую кромку. М-да, это не те пырялки, которыми вооружали нас в когорте. Отменная сталь! Надо полагать, древней работы, когда в Роме еще были мастера-оружейники. Откуда у сотницы снаряжение римского воина, можно не спрашивать. Трофей, причем, очень и очень давний — со времен, когда в Роме носили поножи. Наследство от пра-пра-пра-бабушки. В подтверждение этой мысли в углу стоял поблекший вексилум на потемневшем древке и бронзовая буцина — прямая, а не закрученная улиткой, какие используются сейчас. Ради интереса я взял трубу и дунул. Стоявшие рядом Дандаки и Сани подскочили. Работает! Аж в ушах заложило...

Кроме лорики, в кладовой нашелся кавалерийский доспех. Глаза Виты загорелись, и я немедленно презентовал ей находку. На животе встопорщится, но все же защита. А вот спаты в комплекте не оказалось — пичалька. Спатой удобно рубить с коня, поэтому меч приватизировали: болтается сейчас на поясе у кого-то из сарм. Подумав, я отдал Вите свой меч, заслужив благодарный взгляд. Любит моя супруга оружие, что сделаешь? Воин... На мой трофей глаз положила давно. Когда везли нас в Рому, все разглядывала да языком цокала. Намекала, что неплохо сделать любимой подарок. Зачем спата медикусу? У него возлюбленная вся из себя воинственная! Цельный старший декурион! Грудью прикроет и защитит! Я не поддался — и правильно сделал. Чем бы козырял на пути в Балгас? Гладием над головой не покрутишь — не та рукоять. Нет, я готов разоружиться перед женщиной, но исключительно в постели. И грудь меня интересует не в роли прикрытия. Но сегодня — особый случай...

Себе я взял гладий, перед этим вновь вытащив клинок из ножен и примерив его к руке. Хорош! Хват у мечей Ромы неудобный, прямой. Удобно колоть, причем, снизу вверх, в других случаях кисть выворачивается, а это не есть "гут". Трофей Дандаки делали с умом. Навершие представляло собой не "грибок", а зацеп в виде буквы "Г" с выемкой под мизинец. Черен слегка отогнут — так удобней держать. Крестовина повернута концами к острию и достаточно массивна. Меч врага скользнет по клинку и зацепится. Если суметь повернуть кисть, можно выбить оружие из руки врага. В когорте нас этому учили. Намахался я там гладием. Плел, как и другие, чучела из лозы и колол их с утра до вечера, прячась за скутумом. К концу дня от чучел оставались лишь кучки изрубленных веток, а рук было не поднять.

Я осмотрел цейхгауз. Скутум нашелся в дальнем углу. Не зря искал! Если в трофеях — римский доспех, то скутум к нему, как пирожок чаю. Приватизировать щит не могли: он большой и прямоугольный, верхом воевать неудобно. А мы и не собираемся верхом... Щит оказался в полной исправности: кожа с лицевой стороны смазана жиром, как и бронзовый умбон. Удобная ручка с внутренней стороны, ремни, чтобы носить скутум через плечо — "гут"!

С помощью вездесущей Сани мы с Витой облачились в доспехи и вооружились. Шлем-каскетку с нащечниками я забрал себе, а Вите выбрал луковку с наносником, какие обычно носят сармы. На ее стриженной голове шлем смотрелся вполне грозно. Завершив облачение, я пересчитал копья — двадцать восемь. Маловато... Я сказал это вслух. Дадаки, не мешавшая нам грабить кладовую, удивилась:

— Кого ты собрался вооружать?

— Амагу.

Глаза ее вспыхнули, но тут же потухли.

— Дети...

— У этих деток появятся острые зубки!

Я потряс копьем.

— Воины Саруки размечут их!

— В поле! — согласился я. — Но сейчас они в тупике и сидят у костров. Коней отвели. Если напасть неожиданно, в седла вскочить не успеют. А пешие сармы — не воины. Амага справится.

— Что ты задумал? — заинтересовалась Дандаки.

— Вооружаем Амагу и договариваемся о совместном ударе. На рассвете. По сигналу... — я покрутил головой и ткнул пальцем буцину. — Вот ее. Твои воины бьют стрелами через забор, Амага — от входа в тупик. Первым делом нужно убрать лучниц, остальные не так опасны. Затем открываем ворота и работаем с двух сторон — дротиками, с коней. За нами преимущество в высоте и силе удара. Щиты у наших врагов, как я разглядел, короткие, кавалерийские. В конной схватке нормально, но на земле плохо. Если закроет лицо и торс, получит дротик в ногу, и наоборот. Раненая сарма — не воин, останется только прирезать.

— Хм! — покрутила головой Дандаки. — Может получиться. Амага согласится?

— Она зовет Игрра "тарго"! — встряла Вита.

Сотница хмыкнула.

— У девочек нет даже ножей, — сказал я, — хотя, возможно, сегодня купили. Но это ерунда. Они без шлемов, наконечники копий и стрел костяные. Луки их — палки с тетивой, такими не навоюешь. Подари это им, — я махнул в сторону оружия, — пообещай, что смогут забрать снаряжение убитых, и они костьми лягут. Девочки — изгои, лишние рты в орде. Вооружившись, станут силой, с которой станут считаться соплеменники. Амага сможет завести кочевье, отбить или купить стада и стать уважаемым вождем в Степи. Разве не об этом мечтает любая сарма?

— Хм! — сказала Дандаки. — Покойная Мада зря сочла тебя глупым. Мне нравится твое предложение!

— Осталось подумать, как переправить оружие и договориться об атаке, вздохнул я.

Вздыхал я не зря: в моем плане это было слабым местом. Совсем дохлым.

— В тупике — воины Саруки, думаю, они есть и на ближней улице, — добавил я. Не выйти.

— Дом стоит на краю обрыва, — сказала Дандаки. — Внизу река. Там можно пройти, по одному. Думаю, сарм Саруки внизу нет — им там нечего делать. Дальше по берегу — скалы, город не обойти. Задумай мы бегство, пришлось бы выбираться на улицы, а они — в руках Саруки. Две стороны забора выходят к обрыву, одна — на улицу, но там вместо забора — стена конюшни. Она высокая, взобраться трудно, а из окон под крышей легко стрелять. Достаточно поставить двух лучниц, чтобы отбить охоту там штурмовать. Самое уязвимое место — тупик. Достаточно выбить ворота, а затем — двери...

Дандаки вздохнула.

— К Амаге нужно кого-то послать, — сказал я.

— Думаю, что на улицах — разъезды, — покачала головой сотница. — Вечером их не было, но сейчас должны выслать. Я бы так сделала. Моих воинов и слуг знают в лицо. Ты, — указала на меня, — тем более не пройдешь. К тому же не знаешь Балгаса и не найдешь караван-сарая. Спросить не у кого — все попрятались по домам. Она... — Дандаки посмотрела на Виту и покачала головой.

— Я смогу! — сказала Сани.

Все, не сговариваясь, уставились на нее.

— Я знаю город, — заторопилась кварта. — К тому же — вот!

Она достала из сумки и показала бронзовую пластинку. На ней виднелся выбитый трезубец.

— Это тамга Саруки. У меня есть такие от вождей Синей и Белой орд. Моя хозяйка торговала со всей Степью. Нам давали тамги, чтобы не задерживали. Если показать тамгу воинам, они не тронут, иначе вождь прикажет сломать им спины. Можно выйти даже через ворота...

— Не вздумай! — перебила Дандаки. — Пропустить, может, и пропустят, но увяжутся следом. Им будет интересно, куда собралась. По веревке сумеешь?

— Я ловкая! — кивнула Сани...

Виталия, старший декурион. Встревоженная

Муж в очередной раз меня поразил. В миг придумать такой план! Сколько он в Паксе? Семь месяцев? Другие пришлые за это время язык не выучат, а Игрр столько смог! И массаж наладить, и в поединке подраться, и в когорте послужить и даже принцепса спасти. Не зря она когорту за отправила: оценила. Теперь Игрр придумал, как уцелеть. А ведь все считали, что нам конец. Уж на что Дандаки волчица, но и та пала духом. Я к смерти готовилась, размышляла, как подороже продать жизнь. А муж взял и все переменил. Как я его люблю!

Улучив минуту, я подошла к Игру и приникла к нему.

— Что ты, девочка? — удивился он.

Я не стала объяснять. Шмыгнула носом и на мгновение прижалась щекой к его щеке. Он погладил меня по спине, и мы отправились во двор. Там воины сотницы, сбросив в обрыв кожаную веревку, привязали ее к столбу навеса. Затем подкатили к забору повозку. Кварта уже собралась на нее влезть, как Игрр взял ее за руку и отвел в сторону.

— Сани! — сказал тихо. — Я очень прошу... Ты умница, поэтому поймешь. Если вдруг с Амагой не выйдет, найди лодку. Вот! — он сунул ей кожаный кошелек. — Здесь двадцать пять золотых. Для сарм — огромные деньги. Покупай, не торгуясь. Нужно будет — убей хозяйку, но лодку добудь! Мы должны уплыть. Сделаешь, и я твой должник. В казне у меня пятьсот золотых, они будут твоими. Когда доберемся, отдам.

— Не нужно! — покачала головой кварта. — У меня другая просьба, господин!

— Какая?

— Потом скажу. Обещай, что выполнишь?

— Если это в моих силах.

— В твоих, господин!

Сани выразительно потянула носом и глянула на меня. Богиня воительница, конечно! Я была с мужем, и от меня сейчас пахнет... Пришлые не чуют этого, у них плохой нюх. Все ясно: кварта хочет семя Игрра. Что ж, если у нее выйдет...

Игрр недоуменно пожал плечами, и я пришла на помощь:

— Не сомневайся, Сани!

— Благодарю, госпожа! — поклонилась кварта и поспешила к повозке.

— Что ты ей сказал? — спросила Дандаки, когда кварта скрылась.

— Дал денег, — ответил муж.

— Зачем?

— Затем, что сейчас ночь, а ворота караван-сарая закрыты. Так просто их не отворят. У ворот может дежурить стража, ее потребуется подкупить. Мало ли чего... Деньги пригодятся.

— Я думала, собираешься сбежать. Только попробуй! Пока ты в доме, Саруки не станет спешить. Ей нужен живой муш. Узнает, что ушел, подожжет дом: забросает его горшками с горючим маслом, и мы задохнемся, как лисы в норе.

— С ней мне не уйти, — Игрр кивнул на меня.

— Пожалуй! — согласилась Дандаки.

Мы вернулись в дом, где разбуженные сотницей воины, принялись готовитьь оружие. Связывали копья и луки в пучки, шлемы бросали в мешки; все это вместе с дротиками и стрелами выносили во двор. Игрр деятельно помогал. Я не участвовала. Отправилась в триклиний, где села на лавку и прислонилось спиной к стене. Ее так тянет! Гайя уже большая, весит много. В триклинии меня и нашла Бимжи. Глаза ее безумно сверкали, шла она, покачиваясь. Я насторожилась. От сармы в Дни всякого можно ждать. Некоторые теряют голову. Кто, интересно, ее выпустил? Я положила ладонь на рукоять меча. Бимжи словно не заметила.

— От тебя пахнет! — сказала, подойдя. — Ты была с пришлым. В тебе его семя.

— И что? — насторожилась я.

— Дай мне!

"Дандаки! — догадалась я. — Почуяла от меня запах и выпустила дочку. Игрр к Бимжи не прикоснется — сотница не выполнила прежний уговор. Что ж, лишь бы отстала..."

— Идем! — сказала, вставая.

Получив желаемое, Бимжи ушла, а я, подтянув штаны, отправилась во двор. Посреди него горел костер. Вокруг на корточках сидели сармы — грелись. Игрр, притащив деревянный кругляш, примостился в сторонке. У стены, через которую перелезла Сани, вышагивала Дандаки. Сотница явно нервничала. У сарм были сосредоточенные лица. В воздухе ощущалось напряжение. Увидев меня, Игрр вскочил.

— Полежала бы! — упрекнул.

— Не могу! — сказала я. — На сердце тревожно.

— У всех так! — сказал муж.

Он подвел меня к кругляшу, сел сам, а меня примостил на коленях. Доспехи мешали прижаться к нему теснее, но все равно было хорошо. Мы сидели тихо, говорить не хотелось. Не знаю, сколько прошло времени: звезды в небе закрывали облака, определить не получалось. Дандаки устала ходить и села на повозку. Костер потух, заново разжигать его не стали. Сармы нахохлились и сунули руки под рубахи, но поз не переменили. Они могут сидеть так долго, приходилось видеть. Я пригрелась и стала засыпать, как вдруг воины у потухшего кострища встали и насторожились. Я прислушалась: шорох и позвякивание, отчетливые. С той стороны забора к нам кто-то лез. Сотница спрыгнула с повозки и сделала знак.

Игрр ссадил меня с колен и подошел к ней. Воины Дандаки, рассредоточившись, встали впереди и по сторонам. Две из них подняли копья. Кто-то принес факел. Над забором возникла голова в шлеме, и через мгновение на повозку соскочила сарма в блестящей лорике.

— Амага!

Прежде, чем кто-либо пошевелился, Игрр рванулся к повозке, стащил с нее гостью и прижал к груди. Доспехи, соприкоснувшись, звякнули.

— Хо! — воскликнула Амага. — Ты скучал по мне, тарго!

— Даже не представляешь, как! — засмеялся Игрр, отступая. — Мы заждались.

— В караван-сарае не хотели открывать ворота, кричали, что в городе не спокойно, — сказала Амага. — Затем кварта вела нас кружным путем. Мои сармы ждут через две улицы, внизу — десяток воинов. Кварта сказала: ты дашь нам оружие. Это правда?

— Идем! — сказал Игрр.

Он подвел ее к приготовленной куче. По знаку сотницы приблизилась сарма с факелом. Амага открыла рот.

— Это все нам?

— Да! — подтвердила Дандаки. — Убьешь наших врагов, оставишь себе. Еще заберешь с их трупов, что пожелаешь. Доспехи, оружие, коней...

— Так чего мы стоим?! — заволновалась сарма.

Однако Игрр с Дандаки отвели ее в дом, где подробно посвятили в детали плана. Амага слушала, не перебивая. Глаза ее горели.

— Великая Мать послала мне тарго! — сказала, когда Игрр умолк. — Завтра мы станем богатыми.

— Или погибнете, — вздохнул Игрр.

— Нас могли убить в набеге, — сморщила нос Амага. — Кто знал, как там сложится? Пропали бы из-за овец. А тут война, победить в которой — честь! О нас будут слагать песни. У каждой будет доспех, меч и шлем, по два коня, стрелы и копья с железными наконечниками. В моем племени это редкость. Нас станут бояться! — она сжала кулак.

— Амага! — вздохнул Игрр. — Умоляю: поосторожнее! Не хочу, чтоб вас перебили, как сурков. Только по сигнал!

— Не беспокойся, тарго! — Амага хищно оскалилась. — Я не полезу, очертя голову. Если нас убьют, зачем добыча?

Мы вышли во двор. Сармы Дандаки, привязывая к веревкам копья, пучки дротиков, мешки со шлемами и стрелами, перебрасывали их через забор и спускали вниз. Работали они слаженно, скоро от кучи ничего не осталось. Игрр положил руку на плечо Амаги.

— Пора!

— Если все выйдет, как ты задумал, я смогу остаться с тобой? — спросила сарма.

— Зачем? — удивился муж.

— Тебя любит богиня. Ты удачлив, и у тебя мудрая голова. Луну назад нас выгнали в Степь, велев не приходить без добычи. У нас не было даже ножей. Теперь есть оружие, а завтра его станет еще больше. Если пробуду с тобой год, стану вождем большой орды. У меня появятся стада и свои мужчины. Я буду лежать на шкуре, а они — чесать мне пятки и ругаться, кому первому меня ласкать.

Амага шмыгнула носом. Игрр засмеялся и легко подтолкнул ее к повозке. Сарма вскочила на повозку, схватилась за веревку и перелезла через забор. К нам подошла Дандаки.

— Если мы победим, мне понадобятся воины, — сказала, вздохнув. — Сотни, считай, нет. Я смогу взять Амагу?

— Если согласится, — сказал Игрр.

Дандаки кивнула, и мы вернулись в дом. Там обнаружилась Сани, хлопотавшая у стола. Я и не заметила, как она поднялась во двор и прошмыгнула в дом. Игрр, судя по его лицу, тоже. Кварта повела глазами, и Игрр, догадавшись, отвел ее в сторону. Я подошла.

— Нас ждет лодка, — шепнула Сани.

— Когда ты успела? — изумился Игрр.

— Первым делам пошла к пристани, — сказала кварта. — Я подумала, что всякое может случиться, а лодка не помешает. Я знаю дом, где живет рыбачка. Постучала, разбудила ее, посулила десять золотых. Ее лодка двух не стоит! Она так обрадовалась! Пообещала положить сеть для рыбы, провизию и шкуры, чтоб укрыться. Она будет ждать нас у пристани.

— Сани! — воскликнул муж.

— Потом пошла к караван-сараю, — продолжила кварта. — Неподалеку от него меня остановили, но я показала тамгу, и меня пропустили. Даже спрашивать ничего не стали. В караван-сарай не хотели впускать, но за золотой согласились. Итого я истратила одиннадцать. Остальные — вот!

Сани протянула мешочек.

— Даже не подумаю брать! — сказал муж и расцеловал кварту в щеки. Сани зарделась и потупила взор. Мы перекусили и поднялись на чердак. Там Игрр, используя кинжал, вытащил одну из черепиц, просунул в дыру раструб буцины, и, прижал трубу верхней черепицей.

— Вот! — сказал, отступая. — Останется только дунуть. Справишься?

— Я?

— В бою от тебя проку мало.

— Почему не сам?

— Я буду с Дандаки.

— Игрр! — испугалась я. — Зачем? Это не наша война!

— Увы, любимая! Если у нас не выйдет, тебя убьют, а меня потащат в дом победителя. Там, скорее всего, тоже прикончат, поскольку не удержусь и прирежу какую-нибудь вонючку. Не беспокойся, sole, я не полезу вперед. Пойду вслед за сармами подчищать поле боя. Надену поножи, возьму скутум... Меня не так легко убить. Если вдруг случится, Амага отвезет тебя к когорте.

— Я не хочу! — воскликнула. — Что я буду делать без тебя?

— Растить Гайю! — отрезал он.

Я понял: спорить бесполезно. Мы сели у стены и стали ждать. Я убеждала себя: все будет хорошо. Такой великолепный план не сможет не сработать. Я забыла слова матери: "На войне ни один замысел не сбывается. Всегда что-то пойдет не так!" По ее словам и вышло...

8.

Игрр, берсерк. Полуотмороженный

Растолкали меня грубо. Привалившись к плечу Виты, я не заметил, как задремал. Открыв глаза, я различил над собой Дандаки. Лицо ее выглядело хмурым.

— Рассвет? — спросил я, тряхнув головой.

— Хуже! — прошипела сотница. — Саруки!

Вслед за зрением включился слух, и я разобрал доносившиеся с улицы крики. Вскочив, приник к щели.

В тупике пылали факелы, их свет отражался в доспехах группы всадниц. В центре выделялись фигуры четырех женщин. Их панцири были отделаны серебром, а на шпилях шлемов развевались конские хвосты.

— Которая из них Саруки? — спросил я.

— В центре! — сказала Дандаки. — Самая толстая из всех. Справа — ее рябая дочка, слева — вожди Синей и Белой орд. Все здесь. Сучки!

Сотница сплюнула. "И не спалось им!" — подумал я, оценивая численность копошившихся сарм. Их полку явно прибыло, теперь в тупике наблюдалось не меньше сотни особей. Прикинем баланс! У Дандаки шестнадцать воинов, из которых трое не могут сражаться — тяжело ранены. Со мной и сотницей выходит пятнадцать. У Амаги шестьдесят семь сарм, считая ее саму. Численный расклад почти равный, но у воинов Саруки лучше оружие и выучка. Они понесут потери, но в конечном итоге нас перебьют. Хреново!

— Зачем здесь вожди? — спросил я.

— Приехали смотреть, как нас убьют.

Дандаки выругалась. Я задумался. Посмотреть, как режут врага, это, конечно, в кайф, но вряд ли вожди приехали ради этого. Им что-то нужно. Что?

Ответ на вопрос я получил почти сразу. Саруки тронула поводья и приблизилась к воротам. Телохранительницы по бокам прикрывали ее, щитами. Не зря. Видимо, сармы Дандаки наблюдали сквозь щель в воротах. Две из них вспрыгнули на повозки и пустили стрелы. Телохранительницы отреагировали мгновенно, закрыв вождя. Стрелы громко ударили в обшитое кожей дерево.

Во второй раз лучницы выстрелить не успели. В тупике завопили, в дерзких полетел рой стрел. Они успели пригнуться, и залп пришелся в стену дома. Ничья: ноль-ноль.

Саруки торопливо спешилась, ее примеру последовали другие вожди. Прячась за крупы коней, они отошли в угол тупика. Телохранители потянулись следом и тоже слезли на землю. Я мысленно поаплодировал стрелкам сотницы. Если не убить, то спешить врага им удалось. Это плюс.

Некоторое время Саруки и ее подельницы что-то горячо обсуждали. Затем вождь Красной орды вышла вперед. Сразу четыре сармы окружили ее, подняв щиты. Саруки приосанилась.

— Дандаки! — гаркнула зычно. — Прикажи своим воинам не стрелять! Я буду говорить.

— Мне не о чем говорить с убийцей Мады! — прокричала сотница. — Ты нарушила наши обычаи и заветы. Великая Мать покарает тебя!

— Меня? — Саруки делано рассмеялась. — Я не убивала Маду. Это сделала ты.

Дандаки аж задохнулась.

— У меня есть свидетели, которые подтвердят: именно ты застрелила Великую Мать, и понятно, зачем. Хотела пристроить на ее место свою дочь. Мне сообщили это, и я послала воинов к храму, чтобы спасти Маду. Поэтому и нарушила обычай. К сожалению, я опоздала. Осталось наказать отступницу, и я здесь, чтоб этим заняться.

— Лживая тварь! — завопила сотница. — Я заткну тебе глотку!

Она попыталась сбежать вниз, но я схватил ее за руку. Сейчас Дандаки откроет ворота и ринется на врага. Погибнет сама и погубит нас. Дандаки попыталась вырвать руку, но я не отпустил. Она трепыхнулась и обмякла. Дошло. Я отпустил ее. Упрекать не стал. Понять сотницу можно. Когда тебе выкатывают подобное, поневоле охренеешь. Я ошибся насчет Саруки. Следовало догадаться: если она, вопреки всем обычаям, решилась на штурм храма, то не дура. Преступить древний завет не так легко, требуется особый склад ума. Балгасу нужен Шекспир, трагедия здесь разворачивается еще та. Хуже всего, если у Саруки имеется козырь, который нашу даму (считай — Амагу) покроет как бык козу.

— Эй, Дандаки! — продолжила вождь. — Что замолчала?

— Думаю, как выпустить тебе кишки! — буркнула сотница.

— Зря! — не смутилась Саруки. — Мы могли бы договориться.

Дандаки хотела выругаться, но я вновь схватил ее за руку.

— Пусть говорит! Потянем время! Амага еще не готова.

Сотница подумала и крикнула в щель:

— Чего ты хочешь?

— Прикажи своим воинам не стрелять, тогда скажу.

Дандаки колебалась недолго.

— Маиса! — крикнула вниз. — Жди приказа!

Ответом был короткий возглас. Стрелки, ждавшие на повозке, отпустили тетивы и соскочили на землю.

— Умная сарма! — похвалила Саруки. — Я знаю, что у вас мало воинов! Мы легко справимся с вами. Но я не хочу этого. Выйди к нам и признай мою дочь Мадой! Это все, что от тебя нужно. Зачем проливать кровь храбрых сарм? Мы потеряли много воинов, пора это прекратить. Если захочешь, будешь вновь командовать личной сотней.

— Лживая тварь! — прошипела сотница. — Твои слова не стоят коровьей лепешки!

— А в знак согласия отдай нам пришлого! — заключила речь Саруки. — Он нам нужен.

— Лучше убью! — сообщила Дандаки.

— Поосторожней! — вмешался я. — Это все-таки моя жизнь.

Сотница не успела ответить, потому что Саруки спросила:

— Пришлый жив?

— Видишь, переживает! — наставительно сказал я.

Дандаки сердито повернулась ко мне.

— Я жив, госпожа! — крикнул я сквозь щель. — Только очень боюсь. Здесь много воинов и у них оружие. Они злые!

— Не смей трогать его, Дандаки! — заволновалась Саруки. — Если с головы пришлого упадет хоть волос, я выпущу вам кишки и сожгу их на костре! А вы будете на это смотреть!

— Скажи, что потребуется время! — шепнул я сотнице.

Она поколебалась, но крикнула сквозь щель:

— Я подумаю!

— Только скорее! — крикнула Саруки. — Я не собираюсь долго ждать!

Она повернулась и, прикрытая щитами воинов, отошла к другим вождям. Набежавшие сармы окружили их плотным кольцом.

— Зачем ты кричал? — спросила Дандаки.

— Чтобы они уверились, что я жив. Теперь они повременят с приступом. Я нужен Саруки. Требуется обрюхатить дочь, а других пришлых в Балгасе нет. Положение у нее шаткое: нарушила обычай, убила Великую Мать, право дочери на ее место сомнительное. Она пойдет на все, чтобы меня получить. Нам это на руку. До рассвета скоро.

— Нам не удастся убить Саруки! — покачала головой Дандаки. — Они и другие вожди вырвутся. Амага не сумеет их задержать. В твоем плане пришлый есть изъян: что делать, когда победим? Я собиралась скакать поднимать кочевья. Если б Саруки сидела дома, могло получиться. Пока бы узнала, пока известила свою орду... Но вожди здесь, и, прорвавшись, они помчат к своим. Нас догонят. Да и вам не уйти.

— Посмотрим! — не согласился я. — Но в одном ты права. Нельзя выпускать их живыми.

— Кто же их убьет? — вздохнула Дандаки. — Уж, не ты ли?

— Я.

От удивления сотница потеряла дар речи. Я не стал ждать, пока она придет в себя.

— Саруки известно, что я владею оружием?

— Откуда? — покрутила головой Дандаки. — Мы пришли в Балгас только вчера и не успели рассказать. Знала лишь Мада...

Она вновь вздохнула.

— Значит, в их представлении я трусливый слизняк? Робкий и испуганный муш? Так?

Сотница кивнула.

— Они не ждут от меня пакости. Захотят взглянуть ближе. Естественное женское любопытство. Я окажусь на расстоянии удара мечом.

— Первым делом у тебя отберут оружие! — хмыкнула Дандаки.

— Я хорошо его спрячу. Там, где они не догадаются искать.

— У Саруки хорошие телохранители, — покачала головой сотница. — Они не позволят убить вождей.

— На мне будут доспех с поножами, шлем и щит. И я умею драться. Меня этому учили.

— Все равно убьют! — заключила Дандаки.

— Если ты не поможешь.

Дандаки задумалась

— Говори! — велела...

* * *

Терпение сарм лопнуло на рассвете. Саруки стала орать, сыпать угрозами, и я скомандовал: "Пора!". Вывести вождя из себя следовало непременно. Выход героя на сцену требует подготовки. Муш — самое ценное в осажденном доме, наподобие заложников нашем мире. Спецслужбы требуют их освобождения, а затем убивают террористов. Те о своей судьбе догадываются, поэтому с заложниками расставаться не любят. Ничего не меняется в этом мире...

— Отойдите от ворот! — прокричала Дандаки сквозь щель под крышей. — Выходит!

Подчиняясь команде, сармы попятились в стороны. Перед домом освободилась площадка. Я наблюдал за этим сквозь щель меж створками. Рискованно: можно схлопотать стрелу в глаз, но диспозицию требовалось знать. Сцену освободили, и я кивнул Маисе. По ее знаку створка приотворилась, и меня вытолкали наружу. Именно вытолкали, я настоял на этом. Гнусные похитители, отдавая заложника, должны вымещать на нем злость. Меня — так, чтобы с улицы видели — пихнули в спину тупыми концами копий, и Маиса вдобавок пнула в зад. Хорошо так приложила, от души — я чуть устоял. Больно же, блин! Я не просил так усердствовать! Ничего, жив останусь, сквитаемся...

Выбежав на середину тупика, я остановился и закрутил головой. Если вы думаете, что в этот миг я походил на преторианца, собравшего резать сарм, то глубоко заблуждаетесь. Перед воротами топтался муш, хоть и обряженный в доспех, но робкий. Двумя руками он держал перед собой скутум, ухватив его за боковые стороны, и лицо придурка было обращено к врагу. Для того, чтобы попасть, не нужно даже целиться. Слизняк, что взять?

Я надеялся, что Амага неподалеку и прячется в ожидании сигнала. Если у нее не заладится, вся наша затея — блеф. Выпустят кишки и сожгут на костре. А мы будем на это смотреть...

— Иди сюда! — закричали от сарм.

Я шмыгнул носом и остался стоять. Я же слизняк, дамы! Вы, че? Я робею. У вас, вон, ножики есть. Острые! Вдруг надумали чего?

Саруки рявкнула, две сармы выскочили из-за щитов и подбежали ко мне. Ухватив под локти, потащили к вождю. Щит отбирать не стали — вот и славно. Не то пришлось бы гаркнуть: "Отлезь, гнида!", и тем самым выйти из образа. Из образа выходить нам нельзя, а щит отдавать — и подавно...

Мои конвоиры, похоже, опасались лучниц, поэтому волокли меня быстро. Пара секунд — и меня втолкнули в просвет между щитами, которые за нами сомкнулись. "Вот я и в "Хопре"! — как говорил один лох в рекламе финансовой пирамиды. Я был маленьким, когда этот ролик крутили по телевизору. Тетка, поверив, отнесла в "Хопер" деньги, а потом долго плевалась, проклиная жуликов. Стоп! Что-то я не о том...

Меня подвели к стоявшим у стены вождям. Несколько мгновений мы разглядывали друг друга. Так... Тетка с жирной харей напротив меня наверняка Саруки. Рожа красная, наверняка проблемы с давлением. Инсульт не за горами. Что-то я снова не о том. Смерть от инсульта вождю не грозит, она умрет раньше... Справа от тетки и по левую руку от меня — молодуха с рябым лицом. Гадом буду, та самая доченька, кандидатка в Мады — уж больно смахивает на мамочку. "Гены не раздавишь!", — как говорила одна медсестра, родившая сына от негра. Муж после этого супругу бросил — загорелых в его роду не прослеживалось... По другую сторону от Саруки — две димидии. Надо понимать вожди Синей и Белой орд, силовая поддержка. Тоже мордатые и краснорожие — пьют много. И жрут... На всех дамочках — богатые панцири, позолоченные шлемы, на поясах — мечи и кинжалы. А вот бармиц под шлемами нету, хотя могли прицепить. Это вы неосторожно...

Первой не выдержала рябая дочь.

— Какой хорошенький, мади! Я хочу его!

— Не здесь! — хмыкнула Саруки. — Все станут смотреть, а нам нужно покончить с Дандаки, — она глянула на меня: — Зачем на тебе доспех, муш? И щит?

— Могли поранить! — шмыгнул я носом. — У вас оружие!

— Тебя не тронут! — успокоила Саруки. — Мы не обижаем мушей. Мы их любим!

Она оскалилась. Дочь и другие вожди засмеялись.

— Ты спал с дочкой Дандаки? — спросила Саруки.

— Нет, госпожа! Меня заставляли, но я не смог — слишком испугался. Они меня били...

— Мы накажем их! — пообещала Саруки. — Забросаем дом горшками с горючим маслом! Мы их всю ночь готовили. Они там сгорят — все! Я не собираюсь терять воинов, чтобы тащить из ракушки слизняка.

Так вот, значит, каков твой козырь! Нечто подобное предполагала Дандаки, а я, признаться, не поверил. Воображение рисовало картину: сармы подтащат таран, примутся бить в ворота, а защитники — швырять в них камни и стрелять из луков. Так показывают в голливудских фильмах, а в них — чистая правда. Американцы, по крайней мере, в это верят... Горючее масло — наверняка, нефть. А я думал, что вожди спят. Нефть они сами, конечно, не разливали, но процесс стимулировали. Вон, в стороне, заполненная горшками повозка просматривается. Блин! Горшки разобьются о крышу, нефть протечет сквозь черепицу, займутся стропила, а следом — и потолок. Защитники выскочат во двор и получат свою порцию нефти. Она вязкая, липнет к телу и, горя, затекает под доспех. Человек вопит, катается по земле, пытаясь сбить пламя, но то продолжает его сжигать. А я Вите лорику надевать помогал...

— Да брось, наконец, этот щит! — рявкнула вождь и дернула за верхний край скутума. Тот не поддался.

— Зацепился, госпожа! — испуганно сказал я.

— Уж, не за фаллос ли? Понравилась моя дочка?

Саруки и ее банда заржали.

— Сейчас, госпожа, сейчас! — засуетился я.

Так! Левая рука — вниз, хват за перекладину на умбоне. Правая — под щит, ладонь охватывает шершавую рукоять гладия. Я специально не стал цеплять его к поясу — могли проверить — а подвесил к щиту. Лично петельку приспособил. Пригодилась... Скутум взлетает до уровня глаз.

— Бар-ра!

Саруки так и умерла — смеясь. Клинок вошел ей под подбородок и пронзил мозг. Классический удар легионера, мы его на чучелах отрабатывали. Рябую дочку гладий полоснул по шее. Кровь брызнула из раны струей, залив скутум. Об этой можно не беспокоиться... Оставшиеся вожди умерли одна за другой: одной клинок вошел в рот, ломая зубы, последняя попыталась отпрянуть, но оказалась неповоротливой. Жрать нужно меньше! Кончик гладия распорол ей гортань. Готово! Не лечится...

Все это произошло настолько быстро, что я не успел осознать, что совершил. Не зря нас натаскивали в претории. Рука и глаз делают, а мозг отдыхает. Ему так комфортнее: не нужно думать над тем, что вершишь. Не каждый день нам приходится убивать женщин. И пусть даже они заслужили...

Охрана Саруки не успела отреагировать: возможно, не поверила глазам. Я успел повернуться и загородиться скутумом. Ну? Что вылупились? Попробуйте взять! Это надежный римский щит, вонючки! Его делали, чтобы прикрыть воина от подбородка до кончиков ног. Щит не берут меч и стрела, а пробить можно лишь пилумом, да и то на расстоянии, чтобы копье успело набрать скорость и момент инерции.

— Муштарим! — завопил кто-то из сарм, а следом подключились другие: — Муштарим! Муштарим!..

Охрана вскинула щиты и попятилась. В этот момент на чердаке запела буцина. Ее пронзительный и грозный голос на мгновение ошеломил сарм. Молодец, девочка! Вовремя!

— Мочи гадов! — заорал я, бросаясь на противника.

От удара скутумом ближняя телохранительница отлетела в сторону, и я ввинтился в толпу. Мне нужна теснота! Ни спата, ни топорик на длинной ручке — обычное оружие сарм, в ней не пляшут, а вот гладий — в самый раз! Он для того и сделан. Сознание отключилось. Я рычал, пинался, бил скутумом и гладием, попадая большей частью в щиты, но к воротам двигался. Эффект неожиданности сыграл роль. Внезапно щиты передо мной кончились, и я выскочил на свободное пространство.

Свободным оно было относительно. Тупик устилали истыканные стрелами трупы. Наш план сработал. Отвлеченные на схватку с мушем, сармы забыли о лучницах за забором. Те своего не упустили.

Загородив скутумом левый бок, я рванулся к воротам. Почему левый, спросите вы? Да потому, что с той стороны — Амага. У ее сарм — луки, а все, кто сейчас в тупике, для них — враги. Им не сказали, что один отмороженный доктор изображает берсерка. Хотя какой из меня берсерк? Те не удирают с поля боя, а сражаются, пока не прикончат врагов, или пока те не прикончат их. Так пишут в книжках. Их авторам можно верить: они берсерков своими глазами видели...

Я бежал, прыгая через трупы, скользил подошвами в кровяных лужах, каждой клеточкой тела ожидая удара стрелы. Две прилетели от Амаги, звонко щелкнув в скутум. Третья скользнула по шлему — опять от Звезды степей! Вот, зараза, увижу — отшлепаю! Ладно, не буду! Лишь бы добежать! Телохранителям Саруки меня не догнать — сармы бегают плохо, но остаются лучницы. Трудно рассчитывать, что их перебили. Лорику стрела не возьмет (ну, я надеюсь, что не возьмет, луки у сарм кавалерийские и поэтому небольшие), однако мои задница и ноги не защищены. Получить туда стрелу — удовольствие малое. Застрянет в кости — и ага! Умирать будешь долго и в мучениях...

В подтверждение моих мыслей стрела ударила в лорику. Пробить не пробила, но по спине будто палкой хватили. Я ускорил шаг. Если бы не скутум! Но бросить нельзя — свои же подстрелят! Ишь, наладились: уже которую стрелу щитом ловлю.

...В бедро ударило, когда до ворот оставалась пара шагов. Я упал на колено, и это, как я узнал позже, меня спасло — стрела пропела над головой. Наверняка метили в шею. За воротами заорали, створка распахнулась, и выскочившие воины втащили меня внутрь — прямо под ноги коня сотницы.

— Жив? — спросила она, склонившись с седла, и сама же ответила: — Жив! Богиня любит тебя, Игрр!

Опираясь на исклеванный стрелами скутум, я встал. Ногу дергало, но ходить можно. Похоже, кость не задета.

— Я убил их, Дандаки!

— Видела! — кивнула сотница. — Отдыхай! Теперь наш черед.

Она прокричала команду. Створки ворот поползли в стороны, и сотница, опустив копье, вылетела в тупик. Следом устремились другие воины. Я осмотрелся. Под стеной лежали тела трех сарм — все с торчащими из глазниц стрелами. Это они прикрывали меня: били в спины телохранителей, когда те повернулись ко мне лицом. Они расчищали мне путь. Дандаки отобрала для этого лучших стрелков, хотя понимала: те смертницы. Мир вашему праху, девочки! Простите, что так вышло!

Бросив скутум и обломав торчащий из ноги черенок стрелы, я захромал к дому. Раной займусь позже. Надо влезть на чердак, и посмотреть, как разворачиваются события.

Виталия, сигнальщик. Радостная

Отговаривать мужа от безумной затеи я не стала — бесполезно. Уж если Игрр решил... Он, конечно, погибнет. Напасть на вождей в окружении телохранителей — верная смерть. Но это единственная возможность спасти всех, включая Амагу с ее детьми. Как декурион "диких кошек", я это осознавала.

— У меня будет поручение, sole, — сказал Игрр перед тем, как спуститься вниз, — очень ответственное. Нужно подать сигнал Амаге, — он указал на буцину, — и в нужный момент. Протрубишь раньше — насторожишь вождей, и у меня не получится их убить. Если позже, то мне "pizdec" (я не знаю, что означает это слово, но догадалась), не успею уйти. Ты "дикая кошка", бывала в боях и сумеешь определить нужный момент. На тебя вся надежда.

— Сделаю! — пообещала я.

Игрр потрепал меня по плечу и ушел, а я осталась на чердаке одна. Время тянулось медленно. Я старалась не думать о том, что произойдет. Что поделаешь, война. Горько, когда в ней гибнут ни в чем не повинные мужчины, но я "кошка" и сумею пережить. У меня будет Гайя... Я уговаривала себя, но внутренний голос кричал: "Это из-за тебя! Не окажись ты в плену, Игрра не заманили бы Балгас! Он остался бы в Роме и уцелел. Он мог бы сделать столько полезного! Тебе не следовало сдаваться сармам. Да, погибла бы турма, но чего стоят жизни тридцати "кошек" в сравнении с его жизнью? Таких, как Игрр в Паксе не было тысячу лет, и, возможно, не будет..."

Я с трудом отрешилась от этих мыслей. Чтобы ни произошло, я должна исполнить свой долг. Муж дал мне поручение. Он надеется на меня. Если есть хоть малейшая возможность ему помочь, я обязана это сделать. Он правильно сказал: я "дикая кошка"! Держитесь вонючки! Вы не подозреваете, кто к вам идет!

...Когда Игрра вытолкали из ворот, я растерялась. Он передумал идти, а Дандаки, несмотря ни что, решила осуществить задуманное? Вдобавок ко всему мужа пнули... Сучки! Оказавшись перед воротами, муж закрутил головой, как будто ища поддержки, и тут я сообразила, что это игра. Что-что, а робким Игрра назвать нельзя. И щит он держит обеими руками... Преторианец никогда так не сделает.

Игрра окликнули, затем две сармы потащили его в угол к вождям. Он бежал, подволакивая, будто от страха, ноги, и я поразилась его умению притвориться. Даже я почти поверила... Сармы точно решат, что перед ними слизняк!

Игрр скрылся за щитами, и я напряглась. Сейчас! Сердце застучало быстро-быстро. Гайя ворохнулась, но я велела ей замереть. Не сейчас! Она подчинилась.

За щитами ничего не происходило. Неужели сармы обнаружили у Игрра оружие, и хитрость раскрыта? Если меч нашли сразу, Игрру ничего не грозит: скажет, что взял для защиты. А вот если успел напасть... Но тогда бы раздались крики. Я напрягла слух. Из-за щитов доносился говор, но разобрать не получалось — далеко. О чем Игрр беседует с вождями? Договаривается? Объясняет им, что они "не правы"? С этими бесполезно...

Клич "бар-ра!" заставил меня подпрыгнуть. Началось! Я приникла к щели. Дать сигнал? Или рано? Спешить нельзя, но и опоздать страшно.

— Муштарим! Муштарим! — завопили сармы, и я поняла: пора! Метнувшись к буцине, выдула призывный клич, и, немедля, вернулась. В углу у сарм творилось что-то непонятное. Толпа колебалась и подавалась к воротам. Глянув вниз, я заметила, как лучницы Дандаки, вскочив на повозки, пускают стрелу за стрелой, и почти каждая попадает в цель. Не удивительно: до противника пару десятков шагов. Сармы, опомнившись, принялись отвечать, и скоро сначала одна, а затем другая лучница сотницы свалились с повозки. Осталась одна — самая ловкая и упорная. В этот момент в дальнем конце тупика послышался вой. Я повернула голову. Сармы Амаги, спешившись, перегородили выход щитами. Они выставили копья, а стрелки на лошадях стали метать стрелы поверх их голов. Такую тактику подсказал Игрр и настаивал, чтобы Амага исполнила. Мы с Дандаки только плечами пожали. В Паксе так не воют. Сармы устраивают карусель, метая в противника стрелы и дротики, а рома лучников ставит вперед. Цель — расстроить порядки врага. Но чтоб пехота прикрывала стрелков...

Я глянула в угол. Круг сарм распался, из него вырвался Игрр. Прикрывшись щитом, он ринулся к воротам. Бежал, перепрыгивая через тела, и, наверное, быстро, но мне казалось, что он едва движется. От поредевшей толпы сарм отделились трое с луками. Одна немедленно получила стрелу в глаз от последней из лучниц Дандаки, но две другие убили обидчицу. После чего принялись целиться в Игрра. Амага и ее воины заметили, в лучниц полетели стрелы. Звезда Степи разобралась в происходящем. Лучницы отпрянули за щиты, но от намерений убить Игрра не отказались. Я сжала кулаки: беги, Игрр, беги! Скорей!

...Стрела ударила мужа в лорику и отскочила — ромский доспех так просто не пробьешь. Вторая лучница, поняв это, опустила прицел. Бегущего, главное, обезножить, добить можно позже.

— Игрр, быстрей! — крикнула я, но меня не услышали. В тупике звенело оружие, и вопили десятки глоток.

...Стрела ударила Игрра в бедро, он упал на колено, в это время вторая прошла над его головой. Выстрелить вновь сармы не успели. Прилетевшие от Амаги стрелы, заставили их юркнуть за щиты. Ворота открылись, и Игрра втащили внутрь. Он жив! Я увидела, как окружавший меня мир вздрогнул, стал расплываться.

В чувство меня привел шум на лестнице. В люке показалась голова Игрра, и скоро он оказался рядом.

— Умница!

Он обнял меня, и тут же склонился к щели. Я последовала его примеру. Мы побеждали. Тактика Игрра сработала. Конных сарм в тупике было мало — слишком тесно, и лошадей отвели на соседнюю улицу. По замыслу Игрра Амага убивала коноводов, захватывала табун, после чего, перекрыв тупик, начинала бой с отстрела находящихся здесь лошадей. Амага согласилась на это, скрепя сердце. Для кочевницы конь — друг и самое ценное имущество. Однако Игрр настоял, и мы с Дандаки поддержала. Это жестоко, но мудро. В пешем строю сармы не воины. Так и вышло. Потеряв коней, сармы растерялись и не смогли прорваться. Пытались, конечно, но их истыканные стрелами тела валялись теперь у выхода из тупика. Уцелевшие сбились в кучу и закрылись щитами. Лучницы Амаги перестали их убивать, только время от времени пускали стрелы, отбивая желание сражаться.

В тупик выскочила Дандаки с воинами. Они окружили уцелевших сарм. Амага повторила маневр сотницы. Ее дети, вопя и потрясая копьями, подлетели и встали рядом. Дандаки взмахнула копьем, призывая к тишине.

— Слушайте меня! — обратилась к окруженным. — Мы легко можем вас убить. Нас больше, а ваши вожди мертвы. Вы свободны от клятвы к ним. Если захотите уйти, я не буду мешать, но ваши кони и оружие останутся нам. Тех, кому идти некуда, могу взять к себе. Мне нужны храбрые воины.

— Не обманешь? — выкрикнули из толпы.

Дандаки полоснула мечом по пальцу и провела им по щекам.

— Клянусь Великой Матерью!

На землю упал щит, затем другой. Одна за другой сармы выходили вперед. Одни снимали пояса с оружием, стаскивали доспехи и шлемы и отходили в сторону, другие, повинуясь знаку Дандаки, шли к воротам. Последних набралось больше.

— Дальше не интересно! — сказал Игрр. — Будет присяга и дележ слонов. Пошли вниз! Нога болит. Надо вытащить стрелу и перевязать, пока не раненых не нанесли...

Нанесли их скоро: Дандаки не забыла, что в доме есть медикус. Тащили всех: детей Амаги (их, к слову, среди раненых оказалось много — сражались без доспехов), воинов сотницы и бывших врагов. Те, кто мог передвигаться, доковыляли сами. Игрр не отказывал никому. Первым делом осматривал раны. По его знаку одних выносили во двор, где тут же добивали — этим помочь было нельзя, из тел других муж извлекал стрелы и дротики, промывал и зашивал раны. Я с Сани помогали. Любая "кошка" знает, как зашить рану, а где училась этому кварта, я не спрашивала. Сани умела, кажется, все.

Появившаяся Бимжи (в бою она не участвовала) принесла сумку горного воска — видимо, мать велела. Сани немедленно завладела лекарством и принялась его распределять. Одним раненым вкладывала в рот по горошинке, другим — больше, а тем, чьи раны оказались тяжелыми, давала дополнительно по куску в руку. Бимжи посмотрела на это, пожала плечами и ушла. Выглядела дочь сотницы бодрой и радостной — Дней, как ни бывало. Значит, семя прижилось. Видимо поэтому Дандаки расщедрилась. Горный воск -дорогое лекарство. Оделив им раненых, Сани незаметно прибрала остаток. Как я успела заметить, довольно значительный. Умница! От Дандаки награды не дождешься. Игрр ее спас, Бимжи беременна и вскоре станет Великой Матерью, а сотница хотя бы поблагодарила. Сарма...

9.

Лиона, она же Пугио, центурион. Довольная

Сарма выглядела старой и жалкой. Коричневое, морщинистое лицо, блеклые глаза, потертые кожаная рубаха и штаны. На голове — облезлая баранья шапка, на ногах — дырявые чуни.

— Где задержали? — спросила мать.

— В пяти милях от лагеря, — ответила Лола. — Перегоняла овец.

— Много?

— Три десятка голов, — хмыкнула декурион. — Половина хромых, остальные — тощие и облезлые.

— Оружие?

— Вот! — Лола вытащила из-за пояса и протянула небольшой ножик со сточенным лезвием. — Это все. Оружия нет, а овцы из тех, что не жалко. Разведчица.

— Не похоже! — мать покачала головой. — Как тебя зовут? Где твоя орда? — обратилась она к сарме, переходя на язык нол. Старуха покачала головой, показав, что не понимает.

— В этой местности говорят на другом наречии, — пояснила Лола. — Я сама спрошу. Кынк агурат ту? Ке орда хач?

Сарма разразилась потоком слов. Она махала руками, указывая куда-то на север, затем ударила себя в грудь и плюнула наземь.

— Ее зовут Старая Ди, — перевела Лола. — Три дня назад ее орда ушла на Север. Ди бросили. У нее нет родни, ей трудно идти, а коня ей не дали. Много лет она пасла чужие стада, а теперь вынуждена замерзать в степи. Ей не оставили палатки и даже теплой шкуры. Она спит с овцами, и те согревают ее своими телами. Овец она собрала в степи: орда их бросила за ненадобностью. Из тридцати половина не доживет до весны, остальных съедят волки. Ей нечем от них отбиться. Она умрет с голоду. Вот как ей заплатили за многолетнюю службу!

— Почему ушла орда? — спросила мать. Лола перевела. Сарма затрещала языком, и среди потока слов, я распознала "Балгас" и "Мада".

— От вождя Красной орды пришло повеление: идти к Балгасу. Там собираются выбирать новую Маду. Нынешняя больна и скоро умрет. Вождь хочет, чтобы Мадой избрали ее дочь, потому собирает силы.

— Это правда? — насторожилась мать.

Ди вновь ударила себя грудь и возмущенно выкрикнула. Перевод не потребовался.

— Верни ей все! — сказала мать Лоле. — И пусть идет, куда хочет.

Декурион протянула сарме нож и перевела повеление. Ди задумалась и затрещала.

— Она говорит, что ты добрая, — перевела Лола. — Она не ждала такого от рома. Думала, что мы убьем ее. Говорит: Великая Мать отблагодарит тебя за милость. Она предлагает половину стада за копье и хороший нож. На берегу реки растут кусты. Она нарежет веток, сделает загон для овец и шалаш для себя. Копье поможет ей отбиться от волков. Пятнадцать овец ей хватит, чтобы пережить зиму. Она дотянет до первых трав, а к тому времени орда вернется.

— Хорошо! — кивнула мать. — Дайте ей пилум и пугио — из тех, что похуже. Отсыпьте полмодия муки — она испечет лепешки.

— Трибун!.. — возмутилась квестор.

— Знаю, что ты хочешь сказать, Нонна! — вздохнула мать. — Полтора десятка тощих овец того не стоят. Но Ди, не подозревая того, дала нам ценные сведения. К тому же она старая и ее бросили. Мы с тобой ведь тоже не молоды...

Нонна кивнула и удалилась исполнять приказ.

— Декурион! — обратилась мать к Лоле. — Раздели с нами ужин!

"Кошка" радостно кивнула. Приглашение к столу трибуна — честь. Лола заслужила ее: провела разведку, добыла ценные сведения. Я ем с матерью, потому что сегодня дежурит моя центурия. Иначе не позвала бы.

Мы двинулись к палатке претория. Дорогой я внимательно поглядывала по сторонам. Заметит мать упущение, выволочки не избежать. Хвала богине, все было в порядке. На валах у частоколов застыла стража, палатки стояли ровно, а свободные от службы преторианки не шатались без дела. Мы вошли в преторий и сели за стол — единственный в лагере. Остальные легионеры, даже центурионы, едят на земле. Когда встал выбор, что взять в поход: побольше припасов или удобную мебель, мать выбрала припасы. На ее месте я поступила бы также.

Посыльная принесла хлеб и миски с кашей. Наполнив кубки вином, она разбавила его горячей водой. Мы взялись за ложки. Каша оказалась вполне съедобной, хотя до той, какую готовит Игрр, ей было, как пешком до Балгаса. Роптать, однако, не приходилось — повара остались в Роме. В походе легионеры сами варят еду.

— Что скажешь, декурион? — спросила мать, когда миски унесли. — Сведения хорошие. Орда ушла, и мы можем не опасаться нападения. Сармам не до нас.

— Зато из Балгаса трудно выбраться! — возразила Лола. — А там Игрр и Виталия.

— Это меня и тревожит, — кивнула мать. — Степью не пройдешь!

— Игрр собирался на лодке! — встряла я.

— А Виталия — берегом! — напомнила Лола.

— Надеюсь, Игрр передумает и изменит план, — сказала мать. — Он сообразит. Плохо другое: в Балгасе грядет резня. Сармы примутся делить власть, в замятне могут пострадать Игрр с Виталией.

— Игрр сможет за себя постоять! — сказала я.

— Виталия — тоже! — поддержала Лола. — Неважно, что беременная. Она великий воин.

— Будем надеяться, декурион! — сказала мать и встала. Лола вскочила. Я — следом.

— Вале, трибун!

Лола отсалютовала и вышла.

— Садись! — велела мать. Я подчинилась.

— Как центурия? Признала тебя?

Я кивнула.

— А Корнелия?

— Ее устраивает должность опциона. Ей за сорок, и она собирается в отставку. Охотно помогает мне.

— Девочки слушаются?

— Как миленькие!

— Не злоупотребляй витисом! Ты к этому склонна. Надо, чтобы тебя уважали, а не боялись.

— Ма! — взмолилась я. — Ты говорила это сто раз!

— И сто первый скажу! — нахмурилась мать. — Не хочу, чтобы думали: ты получила центурию из-за меня.

— Никто и не думает! — вздохнула я. — Принцепс сама меня выбрала. Я спасла ее от убийцы.

— Этого мало, чтобы занять должность... — начала мать, но я перебила:

— Ма! Расскажи об отце!

В самом деле, сколько можно? Пора поговорить о главном! Когда еще представится случай? Мать пристально глянула на меня.

— Ты это с чего?

— Захотелось!

Мать подумала и присела.

— Он был хорошим человеком, — сказала, взгрустнув.

— Очень любил меня! — кивнула я. — Нас обеих... Я хочу узнать, как вы познакомились.

Мать задумалась.

— Мне было под тридцать, — начала после паузы, — мы с Помпонией только-только получили центурии. Она предложила сходить в храм, посмотреть на мужчин: вдруг, кто понравится? Центурионами стали, пора думать о детях. Пошли. Там я и увидела Константина... — мать помолчала. — Он сидел на ступеньках храма, печальный. Пришлые, когда их привозят в Рому, первое время грустят, но Константин выглядел совсем потерянным. Мне стало его жаль. Я подошла, села рядом, спросила, могу ли помочь. Он ответил, что нет. Он тоскует по дому, а я не могу его туда вернуть. Константин неважно говорил на латыни, но мы понимали друг друга. В его стране язык схожий. Я сказала, что Рома — хорошее место, ему понравится. Если хочет, я могу показать город, рассказать о наших обычаях. Он подумал и согласился. Мы встали и пошли.

— Жрицы не мешали?

— Побоялись — я была в форме центуриона. К тому же это не запрещено. Константин утром сдал семя и мог быть свободен. Мы вволю погуляли по Роме. Я показала ему Палатин, Курию — снаружи и изнутри. Пришлых туда не впускают, но для нас сделали исключение: я ведь центурион претория! Я сводила Константина на форумы и даже — в термы. Мыться, правда, мы не стали, — мать улыбнулась. — Не то набежала бы толпа... Я угостила его обедом и на повозке отвезла в храм — к вечеру Константин устал. Пришлые не привыкли много ходить. На прощание он благодарил меня, сказал, что я очень хорошая, и он будет рад новой встрече.

— А ты?

— Объяснила, что не смогу приходить больше — жрицам не понравится. Но он может навестить меня. Я сниму комнату в инсуле, пришлю подругу, и та расскажет, как найти. Он согласился.

— Ты ему понравилась?

— Как и он мне. Константин ухаживал за мной: пропускал вперед, открывал передо мной дверь, а в харчевне наливал вина. Позже я узнала, что в их мире так принято. Однако в тот день мне было очень приятно. Помпония помогла мне снять комнату и сходила в храм, где встретилась с Константином. На первое свидание он пришел с цветами, — мать улыбнулась. — Я так растрогалась, что бросилась его обнимать. А он смутился и покраснел.

— У вас с ним сразу случилось?..

— На третьем свидании. В первые два мы просто разговаривали. Рассказывали о себе, о своем мире, о том, что любим и о чем мечтаем. Говорили и не могли наговориться. А потом он обнял меня и прикоснулся губами к лицу. Я поняла, что это такая ласка, и ответила ему тем же. Мы стали целовать друг друга, а потом, не сговариваясь, сбросили одежды. В первый раз было так смешно! — мать улыбнулась. — Константин не умел ласкать женщин, их у него прежде не было. Что говорить про меня? В лупанарий преторианок не пускают, а заводить мужчину из простых нол треспарте позор. У меня как раз наступили Дни, так мы зачали тебя.

Мать умолкла.

— Дальше! — попросила я.

— Свидания продолжались больше месяца. Потом кто-то донес, и в инсулу пришла стража. Мне грозила смерть: за связь с храмовым мужчиной казнят. Нас выручила Помпония. Она дежурила внизу и успела предупредить. Стража застала нас одетыми, ложе было застелено. Константин и я отрицали, что между нами была связь. Стража не поверила, но доказательств не нашла. Константина увели, а назавтра услали в Малакку.

— Мы ездили к нему. Я была маленькой, но помню.

— Он хотел на тебя посмотреть. Мы встретились тайно. Когда истек контракт с храмом, он выпил лекарство, лишающее мужчину возможности иметь детей, и переселился к нам. Вот и все.

— А почему мы жили в лагере? Ведь можно было снять дом?

— Я прятала его от завистников. Редкая нола в Роме живет с мужчиной. У сенаторов их и то нет. Константина могли сманить, заставить меня уступить контракт. Он это понимал, и не возражал. Освоил кузнечное ремесло, ремонтировал оружие...

— От него пахло дымом и кожей, и мне нравились эти запахи. Еще он чудно пел.

— Кынт бате вынтул афаре... — затянула мать. Я подхватила.

— Почему ты заговорила об отце? — спросила мать, когда мы смолкли. — Мечтаешь об Игре?

— Да! — призналась я.

— Он напоминает Константина, — кивнула мать. — Такой же добрый и бескорыстный. Мог выбрать богатую женщину, но предпочел простого декуриона. Константин согласился жить с нами, хотя его звали в лупы. Он много работал, чтобы помочь нам, хотя мог требовать содержания. Я до сих плачу, его вспоминая, — мать смахнула со щеки слезу. — Но Игрр все же другой. Он отчаянный, а Константин был тихим. Игрр себе на уме, а Константин был бесхитростным. Игрр захочет быть главным в доме, с этим придется смириться.

— Это не важно, ма!

— Есть и другая причина. У Игра — Виталия.

— Он может взять вторую жену.

— Виталия не разрешит.

— Уговорю.

— Как?

— Предложу защиту.

— От кого?

— Флавии.

— Ты думаешь?.. — удивилась мать.

— Я в этом уверена. Видела, как принцепс смотрит на Игрра. В ночь, когда мы дежурили в Палатине, Флавия зазвала его в спальню и хотела соблазнить. Но тут явилась Кассиния и помешала. Подумай сама! Почему принцепс послала сюда когорту? Думаешь, ей нужна Виталия? Десять раз смешно. Виталия не интересовала Флавию, пока Игрр не отправился в Балгас. А теперь принцепс вытребовала права диктатора. Спрашивается, зачем? Заговор подавлен, причастные к нему наказаны... Она хочет Игрра! Прикажет расторгнуть его брак и заключит с ним новый. Кто сможет ей помешать? Никто!

— Пожалуй! — согласилась мать.

— Но если вторая жена Игрра окажется дочерью трибуна претория, Флавия не осмелится. С преторианцами шутки плохи.

— Толкаешь меня на измену? — сощурилась мать.

— В чем измена? — возмутилась я. — Разве мы покушаемся на власть Флавии? Отказываемся выполнять ее приказы? Почему Игрр не может жениться? Это его право. Флавии, конечно, это не понравится, но наказать нас она не посмеет. Как объяснить это преторию? Дочка трибуна стала женой пришлого? Разве в этом ее вина? Ее выбрали! На ее месте никто бы не отказался.

— Флавия дала тебе центурию, — напомнила мать.

— А мы с Игрром спасли ее от убийцы. Я ничем ей не обязана! Почему ты возражаешь, ма? Подумай, какая родится внучка!

— Две! — сказала мать, подумав. — На меньше я не согласна. Еще лучше — три! Я выйду в отставку и буду их растить!

— Согласна! — кивнула я.

— Осталось уговорить Игрра, — вздохнула мать. — Это труднее, чем Виталию. Он человек с характером. Сколько женщин желали его, а он ни одной не коснулся!

— Не совсем так, — сказала я, потупившись.

— Ты хочешь сказать?.. — ахнула мать.

— Он не брал меня, если ты это имеешь в виду, — поспешила я, — но держал меня на коленях. Гладил и говорил, что я красивая. Уверял, что готов полюбить меня. Только Виталия встретилась ему раньше.

— Никогда бы не подумала! — покачала головой мать. — Надо же! И в кого ты такая, шустрая?

— Догадайся!

Мы обе рассмеялись.

— Одного не могу представить, — сказала мать. — Как вы с Виталией будете его делить?

"Я собиралась делать это с контубернием!" — хотела сказать я, но вовремя прикусила язык. Матери не следует этого знать. То была глупая идея, не удивительно, что она не понравилась Игрру. Восемь жен — это слишком много, между собой они не договорятся. Двоим проще. Две жены — это в самый раз. Больше незачем.

— Виталия — старший декурион и бывшая преторианка. Я — центурион претория. Мы обе воины и найдем общий язык! — сказала я.

— Да поможет нам в этом Богиня! — подвела итог мать.

Сани, проводник. Счастливая

Отчалили мы к полудню. Сначала Игрр лечил и перевязывал сарм — как своих, так и Саруки (этих-то зачем?), затем давал указания Амаге. Та оставляла раненых на попечение в караван-сарае и шла с нами. От предложения Дандаки перейти к ней Амага отказалась. Неудивительно: теперь она побежит за Игрром, как собачка. Меньше чем за месяц он сделал ее богатой и знаменитой. Победить лучших сарм Степи! Взять богатую добычу! И все благодаря Игрру. Он подсказал Амаге, как все сделать, и взял на себя самое опасное. У меня слабеют колени, когда я вспоминаю тот бой. Если б Игрр погиб, я бы не пережила.

Пока Амага с Игрром рядились, я нервничала. Он, что, не понимает? В Балгасе неспокойно, Дандаки с воинами ускакали избирать Маду, бросив нас без защиты. Если в город ворвутся орды, нам конец. Кто их остановит? Амага с ее детьми? Не смешите кварту! Зачем нам Амага? Ее сармы обзавелись доспехами, обвешались оружием — хватит с них! Сейчас, когда в Степи род пошел на род, Амага только помеха.

В конце концов, мы сели на лошадей и отправились к пристани. Хозяйка лодки ждала. Не удивительно: из обещанной платы я дала вперед половину. Я проверила весла, оценила сеть (сарма не обманула, положила новую) и вручила хозяйке остаток. Та убежала довольная. Я расстелила в лодке прихваченные одеяла (с сотницы не убудет, а госпоже Виталии нужно лежать) и стала грузить припасы. Игрр стал мне помогать.

— Она поплывет? — спросил, заметив, как лодка качается.

— Это хорошая и прочная лодка, — успокоила я.

— Она кожаная!

— У сарм все такие — дерево дорого. Не беспокойтесь, господин! Я плавала на таких.

Он покачал головой, но спорить не стал. Только снял с себя и Виталии доспехи и поручил их Амаге. С возвратом. Правильно! А то у сарм глазки сразу заблестели. Хватит того, что в тупике награбили! Мы собрались отчалить, когда прискакала Дандаки.

— Уезжаешь? — спросила, спрыгнув с коня.

Игрр кивнул.

— Бимжи избрали Великой Матерью, — поведала сотница. — Она велела ордам уйти от Балгаса. Те подчинились.

— Поздравляю! — сказал Игрр.

— Не все так радостно, — скривилась Дандаки. — Орды знают об убийце вождей. Клянутся отомстить. Берегись!

— Обломаются! — ответил Игрр.

— Советую остаться. В Балгасе ты в безопасности. Когда Степь успокоится, уйдешь.

— Я сдержал слово? — спросил Игрр.

Дандаки кивнула.

— Тогда все!

Игрр шагнул в лодку. Та качнулась и замерла. Сотница подошла ближе.

— Я помню, что обещала, — сказала тихо, — но Степь взбудоражена. Орды потеряли вождей, начинается борьба за власть, роды станут делить выпасы и водопои. Будет война. Кто-то пойдет на рома, но я не смогу этому помешать. Нам нужно укрепиться в Балгасе. На это уйдет время.

— Надеюсь, не долгое! — сказал Игрр.

— Прощай, муштарим! — кивнула сотница и забралась в седло.

Я взяла весло. Амага и ее воины закричали и замахали руками. Я оттолкнулась от пристани и вывела лодку на середину реки. Течение подхватило нас и понесло.

— Прилягте, господин! — сказала я Игрру. — Я поведу лодку. Я умею.

Он хмыкнул и пристроился рядом с женой. Плоское дно лодки это позволяло. Виталия положила голову мужу на плечо.

— Скажи, Сани! — спросил Иггр. — Есть ли хоть что, чего ты не умеешь?

— Многое, господин! — ответила я.

— Например?

— Сражаться, как ты, господин. Вытаскивать утопленниц из реки и вдыхать в них жизнь. Подчинять себе диких сарм, и находить выход из безнадежного положения. Наконец, убить вождей и после этого уцелеть. Ты умеешь гораздо больше.

— Не думаю! — не согласился он. — Кто обучал тебя?

— Хозяйка. У нее служит много кварт. Нас учили читать и писать, считать и вести торговые книги. С детских лет брали в кочевья. Мы узнавали пути и знакомились с обычаями. Нас знают вожди орд и влиятельные сармы в Балгасе. Это помогает в торговле.

— Как ты оказалась у Анфии?

— Она взяла меня младенцем.

— А твоя мать?

— Я не знаю ее.

— Умерла?

— Не думаю. Скорее всего, она была треспартой, забеременевшей от мужчины-нола. Такая связь — позор, и детей от нее отдают. Обычно — простым нолам. Мне повезло, что я попала к госпоже Анфии. Она не только купец, но и треспарта.

Игрр возмущенно засопел. Я не поняла его гнева. Обычное дело...

— Тебе нравится у хозяйки?

— Она строгая, но справедливая. Мы хорошо зарабатываем. Если торговля идет удачно — до тридцати золотых в год.

— Огромные деньги! — хмыкнул он. — Ты не знаешь себе цены, Сани! Да будь я свободен, то женился бы на тебе!

Я закусила губу, чтобы не рассмеяться. Господин шутит. А вот госпоже его слова не понравились. Она ударила Игрра локтем в бок. Тот охнул и потер ушибленное место.

— Вот так всегда! — проворчал сердито. — Чуть что — сразу драться!

— А не говори глупости! — сказала Виталия. — У тебя есть жена!

— Я этого не отрицал! — возмутился он. — Хотел сказать, что Сани выйдет замечательная хозяйка!

— Я, значит, плохая? — зловеще осведомилась Виталия.

— Если честно, — никакая, — ухмыльнулся Игрр. — С утра до вечера со своими "кошками", а там, глядишь — учения или поход. Сижу дома — позабыт, позаброшен. Сам убираю, готовлю еду...

— Этим занималась Аманда! — фыркнула госпожа.

— Я ей помогал. Аманда не молода, ей трудно. А теперь, вдобавок, у нас будут дети. Кто за ними присмотрит? Кто станет вести дом?

— У нас его нет! — вздохнула Виталия.

— Почему? — не удержалась я.

— Забрали за долг.

— Дом был в залоге?

Виталия кивнула.

— Храм забрал, когда Виталия попала в плен, — пояснил Игрр. — Я предлагал выплачивать долг, но они не захотели.

— Ты зря расстраиваешься, господин! — сказала я. — У вас нет дома, но нет и долга. Вы сможете начать все сначала. Вы молоды и здоровы, и заработаете много денег. Ты, господин, великий медикус, умеющий оживлять мертвых, многие захотят твоих услуг. Вы купите новый дом и заживете счастливо!

— Видишь! — повернулся Игрр к жене. — Умница! Золото, а не девочка!

— Вот и бери ее! — фыркнула Виталия. — Не возражаю!

Игрр вопросительно посмотрел нее.

— Ты что, не видишь? — спросила Виталия. — Сани хочет от тебя забеременеть!

Игрр глянул меня. Я смутилась и опустила взор. Зачем госпожа так? Я бы и сама сказала...

— Это правда, Сани?

— Да, господин! — пролепетала я.

— Это и есть твоя просьба? Ради которой ты отказалась от золота?

Я кивнула.

— За те деньги ты могла купить сотню мужчин!

— Кварт не пускают в лупанарии, — возразила я. — А мужчины из храма, мне не нравятся. Они — слизняки! Я хочу, чтоб моя дочь выросла смелой и умной. Как ты, господин!

Он задумался.

— Тебе не обязательно брать меня, — поспешила я. — Можно, как с Бимжи.

— А что с Бимжи? — заинтересовался Игрр. Госпожа смутилась.

— Ну? — не отстал он.

— Я дала ей твое семя, — призналась Виталия. — Она приставала, а я не хотела драться. Семя принялось.

— То-то ее избрали! — хмыкнул Игрр. — Вот ведь как! Ничего не делал, даже не прикоснулся — и отец! Даже не спросили! Может, и с тобой так?

Виталия толкнула его в бок. Игрр заохал.

— Не обращай внимания! — сказала Виталия. — Притворяется! Он это умеет. На самом деле ему нравится, когда я его бью.

Игрр закашлялся, но ничего не сказал.

— Ладно! — сказала Виталия. — Хватит мучить девочку! Скажи!

— Лучше ты! — возразил Игрр. — Такое предложение делает жена.

— Сани! — повернулась ко мне госпожа. — Подойди!

Я бросила весло — куда оно денется, привязанное! — и на четвереньках подползла к ней. Наша лодка прочная, но сильно раскачивается. Упадешь за борт — и все! Плаваю я плохо. Виталия присела и обняла меня. От неожиданности я застыла. Она отстранилась и погладила меня по щеке.

— Ты очень хорошая, Сани. Умная, заботливая и смелая. Мы благодарны тебе за все, что ты для нас сделала. Мы с мужем решили просить тебя ехать с нами. Мы будем жить в Роме, ты будешь вести наш дом и присматривать за детьми. Ты ведь любишь их?

— Да, госпожа! — сказала я. — Очень. У них такие чудные хвостики!

— Мы будем тебе платить — больше, чем Анфия.

— Не нужно! — возразила я. — Сама заработаю. Я умею. Вам ведь нужно купить дом.

— На дом я соберу на полгода! — махнул рукой Игрр. — В Роме я зарабатывал десять золотых в день. Если постараться — можно и пятнадцать.

Я онемела. Пятнадцать золотых в день! У моей хозяйки выходит куда меньше. А ведь она — самая богатая в Малакке.

— Ни ты, ни твои дети не будут нуждаться, — продолжил Игрр. — Они будут расти вместе с нашими. Получат одинаковое образование и смогут хорошо устроиться. Мы запишем их в треспарты.

— Господин!

Я попыталась лизнуть его руку, но он не позволил.

— Согласна?

Я закивала, не в силах сказать.

— Договорились!

Он легко подтолкнул меня к корме. Я оползла и взялась за руль.

— Когда у тебя Дни? — спросила Виталия.

— Скоро, госпожа!

— Тогда пользуйся! — кивнула она. — Мне с мужем больше нельзя — могут случиться роды. Здесь, — она указала на лодку, — это нежелательно. Нужно дотерпеть до Ромы. Или хотя бы до лагеря претория.

— Ты не станешь ревновать ко мне, госпожа?

— Нет! — сказала она. — Если только Игрр не вздумает взять тебя в жены.

Господин засмеялся.

— После Дней к мужу не подходи! Узнаю — зарежу! Не тебя — его!

Она указала на Игрра. Тот сделал испуганный вид и обнял жену. Они легли на дно лодки и о чем-то зашептались. Я не прислушивалась. Счастье переполняла меня. Как хорошо, что госпожа Анфия отправила меня с Игрром! Она онемеет, когда обо всем узнает. Все кварты Малакки умрут от зависти! Да что кварты... Треспарты обзавидуются! Господин никогда не пожалеет, что выбрал меня! Клянусь! Как хорошо все вышло! Самое опасное позади. Мы приплывем к лагерю, и беды кончатся.

Я не подумала тогда, что радуюсь рано...

10.

Игрр, победитель сарм. Пострадавший

На второй день плавания воспалилась моя рана. Ногу задергало, а к полудню меня затрясло в ознобе. Я велел причалить к берегу, где стащил штаны и размотал повязку. Зрелище оптимизма не добавило. Края раны опухли, приобрели багрово-синюшный цвет, а прикосновение к ним пронзало болью. Классический мышечный абсцесс с "радостной" перспективой сепсиса...

В Балгасе я вытащил из бедра обломок стрелы и прижег рану уксусом. Она не вызвала опасений. Стрела, пронзив двуглавую мышцу, не зацепила бедренную артерию. Будь наконечник листовидным, это непременно бы случилось. Я забинтовал ногу и занялся ранеными. Собой планировал позже, как тут Сани принесла горный воск. Я знал, как он замечательно исцеляет раны, и решил не заморачиваться — пройдет! А вот хрен на ны! Не подействовал...

В прибрежном кустарнике я вырезал и очистил от коры две палочки, простерилизовал их над пламенем костра, затем приготовил и прокипятил в котелке несколько кусочков ткани, нарубленных из запасной набедренной повязки. Не бог весть какие салфетки, но других не предвидится. Влив в себя чашу вина, я подержал над огнем лезвие кинжала и подозвал Сани.

— Разрежешь с наружной стороны края раны, — я показал как, прочертив кончиком кинжала на коже полоску. — А затем обертывай тканью, смоченной в уксусе, конец палочки и прочищай им рану на всю глубину. Делай это, пока не скажу, что хватит.

— Вам будет больно, господин! — испугалась кварта.

В ответ я только вздохнул: конечно, больно! В клинике я бы сделал новокаиновую блокаду, ввел в рану катетер и промыл бы ее хотя бы древним фурацилином. Только где здесь фурацилин взять? Не говоря про катетеры, скальпели, зонды...

— Я потерплю! — пообещал я. Лучше уж больно, чем в могилке на берегу. У нас, кстати, и лопаты нет. Чем ее выкопать?

В подтверждение своих слов я вскрыл кончиком кинжала абсцесс с внутренней стороны бедра. Сделал это довольно быстро, при этом всего два раза выматерившись. Из раны хлынул перемешанный с кровью гной. Я лег на спину и согнул раненую ногу в колене — так легче контролировать процесс. Входное отверстие с наружной стороны бедра мне недоступно, а чистку раны лучше поручить постороннему. У самого духу не хватит.

Сани схватила кинжал и присела сбоку. У-у-у! Твою мать!

— Вам больно, господин!

— Да! — рявкнул я. — Мне больно! Дальше будет еще хуже. Но если ты станешь спрашивать, вместо того, чтобы чистить рану, я брошу тебя в реку и не стану вытаскивать. Давай!

Сани закусила губу и склонилась над ногой. У-у-у! Мать твою через колесо! Сверху и снизу! Вдоль и поперек! По диагонали и вприсядку! Да что же это такое?!

С внутренней стороны бедра из раны выскочил кончик зонда с салфеткой, перепачканной кровью и гноем. Гноя было больше. Я уцепил салфетку ногтями, сорвал и отбросил в сторону.

— Еще раз!.. Твою мать!..

Ругаться, конечно, нехорошо. Но вам когда-нибудь мазали ссадину йодом? Помните ощущения? А теперь представьте, что у вас не мелкая ссадинка, а огромная раневая поверхность. И вот на это на живое мясо, оголенные нервы льют йод, в нашем случае — уксус. Да еще с нажимом, а рана к тому же воспалена... Представили? Так что не упрекайте меня. Без мата в клиниках и сегодня не обходится.

...Сани постаралась на славу. К концу операции я плавал в собственном поту, охрип от воплей и зубы стер до корней — так, по крайней мере, мне казалось. Одеяло, на котором я лежал, пропиталось кровью. Но главное было сделано: рана прочищена. Трясущимися руками я обмыл ногу кипяченой водой и забинтовал рану. Сани сунулась было с горным воском, но я рявкнул на нее так, что кварту ветром сдуло. Она исчезла и где-то затаилась — надолго. Кашу пришлось варить жене. Естественно, та пригорела и вдобавок оказалась полусырой. Я заставил себя проглотить несколько ложек и повалился на одеяло. Боль в ноге пульсировала, меня бил озноб и одолевала слабость. Виталия, присела рядом и положила мою голову себе на колени. От этой ласки мне стало легче.

Сани появилась, когда боль в ноге стала затухать. Я поманил ее рукой. Она настороженно приблизилась. Я указал место рядом. Она присела.

— Я кричал и ругал тебя, Сани. Прости!

— Тебе не нужно просить прощения, господин! — поджала она губы. — Я всего лишь кварта.

По лицу Сани было видно, что думает она не то, что говорит.

— Ты умница и очень хорошая девочка, Сани. Я кричал на тебя, потому что не мог терпеть боль. Пойми и не обижайся! А просить прощения, если не прав, нужно у всех: треспарт, димидий, кварт, нол, сарм и даже у лошадей.

— Лошади не поймут! — засмеялась Сани.

— Почувствуют и будут благодарны. Ты все сделала правильно, спасибо!

— Ты очень странный, господин! — сказала кварта. — Мы с тобой путешествуем скоро месяц, а я никак не привыкну. То ты защищаешь диких сарм, которые никому не нужны, даже собственным сородичам. То спасаешь утонувшую Бимжи, а то и вовсе лечишь врагов, которые намеревались тебя убить. Почему?

Я заметил, как обратилась в слух Виталия — заинтересовалась.

— Ты считаешь: я поступил неправильно?

— Нет, господин! — сказала Сани, подумав. — Не защити ты Амагу, она не помогла бы нам в Балгасе. Дандаки, потеряв дочь, отдала бы тебя Маде, а с ее смертью ты попал бы в руки Саруки, как и госпожа Виталия. Ее наверняка бы убили. Не знаю, чем будут полезны сармы, которых ты лечил, но, думаю, что пригодятся. Ты мудр и прозорлив, господин, и все предвидишь.

— Это тоже? — я ткнул пальцем в раненую ногу.

— Ты, господин, убил вождей и сумел спастись, — покачала головой Сани. — Этого никто не ожидал, даже Дандаки. Она считала твою затею безнадежной.

— Вот как? — заинтересовался я.

— Я подслушала ее разговор с Маисой. Дандаки велела ей после твоей гибели не выпускать госпожу Виталию.

— Почему?

— Собиралась забрать ее дочь. Она ведь чистой крови и могла стать Мадой, если Бимжи не сможет родить.

— Вонючая сарма! — выругалась Виталия. — Она ведь клялась!

— Игрру, госпожа! Но не тебе.

— Да я ее!..

— Успокойся, любимая! — поспешил я. — Тебе вредно волноваться. Дандаки ты позже зарежешь.

Вита выпустила воздух сквозь зубы и рассмеялась.

— Замечательный у меня муж, правда, Сани? — сказала, погладив меня по голове. — Добрый, умный и к тому же муштарим!

— Что это значит, кстати? — спросил я. — Сармы так кричали.

— Муштарим — воин-мужчина. Давным-давно они были в Паксе. Отважно сражались, сея среди врагов страх. Их имена вошли в легенды. Немало нол и сарм ведут родословные от муштаримов.

— Почему их нет сейчас?

— Мужчин мало. Подвергать их опасности неразумно. Мужчин не учат сражаться, поэтому сармы не ждали подвоха.

— А он случился, — довольно заключил я.

— Ты удачливый, — согласилась Вита. — Тебя любит богиня. Поэтому нам нужно тебя беречь. Давай отведем муштарима в постель, Сани! Укроем его и согреем!

С помощью спутниц я доковылял до палатки, где повалился на войлоки. Вита и Сани устроились по бокам, и вскоре, согретый их телами, я уснул.

Виталия, будущая мама. Расстроенная

Сармы ждали нас у второго порога. Первый мы миновали легко. В правой, самой спокойной протоке, течение подхватило лодку и в одно мгновение вынесло на спокойную воду. Сани, орудуя веслом, отвела ее к левому берегу. Все эти дни мы держались возле него. Левый берег Арно пустынен: много камней и плохие выпасы. Сармы здесь не живут. Мы находили заводь с более-менее пологим спуском к воде, вытаскивали лодку на берег (унесет течением — потом пропадай!), ставили палатку и разводили костер. Кустов на берегу хватало, с дровами затруднений не было. Игрр, как некогда по прибытию в Пакс, стал поваром. Лечение Сани помогло — нога у мужа заживала, но чувствовал он себя не вполне здоровым. Ковылял, опираясь на палочку, и на стоянках большей частью лежал. Гайя в моем животе буйствовала, и я, опасаясь вызвать роды, составляла ему компанию. Из нас троих только Сани работала. Она успевала все: управлять лодкой, ловить неводом рыбу (и где только научилась?), ставить палатку, стелить постели и мыть посуду. Без нее нам пришлось бы совсем худо.

Игрр пек рыбу на углях и варил из нее странную похлебку, которую называл "uha". В первый раз я боялась ее пробовать. Игрр отобрал из улова мелкую рыбешку, которую кварта намеревалась выбросить, выпотрошил, отрезал головы ("Жабры могут горчить!" — объяснил мне), и стал партия за партией бросать в кипящую воду. Сварившуюся рыбу доставал ложкой и складывал миски. Я опасалась, что это и есть наш ужин, и заранее морщилась — терпеть не могу вареную рыбу! — но он засыпал в котелок пряностей и выставил его перед нами. После чего испек на сковороде лепешки.

— Прошу! — предложил, выкладывая их на скатерть.

Я оторвала кусок лепешки и с сомнением глянула на котелок. Игрр с Сани хлебали из него, чуть не давясь, и я осторожно зачерпнула ложкой. Гм-м! Клейкая, горячая жидкость скользнула в желудок, наполнив рот необыкновенным вкусом и ароматом. Я зачерпнула еще и скоро работала ложкой наравне со спутниками. Котелок быстро опустел.

— Кто не наелся, берите рыбу! — предложил Игрр.

Я отказалась, а Сани последовала приглашению. Она сжевала почти всю мелочь, причмокивая и выплевывая косточки, затем, схватив котелок, сбегала к реке, где помыла его, умылась сама и принесла воды нам. Поливая руки, она жалась к Игрру, и я заметила в ее глазах характерный блеск. Поймав мой взгляд, кварта потупилась. Все ясно: Дни.

— Проводи мужа в постель, Сани! — велела я.

Игрр глянул на меня, я подмигнула, и он, вздохнув, тяжело приподнялся. Сани обняла его за талию и отвела к палатке. Оттуда вскоре послышалась возня, и затем — полный страсти стон.

Гайя в моем животе трепыхнулась, но я успокоила ее. Отец не покинул нас, девочка! Ему нужно выполнить обещание, и я это разрешила. Нам с тобой неприятно, но мы потерпим. Ведь так?

Стоны утихли, Игрр выполз из палатки и, ковыляя, пошел ко мне. Прилег рядом и положил мне голову на колени. Я стала гладить и перебирать его волосы. Он взял мою руку и коснулся ее губами. Я наклонилась и поцеловала его в губы.

— Я люблю тебя, sole! — шепнул он.

— И я тебя! — ответила я и поправилась: — Мы с Гайей тебя любим!..

Первой сарм увидела кварта. После того вечера Сани прямо лучилась от счастья. Игрра она ограждала от забот, кончилось тем, что мужу это надоело. Он попросился к рулю, а Сани, оставшись без дела, глазела по сторонам. Она и заметила мелькнувшие над обрывом наконечники копий.

— Красная орда! — крикнула, указав пальцем.

Мы пригляделись и различили на фоне неба черточки копий.

— Почему думаешь, что Красная? — спросил Игрр.

— Конские хвосты на копьях окрашены в красный цвет.

Я только головой покачала. Надо же, различила!

— По нашу душу! — сплюнул муж. — Догнали.

— Может, просто идут в набег? — предположила Сани.

Игрр и я, не сговариваясь, покачали головами — вряд ли. Наши опасения скоро подтвердились. Обрывистый берег сменился пологим, орда подлетев к воде, завопила и затрясла копьями. Сарм было много — несколько сотен. Некоторые натянули луки, но стрелы шлепнулись воду, не достигнув лодки: Арно в нижнем течении весьма широк. Сармы повопили, потрясли копьями и двинулись берегом, не выпуская нас из виду.

— Дрянь дело! — сказал Игрр. — Будут пасти, пока не прикончат. Скоро, как я понимаю, второй порог. Спокойная протока — справа, а в остальные на нашей кожанке лучше не соваться — мигом утопнем. Так, по крайней мере, мне говорили.

— Может, Амага поможет? — предположила я. — Она должна быть здесь.

— Орда большая, Амаге не справиться, — возразил Игрр. — Надо что-то придумать. Перед порогом пристанем к берегу и проведем рекогносцировку.

Мы так и сделали. Заслышав в отдалении грохот, свернули к левому берегу. Он оказался скалистым. Обрыв убегал вверх, и муж, оценив крутизну склона, велел мне остаться. Они с Сани ушли и вернулись не скоро. Оба выглядели уставшими, а Игрр вдобавок сильно хромал.

— Худо! — сказал в ответ на мой взгляд. — С этой стороны — настоящий водопад, внизу — камни. Размолотит в фарш! Я думал перетащить лодку по берегу, но по этим скалам только козы пройдут. Остается протока у правого берега. Но стоит сунуться, как сармы сделают из нас ежиков.

Я не знала, что означает "farsh" и "ezhiki", но смысл сказанного уловила.

— Подождем? — спросила. — Сармам надоест, и они уйдут.

— Нет, госпожа! — покачала головой Сани. — Сармы упрямые. К тому же, думаю, поклялись отомстить. Могут стоять хоть до весны. За это время мы умрем с голоду. Припасы на исходе, а рыбы возле порогов нет: она не любит шума. Подняться вверх не сможем — слишком быстрое течение. Не выгрести.

Сани с надеждой посмотрела на Игрра. Тот задумался.

— Мы сможет проплыть протокой ночью? — спросил кварту. — Не свалимся в водопад?

— Нет! — ответила кварта, подумав. — До порога далеко, я выгребу. Но стоит полнолуние, Селена яркая, и нас увидят.

— А если это будет не лодка? — спросил Игрр. — Какие-нибудь кусты, куча ветвей, которые несет течение? Сармы встревожатся?

— Если догадаются, начнут стрелять, — ответила кварта. — Они злые.

— Подводим итог, — загнул палец Игрр, — первым делом маскируем лодку. Второе: делаем непробиваемые щиты. Задача ясна?

Мы кивнули и принялись за работу. Сани рубила топором ветки, таская их к лодке. Мы с мужем плели щиты и покрывали их кожей, прижимая ее к каркасу расщепленными колышками. Для покрытия Игрр разрезал на части нашу палатку. Спать придется под открытым небом, но лучше так, чем получить стрелу. Кожа палатки выглядела толстой, плюс два ряда ветвей — устоит...

На все борта палатки не хватило: пришлось ограничиться только правым. Оставалось надеяться, что этого хватит. Мы провозились до темноты. Щиты вышли неуклюжими и тяжелыми и сильно накренили лодку на правый борт. Не важно — ляжем у левого и уравновесим. Игрр прикрепил щиты ремнями и стал маскировать лодку ветками. В итоге вышла неопрятная куча. Муж, отступив, критически осмотрел ее и заключил:

— Сойдет для сельской местности!

Я не поняла его слов, но уточнять не стала. Мы здорово устали, поэтому повалились прямо на камни. Отдохнув и пожевав вяленого мяса, стали собираться. Над рекой сгустилась ночь, но вышедшая луна светила ярко. На серебристой воде груда веток, в которую превратилась лодка, виднелась отчетливо. Оставалось надеяться, что сармы не догадаются, что мы внутри. Сани загрузила в лодку тюки, разместив их так, чтобы служили укрытием от стрел. Игрр строго наказал соблюдать тишину, заметив:

— Прикидываемся ветошью и отсвечиваем!

Муж часто говорит странно. Мы с Сани переспрашивать не стали: и без того понятно. Игрр обмотал весла тряпками, раскромсав для этого запасную тунику, мы с ним легли на дно, и лодка отчалила.

С первых гребков стало ясно: управлять сооружением, в которое превратилась лодка, трудно. Двигались мы медленно, и я испугалась: снесет в водопад. Игрр, догадавшись, взял второе весло, сорвал с левого борта несколько веток и, встав на колено, стал энергично грести. Лодка поплыла быстрее, но как-то боком. Щиты закрывали правый берег, и мы не видели, что там творится. Журчала вода под веслами, в отдалении грохотал водопад; шум разбивавшейся воды становился все более отчетливым. Мы пересекли Арно, и сквозь прогалы меж ветками я различила громаду берега. Игрр перестал грести и обернулся к Сани:

— Сама справишься?

Та что-то прошептала в ответ. Игрр убрал весло и прилег у борта. Лодка качнулась и стала разворачиваться. Правый борт сместился вперед, и нас понесло боком. Сквозь ветви на корме я различила костры на берегу.

— Черт! — прошептал муж и прижал меня к дну. — Все насмарку! Не рассчитал. Лежи смирно! Будем надеяться: не поймут.

С берега донесся крик, затем второй. Щелкнули тетивы, стрелы прошили ветки над нашими головами. Их было мало: видимо, сармы стреляли на всякий случай. Но тут на корме жалобно вскрикнула Сани. Лодка качнулась и стала разворачиваться — в этот раз правым бортом к берегу.

Крик кварты услышали. На берегу завопили, и град стрел обрушился на щиты. Наконечники стучали в кожу, срезали ветки, но защита пока спасала. Лодку качнуло на струях и понесло. Совсем рядом гремел водопад, и я испугалась, что мы в него свалимся. Однако лодка, прыгая на бурунах, пронеслась мимо берега, и грохот стал отдаляться — мы миновали порог. Прекратился и обстрел — мы стали недосягаемы. Игрр встал на четвереньки и пополз к корме.

— В Сани попали! — донеслось до меня. — В спине торчит стрела. Лежит без сознания. Боюсь, ранили тяжело. Буду грести. Сядь и обопрись спиной о левый борт, не то перевернемся.

Я подчинилась. Иггр, сопя, подтащил ко мне Сани.

— Присмотри за ней! — сказал сокрушенно. — Я помочь не смогу — темно и некогда. Нам нужно к берегу.

Он достал кинжал и стал резать ремни на щитах. Скоро один, а затем — и второй плюхнулись в реку и уплыли. Лодка выровнялась и помчалась быстрее. Игрр вернулся на корму и замахал веслом. Я вдруг почувствовала, что под ногами хлюпает.

— Вода в лодке!

— И у меня задница мокрая, — отозвался он. — Видно, стрелы пробили борта. Далеко не уплывем. Держись, любимая!

Он замахал веслом. Лодка неслась, и вода в ней прибывала. Сунув под голову Сани на мешок, я стала вычерпывать ее ладонями. Искать котелок было некогда. Вещи собирала Сани, и я не знала, куда она его сунула. Я старалась изо всех, выплескивая воду, но она все равно поднималась. Скоро достигла бедер, и поползла выше.

Я сидела спиной к движению, я не видела, куда правит Игрр. Справа и слева расстилалась вода. Где же берег? Когда, наконец! Мы утонем!

Внезапно дно лодки зашуршало по песку. Игрр бросил весло, и спрыгнул в воду. Она достигала ему колен. Пройдя вперед, Игрр подтащил лодку, затем вытащил и перенес на берег меня и кварту. После чего вновь подволок лодку.

— Не уплывет! — сказал, отдуваясь. — Набрала воды — с места не сдвинешь. Переночуем здесь, утром разберемся.

Я осмотрелась. Мы выскочили на островок — совсем крохотный, шагов десять в длину и столько же в ширину. Пара чахлых кустов и песок с камешками под подошвами. Берегов не видно: ни правого, ни левого. Игрр перетаскал из лодки мешки, после чего сорвал с лодки оставшиеся ветки и свалил их в кучу. Достал из сумки огниво и стал высекать огонь.

— Что ты делаешь? — удивилась я. — Сармы увидят!

— Они и без того знают, что мы прорвались, — ответил он. — Думаю, пустили дозоры по берегу. Все равно заметят. Мы с тобой, любимая, глубоко в ж..., большой беде, если правильнее. Лодка повреждена, Сани ранена, а мы промокли. Для полного счастья не хватало простудиться. Разведем костер, согреемся, а с рассветом подумаем.

Он вздохнул и стал раздувать затлевший комок шерсти. Пламя перескочило с него на сухие веточки, а затем взялось за более толстые. Я придвинулась ближе. И в самом деле — беда. Или, как обмолвился Игрр, "zhopa". Это слово я знаю.

Валерия, трибун. Растроганная

Лола ворвалась в палатку, забыв поприветствовать.

— Сармы!

— Где? Сколько? — встревожилась я.

— Рядом с лагерем, полсотни.

— Передовая орда?

— Не похоже! — ответила Лола, подумав. — Странные они какие-то.

— Почему?

— Машут вексиллумом и кричат: "Игрр! Игрр!"

— А ты?

— Хотела сблизиться, но они отскочили. Только закричали: "Валерия!" Ты знаешь их, трибун?

— Коня мне! — вскочила я.

Спустя короткое время мы мчались от лагеря. Следом поспешала дежурная центурия. Девочки бежали в полном вооружении, выдерживая строй: не зря их гоняла! Мы преодолели с милю, когда показались сармы. Их было, как и доложила Лола, с полсотни. От орды отделилась всадница и поскакала навстречу. В правой руке она держала древко с прикрепленным к нему вексиллумом — откуда он у нее? "Кошки" заволновались, но я приказала спрятать оружие и не нападать. Они подчинились.

Сарма приблизилась, и я увидела, что она молода — можно сказать, совсем юная. Некрасивое лицо с выдвинутой вперед нижней челюстью, желтые глаза... Одета в ромскую лорику и бронзовый шлем-каскетку без нащечников. Точно такой был у Игрра. Сердце мое кольнуло.

Сарма остановила коня в двух шагах от нас.

— Кто из вас Валерия? — спросила громко.

Я выехала вперед.

— Я — Амага. Меня прислал к вам Игрр.

— Чем докажешь? — насторожилась я.

— Он сказал, что ты это спросишь. Велел передать: "Я тот, кому ты запретила гладить спины!"

— Игрр! — облегченно вздохнула я. — Где он?

— Неподалеку отсюда. С ним его самки. Сидят на острове и не могут переплыть — на берегу Красная орда. Она поклялись мстить Игрру за смерть вождя.

— Орда большая?

— Пять раз по сто, — растопырила пальцы Амага.

— Другие сармы?

— Их нет.

— Уверена?

— Мы шли берегом от самого Балгаса, других не видели.

— Куда вы шли?

— К вам.

— Зачем?

— Игрр велел.

— Ты ему подчиняешься?

— Он мой тарго!

Амага расплылась в улыбке, показав хищный оскал. Я покачала головой. Игрр — вождь сарм? Когда успел?

— Как он попал на остров?

— Не знаю, почтенная! Мы шли вдоль реки и видели его лодку, но он не приставал к этому берегу. Ночевал на другом. Перед вторым порогом нас нагнала орда. Мы сказали, что идем к себе в кочевье, и они не тронули нас. У нас была тамга, — Амага показала бронзовую пластинку. — Мне дала ее самка, которую зовут Сани, она с Игрром плывет в лодке. Сармы велели нам убираться. Мы ускакали и встали за порогом. Ночью там кричали. На рассвете мы увидели на острове Игрра и поспешили к вам. Он говорил, что вы его ждете.

— Это правда, — согласилась я. — Лола! — обратилась я к декуриону. — Скачи в лагерь! Передай приказ: через час когорта должна стоять здесь! Я командую поход! Лагерь оставить! Выполняй!

"Кошка" отсалютовала и сорвалась с места. Я подъехала к Амаге. Она протянула вексиллум.

— Игрр велел тебе передать.

Я схватила древко. Выцветшая багряная ткань, вышитые золотой нитью цифры "V" и "I". Это то, о чем я думаю? Не может быть!

— Расскажи мне об Игрре! — попросила я Амагу. — Где и как вы познакомились? Почему он — твой "тарго"?..

* * *

Как я и предполагала, сражения не случилось. Увидев когорту, сармы помчались на нас, но центурии сделали "черепаху", и вонючки, выпустив по стреле, умчались. Ничего удивительного: сармы воюют, когда их намного больше. Лола с "кошками" рванулась в погоню, но я остановила турму: мы здесь не для того. Когорта вышла на берег, и я различила в отдалении крохотный остров. На нем виднелись две маленькие фигурки. Похоже, они не понимали, кто мы.

— Буцины! — велела я.

Запели трубы, и на острове замахали руками: дошло. Спустя короткое время оттуда отчалила лодка. Двигалась она тяжело. Когда лодка приблизилась, я поняла почему: внутри плескалась вода. Женщина с большим животом вычерпывала ее котелком, а Игрр (теперь было видно, что это он) энергично махал веслом. Еще одна женщина лежала на мешках. Я поняла, что она или ранена или больна. Лодка причалила, полная воды. Игрр выскочил на песок и первым делом вытащил раненую женщину. Беременная выбралась сама. "Это Виталия!" — догадалась я. "Кошки" завопили и рванулись к воде. Спустя мгновение они окружили Виталию, и я потеряла ее из виду. Игрр, держа на руках раненую, двинулся к нам. Он заметно прихрамывал.

— Помочь! — приказала я. — Вторая центурия!

Лиона скомандовала, и преторианки рванулись к Игрру. Я догадалась, что это контуберний, в котором он служил. Раненую выхватили из рук пришлого, а самого принялись тискать и обнимать.

— Наведи порядок, центурион! — рявкнула я. Распустила подчиненных дочка! Потом будете обниматься! Когорта ждет! Мне нужно сделать важное заявление!

Лиона побежала вперед, преторианки отступили от Игрра и вернулись в строй. Раненую отнесли к повозкам. Видимо, дочка что-то шепнула пришлому. Игрр поправил пояс с мечом, пригладил волосы и парадным шагом двинулся ко мне. Не доходя пяти шагов, остановился и выбросил кулак от груди.

— Аве, трибун! Преторианец Игрр приветствует тебя!

Я склонилась с седла. Выглядел он усталым. Потемневшее от солнца лицо, спутанные волосы до плеч, отросшая борода. Гладий на поясе в богато изукрашенных ножнах. Все сходится!

— Не вижу преторианца! — хмыкнула я. — Из Ромы ты уезжал другим. Доспех воину!

Подскочившие преторианки облачили Игрра в лорику и шлем. Их отдала Амага, сообщив, что доспехи принадлежат пришлому. Пока мы шли, я их разглядела. Лорика оказалась древней и очень хорошей работы — с посеребренными пластинами и с гравировкой. Дорогая вещь! Великолепны были шлем и посеребряные поножи. Их носила трибун, у центуриона был бы поперечный гребень на шлеме. А вот свой доспех и шлем, как объяснила Амага, Игрр подарил ей. Возмутительно! Отдать снаряжение претория какой-то сарме! При других обстоятельствах я бы не попустила.

— Теперь похож! — заключила я, когда облачение завершилось. — Коня преторианцу!

Игрру подвели коня. Его, вместе с другими, привела сарма, сказав, что это лошади пришлого и его "самок". Игрр поступил мудро, прислав их с Амагой. На всю когорту у нас два коня: мой и медикуса. Она стара, и ей трудно ходить. Остальные двигаются пешком, а повозки с имуществом тащат мулы. Игрру так более нельзя.

— Воины! — обратилась я к строю. — Рядом со мной вы видите нашего товарища Игрра. Больше месяца назад он отправился в Балгас за декурионом "диких кошек" Виталией Руф. И он привез ее!

Я указала рукой на застывшую турму. Виталии тоже дали коня, и красовалась в седле перед строем. Без доспеха, но она и не на службе. А вот Игрр — да! Пока.

Когорта завопила и застучала в щиты. Я сделала знак умолкнуть. Рано: я еще не все сказала. Центурии затихли.

— На пути в Балгас Игрр повстречал диких сарм, но не растерялся и сумел их подчинить. В Балгасе дом, где он укрылся с декурионом, атаковали три орды: Красная, Синяя и Белая. Игрр сумел организовать им отпор и победил в этом сражении. При этом лично убил трех вождей. Он благополучно ушел из Балгаса и приплыл к нам. Но это не все. В Балгасе Игрр обнаружил и привез это! — я потрясла древком. — Это вексиллум первой манипулы пятого легиона. Вы знаете ее историю. Более ста лет случилась война со Степью, и в Малакку для подкрепления отправили манипулу. Когда город окружили сармы, трибун, чье имя по указу сената впоследствии предали забвению, вывела манипулу за стены. Она желала отличиться и не подумала, чем это грозит. Сармы окружили легионеров и перебили их. Вексиллум захватили. Вопиющий случай, единственный за всю историю Ромы! По этому поводу сенат издал специальный закон. Пятый легион лишился манипулы, состоявшей из двух центурий, с тех пор в легионе ее нет. Тот же закон провозгласил: любой, кто сумеет вернуть вексиллум, возводится в сенаторское достоинство, независимо от происхождения! Согласия принцепса для этого не требуется.

— Не фига себе! — раздалось рядом. Я сделала вид, что не услышала.

— Поэтому я говорю сейчас: "Аве Игрр, сенатор Ромы! Слава тебе!"

— Слава! Слава! Слава! — громыхнули центурии.

По моему знаку Лиона приняла знак и торжественно понесла его к своей центурии. Теперь, до возвращения в Рому, их у нее будет два. Центурия заслужила эту честь: она вырастила героя. Прозвучала команда, и когорта стала вытягиваться в походный порядок. Я повернулась к Игрру.

— Ты не знал?

Он покрутил головой.

— Не рассказывай никому! — велела я. — Ты заслужил эту честь, а подробности не нужны.

— Как скажешь, трибун! — поклонился он. — Не возражаешь, если я вернусь к своим спутницам? Виталия вот-вот родит, а Сани требует присмотра. У нее серьезная рана. Я вырезал наконечник стрелы, но он проник глубоко.

— Тебе не нужно спрашивать разрешения! — ответила я. — Мы теперь равны по положению. Твоя служба кончилась: сенаторы не маршируют в строю.

— Благодарю! — сказал он и ускакал. Я проводила его взглядом. Как повернется теперь дело? Игрр — сенатор, но вот надолго ли? Имущественного ценза у него нет, правда, в этом случае сенат наверняка даст отсрочку. До претория Игрр зарабатывал десять ауреев в день, три тысячи золотых накопить не трудно. Но сенаторам работать нельзя — они заседают в курии. Для того и ценз, чтобы не думали о куске хлеба. Дилемма! Вздумает Игрр вновь гладить спины, Флавия вычеркнет его из списка за дискредитацию сенаторского звания. Не накопит ценз — тоже вычеркнет. Получается, хоть Игрр и сенатор, а от принцепса зависит не менее прежнего. Дочка права: ему требуется защита.

Я тронула бока коня сандалиями и поскакала к центру колонны. В походе там мое место. Вернемся в лагерь, подумаем...

11.

Игрр, сенатор. Новоиспеченный

Валерия меня ошеломила. Кто думал, что тряпочка на палке, которую я нашел в кладовой Дандаки, дает такие права? Я сунул ее Амаге, чтобы когорта при встрече не кинулась ее резать. Она же сарма! Как преторианкам понять, что Амага наша? А у нас тряпочка! "Ну, ты и отморозок! — скажете вы. — Никакого уважения к боевому знамени! Или ты не знал, что это вексиллум?"

Да знал я, знал! Ну, не мое это знамя! Я гражданин другой страны, и знамена у нас другие. В Паксе я временно. Вот разберемся со всей этой бодягой, и вернусь в Россию. Возьму с собой Виту, ребенка... Сани? Сани тоже захвачу, если захочет. Она замечательная девочка и, вроде, забеременела. Бросать женщину, ждущую от тебя ребенка, подло. Мой папаша некогда так поступил. Когда я вырос, тетка пыталась мне о нем рассказать. Дескать, возможно, пожелаешь найти. Я не стал слушать: не знаю и знать не хочу. Сволочь он, а со сволочами я не общаюсь.

По пути в лагерь Лола рассказала нам о последних новостях. Несмотря на мое сенаторство, "кошка" держалась запросто — отличие от девочек из моего контуберния. Те дичились, через слово вставляя "достопочтенный". Я плюнул и вернулся к повозке, в которой везли Виту и Сани. Кварта, несмотря на недавнюю операцию, чувствовала себя неплохо — помог горный воск! — и мы слушали рассказ Лолы втроем. Ничего сногсшибательного она не поведала. Заговор подавили, замешанных в нем сенаторов изгнали. Октавия с дочкой сбежали к фармацевтам, где и покончили с собой. Флавия вытребовала права диктора, и теперь единолично правит Ромой. Ну, и фиг с ней! Хочется девчонке играться, пусть наслаждается. Меня больше интересовали парни, с которыми прибыл в Пакс. Я спросил о Леше, и Лола почему-то смутилась. Я присмотрелся и заметил на безымянном пальце ее правой руки золотое колечко. Гладенькое такое, без камушка. Ага!

— Леша подарил?

Я бесцеремонно ткнул пальцем в украшение. Лола смутилась еще больше.

— Льоша... — подтвердила мгновение спустя.

— Он объяснил, что это значит?

Лола закивала.

— Тебя можно поздравить?

Лола выразительно посмотрела на кварту.

— Здесь все свои! — успокоил я. — Сани будет молчать, как рыба об лед!

Кварта — по лицу было видно — не поняла, но на всякий случай кивнула.

— Он называет меня женой, — призналась Лола. — Снял мне дом, обставил мебелью, нанял служанку, накупил нарядов...

Лола покраснела. Нет, Леша молодец! Любишь женщину, можешь окружить ее вниманием и заботой — сделай это! Она порадуется, и тебе приятно.

— Я никогда не жила в домусе, — вздохнула Лола. — В детстве — в инсуле, потом — казарма. А тут столько комнат, и все одной! Перистиль с бассейном... Льоша говорит, что выкупит дом у владельца.

— Он так богат?

— В храме ему платят пятнадцать золотых в месяц. Еще он зарабатывает у Ольга на кирпичном заводе. Получается в десять раз больше, чем у меня в турме.

Вот оно как! Олег развернулся. Не зря свел его с Кирой!

— Так чего ты расстраиваешься?

— Боюсь! — вздохнула Лола. — Если узнают, что Льоша и я... Верховным понтификом сейчас Северина, а она очень строгая.

— Мы урегулируем этот вопрос, — пообещал я. — Я, вроде, сенатор. Приедем, побеседую с Севериной. Расскажи о парнях!..

Рассказ не затянулся. Слушая, я кивал, но думал о своем. Похоже, ребята в Паксе неплохо устроились. Захотят ли помочь? Ну, на Лешу со Степаном я не рассчитывал — детдомовцы даже в армии не служили, а вот Олег для исполнения моего замысла требовался позарез. В деле, которое я задумал, без бывшего десантника не обойтись. Мечом махать я умею, а вот воевать с современным оружием... Стрелял из автомата дважды в армии — вот и вся подготовка. Ладно, приедем в Рому — разберемся...

— Ты обнаружила нас на острове? — спросил Лолу.

Она покачала головой.

— Мы не заходили так далеко. К лагерю прискакали сармы, привезли вексиллум и сказали, сказали, где вы. Их главную зовут Амага.

— Где они?!

— Вон скачут! — Лола указала рукой. — Трибун велела им не приближаться к когорте ближе, чем на полет стрелы.

Я соскочил с лошади и стал рыться в вещах. Изрядно подмокшие наши пожитки "кошки" свалили в повозку без всякого порядка. Найди здесь!

— Ты что ищешь, господин? — спросила Сани.

— Деньги!

— Они здесь! — кварта протянула мне сумку.

Вот ведь умница! Еле живая, а деньги прибрала. Золото, а не девочка! Я вытащил из сумки два кошелька по двадцать пять ауреев в каждом.

— Кому ты собираешься их давать? — насторожилась Вита.

— Амаге! Она спасла нас!

— Ты и без того щедро ее одарил!

— Да, господин! — поддержала Сани. — Ты их вождь, и они обязаны тебе помогать.

Спелись! Что-что, а насчет денег, особенно мужниных, дамы договорятся быстро.

— Мои деньги: как хочу, так и трачу! — ответил я, взбираясь на лошадь. Будут они мне указывать! Вита надула губы, Сани нахмурилась, а Лола широко распахнула глаза. Ну, и пусть! Сенаторы мы или где?

Заметив меня, Амага с девочками рванулись навстречу. Спустя короткое время меня окружили, Амага полезла лизаться, а ее девочки стремились хотя бы потрогать. Я не мешал. Котята мои славные! Без вас нам бы труба! Я посылал Амагу сообщить Валерии, что, в соответствии с планом, идем по воде — пусть ждут и не уходят. Девочки выполнили задание с лихвой. Сообразив, что "тарго" сидит в ж..., пардон, на острове, помчались и доложили. Вита и Сани уже забыли, как мы бедовали посреди реки. Валялись на голом песочке, размышляя: умереть с голоду здесь или попробовать утонуть — лодку сармы продырявили будь здоров. Я как мог забил дырки чопиками, но было ясно: доплывет она в лучшем случае до берега.

Когда изъявление чувств утихло, я протянул Амаге кошельки.

— Здесь пятьдесят золотых ауреев или тысяча двести пятьдесят серебряных монет. Купи себе овец, коров — кого захочешь! Вам хватит, чтобы жить сытно и не ходить в набеги за чужими стадами.

— Ты прогоняешь нас, тарго? — насупилась Амага.

— Мы среди своих, красавица! — я указал на колонну. — Придем в лагерь, передохнем и двинемся домой. В земли Ромы вас не пустят.

— Они начинаются за Малаккой, а до нее пять дней скакать. Пешком — дольше. Мы могли бы сопроводить. Я не бывала в Малакке, как и мои воины. Если будем растить скот, нужно знать, кому его продавать.

Гм-м, а девочка не глупа, к тому же не хочет расставаться. Да и я, если признаться. Прикипел к "звездочке" и ее котятам.

— Подожди меня здесь!..

Валерия встретила меня удивленным взглядом. Я сходу взял быка за рога.

— Тебе нужна кавалерия, трибун?

— Конечно! — кивнула она. — В Роме мне дали одну турму — не на войну шли. Оказалось, что мало: "кошки" не успевают разведать окрестности. Орда стояла совсем рядом, а мы не знали. Эту прогнали, но могут появиться другие.

— У меня есть пятьдесят всадниц. Обученных, отлично вооруженных, прекрасно знающих Степь.

Валерия посмотрела в сторону маячивших в отдалении сарм.

— Предлагаешь нанять их? Хм-м!.. Закон позволяет брать ауксилиев, но в истории Ромы не было случая, чтобы из сарм. Хотя... Они доказали преданность Роме, доставив вексиллум и сообщив нам об орде. Хорошо! — она тряхнула головой. — Возьму до Малакки. Плата обычная: денарий в день рядовому воину и два вождю.

— Три! — сказал я. — У Амаги пятьдесят воинов, это почти две турмы.

— Ладно! — согласилась трибун. — Только чтоб в лагерь — ни ногой! Пусть ночуют в Степи.

"Не доверяет!" — понял я, но возражать не стал: предосторожность не лишняя.

— Хо! — воскликнула Амага, когда я сообщил новость. — Серебряная монета в день! Только за то, что будем скакать рядом?

— Не скакать, а вести разведку, — поправил я. — Если случится орда, нужно обнаружить своевременно.

— Мои сармы охотятся и отъезжают далеко. Если увидят орду, немедленно сообщат. Скажи, тарго, а в Малакке мы не понадобимся? Мне нравится служить рома!

— Поговорю! — пообещал я.

— Тебя послушают! — убежденно сказала Амага. — Ты великий муштарим. Мы слышали, как рома кричали тебе приветствие. У нас хорошее оружие и кони, но денег мало. Когда разбогатеем, я заведу собственное кочевье. Куплю мужчин — двух или даже трех. Другие сармы станут проситься к нам в род...

Глаза ее мечтательно закатились. Я вздохнул и поскакал к своим. Сделал, называется, доброе дело! Теперь Амага будет требовать выполнить обещание. Не выйдет — обидится. И ведь не объяснишь! Дети Степи... Избрали "тарго", будь добр пасти подопечных. Мы в ответе за тех, кого приручили...

Эти мысли одолевали меня недолго. Вдали показались палатки. Мы вошли в лагерь, и тут любимой вздумалось рожать...

* * *

Врач общего профиля может принять роды: его этому учили. То есть читали лекции, демонстрировали наглядные пособия и даже водили в роддом, где в компании таких же студентов он наблюдал за процессом. Самому участвовать не пришлось, что и понятно. Вдруг пойдет не так, как потом объяснить безутешному (и разгневанному!) отцу проблему? Студент накосячил? А кто его, жопорукого, допустил? К моей дорогой и бесценной?! Да я вас всех порву! По судам затаскаю! Заплатите за моральный и материальный вред!..

Когда Вита ойкнула и схватилась за живот, я испугался. Мысленно не раз репетировал эту сцену, а случилась — застыл. Зато не растерялась Валерия.

— Роженицу — в палатку претория! — гаркнула подчиненным. — Согреть воды, принести жаровню и чистое полотно. Можете взять мою простынь. Живо!

Преторианки забегали. Виту подхватили под руки и потащили в палатку. Я поплелся следом. Пока я топтался, жену раздели, уложили на застеленный простынею стол и накрыли одеялом. Втащили жаровню с горящими углями, бронзовый таз и котел с водой, который водрузили на жаровню. После чего все ушли, оставив медикуса когорты и меня. Подслеповато щурясь, старушка двинулась к столу, и тут я спохватился.

Где в армии служат хорошие врачи? Ответ: в боевых частях — там, где от умения и знаний доктора зависит жизнь. А где обретаются плохие? В тыловых и парадных подразделениях. Работы здесь мало, практики никакой; знай, пей водовку и получай денежное содержание. Амалия, медикус когорты, была как раз из таких. Подслеповатая, старенькая, она любила выпить и вкусно поесть, а к пациенткам относилась пренебрежительно. Я не видел, чтоб она хотя бы мыла руки перед осмотром! И это чудовище полезет лапками в мою любимую?!

— Сам! — бросил я, отодвигая Амалию плечом.

Та ничуть не обиделась, похоже, даже обрадовалась. Отошла в сторонку и стала наблюдать. Я откинул одеяло и согнул Вите ноги в коленях. После чего засучил рукава, вымыл руки и продезинфицировал их уксусом.

— Дыши!

Она заметила мое волнение и улыбнулась.

— Не бойся! Я быстро рожу. Гайя сама выберется, я ей только немного помогу.

Мое воображение живо представило: Гайя, толкаясь ручками и ножками, ползет по родовым путям, и а Вита сзади слегка подталкивает ее в попку. Я затряс головой, отгоняя наваждение, и ощупал живот Виты. Воды отошли, плод легко определялся. Положение правильное... Вита дернулась и закусила губу. Схватки...

— Тужься!

Она закряхтела, и я, не веря глазам, увидел показавшуюся в родовом отверстии головку ребенка. Никогда не слышал о таких стремительных родах! Вернее, не читал... Опомнившись, я бросил помогать. Спустя короткое время в моих руках вякал младенец: красный, скользкий, но живой и здоровый. Старушка заинтересовалась и подошла ближе. Склонилась, щуря подслеповатые глаза, и вдруг охнула. После чего осела на землю — прямо мне под ноги.

— Что там? — встревожилась любимая.

— Все нормально! — заверил я, отталкивая старушку ногой. Нашла время! Детей, что ли, не видела? Медикус опомнилась и куда-то уползла. — Не отвлекайся! Послед должен выйти!

К счастью, вода успела согреться. Я плюхнул ее в таз и попробовал локтем — в самый раз. Перерезав ребенку пуповину, я продезинфицировал ранку, после чего омыл новорожденного. При этом его внимательно рассмотрел и кое-что прошептал. Я не сведущ в религии — как-то не было времени интересоваться, но покойная тетка говорила: окрестить человека может любой христианин. Понятно, что не по полному обряду. Но сказать: "Во имя Отца и Сына, и Святого духа крещается раб божий..." достаточно. Вот приедем в Россию и окрестим как положено. С именем экспериментировать я не стал: жена выбрала — пусть остается! После разберемся: есть ли такое в святцах!

Младенцу процедура омовения не понравилась, и он завопил. Я завернул его в пеленку. Орать он, однако, не перестал.

— Дай ее мне! — попросила Вита.

Я поднес ей ребенка. Она развернула пелена.

— Что это? — удивилась, ткнув пальчиком. — Хвостик?

— Хвостики не растут спереди, — сказал я. — У нас с тобой сын, любимая! Гай, а не Гайя, Нормальный человеческий мальчик, даже без хвостика.

— Мальчик?!.

Вита разрыдалась. Я смотрел, ничего не понимая.

— Мада рассказывала... — проговорила она сквозь рыдания. — У нее были три сына, и все умерли. Оказались слишком слабыми. Она сказала, что здорового мальчика может родить только человеческая женщина.

— Дура она, твоя Мада! — буркнул я, пеленая сына. — Нечего было от родного отца беременеть! Такие дети изначально слабые — близкородственное скрещивание. Но мы с тобой, вроде, не кровные родственники, да?

— Так! — согласилась она, подумав.

— И мальчик у нас здоровый — я его рассмотрел. Вес нормальный — где-то десять либр, ногтики на пальчиках имеются, руки-ноги на месте. И орет громко! Легкие сильные.

Она протянула руки, и я вложил в них младенца. Вита прижала его к груди. Ощутив материнское тепло, ребенок затих.

Я укрыл их одеялом и занялся последующими процедурами. Дело подходило к концу, когда снаружи раздался топот, и в палатку ворвались Валерия с центурионами. За их спинами маячила медикус.

— Стоять! — рявкнул я. — Здесь роженица!

Они замерли у порога.

— Игрр! — умоляющим тоном сказала трибун. — Покажи!

Я оглянулся на Виту. Она кивнула. Я осторожно взял Гая, развернул и поднес любопытным.

— Руками не трогать!

Они, не сговариваясь, уставились парню промежность.

— Это вправду фаллос? — засомневалась одна из центурионов.

Гай, словно обидевшись, пустил струю. Валерия торопливо сунула в нее ладони и растерла жидкость по щекам. Ее примеру последовали остальные, после чего, толкаясь, выскочили из палатки.

— Мальчик! — донесся до меня восторженный крик. — Человек! С фаллосом!

Ответом был дружный рев. Похоже, снаружи столпилась когорта. Я пожал плечами и вернулся к Вите.

— Чего это они? — спросил, возвращая Гая. — Мочой мазались...

— Обычай! — засмеялась она. — Первая струя ребенка приносит счастье. А если это мальчик...

Я перенес жену и ребенка на ложе. Спустя короткое время оба спали. Я поручил их Сани, которая пробралась в палатку после ухода начальства. Кварта с таким благоговением смотрела на малыша, что я понял: загрызет любого, кто посмеет к Гаю приблизиться. Вот и пусть! Я вышел наружу. Когорта уже разошлась, но у входа топталась дежурная.

— Коня мне! — велел я. — Живо!

Преторианка сорвалась стрелой. А то! Я сенатор или куда? Спустя короткое время я трясся в седле по направлению от лагеря. Стоянка Амаги обнаружилась неподалеку.

— Хо! — воскликнула она. — Ты соскучился по мне, тарго?!

— До слез, — подтвердил я. — Видишь, плачу? Вот что, красавица, есть просьба. Нужно мясо: свежее и много. Взамен обещаю крупы и муки.

— Ты проголодался, тарго?

— Ага! И еще большие начальники — те, что взяли тебя на службу. Хочу их угостить. У меня радость — сын родился.

— Ух! — обрадовалась Амага. — Мальчик — это хорошо. Он стоит дорого. Девочку могут и бесплатно отдать, а за мальчика платят золотом. Я дам тебе мяса, тарго! Мои воины застрелили козу. Она молодая и жирная. Мы собирались ее есть, но раз тебе нужно...

— Я заберу только мякоть, — успокоил я. — Внутренности и кости останутся. Сваришь себе бульон, а в нем — крупу. Будет вкусно.

— Хо! — одобрила Амага.

— Еще нужны дрова...

Очень скоро я скакал в лагерь, отягощенный бурдюком с мясом и охапкой хвороста, набранного в отдаленных кустах — ближние когорта давно вычистила. По возвращению я разыскал квестора и сообщил о планируемом мероприятии. Нонна одобрила. Мне выделили продукты, дали помощниц и снабдили утварью. Я порезал мясо, перемешал его с солью и приправами и залил уксусом. Промариноваться не успеет, но это не важно. Маринуют плохое мясо, хорошее в этом не нуждается. Уксус в Паксе очень ароматный, он придаст шашлыку вкус.

Костер я развел перед палаткой претория. Святотатство, конечно, но завтра уезжать. Потерпят. Помощницы вытащили наружу стол с лавками и вымыли их. Возникшая словно ниоткуда кварта села чистить лук.

— Сани! — удивился я. — Тебе надо лежать!

— Мне лучше, господин! — возразила она. — Госпожа и господин Гай спят, я буду помогать.

Я не стал спорить. Помощь Сани вправду нужна — она знает мою кухню. Когда костер прогорел, я соорудил мангал из колышков и двух пилумов, нанизал на вертела мясо, обжал его и водрузил над углями. Вертелов в лагере нашлось всего три, зато больших. Придется печь партиями, а готовый шашлык сгружать миски. Зубами с шампуров таскать приятнее, но где их взять? Сани, разболтав тесто в горшке, принялась печь лепешки. На запахи подтянулись гости: трибун, центурионы, Лола, квестор — вся королевская рать. Притащилась и медикус, хотя ее я не звал. Выглядела бабушка весьма довольной: первой сообщила такую новость!

Гости расселись по лавкам. Я разлил вино и разложил ложки. Есть ими шашлык — дикость, но вилок здесь нет. Гости к вину не притронулись. Сидели, глядя, как я ворочаю вертела. Это понятно. Шашлык — не только еда, но и процесс.

Первая партия поспела быстро. Я свалил мясо в миски, нанизал новую партию и поручил ее Сани. Перед этим сбросив ей миску несколько прожаренных кусков. Нечего кварте слюнки пускать, пока другие обжираются. Остальное мясо и горячие лепешки отнес к столу. Трибун глянула на меня, и я взял чашу.

Тосты произносить я не умею: практики не было. Не уважаю то, что с ними связано. Я почесал в затылке.

— Ну... Человек родился. Гай Игоревич Овсянников.

— Гай Виталий Руф, — поправила трибун. — В Паксе родство считают по матери.

Я кивнул: Руф, так Руф. В паспорт все равно впишут по-нашему: в России матриархата нет. Там им не тут.

— Предлагаю тост за здоровье принцепса! — перехватила инициативу Валерия. — Она прислала когорту, позволив спасти Игрра и Виталию. Флавия мудра и прозорлива. Да хранит ее Богиня-воительница! Слава принцепсу!

— Слава! — рявкнули гости, подымая чаши.

Я присоединился. За принцепса, так за принцепса. В самом деле, прислала. Способствовала... Пусть будет ей слава — не жалко. Заодно перед начальством прогнемся. Вокруг посторонних нет, но я не сомневался: за нами наблюдают и нас слушают.

Опорожнив чаши, гости набросились на еду. Хватали мясо ложками, запихивали в рот и жадно жевали. Еще бы! Парная дичь, запеченная на углях с дымком и пряностями, это вам не замороженная свинина, отбывшая срок заключения в морозильнике. Шашлык исчез с космической скоростью. К счастью, Сани не подкачала, и вторая партия не замедлила явиться. Публика оживилась и принялась тостовать. За славного трибуна претория Валерию Лепид, да хранит ее Богиня-воительница! (Стоя). За сенатора Игрра, достославного! (Стоя). За его жену, старшего декуриона! (Без эпитетов, но стоя. Лола вскочила первой.) За новорожденного Гая, сына сенатора! (Стоя). Я не успевал подливать вино, а Сани — подносить мясо с лепешками. Ввиду скорости поглощения, шашлык стал поступать полусырым, но гости этого не заметили. Когда очередь тостуемых дошла до медикуса, полог палатки колыхнулся. Перед взорами собрания предстала Виталия. Она переоделась в форменную тунику и накинула алый плащ — видимо, "кошки" удружили. С грозным нарядом диссонировал белый сверток, который Вита прижимала к груди. Жена огляделась и двинулась к нам. Она шествовала, словно Богоматерь по облакам, но в отличие от мадонны Рафаэля, лицо у Виты сияло радостью. От нее словно исходило счастье, и я почувствовал, как защипало в глазах. Не только у меня. Я заметил, как Валерия украдкой смахнула слезу.

— Гай поел, — сказала Виталия, подойдя. — А мне не дают. Здесь так вкусно пахнет.

Она окинула взглядом плотно занятые лавки. Лиона торопливо вскочила.

— Садись, декурион!

Вита без долгих раздумий опустилась на ее место. Я метнулся к мангалу, стащил кинжалом с вертела самые аппетитные куски и свалил их в миску. Добавив лепешку, отнес жене. Она выразительно приподняла Гая. Я забрал сына, и Вита набросилась на еду. Было видно, что она здорово проголодалась. Вот и славно! Хороший аппетит после родов — добрый признак. За столом воцарилась тишина. Все молча смотрели, как роженица насыщается.

— Можете продолжать! — сказала Вита, заметив.

Она произнесла это как царица, дарующая милость подданным. Удивительно, но с этим молчаливо согласились. Трибун откашлялась и взяла чашу.

— Я хочу выпить за человека, который принес нам радость и подарил надежду. Первый мальчик в Паксе за тысячу лет!..

— Не первый! — перебил я.

Трибун удивленно замолкла.

— А как же простые нолы? — спросил я. — Они ведь рожают сыновей! Как и сармы, к слову.

— Они — низшие существа! — сказала Валерия.

— Покойная Мада была треспартой. И она родила трех мальчиков! У людей и нол, когда жили вместе, сыновья тоже были.

— Что ты хочешь сказать? — удивилась Валерия.

— Дело не во мне. Любая треспарта, димидия или комплета может родить сына, если у нее будет муж или хотя бы постоянный мужчина.

Гости за столом переглянулись. Вита перестала есть и уставилась на меня.

— Объясни! — потребовала трибун, опуская руку с чашей.

Я оглянулся: Гай на руках мешал говорить. Лиона, топтавшаяся рядом, подскочила и протянула руки. Я уложил в них спящего сына, проследив, чтобы головка ребенка упокоилась на сгибе локтя. Лиона осторожно, будто хрустальную вазу, прижала младенца к себе. Лицо ее засияло.

— Постараюсь, трибун! Вопрос, почему в Паксе нет мальчиков, не давал мне покоя. Получалось странно: были — и вдруг не стало. Жрицы говорят: гнев богини. Но я медикус, и в сказки не верю. Они противоречат тому, чему я учился. Дело не в богине и, тем более, не в ее гневе. Я долго думал, благо у меня было время: дорога в Балгас и обратно долгая. Картина долго не складывалась, не хватало деталей. Сегодня я их получил.

— Какие? — спросила Валерия.

— Во-первых, он! — я указал на сына. — Во-вторых, она!

Я ткнул пальцем в Сани. Та жевала шашлык, и от неожиданности едва не подавилась.

— У нол и сарм организм отличается от человеческого. Вы очень восприимчивы к гормонам. Это вещества, выделяемые железами живых существам. Три дня назад я вырезал у Сани стрелу. Опаснейшее ранение, после которого человек, возможно, умер бы. А Сани сидит у костра и печет лепешки... Почему? Жевала горный воск! Что он собой представляет? Я специально интересовался. Это секрет летучих мышей. Они опрыскивают им пещеры — метят место проживания. Нужны десятилетия, чтобы воска собралось много, поэтому он дорог. Но суть в другом: воск животного происхождения! Он содержит гормоны. На людей они не действуют: сужу по себе. В Балгасе мне прострелили ногу. Она до сих пор болит, хотя я жевал воск.

Я взял со стола чашу, глотнул.

— Теперь о мальчиках. Вита единственная треспарта в Роме, которая имеет мужа. И именно она родила сына! Случайность? Отнюдь! У покойной Мады тоже был постоянный мужчина. Его звали Луций, они жили вместе много лет. Мада беременела и рожала мальчиков. Видимо, ваш организм по-особому воспринимает мужское семя. Если он получает его постоянно, рождается мальчик. Если кратковременно или разово — девочки. Я не удивлюсь, если окажется, что мужские гормоны оказывают на нол и другое воздействие.

— По пути в Рому из Северного бурга, мы останавливались в Таре, — внезапно сказала Вита. — Там нас позвал в гости один пришлый. Его зовут Бранко. У него пожизненный контракт с одной треспартой. Она сказала мне, что с тех пор, как они вместе, перестала стареть. Более того, помолодела. У нее исчезла седина...

— У меня после смерти Константина появилась! — вздохнула Валерия. — Сразу и много.

— Еще одно доказательство, — заключил я.

— Если ты прав, почему мы в неведении? — вмешалась старушка-медикус. — Ведь это так просто!

— Вот! — поднял я палец. — В этом суть. Отвечаю, почтенная: это известно! Только не вам, а жрицам Храма. Десять веков назад они совершили переворот. Зачем? Разве стране было плохо? Отнюдь! Рома процветала. Но Храм терял влияние. Зачем молиться и приносить жертвы, если и без того хорошо? Поэтому был задуман и осуществлен гнусный замысел. Жрицы разрушили семьи, оторвали мужчину от женщины, тем самым превратив его в самца, а ее — в самку. Они поставили нол в зависимость от себя, а для этого лишили их сыновей. Любая женщина хочет детей, это ее естественная потребность. Забеременеть можно в храме или у луп, а за этим следит Храм. Он может дать вам семя, а может и отказать. Преторианок, к примеру, не пускают к лупам, и никто не в состоянии этот запрет отменить. При желании вам могут перекрыть доступ и в храмы. В зависимость попали все: нолы, кварты, димидии и треспарты. А также — сенаторы, магистраты и даже принцепс.

— Это серьезное обвинение! — нахмурилась Валерия. — Ты можешь его подтвердить?

— Доказательства перед тобой! — я ткнул пальцем в грудь себя, а затем указал на Виталию. — Почему Октавия стремилась убить нас? Я обидел ее дочь? Предположим, хотя Лавиния сама виновата. Сначала пыталась меня зарезать, а после — забрать в Храм силой. По уму бы замять дело, но понтифик послала Касинию меня убить. Это могло раскрыться, но Октавия не испугалась. Ладно, пусть со мной, но Виталия в чем провинилась? — я указал на жену. — Чтобы убить ее, Октавия пошла на неслыханное предательство: купила маршрут "кошек" и передала его сармам. Далее — больше. Октавия решила устранить принцепса и занять ее место. Зачем? Тысячу лет понтифики не претендовали на верховную власть! Им хватало и неявного влияния. Ответ прост: обстоятельства изменились. Октавия почувствовала опасность. Роди Виталия сына, и вся выстроенная Храмом конструкция рухнула бы. Ведь я единственный, кто ушел из Храма, не выпив стерилизующий напиток. Подумайте, ведь это абсурд! В Роме катастрофически не хватает мужчин. Их везут издалека, за них платят огромные деньги! И что же? Мужчину, который не желает служить Храму, лишают возможности иметь детей. Кому это мешает? Отвечаю: Храму! Ведь если родятся мальчики, нолы поймут, что их обманывают.

Валерия сжала в руке чашу, и та смялась в комок. Вино забрызгало ей руку.

— Все равно не могу поверить! — сказала после молчания. — Чтобы Северина...

— Северина не при делах. Думаю, она сама не в курсе. Тысячу лет пост понтифика занимали женщины из одного клана. Некогда он возглавил переворот и вытребовал себе привилегию. Сменить Октавию должна была дочь или племянница из ее рода. Он и хранит тайну. Но жрицу угораздило затеять заговор. Система рухнула. Клан вышел из доверия, понтификом выбрали Северину. Думаю, что, узнав правду, она ужаснется. Нас ждут большие перемены.

— Поговорим об этом в Роме! — Валерия встала и окинула всех хмурым взглядом. — Приказываю: об услышанном молчать. Той, кто разболтает, лично отрежу язык. Всем — спать! Дочка, позаботься о сенаторе и его жене!

— Я помещу их в своей палатке! — сказала Лиона. — Она просторная.

Трибун кивнула. Лиона вернула Гая Вите, и отвела нас к себе. Она не соврала. В палатке центуриона легко поместился бы контуберний. Хорошо быть генералом! Или хотя бы центурионом... Сани устроилась сразу за пологом — спать снаружи, как она вознамерилась, я ей не разрешил. Лиона легла с левой стороны от Виталии, я — с правой. Гая мы поместили между нами. Сын дрых и родителей не беспокоил. Вита поерзала и стала шептаться с Лионой. Я прислушался: девочки обсуждали ребенка. Восхищались и делились впечатлениями. Обычная женская трепотня. Я зевнул и закрыл глаза. Вино и усталость дали себя знать. Мне не следовало им поддаваться и навострить уши. С хвостатенькими нельзя терять бдительности: чуть расслабишься, как объедут на кривой козе. Скоро я в этом убедился...

12.

Начальник охраны скользнул в кабинет и застыл у порога.

— Плохие новости, босс!

— What? — поднял бровь Говард.

— В Паксе война!

— Откуда известно? — насторожился Говард.

— Разъезд стражниц наткнулся на орду. Та окружила их, но не тронула: их главная узнала девочек. Она бывала здесь с Мадой. Стражниц отпустили и даже поделились новостями.

— Присаживайся! — Говард указал на кресло.

Начальник последовал приглашению.

— По порядку! — велел Говард.

— Около месяца назад в Балгасе случился переворот. Прежнюю Маду убили, а за ее место случилась резня. Вожди трех орд: Красной, Белой и Синей объединились против Дандаки, командира личной сотни верховной жрицы.

— Я помню Дандаки! — кивнул Говард. — Одноглазая... Она погибла?

— Нет, босс, победила!

— Как ей удалось?

— Ей помог человек, мужчина. Сармы называли его Игрр. Я не знаю, как он оказался в Балгасе.

— Его зовут Игорь Овсянников, — сказал Говард. — Русский, врач, отлично владеет холодным оружием. Он попал сюда по ошибке: вербовщица в России скрыла, что он доктор. Едва появившись в Роме, русский наделал шуму. Сумел заставить Октавию продать свой контракт, взял в жены декуриона турмы, познакомился с принцепсом... Опасный тип!

— Как он оказался в Балгасе?

— С моей помощью! — вздохнул Говард. — Октавия хотела его убить, а Мада — взять на племя. Я решил угодить обеим. Передал Маде маршрут "кошек", и сармы захватили в плен жену русского. Я был уверен, что он отправится за ней, так и вышло. Я не предполагал, что русский стакнется с Дандаки: что ему до междоусобицы в Балгасе?

— Со слов сарм, именно Игрр решил дело. Три орды осадили дом сотницы. Русский вышел к ним и убил вождей — всех!

— Он, конечно, погиб? — спросил Говард.

— Нет, босс! Его лишь ранили стрелой в ногу.

— Считай, что убили. Сармы держат стрелы в грязи. Местные стафилококки очень опасны. Мужчин, которых мы возим для Ромы, не прививают. Это не выгодно. Русский гарантировано получил сепсис. Антибиотиков у него нет, а горный воск человеку не поможет.

— Он врач и мог почистить рану! — возразил начальник охраны.

Говард подумал и кивнул.

— Он остался в Балгасе? — спросил после паузы.

— Уплыл на лодке вместе с двумя женщинами. Одна из них — проводник, вторая, как вы сказали, его жена. Сармы, проигравшие Дандаки, хотели перехватить лодку, но их отогнали войска Ромы.

— Вот даже как! — нахмурился Говард. — Принцепс послала за Овсянниковым армию? Плохо. Этот русский становится опасным. Скажи, Пит, тебя ничего не настораживает в этой истории?

— Что именно? — напрягся начальник охраны.

— Умение этого русского выходить сухим из воды. Посуди сам. В отличие от племенных самцов, которых мы завозим, этот оказался с дипломом врача. Вербовщица скрыла у него наличие у него образования в погоне за вознаграждением. Ее, к слову, за это уволили. Поначалу мне показалось это случайностью. Но теперь я думаю: а если нет? Слишком уверенно этот русский повел себя в Паксе. Сначала вынудил покойную Октавию продать свой контракт. Знаешь, как? Шантажировал ее судьбой дочери. Помнишь Лавинию? (Пит кивнул). Девочка неумеренно интересовалась мужчинами, поэтому в погоне за "свежим мясом" таскалась с караванами, перевозящими мужчин. Этот русский, как мне говорили, привлекателен, и Лавиния его, естественно, захотела. Он ее, однако, отверг, что странно: Лавиния была красива. (Пит снова кивнул). Сделал он это грубо, и Лавиния замахнулась на него кинжалом. Русский сумел ее обезоружить. Вроде пустяк, но по приезду в Рому русский обращается к претору и требует привлечь Лавинию к суду за покушение на его жизнь. А в Роме за это казнят.

Начальник охраны присвистнул.

— Вот именно! — кивнул Говард. — Откуда русскому известно о законах Ромы? Предположим, он узнал это от конвоя. Но как ловко он воспользовался моментом! Октавия оказалась припертой к стене и согласилась на сделку. Русский оказался отличным лоером!

Пит уважительно покачал головой.

— Одновременно выяснилось, что он отменно владеет холодным оружием. Из твоих парней кто-нибудь умеет рубить мечом на скаку?

— Нет, босс! — покрутил головой Пит. — Их этому не учат. Долго, дорого и не пригодится в жизни.

— А вот русские так не считают. Этот Овсянников отличился еще на пути в Рому, зарубив в бою с десяток сарм. А теперь, как выясняется, он сумел зарезать вождей и при этом уцелеть. Подведем итог. Врач, лойер и эксперт по холодному оружию. Не слишком ли много для одного?

— К чему вы клоните, босс? — напрягся начальник охраны.

— Шпион! Считаю, что наш филиал в России взят под контроль местными спецслужбами. Что-то разнюхав, она заслали шпиона с заданием выяснить, чем мы здесь занимаемся. Согласен?

— Нет, босс! — ответил Пит, подумав.

— Почему?

— Мне приходилось иметь дело со шпионами. Те стараются вести себя незаметно. Этот же лезет на глаза. Он не шпион.

— Диверсант?

— Диверсанты до времени тоже ведут себя тихо.

— Так кто же, этот русский?

— Чертовски удачливый сукин сын! — пожал плечами начальник охраны. — Скажу более: вы не удивили меня, босс. Мне приходилось иметь дело с русскими — в разных обстоятельствах. Они очень умелые воины, к тому же безрассудно смелые и дерзкие. Помните, как они захватили аэродром Слатина у Приштины?!

— Меня там не было! — сказал Говард.

— Извините, босс! Мне довоелось. Это была дерзкая операция! Русские отправили вперед группу диверсантов, которая сумела взять под контроль аэродром еще до подхода их основных сил. А те проделали по территории воющего Косова стремительный марш в 600 километров и заняли Слатину до подхода наших сил. Их было всего батальон, но когда подошли наши танки, русские отказались уходить. Генерал Джексон велел их уничтожить, но британские офицеры отказались выполнять этот приказ. Они сказали, что не собираются развязывать третью мировую войну. На самом деле они просто боялись ...

Пит помолчал.

— Русские сообразительны и находчивы. В Косово наша группа, выполнявшее специальное задание, как-то застряла в горах. У микроавтобуса спустило колесо, а мы не смогли его заменить, хотя нужные специалисты с нами были. Болты на колесе не отворачивались. Мы попытались связаться с базой, но тут появились русские миротворцы. Мы выдали себя за канадских врачей — нужные документы у нас были. Русские не поверили, хотя виду не подали. Первым делом они заменили нам пробитое колесо. Достали из своего джипа трубу, надели на рукоять гаечного ключа, один из солдат на эту трубу вскочил и стал прыгать. Болты заскрипели и отвернулись. Заменив нам колесо, они сопроводили нас к своей базе, заявив, что дороги опасны. Это противоречило нашим планам, но возражать мы не посмели. Нас накормили и сфотографировали — как бы на память. Но мы поняли, что снимки окажутся в русской контрразведке. Словом, миссию они нам сорвали, — усмехнулся Пит. — Нам пришлось убираться из Косово. Этот Овсянников — типичный русский. Умен, сообразителен, дерзок. В России не ценят таких людей. Там у них повальная коррупция, поэтому востребованы иные навыки. Русские едут в другие страны, где нередко неплохо устраиваются. Так Овсянников оказался в Паксе, и, помяните мое слово, он добьется здесь многого.

— Этого нельзя допустить! — сказал Говард. — Русский опасен. Его следует уничтожить! Немедленно!

— Как? — пожал плечами Пит. — Если русского забрала армия, то он на пути в Рому. Мы не сможем его отыскать. Если и получится, то его охраняют несколько сот воинов, возможно, тысяча. А у меня двадцать человек. Силы неравные. Предположим, их удастся перестрелять, но это война. Как после этого к нам отнесутся в Роме? Русского следует выманить сюда. Сообщить, что заинтересовались его способностями. Такой человек нужен фирме, и FAGG готова подписать с ним контракт.

— Считаешь, он согласится?

— Наверняка. Не думаю, что ему нравится резать сарм. Он человек из нашего мира, к тому же врач. Карьера в FAGG — это заманчиво.

— Неплохо! — хмыкнул Говард. — Вы умны, Пит!

— Я служил в "сиайэй", — сказал Пит, — а там дураков не держат. Какие распоряжения насчет войны у сарм?

— Удвоить бдительность! Задействовать все технические средства, включая беспилотник!

— Горючего мало.

— Используйте экономно. Не обязательно, чтобы он кружил над степью круглосуточно. Я не жду нападения вождей, но вероятно появление диких орд, которые Балгасу не подчиняются.

— Что делать, если обнаружим таких? Стрелять?

— При возникновении угрозы. Если не выкажут агрессии, спросите, что нужно? Возможно, у них есть горный воск. Покойная Мада продавала его сама и запрещала другим. В результате мы платили дорого. Отсутствие центральной власти — неплохой способ сбить цену.

— Понял, босс!

Пит встал. Говард сделал ему знак вновь присесть. Начальник охраны подчинился.

— Вы знаете русский, Пит?

— Нас учили, — уклончиво ответил начальник охраны.

— Сможете написать письмо русскому?

— Не уверен. В моем ноутбуке нет русского словаря, а на клавиатуре — кириллицы. Не думал, что это понадобится в Паксе.

— Пишите от руки!

— Может, по-английски?

— Русский его знает?

— Наверняка. Он ведь собирался на работу за границу. В их университетах учат английский. Нам это говорили.

— Пусть будет по-английски. Но добавьте несколько слов по-русски — что вспомните. Вы же общались с русскими в Косово? Овсянникову будет приятно.

— Хорошо, босс! — склонил голову Пит.

— А я напишу верховному понтифику. Она не спешит нас посетить, и меня это тревожит. Отберите из стражниц беременных и отправьте в Рому. Здесь они лишние. Заодно доставят послания.

— Их могут перехватить. В Степи неспокойно. Не все сармы могут оказаться дружественными.

— Используйте беспилотник для разведки обстановки. Не мне вас учить!

Пит вновь кивнул и встал. В этот раз Говард не стал его останавливать.

В это же время. Москва, Россия

— Ну? — спросил Родион Яковлевич. — Что накопал?

— Почти ничего, — вздохнул Саша. — Сторожатся, буржуины! Ни в официальной, ни в служебной переписке ни слова о торговле людьми. Даже в защищенном контенте. Но я запустил программу восстановления стертых с диска файлов и кое-что нашел.

— Что именно?

— Какие-то странные сообщения из европейских филиалов. "В Пакс отправлено пять единиц..." "В Пакс отправлено шесть единиц..." И все! Я поначалу не обратил внимания: хрен его знает, что это за Пакс, и что за единицы. Мало ли чего? Вдруг они апельсины бочками грузят? Однако решил посмотреть: есть ли письма из русского филиала? Нашел. "Отправлено в Пакс четыре единицы". Написали 13 ноября прошлого года — в день, когда Овсянников и с ним еще трое наших вылетели в Турцию.

— Твою мать! — воскликнул подполковник.

— И я того же мнения! — согласился Саша.

— На чье имя шли письма?

— Главного босса. Николасом Джорданом его кличут. Типа председатель правления.

— Письма шли напрямую?

— Да.

— Кто еще писал на этот "имэйл"?

— Никто.

— Даже подчиненные ему директора?

— Они пользовались другим ящиком. На этот слали только из филиалов. Писали исключительно про Пакс и единицы. По получению — стирали.

— След, — сказал Родион Яковлевич, — но только след. Не улика. Пробовал узнать, что это за единицы? Или глухарь?

— Ну... — усмехнулся Саша.

— Не томи! — постучал по столу подполковник.

— Пошли испытанным путем, — торопливо ответил Саша. — Овсянникову и парням брали билеты по карточке FAGG. Осталось проверить, кому выкупали авиабилеты в Турцию по корпоративным карточкам фирмы в день отправки "единиц". Пришлось покопаться. Не везде данные сохранились, нашел только на пятьдесят шесть человек. Я пробивал имена — нигде не всплыли.

Саша достал из папки несколько листов и протянул шефу. Тот схватил и впился глазами.

— Имена, фамилии, гражданство, — сказал, откладывая листки. — Это уже кое-что. Писал от руки! Это подвиг.

— Для обеспечения секретности! — шмыгнул носом Саша. — Вы же сами велели.

— Можно было и распечатать.

— Я не знал!.. — расстроился Саша.

— Ничего! — успокоил подполковник. — Родина видит, Родина помнит, Родина вас не забудет. Похлопочу.

— Комп мне нужен другой! — торопливо сказал Саша.

— Недавно меняли! — удивился Родион Яковлевич.

— Появились другие модели, более продвинутые. Тащ, подполковник!..

— Постараюсь! — кивнул Родион Яковлевич. — Доложу начальству. Надо проверить сведения по международным каналам. Если выяснится, что все эти люди исчезли бесследно, — он ткнул пальцем в листки, — FAGG можно брать в разработку. Официальную.

— А мы чем занимались? — удивился Саша.

— Предварительным сбором информации. О подробностях — молчок!

— Есть! — расправил плечи Саша. — Тащ, подполковник! Можно спросить?

— Давай!

— Они что тупые? Покупать билеты по корпоративным карточкам? Это же такой след!

— Да нет, не тупые, — усмехнулся Родион Яковлевич. — Наоборот. Пять-шесть авиабилетов на регулярный рейс — это немаленькая сумма. Если платить наличными, вызовешь подозрение. На Западе строго отслеживают наличные. Корпоративная карточка подозрения не вызывает — обычное дело.

— Но люди ведь исчезли!

— Это еще надо установить. Если помнишь, у всех завербованных нет близких родственников. Пока хватятся, следы исчезли. Ты вот 56 имен восстановил. А сколько насчитал "единиц"?

— Где-то полторы сотни.

— Думаю, их еще больше. А как удалось получить информацию? На Западе, чтобы влезь в сервер корпорации, нужно получить санкцию суда или прокурора. А ты попробуй ее получить! Они же не думали, что влезть можно дистанционно, да еще восстановить то, что стерли, — хмыкнул подполковник. У FAGG наверняка солидные подвязки в тех странах, где она работает.

— А у нас?

— Возможно, — пожал плечами подполковник. — Выясним. Только сейчас не 90-е, когда "крыша" спасала от неприятностей. Не таких орлов сажали. И при деньгах, и при связях... Все, Саша, спасибо! На этом закончили.

— Тащ, подполковник! — взмолился подчиненный.

— Что?

— Можно хотя бы мак-адрес ноута Овсянникова на слежку поставлю? И за форумом буду следить: вдруг объявится?

— На форуме я и сам увижу, — сказал Родион Яковлевич, но, заметив, выражение лица подчиненного, кивнул. Саша вскочил и выбежал из кабинета.

"Крыша"! — подумал подполковник. — "Крыша" у FAGG наверняка есть. Иначе бы не решились. Ничего! Как там Саша сказал? "Чтобы ни сделал иностранец, русский человек всегда может сломать?" Вот и сломаем! Здесь им не там!"

Эта мысль привела его в хорошее расположение духа, но ненадолго. "Полторы сотни человек, — вспомнил подполковник. — Это же прорва народу. Куда они их засунули? Неужели и вправду на органы разобрали? Хреново!"

И он вздохнул.

13.

Игорь, жених. Нечаянный

Кривая коза подъехала ко мне на пути к Малакке. Когорта маршировала по Степи. Стремился в небо позолоченный орел, серебряным блеском сияли сигнумы, а на длинных и тонких жалах пилумов развевались пеленки. Они придавали строю мирный и домашний вид.

Пеленки возникли по желанию преторианок. Девочкам хотелось взглянуть на младенца, но Валерия запретила беспокоить Виталию. Когорта нашла выход, предложив себя на роль прачек. Девочки по очереди забирали грязные пеленки, стирали их и сушили на пилумах. Затем скопом шли к молодой маме. Сани принимала работу, а прачки имели возможность разглядеть насупленное личико мальчика. Везучим перепадало застать процесс пеленания. Тогда на обратном пути они с восторгом обменивались впечатлениями. Звучало: "Ручки!..", "Ножки!..", "Пальчики!.." Особо удачливые восклицали: "Фаллос! Маленький!.." Гай, идя навстречу пожеланиям военнослужащих, пачкал пеленки с необычайной производительностью, тем самым давая возможность желающим на себя взглянуть.

Я наблюдал за этой вакханалией, сидя в седле. Сенатору не полагается ходить пешком. Его носят или возят, либо он едет верхом. Ноги мне удавалось размять на стоянках, а к Гаю меня допускали только вечером. При этом Вита и Сани смотрели на наше общение с сыном, как кошки у которых пытаются отнять сало. В глазах женщин читалось: "Еще уронит, криворукий!" Не успевал я вглядеться в личико сына, как его у меня отнимали. Тот факт, что я принял роды и первым искупал Гая, жена и нянька игнорировали. Единственной, кому позволялось нарушить монополию собственниц, была Лиона. Ей Гая давали без возражений. Новоиспеченная центурионша тетешкала маленького, умильно при этом сюсюкая, а лица жены и кварты расплывались улыбками. Восторги моей бывшей начальницы они полностью разделяли.

От всей этой лабуды хотелось завыть. Спорить я не пытался. Три женщины задавят тебя, как взвод танков; поэтому я молчал. Варил еду — этого я дамам не доверял: язву заработаешь вмиг! кормил свой матриархат, ел сам, с нетерпением ожидая прихода в Малакку. Там мы ситуацию поломаем. Когорту — в зад! Найму повозку: большую и удобную, и мы покатим по ровной дороге, ночуя на постоялых дворах. Жена и кварта лишатся поддержки, а без претория я поставлю их на место. Думая так, я не подозревал, что рано радуюсь.

Тому, что Вита с Лионой спелись, я значения не придал. Обе преторианки: Вита бывшая, а Лиона действующая; их матери воевали вместе — общих тем для разговоров достаточно. То, что хвостатые умолкали с моим приближением и ждали, пока я слиняю, не напрягало. Мало ли у женщин интимных тайн! Мужику лезть в них неприлично. Скоро выяснилось, что я заблуждался. В один из дней Вита попросила подать ей коня и, поручив Гая Сани, позвала меня прокатиться. Я удивился, но за любимой последовал. Когда мы отъехали от когорты, Вита остановила лошадь и повернулась ко мне:

— Тебе надо взять вторую жену!

Я не упал с лошади лишь потому, что успел схватиться за луку.

— Тебе ведь нравится Лиона? — как ни в чем ни бывало, продолжила моя хвостатенькая. — Она говорит, что ты называл ее красивой и уверял, что полюбил бы, если бы не встретил меня.

Здравствуй, кривая коза! Так вот ты какая! А я-то по простоте душевной думал, что о нас заботятся без всякого умысла. Оказалось, вынашивали планы. Сунули к Лионе, а та обработала жену. Я хотел поведать об этом Вите, но передумал. Лицо любимой выражало непреклонность.

— Позволь полюбопытствовать, — сказал я, — с чего ты переменила взгляды? Когда я пошутил, что женюсь на Сани, ты хотела меня убить. А теперь толкаешь к Лионе.

— Они с Валерией нас защитят!

— От кого?

— От принцепса!

Я вновь схватился за луку седла. Ни фига себе! Да что это у них? Повальный психоз?

— Что задумала Флавия?

— Забрать тебя!

— Откуда известно?

— Лиона сказала.

— Ах, вот оно что! — кивнул я. — Позволь, продолжу. Флавия поделилась с Лионой замыслом. Та всего лишь центурион, но принцепсу более не с кем. Лиона возмутилась и, как порядочная женщина, решила открыла нам глаза. Полагаю, что совершенно бескорыстно.

— Не шути так! — возмутилась Вита. — Лиона права. Это даже Гаю понятно! Зачем Флавия послала когорту в Степь? Спасти рядового Игрра? Смешно! Никогда прежде такого не было. А зачем ей права диктатора? Заговор подавлен, виновные наказаны, к чему неограниченная власть? Да чтобы забрать тебя! Как придем в Рому, она это сделает.

— Я, вроде, не вещь.

— Она и спрашивать не станет!

— Я сенатор!

— Флавия вычеркнет тебя из списков. Ей этот как чашу вина выпить. Ты не сможешь ей воспрепятствовать.

— Возможно! — кивнул я. — Но у меня есть и свое объяснение поведению Флавии. После того, как мы спасли ее, принцепс исполнилась благодарности. Она хорошая девочка, добрая. Сама пригласила меня к себе, внимательно выслушала и решила помочь. Лаура не любит меня, поэтому Флавия стала диктатором. Как иначе послать когорту? Войсками распоряжается сенат. Эта версия имеет право на жизнь?

— Нет! — сказала Вита. — Я не верю в доброту Флавии. Помнишь, они с наставницей гостили у нас? Девчонка смотрела на тебя, как кошка на мышь!

— Она еще маленькая.

— Это не мешает ей заглядываться на чужих мужей. А позвала она тебя, чтобы соблазнить! Ей помешала Касиния.

— Ты уверена?

— Конечно! Ты плохо знаешь нол. Я выросла в Паксе, а ты здесь недавно.

— Вот что, любимая, — сказал я, — я, действительно, здесь мало. Но это не помешало мне нагнуть Храм, вытащить тебя из плена и зарезать вождей трех орд. Они ведь тоже считали меня не опасным? Если Флавия протянет ко мне лапки, я их поотбиваю. Так что не надо меня пугать. Чего бы не плела Лиона, я на ней не женюсь. У меня есть ты, и другой не надо. Я вообще не собираюсь здесь жить. Вернемся в Рому, уладим дела и отправимся в мой мир. Таков мой план. Валерии он не понравится, но мне на это плевать. Пусть только попробует помешать! Так и передай!

Вита сверкнула глазами, стегнула лошадку и ускакала. Я только головой покачал. "Кошка"!.. Не успел я обдумать случившееся, как от когорты отделилась и поскакала ко мне всадница. Я насторожился: кто это? Всадница приблизилась, и я узнал Лиону. Она остановила лошадь в шаге от моей. Лицо центурионши выглядело растерянным.

— Виталия сказала: ты не хочешь жениться? — выдавила она.

— Чистая правда! — заверил я.

— Почему?

— Потому! — пожал я плечами.

— Ты говорил, что я красивая, и готов меня полюбить.

— Говорил! — не стал отрицать я. — Но между "готов" и "полюбить" — дистанция огромного размера.

Глаза Лионы стали влажными. Зря стараешься! Меня этим не проймешь.

— Я тебя люблю!

— Меня многие любят, — просветил я. — Тут у вас как-то больше некого. Мне что, на всех жениться?

Лиона всхлипнула, завернула коня и умчалась. Я только плечами пожал: скатертью дорога! Не успела улечься пыль, как явилась Амага. Откуда она взялась, я даже не заметил. Сегодня у меня выдался женский день.

— Тарго! — обратилась ко мне сарма. — Мы служим Рома уже семь дней, а нам не платят.

— В Малакке рассчитаются! — сказал я.

— Мои сармы не верят!

"Мда! — подумал я. — Логично. Чего от этих рома ждать? Если сенатора пытались нагнуть!"

— Я привезу деньги! — пообещал я и поскакал к когорте. Но едва влился в строй, как подбежала посыльная:

— Тебя хочет видеть трибун!

"Ну, вот! — подумал я. — Тяжелая артиллерия подключили..."

Валерия встретила меня хмуро.

— Хочу, чтоб ты знал, — сказала после обмена приветствиями. — Я не поручала дочери пугать Виталию. Я не одобряю ее поступка. Дочь уверяла, что с тобой все решено, осталось уговорить Виталию. Она переоценила свои возможности.

Я промолчал.

— Молодые всегда спешат, — продолжила Валерия. — У них жизнь впереди, а они торопятся. Старики, которым жить мало, наоборот, медлительны. Странно это, не находишь?

Я не ответил.

— Мне сказали, что ты вознамерился покинуть Пакс и вернуться в свой мир. Это так?

Я кивнул.

— Что ты будешь там делать?

— Что и раньше. Лечить людей.

— Почему же ты их бросил и приехал в Пакс? Погоди! — она подняла руку. — Я знаю: тебя заманили. Но из своего дома ты ушел сам. Значит, не нравилось. Ты был беден и низкого звания. А теперь подумай! В Паксе ты совсем ничего, но уже сенатор и далеко не беден. С твоим умом и талантами ты займешь в Роме достойное положение. Предположим, тебе это не нужно. Но тогда я спрошу: что будет с Виталией? Ей понравится в твоем мире? Ты ведь собираешься ее забрать.

"Что-что? — подумал я. — Да мы ее на Евровидение пошлем! Со своим хвостиком она там всех порвет. Если там за геев голосуют, то за женщину с хвостом — двумя руками! Хвосты войдут в моду, модельеры подгонят модели, а китайцы мгновенно откликнутся. Хвосты будут дешевые, прицепные, и дорогие, управляемые электромотором с компьютером. Ими будут помахивать по желанию владелицы. Для элитной публики изготовят хвосты со стразами и — даже с бриллиантами. Мы на этом круто поднимемся. Заключим договор с какой-нибудь фирмой. Вита станет ее лицом, пардон, хвостом..."

— Ты рассказывал дочери о своем мире: он совершенно другой. Другие отношения...

Я представил любимую в окружении папарацци. Она не девочка из моего мира, для которой такое — предел желаний. Вита — "кошка". Наш гламур она не воспримет. Порежет пидарасов, как сарм. В ее представлении они — уроды. Ее посадят в тюрьму, где она зачахнет.

— ...Если ты любишь ее, зачем обрекаешь такой судьбе?

"Вот ведь мочит, зараза! — подумал я. — И ведь не возразишь!"

— Не злись на Лиону! Она хорошая, но не умеет управлять желаниями. Ей всего девятнадцать. Я познакомилась с Константином, будучи старше на десять лет. Мы скрывали свою любовь, пока мы не подписали контракт. Это было не просто... — Валерия вздохнула. — Мы прожили вместе пятнадцать лет и ни разу не поссорились. Знаешь, почему? Переступая порог дома, я забывала, что я трибун. Становилась обычной женщиной, любящей и заботливой. Я окружала Константина вниманием, ему это нравилось. Лиона будет такой же!

"Конечно! — подумал я. — Какая мать не похвалит дочку перед будущим зятем? Более того, перед тем, ночь будет стоять у плиты, печь и парить, чтобы назавтра заявить: доченька наготовила. Она такая хозяюшка! Смотри, мужичок, не упусти свое счастье!"

— Ты не веришь в намерения Флавии?

Я кивнул.

— А я думаю, что дочь права. Вдруг это так, и Флавия заберет тебя, едва придем в Рому. Ты хочешь этого?

Я покачал головой.

— Поэтому сделаем так. В Малакке ты заключишь с Лионой брак. Погоди! — Валерия остановила меня. — Тебя не заставят с ней спать. Мы сделаем это тайно. Я отправлю вас в Рому. Надо сообщить принцепсу радостную весть. Если Флавия захочет тебя забрать, ты предъявишь пергамент о браке, и она отступится. Если Лиона ошиблась, ты разведешься с ней. Это ведь просто! Дочка будет наказана, а ты получишь свободу. Согласен?

— Да! — ответил я, подумав.

— Договорились! — кивнула она. — И еще. Хочу, чтоб ты знал. Чтобы ты не решил, я на твоей стороне. Я все не могу забыть твои слова. Как подумаю, что у Лионы мог быть брат или даже два... Да я их! — Она сжала кулак.

— Амага просит денег, — сказал я.

— Собралась уйти? — удивилась Валерия.

— Не верит, что ей заплатят.

— Скажи Нонне: я разрешила! — сказала Валерия. — Вале, сенатор!

Нонна выдала мне мешок с серебром, и я поскакал к Амаге. Там лично вложил по семь денариев в каждую лапку, а Амаге отсчитал двадцать один.

— Благодарю, тарго! — сказала "звездочка", пряча деньги. — У нас для тебя подарок.

Одна из сарм протянула мне тяжелый бурдюк, вторая — охапку хвороста.

— Что это? — удивился я, принимая бурдюк.

— Мясо, свежее.

— Вы застрелили козу?

— Коза не попалась, — вздохнула Амага. — Но мы выкурили из нор крыс. Ты зовешь их "сурками". Они оказались большими и жирными. Мы срезали мякоть, оставив себе кости и внутренности. Сварим их и добавим крупы, как ты учил. Это вкусно. Угости своих рома! Они держат слово!

На обратном пути я решил, что делать. Стемнело, когорта располагалась на ночлег, и я поскакал к палаткам "кошек".

— Вот! — сказал, протягивая Лоле бурдюк. — Порежьте и бросьте в котлы. Залейте водой, чтоб чуть прикрыло мясо. Поставьте на огонь! Я приеду и все доделаю. Сковородки у вас есть?

Лола кивнула. Не дожидаясь расспросов, я ускакал. Не знаю, что подумала Нонна, но я получил от нее амфору с вином. К ней — муку, приправы и кусок сала. Когда я прискакал к "кошкам", вода в котлах закипала. Я посолил ее, добавил приправ и стал снимать с варева пену. Девочки разболтали муку в воде, принялись за лепешки. Мы работали дружно, как некогда на пути в Рому, и скоро еда была готова. Я вытащил из котлов мясо, и засыпал в жирный бульон муки. Прокипятил и разлил подливу по мискам. Амфора пошла по рукам.

— За вас, милые! — сказал я, подняв чашу. — За то, что храните и защищаете нас! Вы умницы и красавицы, и я вас всех люблю! Будьте счастливы!

Лола шмыгнула носом и подняла чашу. Спустя мгновение проголодавшаяся турма макала лепешки в подливу и жадно ела. Я не отставал. Мочанка вышла грубоватой — не хватало сметаны — но все равно вкусной. Мясо у сурков нежное и жирное. Пресную лепешку не сравнить с блинами, но и это хлеб. В любом случае, аппетит — лучшая приправа. Мы его нагуляли. Чаши взмывали к небу, ложки цепляли мясо, лепешки подбирали остатки подливы. Спустя короткое время посуда опустела.

— Споем? — спросил я.

"Кошки" закивали и сбились в круг. "Береза кудрявая" — сначала робко, а затем все увереннее поплыла над лагерем. Девочки пели самозабвенно, закрывая от удовольствия глаза. Я не отставал. В песенке про Анри IV мне пришлось солировать — "кошки" знали только припев. Но, когда пришла их очередь, грянули дружно:

— Ля-ля-ля-ля, бум-бум! Ля-ля-ля-ля, бум-бум!..

Мы заканчивали, когда в круг, освещенный кострами, вступила Виталия. В руках она держала Гая.

— А я думаю, где мой муж? — сказала, присаживаясь. — Потом слышу: поет! Аве, девочки! Я соскучилась по вас.

— Аве! Аве!.. — послышалась со всех сторон.

— Хотите взглянуть на моего сына?

"Кошки", не сговариваясь, закивали. Вита осторожно вложила ребенка в руки ближайшей "кошки". Та благоговейно приняла сверток. Остальные стали приподниматься, чтоб разглядеть.

— Можно по очереди! — сказала Вита.

Лола распорядилась. "Кошки" стали осторожно передавать Гая с рук на руки. Каждая короткое время любовалась личиком ребенка, а затем протягивала его соседке. Я напрягся: вдруг уронят, но быстро сообразил: женщины, легко таскающие щит и спату, уж ребенка-то удержат. Гай путешествовал по рукам, никак на это не реагируя. Он спал, и ему было все равно. "Сын турмы! — подумал я. — Да что турмы — когорты! Вырастет, расскажу ему. Он наверняка не поверит. Полтысячи хвостатых мам!.."

— Прости меня! — шепнула Виталия. — Я была не права.

Я кивнул.

— Я тебя очень люблю. Ты не пришел к ужину, и я расстроилась.

— Не хотел видеть Лиону.

— Она плакала.

— Ей полезно.

— Валерия сказала о вашем договоре. Я согласна. Как ты решишь, так и будет.

Я вздохнул.

— Лиона очень красивая, — продолжила Вита. — Она центурион, а ее мать — трибун претория.

— В моем мире закон запрещает иметь двух жен. За это наказывают. Двоеженство запрещает и наша вера.

— В Паксе иначе, — сказала Вита. — Здесь много женщин и очень мало мужчин. У вас так не случалось?

— Было! — сказал я, вспомнив один спор на интернет-форуме. — Несколько веков назад случилась большая война, которая опустошила континент. Она продолжалась тридцать лет, ее так и назвали: "Тридцатилетняя". В ходе войны погибло много мужчин, и тогда церковь — так называется наш Храм — разрешила уцелевшим брать несколько жен. Ранее это категорически запрещалось.

— Вот видишь! — сказала супруга. — Ты подумай!

— Хорошо! — пообещал я.

Гай, наконец, добрался до рук матери. Вита взяла сына и прижала его к груди. Гай подвигал губами, высунул язычок, и снова затих. Я встал и откашлялся.

— Песня! Для любимой, подарившей мне сына!

До седьмого класса я солировал в хоре. Директор уверяла, что у меня голос, как у Робертино Лоретти. Она обожала итальянского мальчика и заставляла меня учить его песни на слух. Мне пророчили славу великого тенора. Но в восьмом классе голос сломался, так что, ни Пласидо Доминго, ни Лючано Паваротти, ни даже Баскова из меня не вышло. Я, впрочем, не расстроился: гимнастика нравилась мне больше. Но итальянские песенки я запомнил. В компании меня порой пробивало. Девчонки говорили: у меня приятный баритон. Вите он тоже нравится.

Че белла коса на джурнэта 'э соле,

н'эриа серена доппо на темпеста!

Пе' лл'эриа фреска пэре джиа' на феста...

Че белла коса на джурнэта 'э соле...

Вокруг костров затихли. Да и весь лагерь, казалось, замер. Под небом другого мира, в бескрайней зимней степи, странно и необычно звучала песня, созданная у моря, млеющего под солнцем. Я этого не ощущал. Я пел...

Ма н'эту солее

кчиу' беллоу, ои н'.

'о соле мио

ста 'нфронте э те!

о соле, о соле мио

ста 'нфронте э те!

ста 'нфронте э те!..

Когда я умолк, "кошки" закричали и захлопали. Гром аплодисментов оглушил меня, и я удивился: неполная турма не могла так громко. В освещенный кострами круг вступила Валерия, и я понял: возле нашей стоянки собрался лагерь.

— Не знала, что ты поешь! — сказала трибун, присаживаясь. — В Роме ты мог получать за это деньги.

— Это согласуется с достоинством сенатора? — спросил я.

— Не знаю! — пожала плечами трибун. — Вернемся в Рому, спросим у Флавии. Она у нас цензор. Возможно, запретит. Так что пой, пока мы здесь!

Я захохотал, она поддержала. Виталия и "кошки" присоединились.

— О чем эта песня? — спросила Валерия, отсмеявшись. — Вроде латынь, но не понятно.

— Это итальянский язык, возникший на основе латинского в моем мире. Песня о любимой, которая стала для мужчины солнцем.

— Муж зовет меня "sole"! — гордо сказала Виталия.

— Он прав! — согласилась трибун. — За такой, как ты, стоило идти в Балгас.

"Кошки" у костра довольно заулыбались.

— Здесь, — Валерия повела рукой, — собралась вся когорта. Даже я не удержалась. Спой нам еще, сенатор!

И я спел. "Аве, Мария!", "Санта Лючия" и другие хиты — все что вспомнил. Это мало походило на концерт "звезды", прибывшей в провинцию с очередным чесом. Не было ужимок, возгласов: "Ручки! Где ваши ручки?!", воплей поклонниц и криков "Браво!" Солдат пел для своих товарищей, и они ему хлопали — просто и от души. Когда репертуар иссяк, я поклонился публике, поднял с земли Виту, и мы направились к себе.

У палатки нас встретила Сани. Лионы видно не было, и я догадался, что она перебралась в другую палатку. Вот и славно. Взяв у Виты Гая, кварта укоризненно заметила, что ребенок мокрый, и ловко сменила пеленку. Разбуженный сын захныкал.

— Покорми его, госпожа! — велела Сани. — Он проголодался.

Вита безропотно подчинилась. Я сидел рядом и смотрел, как любимая кормит сына. Ужин не затянулся. Гай выплюнул сосок и затих. Сани забрала ребенка и шмыгнула в палатку.

— Боится, что заберу, — сказала Вита. — Она ревнует Гая даже ко мне.

— Странно, — сказал я. — Ей нравятся хвостики, а у Гая его нет.

Вита прыснула и устроила голову на моем плече.

— Я так счастлива! — сказала тихо. — Мы уцелели. У меня есть ты, Гай и Сани.

Я чмокнул ее в макушку. Она обняла меня и мы поцеловались: раз, другой... От нее вкусно пахло молоком.

— Мне еще нельзя, — шепнула Вита, отстраняясь, — но ты, если хочешь, можешь взять Сани.

— Нет уж! — ответил я. — С вами только начни! Мигом потащите к нотариусу!

Она засмеялась, и мы полезли в палатку. Сани шевельнулась, ожидая, что мы заберем Гая, но мы повалились на свои войлоки, и она успокоилась. Мы обнялись, как некогда на пути в Рому, и уснули.

14.

Валерия, трибун претория. Встревоженная

Амага прискакала на подходе к Малакке и стала выкликать Игрра. Он подъехал, переговорил с сармой и поскакал ко мне.

— Плохая новость, трибун! — сказал, приблизившись. — Малакка в осаде. Там тысячи сарм.

— Ты уверен? — нахмурилась я. — Амага ничего не путает? Вдруг это гуртовщики пригнали овец, а она не разглядела?

— Спроси сама! — предложил Игрр.

— Привал! — скомандовала я. — Центурионы — ко мне!

Дежурные принесли и расстелили на сухой траве палатку. Подали воды и вина. Мы расселись, Игрр привел Амагу. Сарма проигнорировала палатку и устроилась прямо на земле, поджав под себя ноги.

— Пусть говорит! — велела я Игрру. Сарма подчиняется только его приказам. Он сделал ей знак.

— Сарм у города тридцать раз по сто, — сказала Амага, — может, больше. Они то отъезжают, то приезжают.

— Как ты считала? — спросила я.

— Подъехала... — Амага пожала плечами. — Я же сарма, меня не тронут. Спросила, нужны ли им воины, у меня пятьдесят всадниц. Нам велели убираться: своих достаточно. Перед тем как уйти, я проехала по стойбищу и рассмотрела. Там три орды: Красная, Синяя и Белая. У палаток их значки. Они говорят, что мстят за смерть вождей. Их убил муштарим, которого прислали рома. Он! — сарма указала на Игрра.

— У них есть лестницы?

— В Степи их негде взять, — ответила Амага. — Сармы ими не пользуются. Везти далеко, и нужны повозки. Сармы бросают веревки с крюками и лезут по ним на стены. Но здесь так не будет. У орд есть горючее масло. Я слышала, как они собирались облить им ворота и сжечь их.

Я выругалась. Если не поспеет помощь, Малакке конец. Ее гарнизон составляет всего центурию, плюс полсотни вигилов. Защитить стены они худо-бедно смогут, но отбросить врага от ворот... Город не готовился к войне, ее не ждали. По негласному соглашению сармы Малакку не трогали. Здесь они сбывали свои товары и закупали наши. Помыслить было нельзя, что Малакку осадят. Прежняя Мада этого не позволила бы. Но в Степи сейчас нет власти...

— Что будем делать? — спросила центурионов.

— Надо помочь! — сказала Ирида. — Кроме нас некому!

Центурионы закивали. Я и сама знала, что надо. Когда в Роме узнают, что мы, узнав об осаде, прошли мимо, мне не поздоровится. Но это с одной стороны. А с другой...

— Нас всего пятьсот, — сказала я. — Сарм — три тысячи, по шесть на каждую. Справимся?

Центурионы, не сговариваясь, глянули на вексиллум, добытый Игрром. Вместе с орлом и сигнумами он красовался неподалеку. На стоянках знаки находятся там, где трибун. Я знала, о чем они думают. Судьба манипулы, опрометчиво выведенной в Степь... Нас также окружат и перебьют. Кому-то, возможно, удастся пробиться в город: одной центурии или двум. Но большинство погибнет. Дочки сенаторов, знатных граждан Ромы... За них с меня шкуры спустят, если, конечно, будет с кого. Есть еще обстоятельство. С нами первый ребенок-мужчина в Паксе. Если его убьют или захватят, наши имена предадут забвению, а дни рождений объявят несчастливыми. Наши друзья и родственники постараются о нас забыть.

— Сделаем так! — сказала я. — Одна центурия возьмет сенатора и его семью и пойдет в Рому. Счастливчика выберет жребий. С остальными я попытаюсь прорваться в Малакку. Надеюсь, хотя бы половина дойдет.

Центурионы вздохнули и кивнули. Другого выхода нет.

— Погоди, трибун! — встрял Игрр. Я недовольно повернулась: ему чего? Пусть радуется, что останется жив!

— Есть другое предложение! — сказал он. — Устроить психическую атаку.

— Объясни! — не поняла я.

— Смотри! — Игрр обмакнул палец в чашу с вином и стал рисовать на коже палатки. — Малакка стоит у реки. Дорога из Ромы идет по берегу. Вот здесь, — он ткнул пальцем, — у самого города она проходит между рекой и высоким холмом, после чего ведет на равнину. Пока не минуем его, нас не видно. От Малакки до холма примерно три стадия. Именно здесь сармы ждут опасность, и она придет, — Игрр усмехнулся. — Скажи, трибун, как ты хотела прорываться?

— Сделать "черепаху"! — сказала я. — Но для начала постараться незаметно приблизиться. Обернуть мечи и пилумы тряпками, чтоб не звякали. Пойти вечером, в темноте труднее целиться. Если повезет, доберемся до ворот, а там дадим сигнал, чтобы впустили.

— Могут не открыть. Сармы постараются ворваться в город на ваших плечах.

Я вздохнула: могут! Но если идти днем, потери будут огромными.

— А теперь представь: у тебя легион! Чтоб ты сделала?

— Не стала бы прятаться. Приказала бы бить в тимпаны и трубить в буцины. Вышла бы на равнину и развернулась в боевой порядок. Сармы, увидав, сколько нас, побежали бы. Они не сражаются, когда в меньшинстве.

— Вот! — Игрр поднял палец. — Так и сделаем. А на вершине холма поставим знаки. Рядом — начальство, побольше. Сармы подумают, что нас легион!

Я покачала головой.

— Для начала они захотят убедиться. Сразу не побегут.

— А если добавить элемент паники?

Мы, не сговариваясь, посмотрели на Игрра. О чем это он?

— Представьте! Перед тем, как выйдет войско, на равнину выскакивают сармы. Они несутся, нахлестывая коней, и вопят, что следом идет огромное войско рома. Их тысячи. Спасайся, кто может! Ай-ай-ай! Сармы побегут?

— Где взять этот отряд? — вздохнула я.

— Вот! — Игрр показал на Амагу.

Мы с центурионами переглянулись. Хм!..

— Она согласится?

— А мы спросим?

Игрр повернулся к Амаге и коротко изложил замысел. Латынь сарма не знала и в течение нашего предыдущего разговора только таращилась. Когда Игрр умолк, Амага задумалась и почесала за ухом.

— Что я получу? — спросила, выпятив грудь.

— А что хочешь? — спросила я.

— Овец! — сказала Амага. — Всех, что там есть. Орды пригнали стада, потому что им нужно есть. Когда сармы побегут, овец бросят.

— Договорились! — кивнула я.

Амага ощерилась и встала.

— Они не хотели брать меня, тарго! — сказала Игрру. — Сказали: мы слишком молоды! Их надо проучить! Я заберу их овец и стану богатой!

Я только головой покачала: и это мои ауксилии! А если б те сармы согласились? Она привела бы их к нам?

— Не беспокойся, трибун! — шепнул Игрр. — Амага не предатель. Просто очень обидчивая...

В другой раз я бы поспорила, но сейчас выбора не было. Центурионы получили указания и разбежались. Когорта снялась и, забирая влево, двинулась к дороге на Малакку. Впереди скакала полусотня сарм. Она получила особое задание. Мы приблизились к холму, и я увидела, что Амага справилась. На склоне валялись трупы убитых сарм — передового дозора осаждающих. Было видно, что застигли врасплох.

— Они решили, что мы дети, — сказала Амага, подъехав, — поэтому подпустили близко. Мои воины выстрелили с седел. Ни одна не ушла, как ты и велел, тарго!

Велела я, а не Игрр, но спорить не приходилось, и я поднялась на холм. Малакка лежала, как на ладони. Ворота ее пылали. Вокруг тучей роились осаждающие. Вовремя мы!

— Приготовиться! — скомандовала я центурионам. — Амага, вперед!

Игрр повторил приказ, и наши ауксилии вылетели на дорогу. Миновав холм, они рассыпались и поскакали к городу, вопя и размахивая руками. Я не слышала, что они кричат, но надеялась, что то, что выучили. По пути сюда Игрр заставлял сарм повторять эти слова. Показывал, как надо кричать и махать руками. "Вы должны выглядеть естественно!" — наставлял он. Я спросила его, откуда он знает, и он ответил, что видел это в "kino". Это такой театр, и он в нем играл. Я только головой покачала: надо же! Медикус, воин, певец, да еще и актер! И такие люди не нужны в его мире? Пусть присылают к нам!

Сармы у города разглядели и расслышали Амагу и ее воинов. Я увидела, как они отворачиваются от стен и смотрят на холм. Пора!

— Когорта — вперед!

Запели буцины и ударили барабаны. Вторая центурия под предводительством Лионы, ударила подкованными калигами в мощеное полотно дороги. В бой центурии идут по порядку. Первая осталась в Роме, возглавить атаку выпало второй. Ею командует Лиона. Великая честь и скорая смерть... Я сжала кулаки: помоги нам Богиня-воительница! Взгляд от равнины, однако, не отвела. Если дочери суждено погибнуть, я хочу это видеть.

Голова центурии вышла из-за холма, и я увидела, как колыхнулись полчища сарм. Теперь все зависит от нас. Надо, чтоб было "естественно", как говорит Игрр. Если сармы засомневаются, нам не сдобровать.

Центурия маршировала красиво, и, несмотря на тревогу, сжимавшую мое сердце, я залюбовалась. Занятия не прошли даром. Преторианки ступали в ногу, неся скутум на левом плече, а на правом — пилум. Грозно алели гребни на шлемах (их прикрепляют только перед боем), мерно колыхались ряды, и даже задранные в ожидании боя хвосты девочек одинаково колебались из стороны в сторону. Центурия миновал холм, и Лиона прокричала команду.

— И-и-ах! — ответила сотня голосов.

Центурия перестроилась из походной колонны к бою. Коробка десять на десять воинов, несокрушимый строй пехоты Ромы. Может отразить атаку с любой стороны, по команде закрыться от стрел и дротиков. Коннице с наскоку не взять, требуется долгая осада.

— И-и-ах!

Центурия закрылась щитами и взяла пилумы в правые руки. Теперь только прокричать команду, сотня смертоносных жал устремится во врага. Тонкий наконечник пилума, брошенного сильной рукой, пробивает щит или доспех, валит с ног лошадь... Боевая коробка, не сбавляя темпа, двигалась к Малакке. Так идут наступление, когда следом за первой центурией идут остальные. Те, что прикроют с тыла и отразят наступление сбоку.

Буцины не переставали выть. Центурия Ириды вышла из-за холма и повторила маневр Лионы, заняв позицию в двадцати шагах справа от нее. Следующая коробка, закрыла проход между ними. Теперь, если сармы ворвутся между центуриями, по ним ударят с трех сторон. Четвертая центурия взяла левее. Четыре коробки, расположившись уступами, мерным шагом двигались в сторону сарм, а из-за холма выползала голова пятой.

Орды дрогнули именно в этот миг. Толпа у стен колыхнулась и стала распадаться. Нахлестывая коней, толкаясь и размахивая руками, сармы брызнули от города и помчались, поднимая тучу пыли.

— Так вам, так! — закричала я. Сработало! Пять центурий прогнали три тысячи сарм! Когда это было! Игрр — великий стратег! Теперь вонючки не скоро опомнятся. Мы успеем войти в Малакку, после чего осаждать ее бесполезно. Шесть сотен воинов за высокими стенами отразят и десятитысячную орду. Сармы не вернутся...

Я направила коня вниз по склону холма. Со всех сторон меня закрывали "кошки". На этом настоял Игрр. Турма на вершине холма изображала командование легиона — тех, кто ездит верхом. Сармы наверняка нас посчитали и сделали выводы...

Подскакав к стенам Малакки, я разглядела, что ворота города в целости и сохранности. Пылала повозка с горючим маслом, опрокинутая возле них. В жарком пламени лопались почерневшие от сажи горшки, от обугленной запряжки быков несло горелым мясом. Надо же! Защитникам города удалось сорвать штурм!

При моем приближении ворота заскрипели, отворяясь. Навстречу выехала толстая женщина с обрюзгшим лицом. Урсула, префект города. Приходилось встречаться.

— Аве, трибун! — Она выбросила кулак. — Откуда вы взялись? Мы готовились к смерти, а тут легион.

— Пять центурий, — поправила я. — Со мной только половина когорты.

— Ты пошла в бой с пятьюстами воинов?! — изумилась Урсула. — Отважный поступок, Валерия! Я напишу об этом принцепсу. Твой подвиг прославят в веках!

Она протянула руку. Я поморщилась, но пожала пухлую лапу. Малакка — пограничный город, его префект должна знать, чем дышит Степь. Нападение сарм, по всему видно, случилось неожиданно. Префект слишком увлеклась торговлей.

— У тебя есть медикус? — спросила Урсула.

— У вас много раненых? — удивилась я. Не похоже, что под стенами шел бой. Хотя сармы могли обстреливать стены...

— Почти нет, — подтвердила мою догадку префект. — Но одну из моих воинов сильно изрубили. Видишь! — она указала на догоравшую повозку. — Это ее работа. Сармы замыслили сжечь ворота и ворваться в город. Подкатили повозку... Этот треспарта сама вызвалась. Спрыгнула со стены, убила охрану и опрокинула горшки. Те разбились, и мы подожгли масло горящими стрелами. Сармы обезумели от злости. Набросили на треспарту, и сильно ее поранили. Нам удалось поднять ее на стену, но теперь она умирает.

— Как ее зовут? — спросила я, пораженная этим подвигом.

— Не помню! — пожала плечами префект. — Недавно ее прислали из Ромы. Преступница, осужденная к смерти, которой казнь заменили службой в пограничье. Она хотела отличиться, тогда бы ее помиловали. Наш медикус говорит, что она не выживет, но мне нужно показать ее и другому. Преступница стала популярной, и я обязана продемонстрировать, что забочусь.

"Сволочь! — подумала я. — Думаешь только о выборах. Эта треспарта — герой, а ты даже имени ее не знаешь!"

— У меня есть медикус! — сказала громко. — Очень хороший...

Игрр, медикус. Удивленный

Женщину, лежавшую на нарах, я узнал сразу. Несмотря на серое от потери крови лиц, и ворох тряпок, в которые ее замотали. Касиния, она же "штангистка", избивавшая меня в храме, а после искавшая меня, чтобы зарезать. В спальне принцепса она пыталась выпустить из меня кишки. И сделала бы это, не приди на помощь Лиона.

Касиния меня тоже узнала. Я понял это по гримасе, исказившей ее лицо. Я склонился над раненой. Так, руки и ноги замотаны, бинты пропитались кровью, но на туловище повязок нет, следовательно, нет и проникающих в грудную и брюшную полости ранений. На Касинии наверняка была лорика. Не так безнадежно, как меня уверяли.

— Стол сюда! — велел я сопровождавшим меня воинам из городской стражи. — Кипяченую воду, уксус, чистые бинты и нитки. И еще деревяшку — вот такую! — я показал пальцами.

— Деревяшку зачем? — удивилась немолодая тетка в заплатанной тунике.

— Она будет ее грызть! — я указал на Касинию...

Деревяшку "штангистка" выплюнула, когда спина моя занемела. Я не считал количество ран, покрывавших ее руки и ноги, но выглядели они так, будто Касинию пропустили через шнек комбайна. Раны рубленные и колотые, мечи, копья, стрелы... Число наложенных мной швов исчислялось многими десятками. А она еще ухитрилась в таком состоянии подняться по веревке на стену. Зверюга! Если выживет, руки и ноги окажутся в шрамах, как шкура леопарда — в пятнах. После чего ею только детей пугать. Хотя она и без того...

Несмотря на дикую боль, которую Касиния испытывала, сознание она не теряла. Кряхтела, мычала, дергалась, но не сводила с меня настороженного взгляда. Ну, да, пришлый пришел ее зарезать! Не то сама бы сдохла! Мне стоило покачать головой — безнадежно — и уйти. Умерла бы от заражения и в муках. Почему я этого не сделал, я сам не знал, и поэтому злился.

Я достал из сумки брусок горного воска. Глаза у Касинии расширилась. Догадалась, что это. Жена, если узнает, меня убьет. Она до сих пор содрогается, вспоминая Касинию. Я отломил кусочек величиной с ноготь и поднес его рту "штангистки". Она выхватила его из моих пальцев, едва не откусив их. Жить хочет, зараза!

— Вот еще!

Я вложил второй кусок, величиной с палец, ей в ладонь. Она сжала ее в кулак — не отберешь!

— Перенесите ее на нары! — велел я наблюдавшим за нами воинам. — Она потеряла много крови, поэтому захочет пить. Давайте, сколько выпьет. Хорошо бы красное вино...

Я подумал и достал из кошелька золотой. Немолодая тетка протянула ладонь и поклонилась.

— Спасибо, господин! Нам не за что купить Касинии вина. Жалованья не платят с лета. Префект говорит: Рома задерживает деньги.

— Купите курицу и сварите. Курицу съешьте сами, а отвар дайте ей!

Я повернулся и, не слушая слов благодарности, вышел из казармы. Так, а теперь куда? К Касинии меня отвели сразу от ворот города. Где расположились Вита с семейством? Ладно, найдем! Малакка не слишком большая...

Я не успел додумать эту мысль, как увидел скачущую ко мне всадницу. Когда она приблизилась, я узнал Лолу. Лицо ее искажала гримаса.

— Игрр! — закричала она, осаживая коня. — Амага! Ее убивают!

— Где? — закричал я.

— За стенами! Пришли местные воины...

— Слезай!

Лола послушно спрыгнула на брусчатку.

— Найди и Валерию и сообщи! — прокричал я, ударив в бока лошади сапогами.

...Амагу и ее воинов я нашел неподалеку от ворот. К счастью, пока не убитую. Однако это вот-вот должно было произойти. Девочки, сгрудившись вокруг "звездочки", держали оружие наготове. Напротив, закрывшись щитами и ощетинившись пилумами, застыл строй местных воинов. Прозвучит команда, и пилумы полетят в моих сарм...

— Прекратить! — заорал я, направляя коня в просвет между противниками. — Что тут, на хрен, происходит?

— А ты кто такой? — выкрикнули из-за щитов.

— Игорь Овсянников, сенатор Ромы! — рявкнул я. — Не видишь? — Я ткнул пальцем в багряную полосу на своей тунике.

Еще на пути к Малакке Валерия озаботилась, чтобы новоиспеченный сенатор выглядел соответственно. Девочки взяли обычную тунику и нашили на нее полосу ткани, выкроенную из формы претория. Волей-неволей, пришлось щеголять. Валерия пообещала, что Малакке раздобудет мне красные сапоги и тогу, и тем самым завершит облачение. Ходить завернутым в одеяло не слишком хотелось, но выбирать не приходится. В Роме, как и у нас, встречают по одежке. Вот и сейчас сработало. Щиты раздвинулись, и ко мне вышла средних лет женщина с узким, лисьим лицом. На ней была форменная туника и багряный плащ.

— Я Цецилия, квестор Малакки, — представилась, поклонившись. — Меня послали за продуктами. Нашим воинам нечего есть. А эта наглая сарма, — она ткнула в Амагу, — не дает нам овец! Более того, угрожает оружием! Да кто она такая?!

— Она, — сказал я, сдерживая гнев, — ауксилий претория, как и ее воины. Сегодня они сняли осаду с Малакки. Если б не они, вы бы тут сдохли. В награду ей пообещали стада. Это ее добыча! Почему она должна ею делиться? Если твои воины хотят есть, купи им мяса.

— Казна города пуста! — возразила Цецилия.

Я присмотрелся. Городской квестор не выглядела бедной. Туника из тонкого сукна, новенькие сапоги. Да и рожа сытая...

— А это что? — я ткнул пальцем в тугой кошель на ее поясе.

— Это... — квестор смутилась, и я понял, что попал в точку. — Мои личные деньги!

— Так купи на них! После возместишь из казны. Или в Малакке не принято?

Цецилия торопливо оглянулась на своих воинов. На их лицах читалось: с сенатором они полностью согласны. Я присмотрелся к городскому войску. В отличие от квестора, выглядело оно жалко. Поношенные, неоднократно заштопанные туники, разбитые сандалии, из дыр в которых торчали грязные пальцы. Похоже, что раздербанивание казенных денег в Малакке вошло в зенит. Не удивлюсь, что, получив бесплатных овец, Цецилия проведет их по отчетам, как купленные за золото, поскольку, война, как известно кому-то мать родна.

— Как скажешь, сенатор! — вздохнула квестор и обратилась к Амаге. — Сколько хочешь за овец?

— По серебряной монете за каждую, — приосанилась "звездочка".

— Что? — Цецилия аж задохнулась. — В Малакке овца не стоит больше сестерция! Я могу заплатить только его.

— Покажи! — сказала Амага, подъехав.

Квестор вытащила из кошелька и протянула на ладони монету. Амага, склонившись, разглядела и покачала головой.

— Это медная! Нужна вот такая! — Она показала денарий.

— Да что ты себе возомнила... — начала квестор, но ее прервали.

— Что тут вас?! — рявкнули сбоку.

Я повернул голову. К нам приближалась жирная тетка на вороном коне. Серебряные бляхи на сбруе, меч в богатых ножнах, а на тунике, как и у меня, багряная полоса. К гадалке не ходи, местный префект! Мое предположение немедленно подтвердилась. Цецилия рванулась навстречу жирной и закланялась.

— Вот эта сарма! — наябедничала, тыча пальцем в Амагу. — Не дает нам овец, почтенная! Я предлагала купить, но она требует денарий за каждую.

— Еще чего! — хмыкнула тетка. — Просто забери. Станет сопротивляться — убей! Это всего лишь сармы.

— Они ауксилии когорты претория! — вмешался я. — Служат Роме.

— А это кто? — сощурилась тетка.

— Говорит, что сенатор! — доложила Цецилия.

— Он?! — тетка захохотала. — Ты когда-нибудь слышала о мужчинах — сенаторах? Это жалкий слизняк, нацепивший сенаторскую тунику. Мы еще разберемся, зачем. Прогони его!

— Господин?.. — обернулась ко мне квестор.

— Только попробуй!

Я достал из ножен гладий. Жирная свинья смеет мне указывать?!.

— Гляди-ка, у него — меч? — хмыкнула префект. — Причем, дорогой. Наверное, украл. Я заберу его себе! Давай, Цецилия!

— Амага! — повернулся я к "звездочке". — Оружие наизготовку! Стрелять, как я скажу!

Сарма прокричала команду, и я расслышал за спиной скрип натягиваемых тетив.

— Слушай меня, жирная корова! Я, Игорь Овсянников, сенатор Ромы, заявляю, что никто смеет тронуть моих воинов. При попытке напасть на нас, мы ответим оружием, и перебьем вас, как сделали это в Балгасе с вождями трех орд...

— Ты смеешь мне угрожать?!

Префект выхватила из рук ближайшего к ней воина пилум и вскинула руку. Пилум она держала уверенно. Я вдруг отчетливо осознал, что тетка его бросит. С расстояния в десять шагов промахнуться невозможно. Жало пилума пробьет меня насквозь. Доспеха на мне нет, да и будь бы, не помог. Писец...

Префект метнула пилум. Я хотел зажмуриться, но не смог. Острие наконечника превратилось в точку, которая стремительно неслась ко мне. Я сжался. В следующее мгновение свет померк. Не стало ни префекта, ни ее воинов, ни пилума. Они исчезли. "Вот оно как!.." — успел подумать я, и в этот момент раздался глухой удар. Острое, узкое жало заколыхалось у самых моих глаз. Я отшатнулся и закрутил головой. Меня закрывали щитом. Его сжимала в руках Лиона, восседавшая на взмыленном коне. Наконечник пилума прошил щит насквозь, и, не удержи его Лиона, воткнулся бы мне в глаз. Откуда она здесь? Хотя, надо сказать, вовремя. "Спасибо!" — хотел сказать я, но из горла вырвался хрип.

— Всем стоять! — рявкнули в стороне, и я узнал этот голос. Благослови тебя Господь, Валерия!

Лиона отвела руку с пробитым щитом, и я увидел в двух шагах от себя трибуна. Она сидела в седле. О лицо Валерии можно было сигары прикуривать. Подбегавшие преторианки брали в кольцо городских воинов.

— Я сейчас объясню... — начала префект, но Валерия перебила:

— Заткнись!

От ее крика городские воины уронили щиты.

— Только что на моих глазах, — рокочущим басом продолжила Валерия, — ты пыталась убить сенатора Ромы.

— Я не знала, что он сенатор! — взвизгнула тетка.

— Я говорила ей! — поспешно сдала босса Цецилия. — Но префект не поверила.

— У Игрра на тунике багряная полоса! — рявкнула Валерия. — Я лично приказала ее нашить. Ее видно за стадий. Игрр отбил у сарм вексиллум пятого легиона, и я объявила его сенатором, как того требовал закон. Он убил в Балгасе вождей трех орд, а сегодня придумал план, как спасти Малакку. Благодаря ему, мы отогнали вонючек без боя. Игрр — герой, заслуживший триумф, а ты хотела его убить?

Голос Валерии приобрел зловещий окрас.

— Я... — начала было префект, но трибун прервала ее:

— Тебе велели молчать! Оправдываться станешь перед судом! Хотя это не поможет. Игрр не только сенатор, но и мужчина. Уж это ты видела? Покушение на жизнь пришлого карается смертью. У тебя будет время подумать об этом на пути в Рому. Туда ты пойдешь пешком. Я прикажу заковать тебя цепи и привязать к повозке. Пока дойдешь, сильно похудеешь...

Валерия направилась к префекту, но та вдруг ударила в бока лошади сапогами и поскакала в степь.

— Лиона! — рявкнула трибун. — Не дай ей уйти!

— Воробышек!..

Могучая преторианка выскочила из кольца воинов и замахнулась. Я вдруг понял, почему Лиона выбрала Воробышка, нашу подругу по контубернию. Пилум она бросает лучше всех в когорте, причем, как по неподвижной, так и движущейся цели.

Пилум, взмыв в воздух, описал пологую дугу и с размаху ударил префекта в спину, пробив ее жирное тело навылет. Тетка взмахнула руками и выпала из седла. Лошадь встала и заржала.

— Духи Гадеса! — вскричала Валерия. — Я приказала остановить ее, а не убивать! Мерзавка избежала заслуженной казни. Казна Малакки разграблена, склады пусты, моих воинов нечем кормить. За такие дела следует вешать на кресте, да еще на веревках, чтобы сдохли не сразу. Эй ты! — трибун ткнула пальцем в Цецилию. — Поди сюда! Ты кто?

— Квестор Малакки! — побледнела та.

— Тогда почему ты здесь? Почему мои девочки до сих пор голодны? Или ты ждешь, чтобы я отмерила тебе то, чего избежала Урсула?

— Сейчас! Немедленно! — затрясла головой Цецилия и подбежала к Амаге. — Я беру всех твоих овец, сарма — оптом! Ты должна дать мне скидку. Сколько за овцу?

— По серебряной монете за каждую! — сказала Амага...

15.

Лиона, жена. Формальная

К Роме мы домчались за четыре дня. В сопровождение мать выделила нам "кошек" и заводных коней, поэтому мы неслись по мощеной дороге, распугивая встречные караваны и редких путников. Ночевали в харчевнях и на постоялых дворах. Их хозяйки, завидев багряную полосу на тунике Игрра, его красные сапоги, сходу начинали лебезить и кланяться. Ему выделяли лучшую комнату, и по две "кошки" попеременно охраняли ее дверь. Поводом был вексиллум пятого легиона, который мы везли. Его Игрр хранил у себя, но я подозревала, что настоящей причиной стало нежелание меня видеть. Попытайся я пройти к мужу, меня бы не пустили. О нашем бракосочетании "кошки" не знали.

Оно прошло быстро и тайно. Кроме нотариуса присутствовали мы с Иггром, Виталия и мать. Они взяли на себя роль свидетелей, а Виталия, вдобавок, подписала согласие на повторный брак мужа. Игрр выглядел отстраненно, Виталия — озабоченной, и только мать улыбалась.

— Поздравляю, доченька! — сказала, обняв меня после церемонии. — Вот ты и получила, чего желала!

Я так и не поняла: она это всерьез или язвила? Мой брак — формальность, которая исчезнет в Роме. Если мои догадки насчет Флавии не подтвердятся, Игрр немедленно со мной разведется. Если я окажусь права... Насчет дальнейшего договоренности не было, но я не сомневалась, Игрр все равно пойдет к нотариусу. Для того чтобы заключить брак, в Роме необходимо присутствие двух супругов, для развода достаточно желания одного. Просто и легко. Зачем же поздравлять?

Ужин после бракосочетания мало напоминал торжество. Не было музыкантов и артистов, тостов и пожеланий. Мать, наскоро перекусив, умчалась по делам — после смерти Урсулы она приняла на себя власть в Малакке, а за Игрром прислали. Воину, которую он лечил, стало лучше, и она захотела с мужем поговорить. Мы уже знали, что это Касиния, но останавливать Игрра не стали. Понятно, чего мерзавка хочет. Рассчитывает, что Игрр похлопочет за нее в Роме. Она, дескать, совершила подвиг. Гадина! Пользуется добротой мужа. Мало того, что он вылечил ее, так еще должен просить о помиловании? Забыла, как недавно пыталась нас убить?!

После того, как Игрр ушел, Виталия подошла ко мне и обняла.

— Расстроена? — спросила, глянув в глаза.

Я кивнула.

— Не такой представляла свою свадьбу?

— Да! — призналась я. — Думала позвать всю центурию. Флейты, тимпаны и лиры...

— У меня это было! — улыбнулась она. — Пришла вся турма, и муж танцевал со мной первый танец. С тобой тоже станцует, если будешь умницей.

Я насторожилась: о чем это она?

— Во-первых, хочу поблагодарить тебя за Игрра. Сегодня ты спасла ему жизнь. Муж говорит: это уже во второй раз. Думаю, это не просто так. Один раз может быть случайностью, а вот два... Богиня-воительница дала нам знать: ты та, которую она избрала.

Я кивнула: без Богини не обошлось! Сама не знаю, как у меня получилось. Это было как в страшном сне: префект медленно отводит за голову руку с пилумом, я несусь, подхлестывая лошадь, с ужасом понимая, что опаздываю, пилум срывается с руки преступницы, я бью лошадь сапогами в живот, она совершает гигантский прыжок, и я вытягиваю руку со щитом. Затем — удар, едва не вывернувший мне кисть, жало пилума, пробившее щит у глаз Игрра, и его бледное, как у мертвеца, лицо...

— Я освобождаю тебя от данной мне клятвы!

Я насторожилась: о чем это она? По пути в Малакку я поклялась Виталии, что в нашем браке я всегда буду ей подчиняться. Я больше не нужна?

— Ты дважды спасла моего мужа, и не заслуживаешь права быть только второй. Я хочу, чтоб мы стали, как сестры.

— Это как? — удивилась я.

— Представь, что у нас с тобой одна мать. Она любит нас, а мы ее. Мать нельзя поделить. Она одинаково любит своих детей, а они — ее. Так и мы с тобой с Игрром. Согласна?

Я закивала: конечно! Только вот что скажет по этому поводу сам Игрр? Если Виталия ему жена, то я — никто. Тому пергаменту, что дала нам нотариус — цена, как овечьему навозу.

— Я знаю, о чем ты думаешь. Поверь, ты не права. Ты нравишься Игрру, и то, что он разозлился, когда я предложила тебя в жены, это как раз подтверждает. Присядем!

Мы опустились на скамью, и Виталия обняла меня за плечи.

— Игрр очень необычный человек. Я до сих пор не разгадала его полностью. Знаю только, что он добр и необыкновенно щедр. Видишь! — Виталия указала на объемистый кожаный мешок, примостившийся на селле в уголке комнаты. — Здесь пятьсот ауреев — деньги Игрра, хранившиеся в казне претория. Сегодня он забрал их у Нонны и отдал мне. Сказал, что это на расходы. А ведь это все, что у него есть, — Виталия вздохнула. — В Роме он взял на себя выплату моих долгов, а затем рисковал жизнью, чтобы вытащить меня из плена. Но одновременно Игрр очень независим. Он терпеть не может, когда его принуждают.

— В контубернии он мне подчинялся! — сказала я.

— Потому что сам пришел в когорту и согласился с ее правилами. Если хочешь, чтоб Игрр стал твоим мужем, не дави на него. Не лезь к нему в постель, не проси ласк, вообще никак не напоминай ему, что вы в браке. Просто будь ему товарищем и другом. Тогда он сам вспомнит, что вы женаты.

— Ты думаешь? — удивилась я.

— Уверена! — кивнула Виталия.

— Почему ты мне помогаешь? — спросила я. — Ведь ревнуешь! Я это вижу.

— Ревную! — согласилась Виталия. — Но у меня нет выбора. Мне не удастся сохранить Игрра только для себя. Слишком многим муж стал интересен, особенно, после рождения Гая. Лучше разделить его с сестрой-преторианкой, чем с какой-нибудь сенаторшей или магистратом. Ведь так?

— Да! — ответила я.

— Есть еще обстоятельство, — вздохнула Виталия. — Игрр вознамерился вернуться в свой мир. Он говорит об этом чуть ли не каждый день. Он думает забрать меня с собой, но я не хочу туда ехать. Из того, что я слышала о его мире, стало ясно: нолам там не место. Я хочу, чтобы Игрр остался в Паксе. Но для этого ему, как дереву, нужно пустить корни. Они задержат его здесь и не позволят уйти. Корнями станем мы и наши дети. Игрр очень любит Гая, хоть и стесняется это показывать. Я хочу, чтоб ты родила ему сына, лучше — двух или трех. Я, в свою очередь, не отстану. Тогда Игрр нас не бросит.

Я закивала.

— Кстати о нашем сыне, — улыбнулась Виталия. — Пойдем, поищем его?

Мы встали. По желанию матери мы разместились в доме покойного префекта, убитого Воробышком. Мать сказала, что домус конфискуют в казну, так что стесняться нечего. Я, однако, чувствовала себя неловко, чему способствовал и сам дом. Огромный, с неисчислимым количеством комнат, колоннами, мрамором, шкафами, сундуками и прочим убранством, он подавлял. Зачем покойной Урсуле это понадобилось? Детей у нее не было...

Гая и его няньку мы нашли в отдаленной комнате. Сани сидела во главе стола, уставленным блюдами и чашами. Гай лежал на ее коленях. А за столом на лавках расположились с десяток кварт, которые галдели, перебивая друг друга. На лице Сани сияла довольная улыбка. Нас никто не заметил.

— Что это? — удивилась я.

— Прощальный ужин, — пояснила Виталия. — Сани уходит от своей хозяйки и созвала своих подруг.

Внезапно Сани подняла руку и что-то сказала. Кварты утихли. Сани осторожно распеленала младенца и подняла его на руках. В комнате раздался восхищенный стон. Сани повернула кроху, давая возможность разглядеть его спереди и сзади, затем снова запеленала. Кварты о чем-то стали просить, и Сани, кивнув, выпростала ножку младенца из пеленки. Все вскочили и выстроились в очередь. Кварты, подходя, склонялись и осторожно лизали Гаю пяточку. Сани смотрела на это горделиво, как магистрат, принимающий клиентов.

— Да что она себе позволяет?! — возмутилась я.

— Не нужно! — остановила меня Виталия. — Я ей разрешила. Если хочешь жить с нами, тебе придется усвоить: Сани — член нашей семьи. Она мать будущей сестры Гая. Игрр взял Сани на ложе, когда наступили ее Дни, с моего позволения.

Я почувствовала, как пол под ногами качнулся. Я слышала исходящий от Сани запах, но подумать не могла, что это Игрр...

— Знаю, о чем ты подумала! — сказала Виталия. — "Меня не захотел, а тут какую-то кварту..." Так вот: Сани не "какая-то". Она умна, образована и расторопна. Она станет отличной нянькой и хозяйкой нашего дома. Ты ведь не собираешься оставлять службу?

Я закивала: конечно, не хочу!

— Я — тоже! А кто будет вести дом, присматривать за нашими детьми? Сани согласилась на это с радостью. Она даже от денег отказывалась. Подумай сама! Обычная кварта, не знающая своей матери и воспитанная чужими людьми, разделила ложе с сенатором Рима! Ее дочь будет расти вместе с его детьми. Посмотри на лица ее подруг! В их глазах Сани взлетела на недосягаемую высоту. Сегодня миг ее торжества. Думаю, не нужно объяснять, что преданность Сани нашей семье отныне безгранична.

— Но Игрр... — пробормотала я. — С квартой...

— Для него нет разделения на нол, кварт, димидий и треспарт. Он человек из другого мира, и ко всем относится одинаково. Нам это трудно понять, но придется смириться. Мы ведь хотим сохранить мужа?

Я кивнула.

— Сани знает свое место и не встанет между нами и мужем. Не беспокойся: мы не застанем Игрра в ее ложе! Идем!

Мы вернулись в триклиний. Скоро явились и Сани с Гаем. Выглядела кварта невинно, как будто не изображала из себя магистрата. Гай хныкал.

— Он проголодался! — сказала Сани.

Виталия взяла ребенка, выпростала из разреза на тунике грудь и стала кормить. Я смотрела на них, затаив дыхание. Неужели и у меня будет такой чудный малыш, и он вот также будет сосать мою грудь? Какое же это счастье! Ради этого я пойду на все!

На этом наш разговор с Виталией и завершился. Мне дали подержать Гая, после чего мы распрощались.

...В Рому мы ворвались в третьем часу, бесцеремонно растолкав сгрудившуюся в ворот толпу. "Дорогу сенатору! — вопили "кошки", и нолы шарахались в стороны, с изумлением глядя на Игрра. Мужчин-сенаторов в Роме прежде не видели. На улице, ведущей к Палатину, Игрр подозвал Лолу.

— Отпусти девочек! — сказал весело. — Мы дома, и они нам без нужды. Пусть скачут по домам. Сама останься — понадобишься.

Лола кивнула и прокричала команду. "Кошки", радостно улыбаясь, ускакали, а мы двинулись к дворцу принцепса. У ворот я выехала вперед.

— Сенатор Игрр Офсянникофф, центурион Лиона Лепид и декурион "кошек" Лола Плецидия к принцепсу со срочными новостями! — объявила охране.

Девочки нас мигом узнали, и одна стрелой рванулась во двор. Остальные уставились умоляющими взглядами. Понятно, чего хотят. Я насупилась: нельзя! Первой новости должна услышать принцепс. Тогда Игрр улыбнулся и показал большой палец. Девочки завопили и затрясли пилумами. Я только головой покачала: они же на посту! Сейчас прибежит центурион, и даст им витусом по спине. Не хотелось бы этого этого видеть. К моей радости ворота распахнулись, мы въехали внутрь и спешились. Коней увели, а мы вслед за подбежавшей служительницей поднялись к покоям Флавии.

— Принцепс примет вас! — объявила служительница. — Но прежде я хочу знать: почему на пришлом облачение сенатора? Его нет в списках курии, принцепс разгневается.

— Пришлый Игрр Офсянникофф возведен в сенаторское достоинство трибуном Валерией Лепид перед строем когорты на основании закона Ромы, — сказала я. — Он вернул из плена вексиллум пятого легиона, — я указала на знак, который Игрр сжимал в руках. — У меня есть пергамент трибуна, подтверждающий это.

— Ждите! — сказала служительница и скользнула в приоткрывшуюся дверь.

Вскоре та распахнулась, и мы чеканным шагом вошли внутрь. Флавия встретила нас у мраморного стола. Выглядела она взволнованной. Щеки ее пылали.

— Аве, принцепс! — рявкнули мы, выбросывая кулаки от груди.

— Аве! — ответила она и впилась взглядом в Игрра. Я прочла в них желание немедленно прогнать нас и остаться с мужем. Я не ошиблась в своих предположениях. Поняли ли это Игрр? Флавия неохотно взгляд и посмотрела на меня:

— Говори!

Все правильно. Игрр хоть и сенатор, но рядовой преторианец. Из тех, кто в покоях, старшая по званию я, мне и слово. Я не заставила себя упрашивать. Мой рассказ Флавия слушала сосредоточенно, не перебивая. Когда речь зашла о Гае, она улыбнулась:

— Вправду, мальчик?

— Да, принцепс! — заверила я. — Без хвостика и с фаллосом. И я и Лола, — я указала на "кошку", — неоднократно держали его на руках и хорошо рассмотрели.

— Замечательно! — сказала Флавия и протянула руку. — Пергаменты!

Я передала ей кожаный тубус. Она извлекла свитки и быстро пробежала глазами.

— Очень хорошо! — сказала, кладя их на стол. — Благодарю службу! Тебя, центурион, и тебя — декурион! За спасение жизни граждан Ромы вас наградят. А сейчас я хочу побеседовать с сенатором. Наедине.

Я скрипнула зубами: вот оно! Начинается... Однако не возразишь.

— Вале, принцепс!

Мы выбросили кулаки от груди. Подбежавшая служительница забрала у Игрра вексиллум. Его передут в пятый легион, и там вновь появится первая манипула.

— Подождите меня! — шепнул Игрр, когда мы повернулись, чтобы уйти. Я кивнула: мог бы и не говорить! Сама не уйду. Ни за что!

Флавия, принцепс. Умиротворенная

Мы с Игрром остались одни, и я едва сдержала желание повиснуть у него на шее. Он смотрел настороженно. О чем беспокоится? Что я не утвержу его в звании? Смешно! Я подошла ближе.

— Сегодня же внесу твое имя в списки. Ты полноправный сенатор, Игрр Офсянникофф. Завтра представлю тебя курии.

— Благодарю! — кивнул он.

— Благодарить должна я. Ты принес Роме радость. Спасены ее граждане, возвращен вексиллум, но, главное, впервые за тысячу лет у треспарты родился мальчик. Думаю, мы примем по этому поводу специальный закон. Тебе нельзя принадлежать одной женщине. Придется подумать о второй жене.

— Я уже подумал, — сказал он. — В Малакке я заключил брак с Лионой Лепид.

Сердце у меня замерло. Как он мог?! Ведь я его так ждала! Мерзавка, которую я из милости сделала центурионом, перехватила у меня любимого. Да я ее уничтожу!..

Мир вокруг стал зыбким. Слезы неудержимо полились из моих глаз. Внезапно сильные руки мягко обняли меня, и я уткнулась мокрым лицом в его тунику.

— Что ты, девочка?

Он погладил меня по голове. Из-за этого я разревелась еще сильнее.

— Почему? — спросила я, всхлипывая. — Почему она? Я столько для тебя сделала! Лаура возражала, но я послала когорту. Для этого стала диктатором. Все ради тебя! А ты женился на другой...

Он подхватил меня на руки и отнес к селле. Хотел усадить, но я обхватила его руками за шею и не захотела отпускать. Тогда он сел сам и устроил меня на коленях. Я уткнулась лицом ему в шею. Он погладил меня по спине.

— Видишь ли, Флоша... — начал, вздохнув.

— Как ты меня назвал? — удивилась я, шмыгнув носом.

— Тебе не нравится?

— Нравится! — сказала я, подумав. — Только не говори так при посторонних.

— Договорились! — кивнул он. — Я объясню, почему не ты. Причина проста: ты слишком маленькая.

— Мне пятнадцать лет! — возмутилась я. — В моем возрасте треспарты имеют детей.

— Треспарты, возможно, — сказал он, — но ты комплета. Я делал тебе массаж и хорошо рассмотрел твое тело. Ты обычная земная женщина, к тому же подросток. Говорю это, как медикус. В моем мире за связь с тобой меня посадили бы тюрьму.

— Здесь не твой мир! — возразила я.

— Это не меняет дела, — вздохнул он. — Тебе нельзя спать с мужчиной. Давай вернемся к этому вопросу через пару лет.

— Ага! — сказала я. — За это время ты снова женишься!

— Могу дать письменное обязательство. Согласна?

— Не годится! — ответила я, подумав. — Я не смогу тебя видеть: у меня не будет повода. А я хочу!

Теперь задумался он. Его ладонь продолжала гладить мои плечи, и мне было невыразимо приятно. Я прижалась щекой к его щеке. Богиня, как хорошо!

— Мы можем заключить помолвку, — сказал он. — Такой обычай есть в моем мире. Мужчина и женщина объявляют о намерении вступить в брак: через год... в нашем случае будет два. В это время они считаются женихом и невестой и могут встречаться, когда пожелают. Идет?

— Подожди здесь! — воскликнула я.

Соскочив с его колен, я подбежала к столу. Пергамент, заостренная камышинка, чернильница... Лаура учила: хорошее предложение надо сразу фиксировать. Потом передумают! Пока я писала, он послушно сидел. Присыпав текст мелким песком, я стряхнула его на пол, и подозвала Игрра.

— Читай!

— Я, принцепс и цензор Ромы Флавия Авл, настоящим объявляю, — начал он, — что заключила с сенатором Игрром Офсянникофф соглашение о помолвке. С этого дня он официально является моим женихом, а я — его невестой. Так будет продолжаться два года, после чего мы вступим в законный брак.

— Правильно? — спросила я.

— Годится! — согласился он.

— Читай дальше!

— В связи с этим, сенатор обязуется. Первое: не жениться ни на ком, кроме принцепса...

Игрр почесал в затылке и пожал плечами.

— Второе: не делить ложе с другими женщинами, за исключением законных жен. Это лишнее! — сказал он. — Одна моя жена — преторианка, вторая — "дикая кошка". Если вздумаю изменять, выпустят кишки!

— Ты можешь с ними развестись!

— Хм! — согласился он. — Разумно. Пункт третий: сенатор обязуется участвовать с принцепсом в официальных церемониях, а также навещать ее каждые три дня. Почему три?

— У тебя две жены и одна невеста. Каждой по дню. Это справедливо.

— А если я заболею? — спросил он. — Меня потащат на носилках?

— Больного я навещу сама.

— А если мне нужно уехать?

— Спросишь позволения.

— Вот оно что! — сказал он, вглядываясь в пергамент. — А и я не знал, что снова в рабстве. Меня, вроде, утвердили сенатором. А вот еще интересный момент: "В этот день жених разделяет с невестой трапезу. При этом голова невесты лежит на его груди, а он — ее кормит. Жених обязуется гладить невесте спину, говорить ей ласковые слова и носить ее на руках". Ты это всерьез?

— Конечно! — сказала я.

— Тогда добавь, какое количество ласковых слов я должен тебе сказать. Не забудь их перечислить. Я выпишу их и повешу на стену, чтобы повторить перед визитом к тебе. Напиши, какими блюдами я должен тебя кормить. Ложкой или с рук? Когда я должен гладить тебе спину: перед трапезой или после? Должен ли я вдобавок петь и плясать, и, если "да", то какие песни и танцы?

Я насупилась. Зачем он издевается? Ведь если не записать, он не станет делать!

— Давай так! — продолжил он. — Завтра, представляя меня в курии, ты скажешь о нашей помолвке. Мы будем встречаться, как сложится. Ты всегда сможешь пригласить меня, и я, если смогу, приду. Я поглажу тебе спинку и покормлю с ложечки, если тебе этого так хочется, но не превращай это в обязанность. Иначе я разозлюсь и откажусь от помолвки. Это добровольный союз!

— Хорошо! — вздохнула я.

— Я буду рад видеть тебя у себя. Если рассчитываешь на брак со мной, подружись с моими женами. К сожалению, у меня нет дома...

— Я тебе его подарю! — перебила я. — Для сенаторского звания нужен имущественный ценз. Считаю необходимым обеспечить его из казны. Ты много сделал для Ромы!

Я не стала уточнять, что собиралась предложить это Виталии. Обойдется! Незачем было давать согласие на брак с Лионой! Хватит ей сына!

— Ты можешь вернуть нам дом Виталии? — спросил он. — Он, наверное, перешел в казну?

Я кивнула и, подойдя к столу, быстро написала дарственную, после чего приложила печать.

— Покажи это квестору, и она выдаст тебе ключ!

— Спасибо! К слову, о Касинии. Лиона не сказала... Когда сармы осадили Малакку, они пытались сжечь ворота. Запаслись горючим маслом, подогнали повозку с горшками. Город был обречен. Тогда Касиния спустилась со стены, вырубила сарм и опрокинула повозку. Горшки разбились, масло вытекло. Его подожгли горящими стрелами. По сути Касиния спасла Малакку. Ее сильно изранили. Я ходатайствую о помиловании.

— Она хотела тебя убить! — удивилась я.

— Я ее простил.

— Хорошо! — сказала я. — Завтра подпишу пергамент. Если дело обстоит так, как ты сказал. Мне нужно объявить об этом в курии.

— Я приведу Лиону с Лолой. Они подтвердят мои слова.

Я кивнула. Он обнял меня и поочередно коснулся губами моих щек и губ.

— До завтра, невеста!

Я лизнула его в нос и неохотно разжала руки. Как не хочется его отпускать! Игрр подмигнул и вышел.

Лиона, жена. Настоящая

Из покоев Флавии Игрр вышел, улыбаясь.

— Вот! — сказал, протягивая пергамент. — Теперь у нас есть дом!

Я схватила его и прочла. И вправду дарственная! С чего это мерзавка расщедрилась?

— Что она потребовала взамен?

— Ничего особенного! — махнул он рукой. — Мы заключили помолвку. Два года будем женихом и невестой.

— А потом? — я почувствовала, как слабеют ноги в коленях.

— Потом — суп с котом! — засмеялся он. — Знаешь, сколько изменится за два года? — Он обнял меня и шепнул в ухо: — Ты была права насчет Флавии, хотя и не полностью. С девчонкой можно договориться. Пошли искать квестора! — добавил он громко.

Квестора мы нашли скоро. Та без возражений выдала ключ, мы наняли повозку, и Лола назвала улицу. Декурион села на скамью рядом с возчиком и, все время пока мы ехали, подпрыгивала от нетерпения. Игрр разместился рядом со мной и стал напевать себе под нос. Мне он внимания почти не уделил, и я грустила. Муж, как ребенок! Он надеется, что, попав в цепкие лапки Флавии, сумеет из них вырваться? Девчонка даже Лаурой вертит, как хочет, это всей Роме известно, а проконсул не чета Игрру! Опытная, поднаторевшая в интригах... Как это ему объяснить? Он, наверное, не захочет слушать? Кто я ему?

Тем временем повозка привезла нас на окраину Ромы. Я увидела высокий забор, за которым что-то скрипело и ухало. Где это мы? Почему здесь? Разве здесь дом Виталии? Возчик остановила повозку, и мы вошли в распахнутые ворота. От невиданного зрелища у меня едва не вылезли глаза из орбит. Прямо перед нами высились непонятные сооружения. Два огромных конусообразных ящика, сколоченных из толстых досок и схваченных по ребрам железными скрепами стояли по левую и правую руку. Внутри ящиков вращались вертикально стоящие толстые бревна. Их приводили в движение ремни, которые передавали движение от других бревен, помещенных внутрь больших колес. Каждое вращали два ослика, которых погоняли нолы. Я присмотрелась и увидела: из нижних концов ящиков выползает на кожаные ленты серая масса. Ножи сбоку рубили ее на части, в результате выходили кирпичи и черепица. Нолы в фартуках по сторонам хватали их и грузили в тачки. Когда те наполнялись, везли их к печам, располагавшимся в дальнем конце двора.

— Что это? — спросила я.

— Кирпичный завод! — сказал Игрр. — Хотя, как вижу, уже и черепичный. Его придумал и построил мой друг, которого зовут Олег. Вон, он!

Игрр указал на высокого, плечистого мужчину, стоявшего неподалеку. Он о чем-то беседовал с другим пришлым — невысоким и худощавым. Я хотела спросить, кто этот второй, как вдруг Лола завизжала и рванулась к мужчинам. Те обернулись, и подбежавшая "кошка" повисла худощавом, обхватив его руками и ногами, после чего принялась облизывать его лицо.

— Это Леша, — сказал Игрр. — Муж Лолы, неофициальный. Они полюбили друг друга, когда нас везли в Рому.

Я различила на левой руке Льоши бронзовый браслет. Лола обезумела. Льоша — храмовый мужчина! Так выражать свои чувства при посторонних! А вдруг узнают?

— Завтра будет не важно! — загадочно сказал Игрр, видимо догадавшись о моих мыслях. Тем временем Ольг разглядел нас.

— Док! — заорал он во всю глотку. — Твою мать!

Раскинув руки, могучий пришлый рванулся к нам. Спустя мгновение они с Игрром обнимались, гулко хлопая друг друга по плечам. При этом Ольг восклицал: "Козел ты безрогий! Куда пропал? Не знал, что думать! Скотина!.."

Я не поняла ни одного его слова, но догадалась, что Ольг так радуется.

— Говори по латыни! — сказал Игрр, отстраняясь. — Моя спутница не понимает.

Ольг глянул на меня с любопытством.

— Кто она? Преторианка?

— Ее зовут Лиона, — сказал Игрр. — Она моя жена.

Сердце в моей груди застучало часто-часто. Игрр назвал меня женой!

— А где Виталия? — удивленно спросил Ольг.

— На пути в Рому. С ней все хорошо. У нас родился сын. Лиона моя вторая жена.

— А у меня — дочка! — похвастался Ольг. — Мариной назвали: Аурелия так захотела. Я не спорил — хорошее имя! Ты красивый! — кивнул он мне. — Я рад тебя видеть!

Я протянула ему руку. Ольг осторожно взял меня за пальчики и легонько встряхнул их. Странное приветствие! Ольг повернулся к Льоше.

— Мы кончать! — крикнул громко. — Опустоши bunkeri и уходи! Приезжай к нам! Мы праздновать!

— Позже! — покачал головой Льоша, не отрываясь от Лолы.

— Понятно! — ухмыльнулся Ольг и повернулся к нам: — Идем!

По пути мы остановились у харчевни. Ольг забежал в распахнутые двери. Оратно явился с обнимку с амфорами. Следом кварта, пыхтя, тянула корзины с едой. Ольг загрузил припасы в повозку и заскочил внутрь. По пути они с Игрром оживленно разговаривали, мешая латинские слова с речью пришлых. Я сумела понять, что муж поведал о своих приключениях, а Ольг хвалился заводом. Свой восторг он выражал непонятными словами: "Мы их порвали! Куча бабла!.."

Повозка замерла у большого домуса. Распахнулись ворота, и мы въехали внутрь. Домус выглядел богато. Мраморные колонны поддерживали антаблемент с фризом, широкая лестница вела к окованным бронзой дверям. Было видно, что мрамор почистили и отмыли — он сиял. Свежеокрашенные охрой стены, просторный дворик с бассейном и садом... Вдоль бассейна на постаментах стояли мраморные скульптуры. Внутри его бил фонтан, а меж постаментов бродили павлины. Здесь все дышало богатством, причем, большим и скорым.

— Вот! — сказал Ольг, указывая на домус и сад. — Мы сделать ремонт! Евро!

Последнего слова я не поняла. Тем временем распахнулись двери и на лестницу вышли две женщины. Обе держали на руках детей. У одной, темноволосой, девочка была лет трех, вторая, рыженькая, несла совсем крохотную. Ольг подбежал к ним, обнял обеих и поочередно коснулся губами их щек. Старшая девочка полезла ему на руки, Ольг также коснулся губами ее лица, затем вернул ее матери и взял кроху. Некоторое время он с нежностью смотрел в лицо девочки.

— Это Марина! — сказал, показывая ее мне. — Та — Ия! — кивнул он на старшую. — Мать Ии зовут Кира, мать Марины — Аурелия. Обе быть мой женщина. А это Лиона, второй жена Игрра! — представил он меня. — Его самого вы знать. Ну, что, красавицы, пир?!

Набежавшие служанки унесли детей. Нас провели в просторный триклиний, где разместили на широких лектусах. Справа от меня расположилась Кира, слева — Аурелия. У Киры заметно выделялся живот, я поняла, что она беременна. Не имело смысла гадать, от кого? Они тут все обезумели: спать с храмовым мужчиной! Хотя Ия не дочь Ольга — он недавно в Паксе. Это подтвердил Игрр еще до того, как нас провели к столу.

— Кира приходила ко мне с дочкой в амфитеатр — хотела купить мой контракт, — шепнул мне на ухо. — Думала сделать меня управляющим заводом. Я выбрал Виту, а Киру познакомил с Олегом. Теперь завод их совместная собственность. Аурелия — "дикая кошка", с ней Олег познакомился на пути в Рому от Северного бурга. У них любовь, как у Леши с Лолой...

Служанки подали угощение, и все принялись за еду. Ольг не поскупился: жареные павлины, сони в меду, копченая свинина, запеченная рыба... Ко всему этому подали мульсум и два сорта вина. Кира и Аурелия едва закрасили вином воду, а вот мужчины смешивать не стали — пили неразбавленным. Я последовала их примеру: я же центурион! Между переменами блюд обе хозяйки в два уха хвалили мне Ольга. Он сумел заработать много денег. Он добрый и щедрый. Отремонтировал домус, перестроил перистиль, украсив его статуями и фонтаном. Такого нет ни у кого из соседей! У них полно нарядов. Десять служанок в доме исполняют любые прихоти. Ольг носит своих женщин на руках и называет их "zaiki". Это такое ласковое слово из его мира. Он их очень любит. Они самые счастливые женщины в Паксе!

Игрр с Ольгом тоже разговаривали, но на своем языке. До меня доносились обрывки непонятных фраз. "Док, не сомневайся! — восклицал Ольг. — Я этих гадов закатаю в асфальт! Они же нас, как скот продали! Порву сук!.."

Слушая этот гам, я мрачнела. Игрр здесь, по всему видно, среди друзей. Я — чужая. Мы утолили первый голод, и хозяйки насели на Игрра, прося рассказать о приключениях. Муж пожал плечами:

— О чем говорить? После того, как пропала Виталия, и Храм забрал дом, поступил в когорту претория. Служили там вместе с Лионой, — он кивнул на меня. — Затем пришла весть, что Вита в Балгасе. Собрался и поехал за ней. Забрал. По пути она родила сына. Теперь едет в Рому с когортой. В Малакке взял вторую жену. Все.

Мои соседки заохали и попросили подробностей. Игрр покрутил головой. Тут я не выдержала.

— Мой муж очень скромный человек, — сказала, приподымаясь на лектусе. — Поэтому скажу я. Прежде чем стать преторианцем, Игрр одолел лучшую мечницу когорты. Та оскорбила его и вызвала на поединок, но Игрр не стал ее убивать, хотя легко мог это сделать. Он владеет мечом лучше всех в Паксе. В когорте Игрра приняли настороженно, но заставил себя уважать. Когда наш контуберний охранял Палатин, Игрр спас жизнь принцепса. В ее покои проникла убийца, но он остановил ее. Поэтому Флавия послала за ним когорту. Когда Игрр уезжал в Балгас, многие в претории плакали, в том числе и я. Мы думали, что он не вернется: ведь он отправлялся в логово врага! Его путешествие выдалось опасным. С приездом Игрра в Балгасе случилась резня. На дом, где укрылись они с Виталией, напала орда. Игрр сумел организовать отпор и победить в этой схватке. При этом лично убил трех вождей. Один, окруженный толпой сарм! Его ранили. Если вы обратили внимание, муж до сих пор прихрамывает...

Я сделала паузу. Женщины и Ольг смотрели на меня во все глаза. У стен триклиния застыли служанки: они внимали каждому моему слову. Вот так! Я покажу, у кого лучший мужчина!

— На обратном пути лодку, в которой плыли Игрр, Виталия и проводник, обстреляли сармы. Ранили проводника, пробили борта. Игрр сумел довести лодку к острову и спасти своих спутниц. Его заметили и сообщила нам. Когорта пришла на помощь. Когда Игрр приплыл к берегу, выяснилось, что с ним вексиллум пятого легиона, захваченный сармами более ста лет назад. Муж сумел вернуть его Роме. За этот подвиг трибун претория возвела Игрра в сенаторское достоинство, а сегодня принцепс внесла его в списки курии. Не пробыв в Паксе и года, Игрр стал сенатором! Такого не было за всю историю Ромы! Принцепс вдобавок подарила ему дом и обещала другие милости.

Что пообещала Флавия Игрру, я не знала, но решила, что это было. Не могло не быть!

— Я очень горжусь своим мужем! Признаюсь: я — та преторианка, которая сражалась с ним в поединке. Я была плохой девочкой, но Игрр простил меня, Более того, взял в жены. Я невероятно счастлива! Скажу больше, если ему понадобится моя жизнь, то об этом достаточно только сказать...

В триклинии наступила тишина. Первым нарушил ее Ольг.

— Вот это баба! — воскликнул восхищенно. — Умеешь ты выбирать, док! Не хуже Виты!

Из всех, сказанных им слов, я распознала только имя Виталии. Что Ольг имел в виду?

— Ли! — сказал Игрр. — Иди сюда!

"Ли? — удивилась я. — Он назвал меня так?" Я спрыгнула на пол и подошла к их лектусу. Ольг освободил мне место, и я легла рядом с мужем. Он немедленно обнял меня и впился губами в мой рот. Его язык проник внутрь и затрепетал там. Меня охватило не ведомое ранее блаженство. Я замычала от удовольствия, но все же расслышала, как собравшиеся в триклинии кричат и хлопают в ладоши.

— А я скажу, о чем умолчала жена, — сказал Игрр, оторвавшись от меня. — Лиона дважды спасла мне жизнь. В первый раз — в покоях принцепса, где убийца готовилась выпустить мне кишки. Во второй раз — у стен Малакки. В меня бросили пилум, но Лиона каким-то чудом успела закрыть меня щитом. При этом ее саму могли убить. Теперь вы понимаете, почему я выбрал ее, а Виталия дала согласие на наш брак?

Все снова закричали.

— Отдохни, zaika! — сказал мне Игрр и спрыгнул с лектуса. Он отвел в сторону Ольга, и они о чем-то заговорили. Ольг кивнул и подозвал служанок. Одна за другой, получив указание, они убежали. Последней Игрр сунул в руку какой-то, извлеченный из сумки, предмет. Я мало следила за этой суетой. Меня переполняло блаженство. Мой муж на глазах у всех приласкал меня и назвал "zaika". Неужели это то, о чем говорила Виталия?

— У нас перерыв, — сказал Игрр, вернувшись к лектусу. — Олег приглашает нас в баню. Ее истопили. Затем продолжим banket.

Я с радостью поднялась. Банья! Очень вовремя: мы не мылись с самой Малакки! Служанка отвела нас в комнаты на дальней стороне домуса. Ступив внутрь, я увидела мраморные скамьи вдоль стен и вбитые в стены бронзовые крюки. Игрр стал раздеваться, и я последовала за ним. Сбросив с себя одежду и обувь, мы шагнули в следующую комнату. Здесь стояли бочки с водой, и над некоторыми курился пар. Я думала, что мы станем мыться, но муж потащил меня за деревянную дверь. Там я изумленно распахнула глаза. Это была совсем незнакомая мне банья! Стены обшиты деревом, деревянная решетка на полу, двухъярусные, деревянные, скамьи в виде широких ступеней. Лампа, подвешенная у дверей, освещала все это желтым, мягким светом. Я заметила в отдалении огромную и странную жаровню. Углей внутри ее не было видно — их закрывала бронзовая дверь, зато над ней в большом бронзовом ящике высилась груда камней. Их раскалили — жар ощущался даже в отдалении.

— Ложись! — Игрр указал мне на скамью.

Я подчинилась, ощутив телом тепло нагретых досок. Игрр захлопотал у жаровни. Там оказался чан с горячей водой. Муж зачерпнул из него ковшом и влил кипяток в деревянный (!) таз. Сунул в него какую-то метелку из веток, после чего стал плескать ковшом на камни. Те зашипели, к потолку рванулся пар, и я ощутила, как к телу прихлынул жар. Я мгновенно вспотела. Скоро стало трудно дышать. Муж достал из таза распаренную метелку и подошел ко мне.

— Лежи смирно! — сказал, улыбнувшись.

Я подчинилась. Он стал махать метелкой над моей спиной, затем осторожно шлепнул меня по заду. Это оказалось приятно. Я довольно гмыкнула, и Игрр, сначала легко, затем все сильнее начал меня хлестать. Это было неописуемо! Мне было жарко и даже чуть больно, но одновременно невыразимо приятно. Время от времени муж переставал меня бить и растирал метелкой. Отхлестав меня со спины, он велел мне повернуться, и легонько побил меня по ногам и рукам спереди. Живот он едва тронул, а груди не коснулся вовсе. В этот момент в банью ворвались Ольг с Кирой и Аурелией. Ольг рванулся к жаровне и стал плескать на нее из ковша. Женщины завизжали. В руках Ольга появилась метелка...

— Выйди в predbannic! — сказал мне Игрр. — Передохни!

Я послушно выскочила за дверь. В комнате с бочками оказалась служанка с ведром в руках. Она немедленно окатила меня холодной водой. Я взвизгнула и метнулась обратно. Это что же такое? Зачем так обливаться? Тем временем в банье творилось невообразимое. Женщины лежали на скамьях, а Игрр с Ольгом хлестали их метелками. Затем Игрр полез на верхний ярус скамьи, и Ольг изо всей силы стал его бить метелкой. После чего они поменялись, не забыв перед этим плеснуть из ковша на камни. Мне стало трудно дышать, и я вновь выскочила из баньи. В этот раз комнате с бочками оказались и Кира с Аурелией. Две служанки мыли их, натирая губками. Потом они занялись мной. Нас окатили теплой водой, вытерли, расчесали и уложили волосы. Затем одели и отвели обратно в триклиний. Там все переменилось. На столе дымились новые блюда, а в углу пробовали инструменты музыканты. Мы с женщинами растянулись на лектусах.

— Понравилась банья? — спросила Кира.

Я кивнула. Необычно, но очень приятно.

— Это Ольг придумал! — сказала Кира. — Он называет это "parilka". Мы туда ходим втроем. Ольг хлещет и моет нас. Это так приятно!

Я кивнула: конечно! Не успели мы обменяться впечатлениями, как в триклинии появились новые гости. Это были Лола с Льошей и незнакомый мне пришлый с темными волосами. Его сопровождала женщина с большим животом, явно на сносях. Выглядели они смущенно. Кира, соскользнув на пол, захлопотала, устраивая гостей. Нас представили. Темноволосого пришлого звали Степ, а его женщину — Калиссой. Аурелия шепнула мне, что Степ — брат Льоши, а Калисса — "кошка" из их турмы. Они со Степом полюбили друг друга опять-таки на пути к Роме. Я только головой покачала: ну, и "кошки"! Своего не упустили. Однако вступать в связь храмовыми мужчинами?! Тем-то нечего бояться, а вот их женщинам?

В этот момент вернулись Игрр с Ольгом. Лица мужчин были красны, а мокрые волосы торчали во все стороны. Они обнялись со Степом и его женщиной, после чего Игрр устремился к музыкантам. Там им о чем-то сказал, после чего, взяв у одного флейту, выдул протяжную незнакомую мелодию. Музыканты ее подхватили, и Игрр довольно закивал. Я насторожилась: муж собирается петь? Было бы замечательно! Той ночью в лагере я плакала, слушая его. Ясное дело, что тайком. Не хватало, чтобы все видели центуриона в слезах.

— Друзья! — Игрр хлопнул в ладоши. — Внимание! Так вышло, что мы с Лионой не успели отпраздновать свадьбу — было не до того. Я хочу сделать это сейчас, в кругу своих друзей. Ли, милая, иди сюда!

Я подчинилась. Что он задумал? Игрр обнял меня за талию правой рукой, а левую заложил за спину. Кивнул музыкантам. Те заиграли уже знакомую мне мелодию. Муж скользнул вправо, увлекая меня за собой. Я, спохватившись, положила ему руки на плечи. Мы закружились по мраморному полу, шаркая подошвами сапог — все быстрее и быстрее. Его лицо было прямо передо мной, его глаза смотрели мне в глаза, и я вдруг поняла: это и есть то, о чем говорила Виталия! "С тобой он тоже станцует..." Богиня-воительница, это в самом деле или я грежу?..

Музыка стихла, Игрр отвел меня к лектусу, где уложил рядом с собой.

— Я выпить за новобрачных! — возгласил Ольг, и все дружно подняли чаши.

Дальнейшее я помню смутно. Мы пили, ели и плясали, причем, Льоша и Степ постоянно падали, а женщины подымали их и отводили к лектусам. Но, спустя короткое время, братья снова шли танцевать. К вечеру стал падать и Ольг. Тогда Игрр объявил, что нам пора. Все высыпали наружу. В ворота заехали три повозки, и все стали рассаживаться. Лола поместилась с Калиссой, Ольг, Льоша и Степ залезли в следующую повозку, нам с Игрром досталась третья. Но перед тем как все расселись, нас с мужем долго обнимали и желали много детей. Лола каждый раз добавляла: "Только мальчиков!" и хохотала. Остальные не понимали и смотрели недоуменно. Они не знали, что для того, чтобы родить мальчика, надо делить ложе с мужчиной постоянно... Наконец повозки тронулись. За воротами они разделились. Ольга с братьями повезли в храм, Лолу с Калиссой в — в ее домус, а наша свернула с главной улицы и остановилась у небольшого домуса. На его ступеньках сидела женщина, и я узнала одну из кварт — служанок Ольга. При виде нас она радостно вскочила.

— Все сделала, господин! — сказала, кланяясь.

Игрр дал ей монету, а кварта ему — ключ. Затем она забралась в повозку, и та ее увезла. Игрр взбежал по ступенькам, открыл дверь и вернулся ко мне.

— По обычаю Ромы жену переносят через порог! — сказал, подхватывая меня на руки. Я от неожиданности взвизгнула. Он внес меня внутрь и поставил на пол. В доме горели лампы и ощущалось тепло от жаровень.

— Я попросил служанку Олега прибрать здесь, — сказал Игрр, запирая дверь. — После того, как Храм забрал у нас дом, здесь жила Касиния. Затем ходила квестор, описывая имущество. Можно представить, что они оставили после себя! Мне не хотелось вести тебя в этот bardac. Даже не знаю, что здесь сохранилось!

Он взял меня за руку, и мы прошлись по комнатам. В каждой Игрр радостно восклицал, и я догадалось, что вещи на месте. В домусе витал запах свежевымытых полов и горящего масла. Последней комнатой оказалась спальня. Здесь все было готово ко сну. Ложе расстелено, подушки взбиты, а раскаленная жаровня исходила теплом.

— Теперь это наш дом! — сказал Игрр. — Мой, твой, Виталии и Гая. Тебе нравится?

Я закивала: конечно! Домус не большой, но очень уютный. Мы с матерью и отцом жили в инсуле при претории. Три маленькие комнаты без латрины и баньи. Они, как и двор для прогулок — общие с когортой.

— Устала?

— Немножко! — призналась я.

— Сейчас отдохнем!

Он ловко раздел меня и сунул под одеяло. Затем разделся сам. В свете масляной лампы, прикрепленной к стене, я видела его сильное, мускулистое тело. Богиня, как он красив! И это мой муж!

Игрр взобрался на ложе, и скользнул мне под одеяло. Его тело было горячим и крепким. Я прижалась к нему.

— Будем спать или? — спросил он.

— Или! — сказала я...

Здравствуй! Мира тебе, почтенная!

Опцион — заместитель центуриона в римском легионе.

Постоянное место жительства.

Свисы — швейцарцы.

Мама! Мама! (язык сарм).

Прекрати! Прекрати! (язык сарм).

Солнце (ит.)

Сердечко (лат.)

Римский военный флаг квадратной формы. Крепился к перекладине на древке горизонтально.

Духовой музыкальный инструмент в виде трубы — прямой или закрученной. Использовался в римской армии для подачи сигналов.

Боевой кинжал римского воина с широким, треугольным лезвием.

Мера сыпучих тел. В Древнем Риме модий равнялся примерно 9 литрам.

Палатка полководца в лагере римской армии.

Палка центуриона из виноградной лозы. Служила знаком отличия и средством наказания.

Имеется в виду Румыния.

"Дует ветерок" — румынская народная песня.

Домус — особняк в отличие от многоквартирного дома инсулы.

Ауксилии — вспомогательные войска в древнеримской армии. Комплектовались из чужеземцев.

Либра (фунт) — мера массы в Древнем Риме. Равнялась 327,5 грамма.

Лоер (lowyer) — адвокат (англ).

Генерал Майкл Джексон, командующий группировкой сил НАТО на Балканах.

CIA — ЦРУ.

Орел — знак легиона, здесь — когорты. Сигнум — знак центурии.

Как прекрасно утро, когда солнце всходит,

Как безмятежен воздух после бури!

Прозрачный воздух приносит праздник,

Как прекрасно утро, когда солнце всходит!.. (перевод с итальянского)

Но есть другое солнце,

Еще красивее.

Мое солнце —

На твоем лице!

Солнце, мое солнце —

На твоем лице!

На твоем лице!

В Древнем Риме был такой обычай.

Стадий — мера расстояний в античном мир. В Древнем Риме равнялась 185 метрам.

Тимпан — барабан (лат.)

То есть четверть денария.

Первый час в Древнем Риме начинался с рассвета.

Лектус — ложе для приема пищи. В Древнем Риме на торжественных обедах ели лежа.