Протрезвевший мужчина с ужасом глядел на меня. Сила, клокотавшая внутри меня, требовала выхода. Я смотрела на мужа и желала поддаться ей. Схватить ножницы покрепче и несколькими взмахами прервать жизнь этой никчемной мрази. А затем кромсать, кромсать, кромсать! Дико, свирепо, остервенело! Я оскалилась. Дернула ножницы. Мужчина закатил глаза, а затем позорно обмочился.

— А теперь слушай внимательно. Еще раз поднимешь на меня руку — останешься без отростка. И поверь, я это сделаю! Даже избитая, даже со сломанными ногами, я дождусь, пока ты уснешь, я доползу, я зубами перегрызу твое горло... и мой рот, измазанный в твоей крови будет счастливо хохотать над твоим трупом!

Я схватила валяющуюся на кровати бутылку за горлышко. Одним движением сбила дно о столбик кровати и приставила острый край к его шее. Барон побледнел еще больше, резко дернулся кадык. Острый скол процарапал кожу, выступила кровь. Я смазала ее пальцем. И медле-е-енно провела по своим щекам, оставляя кровавый рисунок, словно боевую туземную раскраску. А остаток слизнула. И безумно расхохоталась.

— И да... если вдруг тебя посетит умная мысль избавиться от меня. Я все-таки долго при дворе крутилась. А королевская милость, как и немилость, штука непостоянная. Ты уверен, что через год-два король обо мне не вспомнит?

Не вспомнит, конечно. Но ведь ублюдку незачем об этом знать. Я нарочито ласково улыбнулась и потрепала супруга по щеке.

— У тебя ведь есть другая недвижимость? Например, дом в Тиирре. Предлагаю договориться. Ты живешь там, в столице. Я живу здесь. Мы друг другу не мешаем и без надобности глаза друг другу не мозолим. Как тебе план?

Я снова дернула ножницы, барон снова закатил глаза. Получил отрезвляющую пощечину.

— Я думаю, любезный супруг мой, что сегодня прекрасный день для путешествий, — светским тоном хрипло прокаркала я. — Не желаете съездить в столицу? Например, сразу после завтрака? Или даже вместо завтрака? Или прямо сейчас!

Я сползла с кровати, забрала ножницы. Опухшие губы перекосила ласковая улыбка.

— С вами приятно иметь дело. Думаю, наш брак будет удачным.

Я вышла из комнаты и привалилась к стене. Сил не осталось. Почувствовала, как кто-то подхватил меня на руки и понес вниз. Очнулась вечером и сразу узнала прекрасную новость — муж свалил. Далеко и надолго.

UPD 5.11.20

Спасибо за комментарии! Вот вам сразу две главы по такому случаю ;)

Глава 2

Эпиграф

* * *

В постели я провела три дня. Меня перенесли в другую спальню. Комната была милой. Ей недоставало новизны и свежести, но в том даже был особый шарм. Светлоголубые, выцветшие обои. Шелковые, с тонким белым рисунком. Картина в бежевой раме. Сельский пейзаж — раскинувшиеся зелено-желтые поля с вкраплениями миниатюрных домиков. Ореховая мебель. Тончайшая кружевная тюль на окнах. Комната явно была женской. Но в ней давно не жили. Это была комната матери барона. Она скончалась лет пять назад. А ремонт делали еще раньше — при старом бароне. Из окна был виден лишь клочок запущенного сада. Я все еще ничего не знала ни о поместье, ни о его обитателях, ни о соседних деревнях...

Деревня. Еще недавно мне казалось, что я ненавижу это слово. Мне хватало дворцовой жизни. Меня никогда не тянуло на природу. Мне не казались романтичными ни колосящиеся поля, ни сумрачные леса, ни звонкие ручьи. Я не любила, когда лицо горит от ветра и солнца. Не любила сельские запахи... Ах, да я... я ничего деревенского не любила! И теперь мне придется здесь жить. Хоть из дома не выходи. Придется терпеть.

Ко мне по очереди заходили Алишка и мадам Пушшель. Кормили. Смазывали раны на спине. А я лежала словно овощ и думала. И думала. И думала. О превратностях судьбы. О своей прошлой жизни. О том, что она никогда не будет прежней. Я жалела себя. Жалела об утраченных возможностях. Могла ли я вернуться в столицу? Нет. Могла ли снова погрузиться в светскую жизнь? Только если из страны сбегу. Чем не вариант, кстати? Жаль, что я замужем. Охмурила бы какого-нибудь аристократа из соседней страны. Я вздохнула. Мысль о том, что я могу провести остаток жизнь в заброшенном поместье, казалась нереальной. Теперь к сожалениям о прежней жизни подмешивалось чувство вины. Я пыталась вспомнить милорда Ройса, наши словесные пикировки. И не могла. Перед глазами вставал то его разочарованный взгляд, когда за ним пришла стража. То его удаляющаяся спина, когда его отсылали из дворца. И все.

Через три дня я вышла из комнаты. Я завернулась в шаль, потому что платье не получалось плотно зашнуровать — раны на спине, оставленные разбитой вазой, заживали плохо. Одна из них тянулась через лопатку до плеча и задевала шею. Останется шрам. Жаль. Мне нравилась моя шея — длинная, тонкая, с идеальной кожей. И плечи — гладкие и изящные. Я с удовольствием носила открытые платья. Теперь из-за шрама у меня такой возможности не будет.

"У тебя и без шрама такой возможности не будет", — напомнил внутренний голос.

Алишка сопровождала меня. Я хотела посмотреть дом.

"Вишневый рай". Так называлось поместье. Это раньше поместья придумывали красивые романтичные имена. Сейчас эта традиция ушла в прошлое. Почему "вишневый"? Никто не знал. Возможно, когда-то здесь росли вишни. Но не сейчас.

Здание было большим. И старым. Четырехэтажный особняк, выстроенный в стиле седьмой династии. С высокими строгими окнами, с чередой сквозных комнат и гостиных, с картинными галереями и огромной библиотекой. С двумя двухэтажными крыльями, расходящимися в стороны. Подобного особняка и герцоги бы не постеснялись. Если бы только он не был в столь плачевном состоянии. Во многих местах требовался срочный ремонт. Капитальный. Хуже всего выглядело западное крыло. Люди там уже не жили. Камины не топились. Провалилась местами крыша. Не закрывались окна. Черная плесень, ползла по стенам, уничтожая прекрасные фрески. Время и погода разрушали остатки былого великолепия. Местами в окнах не хватало стекол. И сквозь пустые глазницы рам лезли внутрь ветви деревьев. Сад внизу разросся до состояния непролазных зарослей.

Поместье располагалось в предгорьях. Сам дом стоял на возвышенности. И с последнего этажа были видны раскинувшиеся поля арендаторов. С другой поднимался склон горы. Белые пятна снега перемежались грязью и прелыми листьями. Снег. Неужели уже выпал снег?

Зима. Оказывается наступила зима. Снег выпал неделю назад. Моя депрессия длилась больше трех месяцев.

Когда я только приехала в поместье, светило солнце, слепила бликами влажная желто-оранжевая листва, скрадывающая царящий здесь хаос. Сейчас все изменилось. Унылый, безрадостный пейзаж. Запустение во всем своем великолепии. От него пахло безнадегой и обреченностью. Как и от моей жизни. Я уже знала, что в поместье не было денег. И домочадцы не представляли, как пережить эту зиму.

Мы перешли в восточное крыло. Я свернула в жилой коридор и увидела, что мне навстречу несется мальчишка лет восьми на вид. Вернее несся, пока не заметил меня. Глаза широко распахнулись. Ребенок затормозил, развернулся и помчался обратно. Скрылся где-то за поворотом. Надо было быть слепой, чтобы не заметить сходства с графом. Такой же редкий цвет волос — каштановый с рыжиной. Такой же тонкий нос с горбинкой. Сын барона? Племянник? Брат?

Навстречу мне вышел невысокий худощавый мужчина в заношенном клетчатом пиджаке. Гувернер?

Мужчина поклонился. Идеально. По этикету. Как слуга кланяется господину.

— Леди Сольяна, господин Барли к вашим услугам. Гувернер Алекса.

— Алекса? — переспросила я. — А Алекс это...

Я посмотрела в ту сторону, куда убежал мальчишка. Гувернер замялся, оттянул тугой воротничок.

— Алекс это... Алекс, — неловко сообщил он. — Я приношу глубочайшие извинения за поведение мальчика. Он не любит чужаков. Я сейчас приведу его и заставлю представиться, как положено.

— Не стоит, — вежливо отозвалась я.

Чужаками в доме могли быть только друзья барона. Если все они такие же как Саливан Керби, то реакция мальчишки была оправданной. Скорее всего, он не просто не любил чужаков, он их боялся.

— Мы еще успеем познакомиться.

Я кивнула гувернеру и попросила Алишку отвести меня к мадам Пушшель. Лучший способ отвлечься от мрачных дум — занять себя чем-то.

Экономка была невысокой, чуть полноватой дамой. С приятной улыбкой и добрыми глазами. Мне она нравилась. А вот рассказанное экономкой удручало. Некогда процветающее поместье гибло.

— При старом бароне и свечной завод был, и мыловарня. И специалистов-земледельцев выписывали. В саму столицу урожай возили! Сколько идей и прожектов у хозяина было! Виноград для вина разводить начал. Коз думал покупать дорогих да редких, чтобы возле гор паслись. Таких, что шерсть как шелк и молоко как сливки. Сыроварню строить хотел. Много чего хотел. А сейчас...

Старый барон умер двенадцать лет назад. Саливану Керби тогда было девятнадцать, он уже успел съездить в Тиирр и вкусить удовольствий столичной жизни. До поместья ему дела не было. Зато деньги тратить понравилось. А уж дорвавшись до наследства... в общем, банальная история. Я слышала сотни таких.

— Значит, барон в основном живет в столице? А здесь он часто появляется?

— В последнее время бывал часто. Денег то на столицу больше нету, — мадам Пушшель развела в стороны пухлые ручки.

После смерти старого барона, наследничек практически перебрался в Тиирр, где и спускал весь доход от поместья. Но время шло, денег бесхозное поместье давало все меньше. И периоды безденежья становились все более частыми. В это время Саливан Керби начал наведываться в поместье. Нередко с дружками. А пять лет назад умерла матушка барона. Это стало полным крахом. Барон уволил управляющего, сказав, что тот слишком много получает, а прибыли с него никакой. Ни мыловарни, ни свечного завода к тому времени уже не было. А увольнение управляющего лишило поместье последнего дохода — теперь стало почти нереально собрать налог с арендаторов. Те ссылались на потоп, засуху, грызунов. Плакали, показывали пустые закрома. Предлагали отработать плату. И почти ничего не платили.

К настоящему времени жиденький ручеек дохода иссяк окончательно. Прошлой зимой барону пришлось оставить столицу и перебраться обратно в поместье. И покинул его только после женитьбы. Аж на три месяца! И вот сейчас снова.

— Я удивлена, как вам удалось заставить его уехать. Жить-то ему не на что в столице! — призналась мадам.

Я скептически фыркнула. В этом как раз ничего удивительного не было.

— Он мое приданое получил.Так что деньги у него есть.

Я умолчала, что денег у него сейчас столько, что три таких поместья купить можно было бы. С полученными средствами барон мог бы вдохнуть новую жизнь в поместье. Взамен же он просто прожрет их в бездонной дыре праздных увлечений.

— Я даже не знаю, как мы зиму переживем, — послышалось сбоку. — Кладовые почти пусты.

Только сейчас я заметила, что мы с мадам Пушшель не одни. Вдоль стенок тихо пристроились служанки, из-за двери выглядывали двое мужчин. А в коридоре вежливо ждал своей очереди гувернер. И все с надеждой и благоговением смотрели на меня. Этого только не хватало! Чувствовать себя ответственной за всех оказалось не очень приятно. Заботиться только о себе было куда проще.

— Я что-нибудь придумаю! Обещаю!

Я махнула рукой господину Барли, пригласив войти.

— А мальчишка? — спросила я. — Кто такой Алекс?

На лице экономки отразилось замешательство. Она бросила взгляд на гувернера, затем снова на меня.

— Эм-м.. Мы... это.. Мы думаем, что это сын барона.

— Вы думаете? А сам барон, что думает?

— Мы не знаем, что думает барон. Он привез мальчишку, когда тому было 4 года. Нанял гувернера. Сообщил, что это Алекс. И забыл о его существовании.

Интересно. Барон же не любит женщин. Но даже если это его сын, то почему привез его, но ничего не объяснил?

— Понимаете, леди Сольяна, — вежливо начал учитель. — Мы тоже долго над этим размышляли. У барона нет других детей и вряд ли они когда-нибудь появятся. Если с бароном что-то случится, то имущество и титул перейдут к его кузену по отцовской линии, которого он терпеть не может. Вот и держит Алекса про запас. Мы так полагаем. Как-то так, — отчитался Барли.

В этом смысл был. Отчасти.

— Но ведь он его не признал? В таком случае, мальчишка никаких прав не имеет.

— Да кто ж его знает, леди Сольяна! — отозвалась экономка, взмахнув руками. — Может и признал. Мы ж люди простые, деревенские. Барон-то все больше по столицам. Где мы, а где он.

Это верно. Но даже если бы он признал незаконного сына, титул ему бы не достался. Правда остальное имущество, включая поместье, ему можно было по завещанию отписать.

Поговорив еще немного со слугами, я поняла, что к отпрыску барон был полностью равнодушен. Не любил, но и не шпынял, если тот на глаза не лез. Зато гости не всегда были вежливыми. А как мальчик начал подрастать, некоторые из гостей и вовсе начали проявлять не очень здоровый интерес.

— Ну... вы понимаете, что я имею в виду, — замялся гувернер.

Да я понимала. Насмотрелась на этот "интерес" во время брачной ночи по самое не могу. Потому и прятался Алекс в своем крыле, изображая невидимку. И от чужаков убегал.

Вечером я сидела в своей комнате возле зеркала и уже полчаса расчесывала волосы. Обрывки слов и картинок сменяли друг друга в голове. Экономка, Алишка, гувернер... запущенное поместье. Надежда в глазах людей. Странный мальчик с именем и без фамилии. Доброта слуг по отношению ко мне. В зеркале блеснуло кольцо. Я сняла его, посмотрела.

Вошла Алишка с чашкой молока, заметила кольцо.

— Это ваше обручальное?

Наверное, подумала, что это кольцо барона. Глаза девчонки вдруг загорелись, сжались кулаки.

— Хотите, выбросим его?

— Нет, не надо, — слабо отозвалась я. — Найди мне цепочку или шнурочек. Будет мне вечным напоминанием о прошлых ошибках.

Алишка согласно кивнула. Выбежала ненадолго, принесла гладкий тонкий шнурок. Вроде тех, на которых простые люди церковные амулеты носят.

— Простите, ничего лучше нет, — виновато пробормотала девчонка.

— Ничего, сойдет.

Я надела кольцо на шнурок, повесила на шею. Алишка помогла раздеться. Расстелила постель, взбила подушки.

— Я так рада, что вы у нас появились! — выпалила она перед уходом, сделала корявый реверанс и вышла.

В глазах защипало.

— Я останусь здесь! — с решимостью сказала я самой себе. — С этой минуты я запрещаю себе думать о прежней жизни. И жалеть себя запрещаю. Та Сольяна умерла. И прошлое умерло вместе с ней.

Прошлое умирало когда я ставила подпись на брачном контракте. Умирало, когда я, избитая, лежала в луже чужой блевотины в спальне барона. И окончательно умерло, когда совершенно посторонние люди вытащили меня и оказали помощь. Когда-то я боготворила принцессу только за то, что та подобрала на улице девчонку, накормила и ласково потрепала по голове. Разве эти люди сделали для меня меньше?