Её надежды рухнули вместе с первым переломом у её сына. Такой заморыш мог быть только обузой. И пусть он сам себе как-то исправил перелом и не пришлось искать знахаря, что уж мечтать о легендарном кудес способном возвращать здоровье о котором шептались у водопоя старые клуши и замужние зазнайки.
Каждое утро ей хотелось не просыпаться, просто спать и чтобы снилось приятное, но даже во снах её преследовали ненасытные мужики с маленькими или огромными удами, а потом весь день сон был явью. К вечеру ей хотелось лишь утопится, может тогда все от неё отстанут и дадут отдохнуть?
Но если раньше она не понимала ничего, и в караване отдавая свою первую кровь за пайку более вкусной еды считала, что выбрала правильный путь, то теперь только светловолосый мерзкий уродец, что не сможет ей помочь и тянет ещё больше сил, что ни в чём не виноват и не выбирал такой судьбы... лишь он и его урчание в животе заставляло её ещё раздвигать ноги, вставать каждое утро и идти за водой вместе с псом, разводить огонь в очаге и готовить хоть что-то.
На помощь кормилиц больше можно было не рассчитывать, они тоже прекрасно понимали, что малец лишь обуза и не сможет вернуть потраченных на него времени и продуктов, но будет тянуть ещё и ещё.
Как же она ненавидела его в такие моменты. Как ей хотелось задушить его своими руками и выкинуть в реку... Но он был так беззащитен, и только она ограждала его от жестокости окружающего мира принимая на себя всё, что сыпалось на них.
И всё повторялось, снова и снова. Ненависть копилась, а жестокость мира уже казалась милосердием. Почему только она должна страдать?
Но он где-то ломал себе рёбра, приходил в синяках, с расцарапанными и натёртыми ладошками. Брал у её гостей ножи, пока они занимались ею, сперва она хотела убить его за это, ей и так не легко, а быть изгнанной, как воровка или забитой палками... Но он всегда возвращал ножи, да ещё и точил их перед этим, да настолько хорошо, что эти мужики приходили вновь и приносили чуть больше еды, чуть больше дров, снова начали приносить шкуры, как было когда-то давно, ещё до рождения заморыша.
И это не примеряло... но радовало... если он тоже страдает... это было так... волнительно!
Но он не выглядел хоть чуточку страдающим. Он был весел, у него были друзья и игры, о которых сплетничали все бабы на реке. И это вновь заставляло ненавидеть его, но ещё было странное почти не знакомое чувство... в такие моменты, когда в очередной раз обсуждали успехи сына она... она гордилась! И завидовала, страшно, люто, ведь у неё не было в этом городе игр или подруг. Только мужики и их нескончаемое желание. Днём и бывало ночью. Каждый проклятый день!!!
Дважды она стояла над его кроватью с поднятым над головой булыжником в руках. И горько рыдала над своей слабостью после. Она не могла, не могла избавиться от этого светлоглазого... чуда.
Лучика почти погасшей надежды...
А днём пустели короба с кашей и мясом, ей бы одной хватило на долго.
Куда пропадало мясо? Оно доставалось ей так тяжело! Так редко в последнее время. Язвочки на теле, вонь от промежности, о ней начали шептаться, что она нечистая. Её могли забить камнями бабы и весты у реки. Ей нужны были силы, чтобы отбиться, а он уносил куда-то мясо... или нет... или она его сама съела... или ложила в кашу... она была уверена, что мяса должно было быть больше!... но не уверена, что не потратила его сама.
И вдруг он привёл двух нахлебников и кормил их похлёбкой из её мяса. О-о-о, как же она ликовала, это значило, что он вор, что его можно и нужно убить. Что её за это всесторонне поддержат! Она так размечталась об этом моменте всеобщего признания, что не заметила как уснула, впервые со смерти матери счастливой и ей снилось много приятных вещей.
Когда же она проснулась и собиралась с мыслями, как всё так показать, чтобы даже тени негодования не пало на неё и его просьба выйти была очень кстати... И тут она растерялась.
Он предлагал ей, что? Помыться? И эта дылда с большими дойками тут же свеженькая, приятно пахнет. Чуть подумав, она решила, что уже уличила воришку, наказать же она его теперь всегда успеет.
Он внимательно зачем-то осмотрел её промежность, улыбнулся тепло-тепло и очень нежно, намочил её и начал втирать приятно пахнущую травами зелёную массу, после чего начал её мыть тёплой водой, мягкой пенящейся штукой, тёр уверенно и крепко, последней мыл промежность, после чего кинул мочалу в кипяток. Потом была приятная процедура смывания щиплющегося мыла пахнущего зелёной массой. И ещё одно намыливание.
Тёплая вода и чистая, приятная ткань сшитая его руками в красивое платье... Её сыном!
Она в тот момент не о чём не думала, ни о том, как это возможно, как он это смог сделать, лишь страх, что это всё украдено заполнил её без остатка. Но почему-то она ему поверила...
И духи из-за грани её не пугали. Хотя чувство, что кто-то забрал её сына очень и неожиданно больно укололи её в сердце. Это был её малыш перед ней или кто-то чужой?
Мам? Он назвал меня мамой? Он тоже считает меня своей матерью? А потом в глазах ребёнка произошло изменение и она увидела своего сына, каких сил ей стоило на броситься обнимать и целовать его?!
Тёмные кудес! Как же это оказывается больно потерять своего ребёнка!
Какой же непростительной тварью она была все эти циклы!
И старый мир разбился на пыль осколков, взошло тёплое светило и обогревало их двоих. Теперь он её защищал. Он огораживал её от тягот и невзгод этого мира. Мальчишка едва четырёх зим от роду, и светлые кудес, у него получалось куда лучше!
У них появился большой и тёплый дом в котором не дуют сквозняки. Её стали уважать в городе. У них появился авторитет и голос в управлении городом!
Она забыла про боль в промежности, над ней не нависали больше волосаты мышцы больших мужиков, она излечилась от язвочек, а ходить по нужде больше не было больно. Она сама теперь помогала другим избавляться от тешных болезней...
Всё благодаря ему.
Маленькому мальчику в горячном бреду, истекающем крупными каплями лихорадочного пота, едва забывшемуся в беспокойном сне, надсадно хрипло дыша едва едва проталкивая в себя воздух.
И два раза по две руки пальцев пакетиков с лекарствами у кровати. И указание поварам на кануне больных кормить птичьим бульоном куропатки* или утки*.
(Птицы совершенно другие, и названия даже близко не рядом, но по питательным свойствам достаточно похожи, потому для целостности образа оставлю так.)
Он знал, что так будет, но не просил, ничего не просил! Ничего не объяснил, а просто свалился в чайном зале в обморок.
И вот теперь он умирал. Она этого не знала, но чувствовала всем нутром. И всё вокруг, этот дом, бани, ванны, чайная останутся её.
Она сможет окрутить Квила и он будет хорошим хозяином. Конечно он не всё сможет повторить, что-то Леон делал не объясняя, много чего на самом деле, но это и не нужно. Того что есть хватит чтобы сохранить положение. Они смогут и дальше делать лекарства, мази, ауголь. Не будут знать нужды и голода.
Он обо всём позаботился, даже на случай своей кончины.
Дурак! Не смей бросать меня! Зачем мне всё это если тебя не будет? Кто удержит меня...
Тварь, какая же она тварь, как она могла его ненавидеть?
Но что делать? Думай!
Думай! Думай! Думай! Вспоминай!
Он обязан был рассказать, как спасти его! Он очень умный, куда умнее её!
Я не прощу тебя если ты умрёшь, подонок!
Думай! Думай! Думай!
Холод! Его нужно остудить, иначе он умрёт от перегрева!
— Огонёк принеси лёд из ледника, Пёрышко таз с водой и тряпки, много чистых тряпок.
Сбить температуру, так он говорил. Вода, нужно его напоить, он теряет много влаги с потом, губы потрескались. Соль... вода должна быть подсоленная.
— Пёрышко, принеси кипячёной воды с кухни, посоли её чтобы было слегка чувствительно. Пусть поставят варить бульон из птицы, для больного, повара должны знать, но проконтролируй чтобы не перепутали.
Мокрые тряпицы легли на голову, шею, грудь.
Уксус, он говорил, что тело нужно протирать уксусным раствором, не помню соотношение с водой... Но точно чтобы было кисло и пахло!
— Огонёк, принеси древесный уксус небольшую бутыль.
Дыхание оставалось надсадным, но сон стал более спокойным, а град пота почти иссяк.
Порошки нужно принимать утром и на закате, перед едой. Еда это бульон, но этого мало... кашу нужно будет пережёвывать для него. Что ещё? Чай! Сладкий и...
— Пёрышко, я плохо знаю, какие чаи Леон рекомендовал в таких случаях?
— Сбор липы, ромашки, шиповника... ещё...
— Я поняла, заваривай, хоть все разом!
— Все не надо, я сделаю хороший.
— И сиропа! — приказала-выкрикнула ей.
— Он портит чай, с сиропом я сделаю для еды с приятным запахом, но пустой. — пусть и робко, но с уверенностью мастера ответила девушка.
— Хорошо, ты поняла, что делать.
— Я оставлю вместо себя тут помощника. — сделал вывод, что всё под контролем юноша. — Заведение должно работать. Вместо Пёрышка тоже пришлю разносчицу, кто-то должен заваривать чай в чайной.
— Хорошо, ступай. — "А ведь они могли её задушить и представить всё так будто их двоих сморила лихорадка." — вдруг пришло в голову. — "Ещё не подумали об этом? Или же всё уже для себя решили?"
Не важно, она будет биться и визжать так, что сюда половина города сбежится, она не даст своему ребёнку быть убитым или умереть от этой проклятой лихорадки!
Уксус бил в нос, примерное соотношение прикинула, как треть уксуса к воде.
Вечером Леон в бреду выпил чашку бульона и проглотил пережёванную кашу. Утром в таком же состоянии принял лекарство и еду.
Ему было тяжело пить, но он старался.
На четвёртый день...
— Мам, поспи, ты как тень выглядишь. Совсем себя не бережёшь... — и потерял сознание, или нет, просто уснул?
Она пристроилась рядом, обняла сына и тоже провалилась в сон. Теперь всё будет хорошо, всё обязательно будет хорошо. Она не знала, просто чувствовала это.
"Что же, это стоило того."
"А?" — послышался заспанный голосок мальчика.
"Спи малыш, ещё рано просыпаться." — тебе нужно очень много сил, чтобы побороть столько болезней, но нас окружают надёжные люди. Свои.
Поэтому ни о чём не беспокойся. Просто отдыхай.
Утром Леон впервые поел сам. А она разрыдалась на его груди, как какая-то девчонка.
— Тише, тише. — гладил он её по голове, от чего было ещё больнее. Сколько раз она желала чтобы он сдох, сколько раз сама порывалась сделать это? Почему он так ласков с ней, почему не презирает, не ненавидит?
— Я... я хотела тебя... задушить, убить камнем, утопить в реке! Слышишь?! — но он только крепче прижал её к груди не давая оторваться.
— Тише, всё плохо, всё было очень плохо, тебе было очень тяжело... — вдруг голос его дрогнул и изменился, — Мама нам было тяжело, но мы выжили, ты справилась. Я люблю тебя. Не плачь позязя. — покатились по его щекам слёзы и он тоже разрыдался громко, на весь этаж или на весь дом.
Они вместе плакали некоторое время вымывая боль и обиды на друг друга и на этот суровый мир, а потом долго шмыгали носами и она чувствовала себя очень неловко, но впервые с тех пор, как он сосал её грудь по настоящему близкой с ним, уже не крошечным комочком с большой головкой, а главой их дома.
— Чем занят этот твой дух? Почему ты так сильно слёг, а? — чувствовать себя слабой оказалось так приятно, но так страшно! И за это должен кто-то ответить!
— Он? Смеётся. Говорит, что матери во все времена одинаковы! И он благодарит тебя, ты замечательно справилась. Ты хорошая мать. И не важно что ты думала, главное, что ты делала. Всё вокруг нас окружающее возможно лишь благодаря тебе. И он будет продолжать нам помогать, и не отвернётся.
— Не отвернётся он, а кто допустил, чтобы мой сын умирал в бреду?!
— Он лишь дух, а не всесильный кудес. — рассмеялся её сын. — И он спас меня.
— Прости. — понурила она голову. — Как его зовут?
— Я зову его Лео.
— Благо дарю тебе Лео, за жизнь моего мальчика. — поклонилась она в пол. — За то что вырвал меня из чёрной пучины, затягивающей меня с каждым днём всё глубже. Без твоей помощи нас могло бы уже не быть. Я могу для тебя что нибудь сделать?
— О-о-о, нет... ну не сейчас, а? — закатил Леон глаза. — Ты прав.
— Что?
— Он просит оштукатурить стену глино-песчанным раствором и покрыть её известью в три-четыре слоя, принести мою яркую лампу после этого и наделать тонких листов из дерева без сучков, которые мы с тобой раскрасим разными цветами.
— Э-эм...
— Стену оштукатурить до вечера, побелить с утра. Деревяшки нужны днём, как сделать краску он не скажет, сам сделает, но нужно будет позвать лоха Квила.
— Хм. Я думала несколько о другом... — жертву принести или что-то вроде, а оно вон как... непонятно вышло. — Хорошо. Сейчас распоряжусь.
Её мальчик был жив. Они под защитой могущественного духа. Он попросил плату, мизерную на фоне того, что дал им, но это значит, что теперь они уравнены, они не слуги и не должники. Не воры лишь отбирающие и ничего не дающие взамен.
Он признал их не жалкими побирушками. Он признал их достойными.
— Огонёк, отправь мальчишек к гончару, гончарам возможно. Нужно много вёдер глины, может пару бочек и речной песок, наверное столько же. А ещё какие-то белила или известь должны где-то быть, я не спросила. — мне стало чуть стыдно, так торопилась, что забыла узнать, что это такое.
— Известь уже в сарае. За глиной пошлю. Что-то ещё?
— Да, нужен кто-то кто... эм, заш-ту-ко-турит стену смесью песка и глины сегодня.
— А, замажет. — не сразу смог расшифровать заложенный смысл слова парень. — И такого мастера знаю, Леон показывал как-то. Всё будет. — кивнул он.
А он красивый... и надёжный.
— Хорошо. Не буду мешать. — почему так жарко? И Кудес Великие, я покраснела?
Она вернулась к сыну в комнату. Пёс уставился на неё всеми шестью глазами, повёл ушами и снова положил свою огромную башку на ноги мальчика.
Нужно бы его покормить...
Глава третья.
Обыкновенное чудо, настолько тривиально, что даже не заметно.
Леон.
Вот стоит немного приболеть и тут же начинает всё рушится!
Полы не шкурят и не вощат, натаптывая грязь, которая впивается куда глубже, повара не следят за чистотой кухни и повсюду начинает прорастать плесень портя продукты, вёдра в ваннах и бане то пересыхают, то разбухают забытые там где бросили. Ученики распускаются и перестают учится.
До того как я слёг, мы начали нарабатывать прыжок с бега вперёд с перекатом через плечи и голову. Гусиный шаг две версты и бег пять вёрст*.
(В этом мире верста тысяча саженей. Сажень 2.48метра. Аршин ~72-73см, Вершок 4,44см.)
Ещё версту на руках пройти пока напарник держит тебя за ноги. И где?
Прыжки ещё отрабатывают, а всё остальное забили.
— Вот и как вам после этого доверять? А!? Пока я не умер, вы выполняете своё слово, но и после моей смерти о вас бы не забыли! — конечно столько в них вложили! Забудешь тут. Огоньку Лео объяснил контуры того, что я ожидал от них и то, что в итоге должно было выйти.
