Вархаммер

Нет, не думать. Мысли сворачивают не туда, рассудок цепенеет. Ухудшение координации. Первые красные молнии настигают тело, приближая поражение. Оступаюсь и падаю, с бессильной злобой ощущая, как яд достигает самых сокровенных уголков тела. Кожа сморщивается и облазит, не выдержав напора...

— Великолепный экземпляр...

То, что раньше было человеком, а сейчас растеклось по коридору бесформенным куском плоти, потянулось ко мне и положила перед глазами странный медальон. Взгляд против воли заскользил по покрывающим железную пластину узорам. Рисованные штрихами отличий, они застыли в немом укоре, силясь сказать что-то важное. Что-то скрывалось в этих углах и изгибах... линии рук на дорогах... классический профиль безумца... звезды, нарисованные на воде...

Разум напрягается, все скорее пролистывая невнятные образы, изнывая от желания добраться до сути...

Черное, ставшее белым... белого черная тень...

Понимание никак не желает складываться из разрозненных кусков, но вот еще чуть-чуть и...

— Ну а пока ты пребываешь в грёзах — мне нужно кое-что сделать. Ты же не против, животное?

Чужой голос вырывает меня из размышлений за миг до озарения, заставляя обратить внимание на свой источник. Человек выглядит почти так же, как в начале нашего знакомства. Куски лишней плоти, судя по всему, просто отвалились и теперь покрываются странным мхом, источая зловоние. Старик сжимает в руках полоску заляпанной ткани. Многочисленные разводы постоянно текут и меняются, но после утонченности медальона распознать в них магические знаки непросто. С ловкостью, показывающей немалый опыт, колдун прикрепляет ткань к шее. Ошейник.

— Потратил столько силы, нехорошо... Ты мне покроешь каждую кроху энергии, — продолжая бурчать, старик аккуратно прячет медальон. И с ужасом смотрит на меня. Уж не знаю, чего он ждал от ошейника, но воздействие на разум так и не вернулось. А вот парализующий яд из тела уже вышел.

Одним ударом отрываю старику голову и, сомневаясь в его способностях, на всякий случай старательно разрываю труп на мелкие куски. Пробовать отравленного хаосом человека на вкус не рискнул, хотя его знания могли оказаться полезными. Пока я слишком слаб, чтобы уверенно противостоять столь его воздействиям. Вот позже...

В процессе обнаруживаю, что руки у меня все-таки две. Хоть одна хорошая новость.

— — — — — — — — — — — — — — — — —

Не пытаясь определить, явь вокруг или вымысел, выбираю для движения первый попавшийся коридор, все равно уже давно и безнадежно заблудился везде, где это было возможно. Не то, чтобы я раньше знал, где нахожусь. На краю сознания зреет страшное подозрение, что все, что было после пленения в городе — игры разума, заплутавшего в лабиринте из собственных безумий. Остаться запертым в череде придуманных мной же кошмаров... пожалуй, я как никогда был близок к пониманию страха, которым так полюбил пользоваться в последнее время.

Действия помогали отвлечься от сомнений, проникающих сквозь любые защиты лучше самого изощренного яда. Возможно, потому я не успел среагировать, когда надежный пол превратился в пустоту под ногами. Возможно, это было очередное видение, безжалостно раскрывающее мои ошибки. Возможно, ничего вокруг вообще не существует, и я никогда не рождался... хм, учитывая абсолютную память, в которой нет ничего, хоть отдаленно похожего на нормальное появление на свет, вопрос отнюдь не праздный. "Человек, который не может понять, мудрец он, которому приснилось существование в виде бабочки, или бабочка, которой приснилось, будто она — мудрец." Сквозь брешь в самоконтроле просачивается очередной кусок знаний. Казалось бы, не дающий ничего, он приносит облегчение. Не я первый, кто попал в подобную ситуацию, значит, ответ есть — нужно лишь его найти... ну, или все, кто сомневался в самом факте своего существования, умерли, и мне нет смысла бороться.

На столь позитивной ноте я, наконец, нащупал опору под ногами и отложил размышления куда-то в область "светлого будущего", в которое все верили, но никто его не видел. Сейчас стоило сосредоточиться на выживании. То, что в процессе падения выглядело монолитным слоем песка, при приземлении оказалось лишь пленкой, плавающей на поверхности жидкости, которую я не мог не узнать. Погружаться в кровь с головой было приятно, жизненные соки остудили зудящую после предыдущей схватки кожу, смывая с нее остатки яда и чужеродной силы. В прочем, миг блаженного покоя продлился не долго, десятки чужих конечностей протянулись к новому обитателю кровавого озера.

Дно арены вскипело движением, тишину мнимого уединения первым синхронным ударом разорвали молчащие до того сердца неведомых тварей. Они молча разевали пасти, беззвучно радуясь победе, поражению или самому процессу битвы. Звуки рвущейся плоти, ломающихся костей и крови, которая, вытекая из павших, наполняла мир новыми запахами, доносились отовсюду, мешая определить наиболее безопасное направление. Учувствовать в бойне я не собирался — такое количество пищи скорее рано, чем поздно привлечет более опасных хищников.

Словно в подтверждение последним мыслям, я чуть не лишился головы, едва добравшись до бортика. Или лишился? Мир странно вертелся перед глазами, причудливо искажая рогатую тварь с топорами вместо рук. Она склонилась над оседающим обезглавленным телом, но из-за толстого слоя крови и чужих останков разобрать, мое оно или принадлежало кому-то другому, не представлялось возможным. Мир начал выцветать по краям. Возможно, кого-то испугал бы нарастающий холод и темнота, но после обилия красного я был рад привычному черному, как старому другу, что бы ни значило это слово...

Голова звонко приложилась о что-то металлическое, от чего тьма быстро покинула гаснущее сознание. К счастью, обилие красок в мир так и не вернулось. Я ощутил привычную тяжесть век, закрывающих глаза и с трудом подвил желание на секунду расслабиться. Обоняние забила какофония запахов, о большей части которой я, не смотря на весь свой опыт и остроту чувств, не мог сказать ничего кроме того, что они отвратительны. Чудовищный гул, лязг и грохот заставлял напрягаться, пытаясь сориентироваться в пространстве — после последних видений, явно дополненных лунатизмом, открывать глаза я не рисковал. Конечно, тот, кто выбрал слух основным своим чувством, должен уметь вычленять из обилия звуков разной громкости нужные, и делать это быстро... но мое тело явно куда-то двигалось вместе с окружающей средой, потому быстро — слишком медленное определение для данной ситуации.

Знания подсказывали, что я нахожусь в чем-то жидко-вязком, и это что-то куда-то течет. Идентифицировать субстанцию не удалось даже с их помощью, зато стало понятно, почему так странно двигаться — плавать я не умел и даже не подозревал, что внешне насквозь сухопутные люди так умеют. Тем удивительнее было то, что не менее сухопутный я и до осознания мелкого кусочка чужих знаний вполне успешно барахтался в новой среде и даже не особо нахлебался, хотя ноги до дна не доставали. Так, побился о выступы и подцепил на тело каких-то мелких пассажиров — мелочи. То ли у моего тела кроме всех особенностей была собственная, недоступная мне память, то ли это общее свойство тел какого-то вида и формы... оба варианта мне не нравились, так как мое существование и без того хранило немало загадок, и обнаружить еще одну там, где все если не понятно, то знакомо, а каждая клеточка звучит по-своему для того, кто много часов слушал свой организм, было неприятно.

Несколько мгновений я еще боролся с усталостью и перенапряжением, анализируя ситуацию, а потом все же принял решение.

Это было противоестественно, но пришлось расслабиться и довериться инстинктам. Тело знало, где в мощном водовороте верх, а где низ, хотя лично я в этом сомневался. Оно покорно плыло по течению, пусть не грациозно, а неуклюже, пружинило и обтекало препятствия, минимизируя ущерб там, где я просто не успевал среагировать на поздно замеченную опасность. Совсем избежать повреждений не удалось, остатки какой-то решетки распороли бок, несколько ребер хруснули, мышцы ныли от обилия ударов... Это было непросто. Это было тяжело.

Это был провал. Поражение, наиболее сильное из тех, что я потерпел за всю свою недолгую жизнь.

Я относился к телу, как к инструменту, изучал характеристики, учился пользоваться и даже начал совершенствовать, уверовав в свою силу и опыт... но какой смысл от всех этих плясок, если в момент угрозы жизни я вынужден положиться на рефлексы? Зачем мне дарован разум, превосходящий человеческий, если он до сих пор не превзошел то, что заложено, создателем или эволюцией, в кусок бренной плоти?

Стоило ощутить этот миг потери контроля и беспомощности, чтобы понять, что моя подготовка недостаточна...

Из обломка трубы, пользовавшегося дурной славой, не раз появлялось что-либо интересное и чаще всего опасное. На этот раз мутный поток отходов с верхнего яруса, низвергающийся с огромной высоты, нес в себе тело, похожее на человеческое. Оно потеряло сознание от ударов и кровопотери, но все еще подавало признаки жизни. Пока подавало.

Глава 6