Я - Ангел. Часть первая: "Под прикрытием

Всё было разумеется не новое и довольно сильно изношенное — но чистое и, довольно добротно заштопанное и отремонтированное. Ну, а фуражка нашлась своя — ещё старая, гимназическая и слегка маловатая. Ну и ремень — такого же происхождения, с медной бляхой — на которой был выбит номер гимназии.

"Экипировавшись" таким образом и освоив самостоятельно намотку обмоток, в промежутках между нападениями хвороб, я стал совершать всё более и более длительные прогулки по городу, знакомясь с ним... Разумеется, если позволяла погода.

Сразу скажу: первое впечатление — далеко не из приятных!

Такое ощущение, что попал куда-то в задницу этого говённого мира, или смотришь какой-то очень хреновый — но реалистически-жестячный исторический фильм, да к тому же ещё со "спецэффектами". Жуткая нищета, ещё наполовину патриархальные, дикие обычаи и нравы, полуголодное существование большинства населения, никаких коммунальных и бытовых удобств, потрясающая неграмотность и дикая смертность — особенно детская...

Наследие проклятого царского режима, короче — без всяких кавычек или малейшего стэба!

Вкратце о самых сильных первых впечатлениях.

Бритьё собственной рожи и головы клинковой бритвой, пока не обвыкся — напоминало мне ежедневную попытку суицида. Пробовал прибегать к услугам местного цирюльника-бродобрея — было ощущение, что вот-вот зарежут...

Уж лучше я сам!

Донимали полчища насекомых. На кухнях, столовых и, нередко в щах или сдобе — тараканы... На стенах и в постели — клопы...

Мухи — везде!

Кроме всего прочего, непереносимая в первое время для моего чуткого обаяния, вонь. "Надо вам заметить, что насчет канализации и прочих удобств в Миргороде есть только выгребные ямы", — всё чаще мне приходили в голову строки из ещё не написанного шедевра Ильфа и Петрова.

Лошади, коровы, свиньи, куры, гуси — свободно (или запряжённые, в сопровождении — без разницы) гуляют по улицам и, все они — извините за мою прямолинейность:

СРУТ!!!

А убирать их экологически чистые какашки некому: дворников в Ульяновке — на порядок меньше чем ментов.

Если прошёл хотя бы средней продолжительности дождь, то на улицах — стоят лужи с плавающим в них гов...ном различного происхождения, которое, как известно — обладает положительной плавучестью... Тогда лучше оставаться дома: иначе, даже если ты в сапогах — портянки весьма "специфично" провоняют!

Конечно, был указ ещё "старых" властей — об уборке хозяевами улиц напротив их дворов, "обновлённый" новыми властями... Но, как водится у нас на Руси: чем строже "указ", тем на него чаще, охотнее и дружнее — "кладут" соответствующий детородный орган!

Потом ничего — привык...

* * *

В Ульяновке было всего три улицы — которые можно было так назвать с большой натяжкой и, на которых поддерживается хоть какая-то видимость городской культуры.

Главной в Ульяновке считалась Дворянская улица, не так давно переименованная в "Советскую". На ней располагалась Соборная площадь, собственно на которой находился Благовещенский Храм — где я "материализовался". Она, единственная из всех была крыта булыжной мостовой: на двух других — лишь остатки старого деревянного настила ещё баташёвских времён, на которых — довольно часто бывает, ломают себе ноги люди и даже лошади.

На бывшей Дворянской улице до революции жил народ "уважаемый" — те же дворяне, священники, купцы и зажиточные мещане... Кроме нескольких двухэтажных "небоскрёбов", остальные дома были одноэтажными без малейших архитектурных излишеств. Справа от Благовещенского Храма находился большой старый сад и дом иерея Свешникова, отличавшийся от домов простых горожан лишь добротностью и величиной.

Двухэтажный особняк — ныне занимаемый волостной больницей, когда-то принадлежал купцу Королькову — владельцу керосиновой лавки и магазина на Базарной площади, в котором раньше торговали одеждой и тканями.

Ещё один двухэтажный дом и ещё одна весьма примечательная личность! Этот двухэтажный особняк — ныне волостная школа, до революции принадлежал помещику Кулагину Нилу Николаевичу — про которого, я уже рассказывал.

На противоположном углу улицы стоит бывший двухэтажный дом купца Василия Цедринского, про которого я узнал очень забавную — ещё имперских времён, историю...

Отец Фёдор, пользовался в Ульяновке очень большим авторитетом: прежде, его не только уважали — но и побаивались даже "власть имущие", так как за прегрешения он не щадил никого! В городке до сих пор рассказывают об эпитимии, которую отец Фёдор наложил на этого купца за многочисленные "прелюбодеяния" — вышедшие за все грани норм приличия. Кроме всего прочего — что полагается грешнику (усердных молитв и строгого поста), купец должен был приходить в Храм только в чугунных колодках — специально отлитых по его же заказу. Позорище то, было... Чугуняки, гремели на всю округу!

Ныне, сильно постаревший купец Василий живёт на втором этаже собственного дома "с подселением" директора местной школы, а на первом этаже разместилась библиотека и краеведческий музей.

Ну и, последний двухэтажный "небоскрёб" на улице Советской — довольно-таки приличный трактир и заодно гостиница, нэпманши Софьи Николаевны Сапоговой. Так как подобное заведение единственное в Ульяновке, оно незамысловато и без всяких затей так и называется: "Трактир".

Поперёк улицы Советской, через Соборую площадь проходит улица Ямская — по которой и, проходит (донельзя захиревший с построения ещё задолго до революции "железки") почтовый тракт "Нижний Новгород — Саранск". Эта улица по большей части "чиновничья" — именно на ней жило всё волостное начальство и находились все органы волостного управления.

При новой власти всё осталось в принципе на прежнем месте: просто "вывески" и флаги поменяли, да убрали бюст Государя-Императора — не успев ещё поставить взамен памятник Вождю мирового пролетариата с "протянутой рукой". Первым делом, конечно, надо упомянуть двухэтажный волостной Совет — чьи стены ещё носят следы пуль после "восстания" лета 1918 года. Здесь же, волостной военкомат — который буквально в год моего появления закроют, а его функции передадут в уезд. В самом же здании расположится фельдшерский пункт — вотчина Казаринова Константина Николаевича и, заодно роддом.

Ну и, на этой же улице — волостной отдел НКВД и здание суда, всяк в своём двухэтажном "небоскрёбе".

Неподалёку от чекистов, в добротном одноэтажном деревянном доме с огромным садом, живёт ещё один мой знакомец и довольно частый гость — землемер Иван Александрович Александров, сохранивший должность при новых властях.

Рядом с его домом находились два деревянных здания Ефима Михайловича Фирстова — владельца "почтовой станции". В большом доме с мезонином жила вся его семья, а в здании напротив располагалась конюшня.

Бизнес Ефима Михайловича сошёл было почти "на нет" — в связи с последними событиями в "эпоху перемен". Однако, с объявление НЭПа Ефим Михайлович несколько "ожил" и, даже строит грандиозные планы... Ныне же, он практически живёт извозом до железнодорожного полустанка — находящегося в шести вёрстах от Ульяновки.

Далее, два одноэтажных деревянных дома принадлежат бывшей мещанке, а ныне просто "гражданке" Анне Ивановне Паршиной — вдове и начинающей нэпманше. В одном доме живёт она с малолетними детьми, в другом расположилось местное швейное "предприятие" под незатейливым названием "Игла".

Список волостной интеллигенции можно дополнить доктором Ракушкиным — про которого я уже рассказывал, аптекарем, ветеринаром, метеорологом с заброшенной метеорической станции...

Третья, самая большая (как бы не — раза в три больше двух первых, вместе взятых) — но и, самая неблагоустроенная и запущенная улица посёлка Ульяновка, раньше называлась "Торговая" — а сейчас носит гордое название "Пролетарская".

Старое название вполне объяснимо: в месте пересечения с Ямской улицей — на ней находится Базарная площадь — самое оживлённое место в округе, где торгуют как в "специализированных" заведениях — так и с лотков или просто с рук. Местная барахолка, короче...

Новое название появилось тоже не "с куста" или по наитию: основной контингент живущий на этой улице — это немногочисленный пролетариат, кустари-надомники, крестьяне-земледельцы и просто — люди "вольных профессий".

Из самых серьёзных "специализированных" предприятий торговли, можно назвать национализированный ещё в восемнадцатом "нефтяной склад" — раньше просто керосиновая лавка купца Королькова. Сейчас склад находится в ведении Главного управления по топливу (ГУТ) ВСНХ СССР и торгует керосином довольно скверного качества...

Гофно — надо сказать по правде, а не керосин!

Улица Пролетарская упирается в плотину через реку Тёщу, с запущенным прудом — на противоположной берегу которой и располагается собственно, остановленный и растащенный до последнего гвоздя, бывший чугонолитейный завод братьев Баташёвых... Ныне от него осталась лишь одна плотина да сами и, ныне добротные здания цехов завода — видно на века сработанные крепостными крестьянами.

Остальные "улицы" официальных названий не имели, а местные жители обозначали их как: "Тёщин (Чикин, Хвощёв) переулок", "Назарьев тупик" и так далее...

Вот, такая безнадёга!

Конечно¸ я не избалован столичной жизнью в столице или просто в большом городе. Я родился, учился, и всю жизнь жил и работал в небольшом по современным мне меркам городишке — всего лишь триста с небольшим тысяч жителей...

НО, ЭТО УЖ СЛИШКОМ!!!

Попадая в неблагоприятную для себя среду, всяк уважающий себя прогрессор, в соответствии с законами жанра (исключая смертельно-фатальный случай в самом начале, конечно!), должен или поменять её — переехав в более благоприятную (например — в Америку!) или изменить среду под себя.

Что выбрать?

Из загородных "достопримечательностей" — которые я ещё не почтил собственным посещением, можно упомянуть женский монастырь в пятнадцати верстах на северо-востоке — закрытый при Советской власти и "стан принудительных работ" близ железнодорожного полустанка. Последний по своей сути, трудовой концентрационный лагерь для "враждебных элементов" — буквально только "вчера" закрытый, ещё колючую проволоку растащить не успели! Во времена военного коммунизма в нем содержались осуждённые на срок "до окончания Гражданской войны" — было такое наказание в эпоху Военного коммунизма, числом около трёхсот.

Это был так называемый "мягкий лагерь": хорошо зарекомендовавшие себя осуждённые (часть из них являлась жителями самой Ульяновки) могли жить в городе на съёмных квартирах, а в лагерь являться только для прохождения "трудовой повинности". Во время Гражданской войны, Советская Россия была отрезана от бакинской нефти и донбасского угля и, дрова стали основным видом топлива для её промышленности, транспорта и городского хозяйства.

Вот, находящиеся в этом лагере "буржуи" и занимались заготовкой дров для диктатуры пролетариата!

* * *

Как казалось поначалу самая сложная проблема — обзаведение соответствующими документами, удостоверяющими мою личность на поверку — оказалась самой простейшей.

Оказывается, я попал в очень интересное время! Время, когда старая, дореволюционная паспортная система оказалась сломанной — а новая советская, еще только-только создавалась.

До большевиков в Российской Империи действовало "Положение о видах на жительство" от 1894 года. Согласно нему, лица проживавшие по месту постоянного жительства не обязаны были иметь паспортов — достаточно было "приписки" к месту службе или к какому-нибудь обществу... К крестьянской общине к примеру или купеческой гильдии. Наличие паспорта являлось необходимым лишь при удалении далее чем на 50 верст от места прописки — сроком дольше, чем на 6 месяцев. Женщинам, вообще паспорт был не положен — но мог быть выдан лишь с разрешения отца или мужа.

Имея на руках документ — до 1906 года он назывался "паспортная книжка", любой подданный мог свободно перемещаться по всей территории Империи — за исключением цыган, евреев проживающих за "чертой оседлости" и лиц имеющих судимость или находящихся под надзором полиции. Последние две категории тоже могли "двигаться" — но только с разрешением и, с особой отметкой в документе удостоверяющим личность.

Государство было сословным — сословный же принцип, лежал в основе документирования населения. Бессрочные паспортные книжки выдавались дворянам, купцам и чиновникам. "Податному" же населению, в зависимости от обстоятельств и "личностей", выдавались на руки документы трёх видов:

1) "Паспортные книжки" на срок в пять лет — если нет задолженностей по платежам. При просрочке оных же, документ отбирался полицией.

2) Удостоверение личности на один год — вне зависимости от долгов перед частными лицами или задолженности в казну.

3) "Вид на отлучку", так же — на один год. Такие чаще всего выдавались лицам, не достигшим совершеннолетия...

Ну, заграничные паспорта — это отдельная "песня", думаю про них здесь неуместно — не по делу рассказывать...

Естественно, придя к власти, большевики — стремящиеся разрушить "весь мир насилья, а затем...", первым делом отменили сословное деление населения, а значит — уничтожили всю паспортную систему Российской Империи.

"А, затем" — что взамен?

Внутри России царила разруха, развал и полная неразбериха в учёте хаотичных перемещений гигантских масс людей — а лидеры большевиков первым делом позаботились о введении "Трудовых книжек"... Для нетрудящихся.

Да, да!

Воистину парадокс: знаменитая советская "трудовая книжка", начало своё ведёт от желания новых властей уничтожить "паразитирующие" классы — методом их перевоспитания принудительным трудом.

Документ, имеющий название "Временное трудовое свидетельство для буржуазии", был украшен лозунгами "Пролетарии всех стран, соединяйтесь!" и "Кто не работает, тот не ест!" и, выдавался лицам "живущим на нетрудовой доход" и "использующих наёмный труд", а также — торговцам, лицам "свободных профессий", лицам "без определённых занятий" и прочим тунеядцам...

Лица перечисленных категорий — не имеющие подобного документа, могли подвергнуться штрафу или тюремному заключении и самое главное — без него не выдавали продуктовые карточки, а в условиях Гражданской войны — это равносильно приговору к мучительной смертной казни через голодную смерть...

К счастью, большевики — дурью маялись не долго!

Пришедшие в результате двух переворотов революционеры-теоретики, ввели всеобщую трудовую повинность и сперва считали — что "победивший пролетариат" в особом контроле с их стороны не нуждается. Типа, рабочий класс имеет врождённое чувство сознательности и освободившись от своих оков, с головой погрузиться в созидательный труд во имя грядущего пришествия коммунизма...

Однако, недолго музыка играла!

Уже в восемнадцатом году выяснилось, что на пролетарскую "сознательность" рассчитывать нечего: любой трудящийся умеет "класть" на работу — не хуже представителя бывших имущих классов.

Осознав суровые реалии, большевики надо отдать им должное — мгновенно на скаку "переобулись"!