Волчица и пергамент. Том 5

Миюри была расстроена трагическими обстоятельствами, с которыми столкнулись рыцари, равно как и тем, что ей с Коулом приходилось быть частично ответственной за их нынешнее тяжёлое положение. И никто ещё не мог ни указать на допущенную ошибку, ни найти путь к сосуществованию.

Скорее всего, её сердило всё вместе взятое.

— Я знаю, что охранник уже говорил это, но рыцари святого Крузы — гордость всей Церкви. Думаю, его точно встретили с распростёртыми объятиями, — сказал Коул.

Миюри кивнула, затем, со словами "Надеюсь, что так", кивнула снова.

Вскоре вернулся охранник и сообщил, что, хотя аббатство сейчас не могло принимать паломников, им разрешили навестить пастуха. Казалось, его беспокоило, что даже с письмом Хайленд им не позволили большего. Сам Коул почувствовал странное воодушевление, увидев эту кичливость аббатства, такую же, какую сохранили его воспоминания.

Они вместе с повозкой вошли в проход у главных ворот, и охранявший их человек строго сказал не входить ни в какие здания, кроме хижины пастуха.

Территория аббатства была размером с небольшую деревню, хижина, где жил пастух, находилась в углу.

— Ууу, воняет овцами, — заметила Миюри.

Хижина тоже показалась Коулу намного меньше, чем в детстве. Охранник постучал в дверь, и вскоре появился одинокий старик.

— Давненько это было, — сказал Хаскинс, ни одна чёрточка не дрогнула на его будто окаменевшем лице.

А ведь один из собратьев Шарон заранее оповестил его письмом. Утратив обычную живость, Миюри спряталась за Коулом.

— Ну же, Миюри, поздоровайся. Этот человек много лет назад помог твоим родителям.

Старик был высок, с длинными волосами и длинной бородой, его кожа напоминала дублёную шкуру.

Миюри, похоже, ощутила его истинную силу, она съёжилась так сильно, как не сделала бы никогда даже перед лицом настоящей королевской семьи.

— Зд-здравс... Моё и-имя... Миюри, — робко сказала она и снова тут же спряталась.

Хаскинс молча перевёл взгляд с Миюри на Коула.

— Подумать не мог, что наступит день, когда я встречусь с дочерью этой волчицы, — сказал он почти удивлённо, затем дёрнул подбородком и исчез в хижине.

Он так пригласил их войти.

— Брат... Он действительно баран?

Легендарный баран, перед которым чувствовала себя неуверенно сама Хоро, мудрая волчица.

Коул был только счастлив тому, что Миюри настолько осознала всю мощь этого существа.

— Ты не можешь себя с ним сравнивать? — спросил он, и девушка энергично покачала головой.

На гербе королевства Уинфилд был изображён огромный баран, его мощные плечевые мышцы обрамляли ему морду подобно львиной гриве, а копыта твёрдо упирались в землю. Этот баран жил с таких древних времён, что отнёсся к мудрой волчице, как к ребёнку, и, вероятно, он сильно отличался от обычных овец.

— Зайдём, — сказал Коул и двинулся вперёд.

Охранник поправил сумки на плечах, Миюри покрепче вцепилась в одежду на спине Коула, и оба последовали за ним.

Хижина выглядела трёхэтажной снаружи, но большая часть внутри составляла единое пространство, а половина того, что соответствовало второму этажу, служила складом для всякой всячины и обычно пустовала. Часть первого этажа была открыта наружу, чтобы овцы могли заходить и выходить. Даже в этот момент одна овца входила, толстая от шерсти, а другая выходила, изрядно постройнев.

— Ты был занят стрижкой?

— Боюсь, что это время мне надо будет использовать для работы, — ответил Хаскинс, подняв ножницы, которые казались достаточно большими, чтобы отрезать голову человеку.

Не имея свободного времени, Хаскинс всё же не стал просить их сразу же уйти, и Коул, закатав рукава, взял ещё одну пару ножниц.

— Я помогу.

Охранник вопросительно посмотрел на Коула, потом опустил на пол сумки и тоже взялся за ножницы, Миюри, в конце концов, последовала общему примеру, все сообща принялись за дело.

Когда они закончили стрижку, охранник ушёл с другими пастухами мыть шерсть. Возможно, так он проявил своё внимание, оставив наедине.

Огонь, как и в прежние времена, поддерживался в утопленном в землю очаге, а не в камине.

Когда они удалили с тлеющих углей золу и подложили новых дров, молодой человек с аккуратно выточенными чертами лица принёс железный кувшин с деревянными чашами. Напиток в кувшине пах маслом и был Коулу незнаком.

— Ты баран? — спросила Миюри у молодого человека, тот лишь улыбнулся и вышел.

— Он добрался сюда из восточной страны, о которой я никогда раньше не слышал. Это напиток его родины.

Хаскинс создал здесь, на земле аббатства, дом для овец-воплощений, приезжавших отовсюду в поисках места, где им можно было жить. Должно быть, он трудился над этим десятилетиями, если не столетиями.

Иления сказала, что её образ мышления не совпадает с Хаскинсом, но они обладали схожей силой.

— Что вам нужно сегодня?

— Мы пришли послушать несколько историй древних времён.

— Древних? Ты снова ищешь святые реликвии?

— Вроде историй о рыцарских орденах, которых теперь нет, — ответила Миюри, выглянув из-за Коула и тут же спрятавшись обратно.

Хаскинс молча мигнул, затем вздохнул.

— Вот, что вы хотите услышать?.. В прямом смысле истории древних времён, как я понял. В королевском книгохранилище ещё должны быть книги про рыцарей.

— Мы надеялись что-то услышать напрямую от того, кто в них участвовал, — ответил Коул, выпрямляя спину. — Мы с Миюри надеялись создать герб, который сможем использовать только мы двое. И мы считали, что кто-то твоего уровня должен был каким-то образом быть причастным к историям о рыцарях и учреждении королевского рода.

Высказав это вслух, Коул осознал, насколько неприятный смысл был заключён в этих словах.

Но, заметив, что Миюри, прятавшаяся за ним, прижалась лбом к его спине, он подумал, что это было самым лучшим, что можно было сделать, чтобы противостоять её чувствам к нему.

— Если мне не изменяет память, — заговорил неподвижно сидевший Хаскинс, — они называют тебя Предрассветным кардиналом.

Золотой баран никогда не был отшельником. Он держал глаза и уши широко открытыми, чтобы лучше защитить своих собратьев-овец. Вероятно, он полагался на них и для сбора сведений из внешнего мира.

— Священник и девушка-волчица. Вы, по сути, пытаетесь смешать масло и воду.

— Да. Вот почему мы решили обзавестись собственным гербом.

Вместо другого обета.

Старик, должно быть, уловил скрытый смысл слов. Он так глубоко вдохнул, что его спина, казалось, вспухла. Казалось, что в нём борются удивление и с трудом сдерживаемый смех.

— В прошлый раз вы пришли по довольно странной причине, и это справедливо и сейчас, — он изумлённо наклонил голову набок, хрустнув позвонками на шее. — Древние истории, да? Сомневаюсь, что они сильно помогут в том, о чём вы мне сказали.

Хаскинс снял с огня железный кувшин и налил из него в свою чашку. Ручка, похоже, была сделана из орехового дерева и украшена сложного узора резьбой. Коул сомневался, что этим увлекался сам Хаскинс, вполне вероятно, что узор вырезал кто-то из его собратьев, обитавших здесь, на миг представив себе их мирную жизнь в этом месте, он ощутил чувство спокойствия.

Густой запах масла распространялся от наполненных чаш. Коул сделал глоток из своей.

— Думаю, они очень помогут, — сказала Миюри. — Я была счастлива, когда мой брат сказал о гербе, но... потом я узнала, что это не так легко сделать, это когда я почитала кое-что в книгохранилище большого города.

Стеклянные глаза Хаскинса обратились к Миюри, Коул тоже с удивлением посмотрел на неё.

— Я прочитала книгу, в которой был ты, и это было потрясающе. Что за приключение!

— То был шустрый парнишка, который ещё всё бегал.

История королевства началась с того, что молодой человек, которому предстояло стать первым королём, унаследовал земли своего отца, а затем уже как первый аристократ вступил в войну, чтобы изгнать дикарей с острова. Конечно, история основания королевства была полна преувеличениями и драматизацией. И большинство людей воспринимали Золотого барана, являвшегося каждый раз спасти короля, как ещё одно проявление воображения рассказчиков среди многих других.

Но простое высказывание Хаскинса заставило Коула понять, что эти истории по своей сути правдивы. Он означало, что такое восхитительное приключение великого молчаливого барана с золотой шерстью и "шустрого" молодого аристократа, в чьих глазах горела надежда, впрямь случилось когда-то.

— Герб — это то, в чём все эти приключения и истории будто спрессованы в одно целое, и то, что заставило меня задуматься над тем, насколько мы с братом, может быть, ещё слишком молоды. Я подумала, возможно, будет оскорбительно по отношению ко всем остальным, если мы поместим на герб наши символы вместе с остальными.

Как безумно ни радовалась Миюри, она, по-видимому, достаточно спокойно приняла реальность ситуации. Напротив, было похоже, что она хотела бы иметь историю, достойную герба. Мысли Коула растворились в смехе Хаскинса.

— Замечательная девушка. Я почти усомнился, что ты дитя волчицы.

Хаскинс производил впечатление неразговорчивого мудреца полей, но, улыбнувшись, он показался удивительно добрым стариком. Он отпил маслянистого напитка и сказал:

— Твоя мать была поистине нахальной волчицей...

Коул вспомнил неприятный разговор из тех давних времен, и это вызвало у него непередаваемое чувство.

— Да. Была такая история. Та, которую сейчас все принимают за сказку. Ту, которую никто в человеческом мире не принял бы за настоящее событие, ту, что была похоронена в песках времени, — Хаскинс вздохнул. — Единственные, кто когда-либо приходил в это аббатство, услышав, что легендарный Золотой баран всё ещё живёт здесь, — это твои родители. Как до их прихода, так и намного позже. Если честно... — он оборвал себя, затем пожал плечами. — Я был счастлив. Мы решили затаиться под толстым слоем пыли в самых глубинах времени. Я был почти ошеломлён их великолепием, когда увидел, что есть те, кто ещё отважно борется с приливами времени.

Его глаза замерли, вглядываясь в старые времена, лёгкая улыбка появилась на его лице. В этот момент Коул задумался, не Хаскинс ли выбрал железный кувшин.

— Твои родители подарили мне глоток свежего воздуха. Возможно, я смогу продержаться ещё лет сто, — Хаскинс посмотрел на Миюри. — Юная волчица, ты, желающая знать прошлое ради будущего, что ты хочешь услышать?

Миюри выпустила уши и хвост и выбралась из-за спины Коула.

— История о тебе и короле, конечно же, должна быть в первую очередь!

Уголок рта Хаскинса приподнялся в улыбке, он сказал:

— Интересно, смогу ли я вспомнить, что произошло?

И начал рассказывать.

Хаскинс рассказал о том, как он вместе с первым королём боролся за объединение острова, ещё не именовавшимся королевством. Его рассказ производил иное впечатление, если сравнивать с тем, что им довелось услышать в лавке с оберегами. Из слов пастуха не следовало, что страна быстро стала единой, когда древняя империя и солдаты Церкви вторглись на остров и изгнали дикарей. Древняя империя постепенно приходила в упадок, и потому Церковь не могла позволить себе вечно участвовать в делах этой далёкой островной страны. Рыцари империи, окончательно укоренившиеся на этой на земле, и рыцари Церкви начали соперничать за власть. Именно в возникшей неразберихе Хаскинсу выпала возможность попасть на остров, чтобы получить свою выгоду в обстоятельствах этой войны.

Форты и крепости, построенные в эту эпоху участниками сражений, стали со временем основой для создания аббатства Брондел, собора, вокруг которого вырос город Раусборн, да и других ныне крупных городов королевства. Почти двести лет военные действия на острове перемежались перемириями. Тогда-то и появился Уинфилд I, основатель королевства Уинфилд.

Обычная история для войны: его отец погиб в сражении, и он в очень молодом возрасте унаследовал отцовские земли. Хаскинс, путешествовавший в поисках места под убежище для собратьев-овец, решил использовать этого молодого парня для этой цели и пришёл к нему. Так они впервые встретились.

Хаскинса сразу потрясло отношение этого мальчишки к ситуации. Вместо жара амбиций в его душе царил безграничный оптимизм, ему ничего не стоило влезть в безнадёжное сражение ради помощи нуждающимся. Хаскинс не мог оставить невинного мальчика на произвол судьбы, он время от времени использовал свою силу Золотого барана, чтобы помочь ему — то открыто, то тайно. Однажды произошло событие, ставшее ключевым. Кто-то из людей короля поймал дикую овцу, забредшую в их лагерь, но король решил не пускать её на обед, он привязал письмо к шерсти и отпустил её. В письме он выразил благодарность Золотому барану.

Именно тогда Хаскинс пришёл к убеждению, что если бы этот мальчишка объединил остров, получилась бы мирная страна. Хаскинс решил открыться ему и открыто протянул руку молодому аристократу, чтобы сделать следующий шаг к объединению страны.

Миюри и Коул были зачарованы магией этой истории.

Один раз рассказ прервался, когда охранник пришёл за решётчатым деревянным приспособлением для отжима воды из шерсти, но к заходу солнца страна, наконец, объединилась, и они дошли до того момента, когда молодой аристократ стал королём, а баран с золотой шерстью сообщил о своём уходе в тень, поскольку он принадлежал к древней эпохе.

— После этого ты его уже не видел?

— Мальчик однажды пришёл сюда, и мы столкнулись друг с другом, но не более того. Мы, конечно, сделали вид, что не знаем друг друга, но в том же году двор заказал целую гору шерсти.

Отношения между ними потускнели подобно серебру, Миюри, услышав об этом, резко вдохнула, будто сделала глоток чего-то вроде "выбейдуха".

— Один лишь раз после этого он призвал меня — уже лёжа на смертном одре. Его слуга пришёл сюда и сообщил, что король считал для себя необходимым вернуть деньги, взятые в долг во время войны.

В рассказах о войне часто встречается ситуация, когда потерпевшая поражение армия останавливалась в бедной деревне, которая из преданности предоставляет еду и жильё в долг. А спустя несколько лет, одержав чудесную победу и обретя титул короля, военачальник возвращался в бедную деревню золотом выплатить этот долг.

— О чём ты с ним говорил? — спросила Миюри.

Им ведь наверняка было о чём поговорить. Но Хаскинс пожал плечами:

— Я спросил его, почему у барана на его гербе такая короткая шерсть.

Коул вспомнил, как выглядит герб. Конечно же, шерсть у барана была достаточно короткой, чтобы были видны его ноги. Отсюда вытекало, что истинной формой Хаскинса был баран с очень длинной шерстью. Сверх того шерсть у барана была золотой, даже поговаривали, что в ней можно было найти монеты, так что он, надо полагать, имел своё мнение о собственной шерсти. Но толпившиеся вокруг высокопоставленные сановники государства должны были неприятно поразиться тому, что сказал пастух царю на смертном одре.

— Что ответил король?

Хаскинс надулся и, посмотрев на мерцающие угли в очаге, произнёс: