Очередная глава "Иного"

Её ждали. Не их — её. Её выбросило одну, отдельно от вортигонтов, Альбуса и Конфи. Эшер и вовсе не зацепился за их странное состояние, остался там, в логове муравьиных львов. В следующее же мгновение, как оказалась в огромном зале, предназначавшимся для теплообменников (большинство из которых вышли из строя при прыжках), начался бой.

Скорость! Она сосредотачивает все силы на ускорении сознания. Первое, что делает, — проверяет связь. Связи нет, но за время «расплытия» чат успел синхронизироваться. Команда Джу приближается к гипердвигателю. Команда Грэма закончила со своим накопителем и движется к центру Крака. Энтони справился с мерцающими, но затем исчез из чата — вернее, исчез связной в его команде, Гермиона. Не восстановилась связь и с командой Эбби. Кое-что полезное она всё-таки узнаёт: приём, изобретённый Энтони. То, что нужно для скоростного боя!

По залу клубится туман. Прямо перед ней дымка обращается женщиной, будто слепленной из снега. Из её глаз вырываются бело-голубые лучи. Она ускользает вверх, выше ноосферы — этим навыком даже овладевать не нужно, сам собою получается! Подготавливает изменение и толкает собственную эссенцию, возвращаясь вниз. Распадается туманом, чтобы собраться в метре в сторону, пропустив выстрел мимо. Видит сквозь Поток: это некий процесс заморозки. Теплообменник позади не просто замерзает, а трескается и распадается на осколки обледенелого металла.

Она стреляет. Дух — это же дух? — холода даже от выстрелов не уходит. Четыре болтерных снаряда ей нисколько не вредят. Из тумана показываются фигуры, движущиеся чуть медленнее духа. Фейри. На ней скрещиваются взгляды и, в следующее мгновенье, выстрелы. Но в это следующее мгновение она уже не здесь — телекинезом в сторону себя рванула. Нет времени разбирать, что это за выстрелы, но в месте их схождения — взрыв, отбрасывающий и её, и духа хлада.

Из тумана выныривают головы. Бесчисленные змеиные головы, и каждая выдыхает в её направлении пламенные струи. Фейри скользят навстречу, не бегом, не лётом, а смещая свои воплощения усилием воли. Дух холода и льда ловит её взгляд, и в зале появляются первые снежинки. Грядёт буря.

Она смещается назад, соединяя в этом рывке буквально сразу несколько техник перемещения, от телекинеза до прямого искривления пространства. Даёт себе миг оглядеться. Альбуса и вортигонтов здесь нет. Или их «переместило» в другое место, или её «вырвало» из «размытости» именно сюда. Возможно, вырвал Орион. В его распоряжении столько различных инструментов...

Сосредоточиться. Мир из быстро идущего действа превращается в череду ходов, как в старых играх вроде шахмат. Ей не нравились шахматы, прежде всего потому, что их уже решили, как и многие модификации. Но играть иногда в такие игры было интересно — безо всяких подсказок, без предварительной подготовки, без имплантов и компа. Как сейчас. Единственная фигура против многих. Только у неё — способности множества фигур, жаль, что жизнь — одна. Сыграем же!

Она не Зел-Нага. Но у неё есть псионная сила и контроль над эссенцией — Ученик называл её «естественным» кандидатом в ряды Третьих. И у неё был ум и было время. Более чем достаточно. С избытком даже? Она побеждает. Как и раньше, она не сталкивается с испытанием умений, а первым и последним испытаньем воли остаётся то, когда квинтэссенцию Надежды заполучила. Этот бой — снова испытанье разума, привычное и всё равно странное — не такое, как у остальных. Для Джинни, единственной, для кого это было бы не смертью, а испытанием успешным, важен был бы не разум, а сила. Для Элизабет это и испытанием бы не стало — с её скоростью-то и телом! Сэм и Бета победили б мастерством. Но заочные шахматы с Орионом? Только для неё.

Химера, созданная соединением эссенции множества драконов, пала первой. Отравлена ядом, подобранным с третьей попытки. Фейри закончились вторыми: кого-то уничтожила ментальным ударами, кого-то сожгла псионическими молниями, а до чьей-то эссенции дотянулась при мимолётном прикосновении, предварительно ошеломив «конфундо» или «ступефаем». Ледяной... дух? Она не была уверена в точной принадлежности — существо демонстрировало способности как духов, так и элементалей — стал последним из-за скорости и реакции, не уступающей её. Поймала духа в ловушку заранее наложенных чар и разогрела до высокотемпературной плазмы — сложнее было плазму потом подхватить, удержать и остудить, чем в ловушку заманить.

Магия и псионика не принесли ответа, где вортигонты и Альбус, поэтому оставила покорёженный, оплавленный зал за спиной и полетела к накопителю. Когда-то давно она летала с помощью палочкового заклинания. Потом научилась псионике. Затем укрепила свои знания, научившись лететь смещением эссенции. Наконец — возрождение в снобличье. Даже зная, что это даёт способность к полёту, она не раскрыла её сразу. Требовалось... что-то? Принятие, должно быть? Принятие, которого не было у Энтони, Марка и Джу, но которое появилось у неё. Принятие изменений внутри самой себя.

Она больше не сдерживалась. Альбус сделал это — столкнул с реальностью, заставил увидеть настоящую себя. Псионическая сила связана не только с волей и структурой носителя, но и с «чистотой» разума. Чем меньше человек себя принимает, тем не слабее, а «грязнее» псионика. Она увидела себя со стороны, увидела свои настоящие возможности и притязания. Сказанное раньше вскользь во многих разговорах — она всё ещё не принимала до конца. Не обдумывала. Стать больше, чем просто человек, стать чем-то, что только сейчас открывается взгляду. Быть творцом — или Творцом? — вселенных. Без Игры, самой. Быть инженером реальностности лучше Модрон или Осси. Не ради превосходства, а потому, что однажды начав, она не остановится на малом. И тем чище будет псионика, а чистота псионики — это...

Орион ждал её. Он скрылся — в вещном мире. Вместо того, чтобы использовать смертоносную ловушку, вместо засад или обманок Охотник предпочёл встретиться лично — более лично, чем её тело с воплощением его. Он вышел навстречу в ноосфере — разум к разуму, и его псионная сущность горела тёмным пламенем, подвижная и подобная вычурному кристаллу. Чистая сущность — более чистая, чем у неё?

Он не ударил. Не потому, что Орион не способен на ментальные атаки. Сейчас он читался как никогда чётко — переплетение чувств и идей, рождённое не в материальном мире. Он читал её тоже. Тоже знал, сколько сражений превратились в игры разума для Эллы Мэйдж. Знал он и то, что она прошла, закалилась испытаньем воли. Бой, который он навязывал, был поединком не воль и разумов — сердец. Он выпустил нечто — не существо и не сущность, а овеществлённый закон, насколько имеет смысл говорить об «овеществленьи» в ноосфере.

Рывок наверх не сработал. Её и Ориона насильно зафиксировало на одном уровне. В мыслях (или теле?) Охотника читалось, что этот предмет-закон был ещё одной добычей от охоты на лучерождённых. Нечто, с помощью чего решались самые принципиальные противоречия, те конфликты, которые вредили Циклу и Деревьям, а не способствовали их продолжению и улучшению. Бывало, в лучах Велисо отражалось что-то не то, и появлялся не тот лучерождённый. Бывало, соединялись направления и идеи, которым нельзя было соединяться. Или в одном участке Леса встречались лучерождённые, которым друг от друга должно жить вдали. Тогда-то и применялся этот инструмент, взвешивающий не силу воли, не мощь интеллекта, но чистоту сердец. Тот, чьё сердце было чище, оставался жить. Другой же прекращал существовать, оказывался стёрт на уровне души.

Их противоречие повисло между ними. Она была Создателем и Хранителем, он же — Разрушителем, Убийцей. Не колеблясь, он бросил на реально-метафорические весы своё кредо. Воспоминания далёкого прошлого повисли между ними, формируя стройную картину.

Эоны эонов назад родился Орион, один из первых фейри, немногим младше, чем Моргана. Первое восстание Морганы, он сочувствовал ей — и наблюдал. Он ждал. Охотник всегда был терпелив. Смотрел, как первый бунт, как жажда полноценности, жажда признания, жажда проявить себя Морганы была не просто походя растоптана, но растоптана ценой жизни любимого Морганы. Он наблюдал, как вернулась она и приняла новое имя — имя Морриган, мстительницы и разрушительницы. Он счёл её деяния прекрасными. Он присоединился к Моргане, к Дикой её Охоте, желая не зреть разрушение, но сам его вершить.

Это было отвратительно. Противоестественно. Имей Элла доступ к ощущеньям тела — её бы вытошнило, несмотря на весь контроль. Ощутить, пережить сладость убийств и уничтожений от первого лица? Она поняла Ориона. Он не был садистом, нет. Его привлекали не чужие страдания; не азарт охоты и не миг победы вёл его. Его вело упоение распадом, прекращением и, в конце концов, уравнением всего и вся. Как и Морриган, он терпеть не мог бессмертных, он считал, что предназначение каждого существа — быть убитым, каждой вещи — быть разрушенной. И то, что вещи могли разрушаться, то, что они являлись хрупкими, — это было в его глазах доказательством того, что разрушиться они — должны. В своих глазах Орион был смиренным проводником, раскрывающим хрупкость бытия, заставляющим вещи выполнять своё главное предназначение — распадаться, прекращаться, быть переставать.

Орион не был таким мастером разрушения, как Морриган. Его не интересовали тонкие различия между разными формами и видами деструкции. Он не разделял любовь к последнему мигу существования вещей, объединявшую Морриган и её близкую подругу по имени Сирень. Он наслаждался эффективностью убийств. Смаковал не только конец, но и свою роль в нём — роль освободителя, роль демонстратора хрупкости миру. Там, где Моргана-Морриган выбирала прекрасное сочетание разрушений, точно картину рисовала, он предпочитал сделать единственный и завершающий удар. Поэтому Морриган доверяла ему больше всех — и поэтому же предпочитала, чтобы он охотился отдельно от неё. Специальная краска, особенное её орудие для самых сложных из задач!

Его полностью устраивала роль Принца Пространства. Он пребывал в совершенной гармонии с собой. Его смысл привёл на Крак — он бы последовал сюда, и не будучи слугой Морганы. Знал, насколько велико было Творение Песни. Знал он и то, что Творение это было защищено. Понимал, что и единая Триликая не уничтожила бы такое сразу. Но ослабить Поток? Если лишить его якоря, лишить сердцевины? О, тогда Песня станет уязвимой, хрупкой! Лишённый якоря Поток на Эстусе был изгнан в Бездну, тогда как Поток с якорем сам Бездну изгонял! Крак был уязвимой точкой, естественною целью Ориона.

Но были иные цели. Нечто Краку вполне равновеликое. Обменивая иномагию на дар Потока, Охотник выбрал Функцию, отражающую его суть — способность видеть путь к разрушению вещей. Орион был могущественным иномагом, существом, чья дыра в душе была зевом самой Бездны. Полученная Функция, её гибкость и абстрактность — зеву соразмерны. Тонко различая тьму, свет постигал он тоже. Чувствовал, что или кто будет источником великих разрушений — или созиданий.

Поток был одним из них. Он нёс в себе безграничный потенциал, но ценою было великое разрушение — Катастрофа, миллионы, мириады Катастроф. Каждое столкновенье Потока с миром, полным жизни и разума -это бесчисленные смерти. Поэтому создатели Потока — великие разрушители, помимо прочего. Например, Элла Мэйдж. Элла Мэйдж несла в себе равно потенциал к творению, уничтожению и искажению. Вторые два Ориона не интересовали. Первый был действительно велик — сравним с таковым у Ровены Рейвенкло или же Медузы. Чей же потенциал выше из троих? Никто из них не читался до конца, и было достаточно косвенных признаков, что все трое — возможные Творцы.

Он хотел убить любого из троицы настолько же сильно, насколько уничтожить Крак. В конце концов, Крак — лишь творение, а не творец, к развитию способный. С другой стороны, Орион соизмерял свои силы. Медуза была слишком странной, слишком ломался на ней поиск пути к убийству. Ровена была более статичной, более доступной целью, но всё же исключительно опасной. Элла Мэйдж? Цель непростая, да посильная. И параллельно убийству Мэйдж он взялся разрушить Крак по заданию Морриган-Морганы. И попытки Крак разрушить было легко обратить в оружие против Эллы и союзников её. Охота с приманкой — сколько раз он так играл? Не сосчитать. А сколько проигрывал? Хватит пальцев человеческой руки.

И сейчас он победит. Это было непросто. У Эллы были козырные карты, и он не видел все. Прямое столкновение? Равные шансы победить и проиграть. Вместо этого козыри использовал свои. Антимем? Побит. Гамма-лазерная снайперская винтовка? Побита. Замедлить, пока не детонирует накопитель? Побито. Опасная даже для него кислота муральвов плюс поле нормализации? Побито. Приманенная источником этого поля Ровена, которая убить желает Эллу? Тоже бито! Но теперь, в предпоследней попытке, лишив Эллу скрытого преимущества, разделив со спутниками, он мог использовать чистоту эпох самопостижения, совершенную отточенность своей души. Пусть в будущем великая, сейчас — юница, полная сомнений и противоречий. Она умрёт.

Орион сделал свой ход. Положил на Весы своё сердце и свою душу. Весы ждали её ответа, и долго ждать они не будут. Она видела Охотника насквозь — сам обнажил своё «я» перед Весами и пред нею. Видела его планы, его ловушки и действия других прочих аватар. Открылся — потому что уверен, что ничего и никому она больше не расскажет. Элла понимала этот ход полностью, от и до, но понимание — не помогало. Ход был по-настоящему смертельным.

...По-настоящему смертельным — по мнению Ориона. По мнению, которое он актом обнажения заставил пережить — едва ли не принять! Логичность его позиции, естественность его мыслей и позиций, вытекающих друг из друга, от первых воспоминаний ребёнка двух лучерождённых и до решенья применить Весы — это давило, подавляло её «я». Элла сделала усилие и выбросила Охотника из головы. Она — не он. Весы дрогнули — будто бы одобрительно покачали головой. Или, вероятней, приготовились к распылу её духа.

Она действительно была молода. Сила натуры, Сердца Ориона была в его зрелости, в том, что каждое его убеждение было проверено и пережито, каждое значимое событие — обдумано многажды. Орион ответил на все вопросы. Пережил все личностные кризисы. Имел позицию по любым философским проблемам, трогающим его дух. Знал своё место в жизни. Магу Пространства нечего было бы указать Охотнику. Путь его был ясен, и он обрёл просветление на нём. Естественным образом перешагнул чрез свой Предел. Не каждый лучерождённый был настолько сонаправленным и цельным. Не каждый бог. Орион убивал Весами и лучерождённых, и богов. Что могла противопоставить человеческая девушка, начавшая восхожденье?

Себя. Больше ничего у неё не было. Только она сама. Но разве это плохо, что она юна? Разве для юности не естественны сомненья? Разве полноценная личность не может включать противоречий? Разве искатель — это не целостная личность? А любому искателю, любому учёному и инженеру присущи, свойственны, полезны вопросы! Именно из вопросов и противоречий рождается новое. Без них не может быть творец!