В результате я обосновался в научном военном городке, которое и тогда продолжало изобретательскую работу, несмотря на, казалось бы, ненужность подобной деятельности в гибнущей стране. Без денег, на одном голом энтузиазме, в надежде, что когда-то все их разработки станут необходимыми для повышения обороноспособности, оставшиеся люди продолжали трудиться. И действительно, через некоторое время появились заказы, а соответственно и деньги.
Естественно, вся моя жизнь последующая была связана с институтом. Все что делали, как мы считали, шло на благо страны, ради защиты интересов Родины. Не скоро дошло до моего понимания, что я невольно становился убийцей людей, и, создавая оружие, являюсь косвенным участником интриг и комбинаций политиков, в которых главным доводом считались новые, более совершенные виды вооружения. Всегда далекий от этой, в большей степени надуманной, политологической концепции, от всех конфликтов на планете, лишь в последние годы моей жизни стал задаваться мыслью: — а то ли я делаю? Мало того, убедился — мое оружие используется в качестве страшилки, и оно не является гарантом мира на земле. Именно тогда заинтересовался вопросами, связанными с проводимой государствами внешней политикой, принялся искать возможный выход из нерешаемых мирным путем проблем. И как результат моя отставка, а затем и смерть.
Ну вот, появилась хоть какое-то понимание причин подобного переноса. А то все мозги сломал от желания понять, зачем я здесь. Думается желание изменить отношение людей к оружию, и есть основная причина подобного действа. Сократить его изготовление, соответственно и применение, ограничить использование в рамках наличия оружия ближнего боя — разве не достойная цель?
Как это сделать...? Пока не знаю. Но сидеть, сложив руки и наблюдать за повторением ошибок в истории мира, не стану. Остается поблагодарить за предоставленный мне шанс хоть что-то исправить, и не повторять глупости, сделанные людьми. Любопытно, правда, кому надо было связываться со мной?
Глава 8
Прошло две недели после моего первого посещения офиса Игнатьева, или как они тут называют свою контору — "бюро". Можно и не рассказывать подробно, каким образом прошла первая встреча с человеком, на которого я возлагал большие надежды. Несомненно — моя скромная личность заинтересовала мою копию. Настолько, что он сумел выхлопатать отпуск для восстановления здоровья, объяснив видимо кому-то из моего начальства необходимостью прийти в себя после контузии. И я понимал всю сложность в решении, прямо скажем, щепетильного вопроса, так как я не офицер и отпуска мне по такому пустячному ранению не положено.
Целых три месяца я мог со спокойной совестью бездельничать, но мне не дали возможность "валять ваньку". Уже на другой день Игнатьев припахал меня для перевода кипы документов на русский язык. В чем необходимость подобной работы я не понял, я был уже в курсе, что большая часть сотрудников полковника неплохо владели французским языком и особой надобности в копировании документов уже на русском, не видел. Многочисленные счета, расписки, бланки с бесконечным перечнем материальных ценностей, все то, что являлось отчетной документацией, навалилось на мои плечи. Я не отказывался, работал по мере сил. Считая, что в чужой монастырь со своим уставом не лезут нормальные люди, не делал даже попытки спросить, зачем все это необходимо полковнику. Но предположил — ему требуется понаблюдать за человеком, чтобы понять, кого он хочет принять в свою команду. Это буквально через пять дней стало понятно, он стал вводить меня в курс дел канцелярии.
Я тоже приглядывался к полковнику, желание попытаться рассказать о себе, у меня не только не исчезло, но даже окрепло. Необходимо было сообразить, в каком ракурсе себя преподнести. Я читал мемуары, которые он издал, уже живя в СССР, в книге "Пятьдесят лет в строю" много рассказал о себе, о своем видении дел в России, отношении к революции и приходу к власти большевиков. Но сказать, что все описанное в книге было так на самом деле я бы не рискнул. Все-таки время, когда цензура была несовместима со свободой слова, не способствовало написанию откровенных мыслей, можно было загреметь на лесоповал. Зато у меня были факты его жизненной истории, что само по себе было немаловажно для моих планов.
Чужая душа — потемки, аксиома, неподлежащая сомнению. Мне требовалось время понять, что же на самом деле представляет этот человек. Хотя одно то, что он не гнушался вести со мной доверительные беседы, уже говорило само за себя. Вероятность в наше время дружеских отношений генерала с соседом по даче, простым слесарем предприятия которым сам и руководил, вполне естественна. Но не здесь, где сословные ограничения этому не способствовали. А полковнику они не мешали. И чем дольше мы с ним проводили время в разговорах, тем больше и больше убеждался, рядом находится именно тот человек, которому можно раскрыть тайну моего перемещения, не боясь, что примет за убогого, которого рано выписали из госпиталя.
Внешне сходство способствовало доверительным взаимоотношениям, а моя осведомленность в происходящих в Мире событиях вызывали у него интерес вперемешку с удивлением. Все вместе сыграло роль установления взаимопонимания, и мы вскоре перешли от "выканья" и "ваше превосходительство" на вполне приемлемое обращение друг к другу. Причем предложил сам хозяин, но поспешил добавить: — На людях Христофор, ты должен обращаться в соответствии с уставом, предписывающего взаимоотношения между офицером и солдатом. Иначе меня не поймут мои подчиненные.
На что я естественно поинтересовался его мнением насчет частых наших уединённых бесед. Обычными разговорами за рюмкой чая здесь не прокатит.
— Тут ничего как раз необычного нет. Поразительное внешнее сходство заставляет удивляться не только меня, и в семье нечасто встречаются подобные явления. Забавно и интересно. Может, родственника встретил. А значит есть о чем поговорить. Тем более встретить среди солдат человека свободно высказывающего свое мнение по вопросам далекими от его понимания и имеющего представление о событиях в России, это вообще редкость, среди офицерского состава не часто можно найти такого же достойного собеседника, так что неудивительным выглядит мой интерес к тебе.
Наши чуть ли не ежедневные посиделки по вечерам с разговорами на любые темы позволяли мне понять характер собеседника, заставляли проникнуться его нуждами и устремлениями, вникать в подоплеку отношений с подчиненными ему людьми и ухудшающим взаимопониманием с начальством.
Нередко вспоминая и мои, во многом схожие проблемы в бытность моего руководства отделом, я легко понимал полковника, сочувствовал ему, иногда что-то советовал. Правда всегда старался оставаться в рамках пусть и смышлёного, но солдата. Резкая смена устоявшихся правил проживания, разочарование в произошедшей революции, непонятные требования нового руководства — все это наложенное одно на другое естественно выливалось в обиду. Я его понимал. Вчера еще ты был незаменимым специалистом, пользовался доверием царя, занимал высокое положение в обществе, а сегодня тебя не замечают, и чуть ли не врагом Российской империи видят. Он с обидой рассказывал, как его покоробили последние распоряжения верхушки новой власти, связанные с делом, которому посвятил всего себя и свою жизнь и всегда связывал с долгом отечеству.
— В настоящий момент я номинально считаюсь военным агентом, — делился полковник — на самом деле я сегодня являюсь Председателем заготовительного комитета. В основном занимаюсь снабжением наших войск. Вроде бы грешно на что-то жаловаться. Мне увеличили денежный оклад, моих помощников возвели до званий начальников отделов, столоначальников и их помощников, постоянно прибывают и камергеры, и камер-юнкера, все молодые, резвые, прямо гвардейцы с рождения, непонятно кем и когда выпущенные представители новой для меня категории офицеров — элегантные безусые прапорщики....
Игнатьев замолчал, я видел по его лицу, что он очень переживает за подобную неразбериху в хорошо налаженной им работе, и последовавшая хлесткая оценка всех нововведений была вполне ожидаема:
— Бездельники — вот их характеристика.
Одно то, что в результате их деятельности выросли склады с не отправляемым в Россию военным имуществом и техникой из-за сокращения размера предоставляемого морского тоннажа, искусственно создаваемого англичанами для негласного нажима на Временное правительство, говорит об их некомпетентности. И что самое ужасное они не понимают, чем это чревато. Для них главное создать видимость активной работы. Но и это еще, куда не шло, а вот что творится в высших эшелонах власти..., уму непостижимо.
Списки запросов из России растут постоянно, они частенько заставляют с удивлением вчитываться в тексты телеграмм, в которых порой делается запрос на драгоценную новинку, например — зенитные орудия, завтра же требуют болты для строительства Мурманской железной дороги. А новоиспеченные чиновники от войны и рады стараться. Деньги не из их кармана идут, тратить можно и на ерунду всякую.
Я не слепой, вижу, как все мои появившиеся помощники в первую очередь занимаются личной наживой, спекулируя своими возможностями. Да что там говорить, Франция в лице промышленников и банкиров, жиреющих на казенных заказах, уже успела разрушить мои представления об их бескорыстной заинтересованности в победе. Они превратились в какое-то мировое предприятие для наживы и спекуляции. Им без разницы кому продавать оружие и боеприпасы, и не удивлюсь, если вскоре узнаю, что и австриякам товары сбывают. Главное деньги. А есть ли Россия и что ей необходимо для ведения войны совершенно по барабану.
Он задержал дыхание, и затем коротко и емко высказал наболевшую мысль:
— Им Россия не нужна. Для них разницы нет — Россия закупает оружие, или Германия.
Главное нажива, она застит глаза и совесть, она на пике заинтересованности. Никто уже не удивляется и не возмущается положением, когда они объединяются, чтобы давить на правительство, совместными усилиями заставляя его делать не то, что необходимо для победы, а то, что выгодно промышленникам. Не гнушаются давать взятки и самое обидное, члены правительства берут, и не считают это незаконным, никакая мораль им сегодня не указ. Мало того они начинают вымогать деньги у меня. Это я, граф Игнатьев, без пяти минут генерал, должен давать какой-то гниде взятку. За кого тогда принимают меня и в моем лице мою страну. Позор!
Я молчал. Ну а что можно сказать в утешение этому человеку. Он еще пока не знает, какой высоты желание чиновников достигло — разбогатеть за счет других людей, применяя прямое вымогательство халявных денег, невзирая на запрещающие законы. Не представляет, до какого бесстыдства они дойдут, когда, дорвавшись до государственных постов будут кричать о борьбе с коррупцией, а сами тут же, как говорится, не отходя от кассы, требуют подношений в обмен на лояльность при составлении простейшего документа. Не знает и не надо, пусть это остается там, в будущем.
Хотя, о чем это я, и в этом времени хватает взяточников и коррупционеров. Изменить существующее положение дел невозможно. Коррупция навсегда засела на местах в мозгах у людей. Все, кто изначально пока еще не добрались до кормушки, ратуют на словах за борьбу с нездоровым явлением, но мигом забывают о своих возмущенных словах, стоит только получить возможность, иметь неучтенные дивиденды, причем в любом виде.
И такое творится повсеместно. За редким исключением. Встречаются люди и типа Игнатьева. И в моем времени и в этом они есть. Но искоренить такое поветрие как коррупция, эту болезнь, ржавчину, допущенную не людьми, а самим государством, его законами, лояльно относящимися к подобным проявлениям очень проблематично, ибо изначально заложена в самом предназначении государства. Защищать власть, привилегии, уверенное положение в обществе для избранных, безнаказанность за нарушения законов — вот что такое капиталистическое государство.
Сталин не мог уничтожить эту заразу, хоть и старался денно и нощно. Вероятно, именно он и остается в моем понимании истинным Руководителем государства, при всех его маниакальных наклонностях и непринятия мнения, окружающих его людей.
* * *
Все-таки мне повезло, что Игнатьева встретил, не знаю, как бы я тут освоился так лихо и быстро без подобного человека. Нет, я не сомневаюсь, и при других обстоятельствах нашел бы возможность применить свои знания будущего, вариантов море. Но мой рассказ о себе, на который решился после двух недельного проживания в миссии, рядом с ее руководителем, был предопределен. Для полковника он, как я и ожидал, стал чем-то вроде сказки, настолько показался ему неправдоподобным. Я и не ждал другой реакции. Любой человек, услышав эту историю, посчитал бы ее бреднями сумасшедшего. Особенно зная, что рассказчик получил травму головы и его достаточно долго лечили.
И даже поверив, в первую очередь после рассказа ринулся бы проверять, требуя факты. Игнатьев, услышав рассказ о моем перевоплощении, лишь намекнул:
— Вы знаете, Христофор Евстигнеевич, ваш рассказ навевает на мысль — не рано ли выписали из госпиталя? Согласитесь, история настолько неправдоподобная, что в нее остается лишь верить. И если бы не контузия.... Право слов, она непроизвольно заставляет думать о клиническом варианте заболевания.
Но в тоже время я вынужден вспомнить, как в ходе наших бесед приходилось частенько задумываться и задаваться вопросом — откуда у простого крестьянина, настолько глубокие познания и понятия, которые и мне, графу, высокообразованному и пожившему на этом свете человеку, не всегда известны. Не скрою, иной раз встречаются факты в историческом прошлом, как России, так и в других государствах, котрые мне непонятны и я не могу их уверенно комментировать, а вам легко удается это делать и на многое происходящее в мире у вас имеется свое мнение.
Я преднамеренно начинал рассказывать о делах, которые и специалисту бывают, не всегда понятны, а вы реагировали на них спокойно и при этом умудрялись давать логичные деловые предложения. Да и все остальное, наподобие таких мелочей, как, например, ваше поведение за столом. Ну не может крестьянин уверенно пользоваться набором принадлежностей, лежавших в необходимом количестве, в определенном порядке, предусмотренном при приеме важных гостей. Вы же спокойно с ними справлялись и ни разу не ошиблись в предназначении того или иного прибора.
И вот ваш рассказ.... Немного проясняется откуда в вас такая уверенность и ваши познания в любой области знаний. Мое недоумение по поводу странного явления — высокообразованный крестьянин в солдатской форме, в настоящий момент вроде как прояснилось.
Тем не менее, хочется задать вопрос:
Разве такое возможно? Согласитесь, я не могу просто поверить в ваш рассказ? Я же нормальный человек, даже ни разу не контуженный.
— Ну да, чудо в прямом его проявлении. Я сам до сих пор не уверен, что оно произошло именно со мной. Мало сказать, что я в обалдении и затрудняюсь объяснить произошедшее, тут впору поверить в магию или вообще в чертовщину. Нет, теоретически я могу обосновать, но вот сказать точно, как это произошло на самом деле, затрудняюсь. Сам весь в догадках и предположениях. Но постарался хоть как-то залегендировать, и даже причины придумал, для чего понадобилось Всевышнему проводить странный и необычный даже для него прием проявления божественного промысла.
