Изменить детство

— Врете.

Самостоятельно функционирующее лицо недоуменно моргнуло.

— Волны изменения истории возможны, когда нет противодействия, — неохотно сказал он. — Что в жизни встречается редко. Но все же встречается.

— Например? — агрессивно встопорщилось лицо. — Пруфы, как говорят у вас!

— Например, чумные эпидемии.

— Да, но...

Лицо кашлянуло, моргнуло и несколько сдулось.

— Но в жизни в основном работают системы противовесов и сдержек, — пробормотал он. — Это похоже на отсутствие волн изменения, но все же не то, причем принципиально не то. Не надо врать, вранье разрушает возможности общения.

— И вы надеетесь создать ситуацию, когда вашим воздействиям не найдется противодействия? — очень вежливо спросило лицо.

— Увидите. Вы чего вообще вперлись в сон? Это мой сон, мне отдыхать требуется.

— Вам просыпаться пора, — сообщило лицо. — Звонят.

И, довольное, растаяло.

"Чтоб оставлять за собой последнее слово, надо вовремя обрывать разговор, — с досадой подумал он. — Резко и неожиданно, на полуслове. Чтоб не видеть довольные рожи".

И неохотно проснулся.

Звонивший явно не стеснялся своего раннего звонка, говорил напористо, деловито и бесцеремонно. Звонившему срочно требовался камин. Бывший сельский начальничек вроде бригадира или завгара, недавно выбился в богатые, решил он. Сталкивался он с такими, и неоднократно. Сложный контингент. С одной стороны, лично работящие, деловые, работу организуют в лучшем виде. С другой стороны — не очень грамотные, агрессивные и по колхозной привычке норовят не заплатить, ибо работяг считают алкашней, которым деньги давать нельзя. А деньги вообще-то требовались, стройка подъедала накопления быстро и ненасытно. Соглашаться на работу не стоило, но... он подумал и решил посмотреть на месте. В худшем случае потеряет полдня, не критично. Тем более, что место работы находилось в соседнем коттеджном поселке, пешком полчаса, на велосипеде... ненамного быстрее, но легче.

Заказчик, как и ожидалось, оказался невысоким, крепким пузатым мужиком сильно за пятьдесят. Толстые несгибаемые ладони явно привыкли с юности держать вилы.

— Я думал, ты на машине! — тут же выразил недоумение заказчик.

— Не требуется, — неохотно сказал он, догадываясь о продолжении. — Если близко, езжу на велосипеде, если далеко — общественным транспортом.

— А где автобусы не ходят?

— А это проблема не моя, а тех, кто забрался в новострой.

Заказчик презрительно поморщился и явно потерял уважение к будущему работнику. По его мясистому лицу ясно читалось убеждение, что мужчина без машины — не человек.

— Вот здесь я планирую камин! Такая каминная комната, типа гостиная, посидеть с друзьями, шашлычок пожарить... Камины-то умеешь делать?

Он оглядел небольшую комнату, поглядел на потолок. Железобетонная плита, и выше еще этаж. И там плита. Печально.

— Придется пробивать дыры, — кивнул он на потолок. — И по второму этажу пройдет труба. Вплотную к стене, но все же. Что наверху планируется, не помешает?

— А у меня все предусмотрено! — обрадовал заказчик. — Сказал каменщикам, они в стене оставили дымоход! Вон, видишь дырку?

Он подошел и посмотрел. Действительно дырка. На всякий случай, чтоб удостовериться, засунул руку. Точно дырка, дымоходом это назвать слишком лестно. Четырнадцать на двадцать шесть, м-да...

— Не пойдет, — озвучил он заключение.

— Почему? — возмутился заказчик. — Мне бригадир каменщиков сказал, что для камина самое то!

— Вот он пусть и делает, я не возьмусь.

— Он и должен был делать, просто телефон чего-то не отвечает, — проворчал заказчик. — А почему не пойдет?

— Узкая. Даже у маленького камина дымоход не менее, чем двадцать шесть на двадцать шесть. Этот только для печки сгодится.

— Каждый свое говорит, кому верить, непонятно... — пробормотал заказчик. — Ладно, а какую дыру тебе нужно?

Он пожал плечами — зависит от размера камина, точнее, от размера портала. Заказчик не поленился, сбегал внутрь коттеджа и притащил яркий журнал с интерьерами.

— Вот такой! Сможешь такой сделать?

Он глянул мельком.

— При таком портале нужно бить дыру в плите восемьдесят на восемьдесят.

— Охренел?! У меня вся плита метр двадцать, она на чем держаться будет?!

— Считаем, — пожал плечами он. — Дымоход двадцать шесть см, еще двадцать пять стенки. И еще двадцать пять на противопожарную разделку.

— Какая нахрен разделка?!

— Без нее пожарные акт приемки не подпишут.

— Да у меня все подписи давно стоят!

Все равно. Ты загоришься от окурка, но с претензиями ко мне прибежишь, скажешь, неправильно сделал. Так что лучше делать правильно.

Разговор постепенно начал его утомлять. Как он и предполагал — пустышка. Товарищ в колхозе привык делать, как ему хочется, а не как положено. И поддаваться на уговоры такого нельзя, потом действительно прибежит с претензиями, уже был аналогичный случай.

— Ты что, деньги из меня выкруживаешь, что ли? — нехорошо прищурился мужик.

— О деньгах еще вообще не говорили, — напомнил он.

— Тогда какого хрена тебе надо?

Он молча развернулся и пошел к велосипеду. Пустышка. Сейчас еще в драку полезет по привычке молодости.

Хороший рыбацкий нож привычно улегся в руку.

— Все строители — козлы! — с чувством сказал ему в спину мужик. — Пока коттедж строил, три бригады сбежало, все нервы вымотали!

Он только усмехнулся. То, что сам козел, заказчик даже мысли не допускал. А зря.

Мужик неожиданно проворно догнал его.

— Ну хорошо, труба не годится. Ладно, уступаю. Делай. Сколько за работу?

— Нисколько, — ровным голосом сказал он. — Не берусь. Такой большой камин в маленькой комнате ставить нельзя, воздуха не хватит, будет дымить.

— А если поменьше сделать?

Он обернулся на коттедж, прикинул размеры. Поменьше... Хороший вопрос, для инженера. А он — простой каменщик.

— Портал — максимум пятьдесят на шестьдесят.

И показал руками приблизительный размер.

— Охренел?! Ради такой фитюльки рубить дыры метр на метр? Вы на стройке все на голову стукнутые, что ли?

Он не стал спорить. Просто сел на велосипед и уехал. Хорошо, обошлось без драки и даже без матов в спину, вид ножа многих отрезвляет. Но не всех, далеко не всех. Не оскудела еще Россия на дебилов-храбрецов. Да что тут говорить, если недавно сам таким стал?

М-да, отказался от проблемной работы — это безусловно хорошо. Раньше не хватало решимости отказаться, и потом приходилось краснеть и разгребать проблемы. Но работа на собственной стройке в результате встала. Дерево использовано все, надо стелить на крышу профнастил, а денег на него нет. На рыбалку съездить, что ли?

11

Он не любил ночевать на рыбалке. Какой там сон? Не отдохнешь, возвращаешься домой разбитым, словно вагоны разгружал, а не спал. К тому же — комары, мошка, вонь от окуривателя, жестко. Но в середине лета приходилось ночевать на берегу, хоть и не нравилось. Жара, белая рыба переходила на ночной жор, днем практически не клевала, разве что мелочь типа чебака. Так что ежели надеешься на зачетный улов, добро пожаловать на комариную ночку. Альтернатива — безвкусный чебак, который на самом деле не вид рыбы, а местное название для рыбной мелочи. Там и уклейка, и плотвичка, и мелочь язя. Чистить легко, но после жарки не сразу найдешь, чего укусить. Мелочь — она мелочь и есть.

Но в этот раз спалось на удивление хорошо. То ли потому что с вечера озаботился мягкой подушкой из мелких веток, то ли потому что сон пришел правильный. Южный Казахстан, мимолетное видение детства и светлая рана в памяти на всю жизнь.

Несколько дней они оставались втроем в гостинице, пока родители искали съемное жилье. Казалось бы, в чем проблема, вот же она, Алма-Ата, огромный город, столица — и работы полно, и вариантов по жилью масса. Так казалось в детстве. В том, реальном детстве родители сказали, что в деревне дешевле, они это объяснение приняли, потому что не очень-то вникали, взрослые задачи пусть взрослые и решают, как-то так. Но сейчас он хорошо понимал, что выбора у родителей на самом деле не было. Шестидесятые годы. Народ со страшной силой рвется из нищих деревень в город. Город — это нормированный рабочий день, это хорошая зарплата, это выбор профессий. Это садики, школы, спортивные секции для детей. Это магазины, в которых пусть через очереди, но что-то можно купить. Это благоустроенное жилье. Это асфальт. Ничего из перечисленного в деревнях нет. Вернее, есть, но... вот именно, что НО. Рабочий день в колхозе — летом не день, а сутки, особенно в уборочную. Садики и школы — да, имеются. В крупных деревнях и райцентрах. Хочешь, чтоб дети получили среднее образование? Отправляй в интернат при школе в райцентре, других вариантов нет. Фактически — в детдом при живых родителях. А детдом — слишком жестокая школа жизни, дети в больших количествах — те еще звери... Спортивные секции в деревне — ну да, есть. Иногда. Лыжи. Мечтаешь об акробатике — забудь это слово. Музыкальные школы? В райцентре. Баян и пианино. О флейте или скрипке можно мечтать в городе. Магазины? Лучше не вспоминать. Не зря все советское время деревня ездила за покупками в город. Благоустроенное жилье? Пожалуйста, вода через переулок в колодце, туалет в конце огорода, ближе не поставишь из-за мухоты и вони, и как зимой весело до него топать по сугробам в темноте! А какая в деревнях непролазная грязь! Уазик, застрявший в канаве у магазина — обыденное воспоминание детства. Так что город — сказка, если сравнивать с деревней. А тут не просто город, а столица. Дефицит жилья страшный. Квартиры выдаются по квадратуре в жестоком соответствии с количеством членов семьи, лишних комнат не предусмотрено в принципе. Да, можно потесниться и пустить в комнату родственника из деревни или студента — но кто в здравом уме сдаст квартиру многодетной семье?! Дети — это исчерканные обои, ободранная краска, это стихийное бедствие! В столице, где благоустроенное жилье на вес золота, идиотов сдавать квартиру многодетным не найти. Да и нет их, свободных квартир. Не постарели еще бабки, отписывающие квартиры в наследство внукам. Они еще все молодые горожанки в первом поколении. Остается частный сектор — всякие хибары, халупы, летние кухоньки и пристройки. В городе, пригороде или ближних деревнях. Но тут уже всплывает вопрос цены. Разница в ценах огромная. У родителей денежный ресурс позволил найти жилье в сорока километрах от Алма-Аты, можно сказать, сказочно повезло. И сейчас он с ухмылкой вспоминал книги про попаданцев. Как легко и просто решался вопрос с жильем у литературных героев! Раз — и добрая тетка отписала квартиру в Питере. Или раз — и родители в том же Питере на немалых должностях. Но чаще в Москве. Или герой помнит наизусть все клады и снимает, хренов богатенький буратинко, шикарное жилье. А если герой из провинции, то непременно еще в детстве добивается невероятных успехов, и его обеспечивают благодарная партия и правительство жильем все в тех же Питере и Москве... А ничего, что вокруг любой тетки с питерским жильем жадной родни до хрена и больше, и драки за жилплощадь между родственниками реально кровавые? Ничего, что вокруг больших денег — ОБХСС и уголовники? Что шикарное жилье сдается только по знакомству, по рекомендациям, и если ты не в номенклатуре хотя бы местечкового высшего общества, тебе хрен что позволят? Что партия и правительство если что и выделят, то только служебное — и точно не ребенку? Ребенок в СССР вообще-то бесправное существо, самому ребенку максимум наград — это путевка в Артек? В общем, фантастика — она и есть фантастика. А если следовать правде жизни, то — Каскеленский район, Чемолганский сельский совет, поселок имени Первого Мая. Вот такой замысловатый у них получился почтовый адрес.

Они уехали в поселок, и Казахстан свалился на них обилием новых лиц, имен и впечатлений. Причем жилье их не удивило, в таком и прежде приходилось существовать. Саманный домик на одну комнату с печкой посередине, ни веранды, ни крылечка даже, сразу дверь во двор. В условный двор, забора не было, и улица — вот она в нескольких шагах от домика. Кстати, улица асфальтированная, что восхитило. Грязи осенью не будет, это ли не счастье?! Асфальта после Красноярского края вообще было вокруг на удивление много. Асфальтированная трасса Алма-Ата-Фрунзе-Ташкент, и поселок весь в асфальте, и дорога до соседнего поселка ВАСХНИЛ асфальтированная, в обрамлении пирамидальных тополей, и дальше в степь, до других поселков НИИ — везде асфальт. Ощущение — как будто попали в более цивилизованный, более благополучный мир. С постсоветской памятью можно б воскликнуть, что ага, ресурсы вкладывали в неблагодарные республики, а они!.. Сейчас, с постсоветской памятью, он ясно видел, что действительно вкладывали, и очень много. Но так же ясно он видел вынужденность этой меры. Сейчас было четкое понимание, что вокруг — чужая страна. Тысячелетний сон Азии. Степенные аксакалы на улицах — "салам алейкум — ваалейкум ассалам!". Палящее солнце, арыки, сады и ишаки. На работе — чинопочитание жуткое. Любая руководящая должность воспринимается как место кормления. Регулярные подношения начальству обязательны. Многолюдные застолья по праздникам среди родни — тоже. За невесту платится выкуп-калым. Родители сразу по приезду с осторожным недоверием обсуждали, какой калым заплатили за хорошенькую невесту с соседней улицы, дочку какого-то местного начальства. Сумма впечатляла. Конечно, можно не платить, как-никак Советский Союз вокруг. Но тогда ты бедный, очень бедный, и все, кому надо, это хорошо запомнят и в приличный дом на порог не пустят... А еще — напористая эксплуатация молодежи. "Казах после сорока работать не должен, казах после сорока должен молодежи указания раздавать!" В общем — чужая страна, чужие, очень крепкие, тысячелетние традиции жить. Идеи социализма тут и рядом не стояли. И местной правящей верхушке необходимо было показать населению нечто вкусное и привлекательное, морковку перед носом, чтоб люди приняли, что социализм — это хорошо. Потому вкладывали и вкладывали в республики несоразмерно отдаче. Угроза распада на отдельные государства незримо висела над Советским Союзом все годы его существования, сейчас он понимал это отчетливо.

Еще многое значила близость к столице. Здесь, на юге Казахстана — родина многих республиканских функционеров, а для казахов родственные связи важны. Это выходец из сибирской деревушки, попав на высокую должность в Москву, со спокойной совестью забывает об односельчанах, у казахов иначе. Вот, все дороги заасфальтировали.

Родители устроились на работу в Алма-Ате на стройку, уезжали на служебном автобусе в семь утра, возвращались в шесть вечера, и они трое оказались предоставлены сами себе — впрочем, как и в реальном детстве. И так же они исследовали поселок, осторожно совали любопытные носы везде, глазели по сторонам, только теперь он видел совсем другое. В детстве — цепь хмурых гор всего в полукилометре от поселка, с белой ниточкой далекого серпантина из Чемолгана, таинственные овраги на краю поселка, заросшие ежевикой, мусульманское кладбище на ближнем холме с чудными домиками-мазарами вместо оградок и памятников, и вдаль до горизонта и за горизонт — необъятную степь. А сейчас он видел, что поселок четко разделен на верхнюю и нижнюю части, и в нижней части время словно остановилось за глинобитными оградами, осталось где-то в средневековье. Там, в нижней части, бродили седые старцы в чалмах, здоровались степенно друг с другом: "Салам-алейкум!" Там, в нижней части — колючие настороженные взгляды из-за сплошных заборов, оглушительные крики ишаков, там совсем чужая жизнь. И совсем нет детей на улице. В детстве это удивляло и немного успокаивало, потому что встреча с чужой компанией обычно означала кучу проблем. Сейчас он понимал, что дети там, за заборами, есть. Только у них совсем другая жизнь, в которой нет места для бродяжничества по улицам. Там, за заборами, дети работают. Девчонок на улицу просто не выпускают, им и дома забот навалом, а мальчишек он иногда видел. То кто-то на коне деловито скачет к горам с поручением от взрослых, то едет на ишаке за травой к Третьему оврагу или у колонки набирает вырывающуюся с оглушительным шумом воду в неподъемные ведра. И крайне редко — просто слоняющихся по улицам. Вот встреча с последними всегда означала проблемы, потому что это были балбесы, уличная шпана.