Ясная ночь

Барон поднял чёрную башку заглянуть в мои глаза, сопнул носом и крадучись пошёл к Андрею. Я не двинулась с места. Пёс прошагал весь холл и лёг в шагах двух от хозяина дома. Положил голову на лапы... Но смотрел на меня. А я всё никак не могла отвести глаз от Андрея. Только когда услышала собственный всхлип, вздрогнула и прикусила губу.

Только хотела уйти, как Андрей зашевелился. Поднял руку — провести по волосам пальцами, убирая с глаз, увидел меня, смущённо улыбнулся. На Барона глянул мельком.

Я подошла ближе, удержав слёзы. Спокойная.

— Ты как здесь очутился? — Спросила легко, хотя горло зажато напряжением.

— Понимаешь, хотел спросить что-то, а пока шёл — забыл, что именно. Сел вспомнить — и заснул, — тоже легко сказал он, встал и улыбнулся. И будто спохватился: — Ага, вот чего. Ты будешь для себя тихий час устраивать? До приезда Жени с ребятами немного времени ещё есть. Хочу быстро смотаться в город кое за каким строительным материалом. У тебя будет час на поспать.

— Прекрасно, — откликнулась я. И тоже улыбнулась: — Я тут, у вас, как в санатории живу — по здоровому режиму.

Поулыбались друг другу: он — уже отстранённо, мысленно, кажется, уже в городе и соображая, что именно там купить, — я, насильно скривив в улыбке губы (хорошо, что Андрей этого не заметил), после чего разошлись. Через минут десять стояла у окна веранды и наблюдала, как машина отъезжает от дома.

Одна. Наконец-то. Рядом только Барон, присевший, но не лёгший у двери в коридор дома. Глаз с меня не сводит. Как будто понимает, что сейчас начнётся гроза... Единственное спасение — телефон. Схватила мобильный. Ткнула в пару кнопок. Пальцы, мокрые от пота, уже не трясутся — ходят ходуном, не остановить, скользят на кнопках. Сама уже на пределе. Дышу так, что сердцу больно.

— Бабуля, ну откликнись!.. Бабуля!

— Зоенька? — привычно озабоченно спросила бабушка.

— Бабуля, я больше не могу-у!!

— Тише, тише, девочка! Что случилось?!

— Бабуля, у меня уже сил нет! Я не могу больше держать себя в руках! Мне так больно, что я не выдержу! Мне хочется убить её! Я боюсь, бабуля! Я чувствую — я знаю, что я могу убить её! — Я с маху села на постель и зарыдала. — Бабуля-я! У меня всё горит внутри! Мне больно-о! Я хочу это выпустить! Сразу! Иначе я сгорю! Мне бы только узнать, который её дом! Сжечь и дом, и её саму!! Или я убью её, или она сделает из меня психованную! Я устала плакать, я устала быть слабой, бабуля!! Я не могу больше держать себя в руках! Я не могу притворяться слабой, когда я сильная — и сильней, чем она!! Я хочу-у!! Убить её!! Помоги мне, бабуля-а!!

Пауза после моего отчаянного воя. Я вслушивалась в тишину, уже всухую всхлипывая и заикаясь. И замерла. Обеспокоенная милая бабушка, с ласково вопрошающим голосом, исчезла. Холодным голосом сильной женщины, мгновенно возвращающим к действительности, — меня окатило, словно ледяной водой из ведра, перевёрнутого над головой сразу и неотвратимо:

— Хочешь стать ею? Стать такой же дурой, как эта вертихвостка, которая только и умеет, что пользоваться силой ради выгоды? Ты этого хочешь?

Тяжело дыша, я жадно слушала голос, утихомиривающий мою бурю, заливающий бушующий внутри огонь, готовый вот-вот выплеснуть наружу бешеным, сметающим всё на своём пути ураганом. Я цеплялась за этот ледяной голос, как за последнюю соломинку, вжимая мобильник в ухо и не замечая, как уху становится больно. Главное, что она снова считала с меня, разгневанной, раскрывшейся в невменяемых чувствах, и сама всё знает. Бабушка между тем помолчала и строго велела, подтвердив мои мысли:

— Я знаю всё. Но мне надо знать, как видишь ситуацию ты. Расскажи всё с самого начала — не спеша и с подробностями. Не торопись. Не будь у тебя времени, ты не позвонила бы. Так что — слушаю.

Забравшись с ногами на кровать, я принялась сначала довольно бестолково — всё-таки торопясь — рассказывать всё, что произошло со мной с момента, как я ушла от Арама. Бабушка слушала молча, лишь изредка, когда я замолкала, собираясь с мыслями и словами, коротко говорила: "Ну? Дальше!" Или требовала мельчайших подробностей. И я продолжала свою историю.

К концу повествования я успокоилась и с надеждой ждала "приговора".

— Этот Андрей пообещал тебе показать картины в воскресенье?

— Да, бабуль.

— Дождись, — уже мягко сказала бабушка. — Если эти картины для него сокровенное, он должен привыкнуть к тебе, чтобы поделиться ими с тобой. Разве тебе этого не хочется? А потом ты можешь делать всё, что захочется твоей душе и сердцу: убить кого угодно, сжечь дом — или собственные чувства. Я тебе разрешаю.

Я грустно фыркнула. Бабушка в своём репертуаре: сначала позволяет думать, что даёт прямое и откровенное разрешение, а под конец обязательно врежет — как добавила сейчас: "сжечь собственные чувства". Впрочем, в ситуации со мной она права. Если я ещё раз буду гореть в бушующем пламени, сжигающем меня изнутри, могу и в самом деле не выдержать и сорваться. А судя по опыту бабушки, одного срыва хватит, чтобы навсегда испортить себе судьбу и жизнь.

— Значит, снова терпеть? — тихонько спросила я. — Совсем-совсем ничем ответить нельзя, чтобы она меня больше не трогала? Даже самой малостью — чтобы она поняла, кто я и почему со мной так нельзя? Как вспомню её змею...

— Тебе нравится в этом доме? — вместо ответа спросила бабушка.

— Ну... да. Я... хотела бы здесь жить.

— А хозяин?

— Бабушка!

— Ничего не бабушка! Одно дело — думать и сомневаться, другое — если ты признаешься самой себе в этом — и вслух!

— Нравится, — хмуро ответила я.

— Тогда терпи. Единственно, чем могу тебя утешить... Осталось недолго.

— Бабуля... а я — хорошая?

— Хорошая-хорошая, Зоенька. Потому и терпи. Сейчас Андрей приедет, собаку твою покормит... Эх, Зоя, говорила тебе — не работай летом, отдыхай. Не вляпалась бы...

— И Андрея не встретила бы, — упрямо сказала я.

— Не встретила бы, — согласилась бабушка. — Ну, что? Успокоилась?

— Ага. Бабуль, а можно, если что, — звонить буду?

— Куда ж денусь? Звони... И ещё, Зоенька. Оберегов его не снимай. Хорошие он тебе сделал обереги. Настоящие — и только на тебя. — Она снова превратилась в озабоченную моей судьбой и здоровьем бабулю, какой была до моего последнего звонка.

Положив мобильный на подоконник, я встала с кровати и подошла к Барону. Остатки силы всё ещё бурлили внутри, но не слишком требовательно. И уже не злые, а нейтральные. Поэтому я присела перед псом, вспомнила, как ему тяжело было у магазина, выждала, когда сочувствие перельётся в мои пальцы, — и только после этого отогнула повязку на его плече и положила ладонь на рану. Минута, другая... Барон поёжился, но не сбежал — только в глаза смотрел. Я вздохнула и предельно аккуратно сняла все следы своего воздействия на рану пса. Андрею некогда. Помогу втихаря.

После такого взрыва не до сна. Пока дома никого, я быстро сполоснула грязное платье в ванной комнате, повесила сушить, а потом пошла на огород.

Нельзя разрушать — буду помогать созиданию. Теперь, на сегодняшний вечер, у меня главная задача — измучить себя физической работой. Иначе спать не смогу — даже притом, что силы успокоились и больше не требуют выхода... Так, забыть про силы... Забыть. Ты — обыкновенная. Тихая девочка, которая только мечтает заработать на спокойной работе в каникулы. Забудь обо всём, что отличает тебя от других. Смотри на жизнь просто и радуйся ей.

На сорняки, которые остались после вчерашней прополке и которые появились благодаря вчерашнему обильному поливу, я накинулась, как на врага. Кстати, за стеной сорняков, которые мне до сих пор было жаль выполоть, потому как полагала — никому не мешают, оказались хиленькие, но вполне себе живые помидорки! Я — обрадовалась: есть и спелые, и зелёные! Спелые на все специи пойдут, на все соусы! И покупать не надо.

Барон лежал на дорожке между грядками и добродушно смотрел, как я воюю с сорняками. После моего вмешательства он стал двигаться гораздо уверенней. Надо будет похвастать перед Андреем, что пёс себя хорошо чувствует. И повязку его похвалить. С пригоршней набранных мелких, но спелых помидоров разогнувшись от грядки, я посмотрела на забор неподалёку. Попросить ли Андрея, чтобы он сводил меня в сад? Вроде и не запрещал никто, но ведь я пока здесь не совсем своя. И... Хочется не самой посмотреть, а чтобы Андрей показал. Мне кажется, он не откажет.

Ладно, есть ещё клумбы, которые тоже надо прополоть. А то там такие красивые цветы, а хоть бы кто побеспокоился, чтобы им расти было легче.

Отнесла помидоры на кухню, вернулась уже к клумбам. Осторожно и постепенно пробираясь между цветами, снова приступила к прополке...

... Бабушка. Ей никто ничего не говорил, как вести себя в случае, если владеешь даром силы. И она сорвалась. У неё тоже была ситуация на двадцать второй год жизни, когда её "провели" по полосе — испытанию неудачами. Она не смогла сдержаться. Отомстила за унижение — и перешла в чёрные колдуньи, потеряв любимого человека.

Когда поняла, что произошло и из-за чего, наложила на себя такое отречение!.. В церковь ходить не могла — отмаливала грех дома, обложившись иконами и свечами. Жила монашкой-отшельницей. Уже будучи совсем взрослой, встретила белую колдунью — точнее, привели к ней, и та сказала: "Замолишь свои грехи, если нелюбимый замуж позовёт, а ты согласишься". Белая как будто в воду глядела: через неделю после разговора бабушка познакомилась с человеком, симпатичным, но не вызвавшим в ней никаких чувств. Ещё через неделю он предложил ей замужество. Жили душа в душу, хотя бабушка так и не смогла полюбить его.

В год, когда умер нелюбимый, она поняла, что прощена и что почти лишена дара. Кроме небольшого предвидения. И в этот же год у племянника родилась девочка. Я.

Муж оставил бабушке немалое наследство, и она объявила меня своей единственной наследницей. Лично для меня это значило, что все каникулы я должна жить у неё. Бабушка у меня крепкая, ничем не болела, и каникулы у неё превращались в удовольствие. Ну, не считая занятий по художественной штопке.

Но в шестнадцать лет я впервые взбунтовалась. И бабушке пришлось срочно приехать ко мне. Ведь бунтовала не я сама, а растущая, требующая выхода сила.

Кровь бунтует — сказала бабушка. Успокаивала долгими разговорами, рассказом о себе. А потом она и вовсе забрала к себе, перевела в ближайшую школу, чтобы я силы тратила не на думы о себе, а на знакомство и на привыкание к незнакомому месту и к людям. Её тактика сработала. Я успокоилась, хотя порывы всё снести были — и какие!..

И так до восемнадцати лет. Потом три года спокойных. А как исполнился двадцать один год снова пошло — да как! По нарастающей! Хорошо, к бабушке вернулась часть её прежней силы: когда я психовала, для неё — как она говорила — раскрывалась, она всё сразу узнавала про меня.

Про ведьм, или колдуний, я уже знала. Бабушка познакомила меня с ситуацией. Сказала, что чёрные — это лёгкий путь. И чёрные — это не значит злые. Чёрные — они и добрым делом могут заняться, и плохим. Например, в деревне одна и та же колдовка, как их называет Андрей, может приворот сделать на ничего не подозревающего человека, если заплатят, а может, по просьбе, накинуть на корову заклинание, чтобы та отелилась спокойно, без осложнений, или вылечить человека, когда не могут этого сделать врачи. Они просто — помощь. Но вот если чёрную найти — только спроси про колдунью, то белых надо выискивать долго. И белые — это уже скорая помощь. Только они могут наговор от чёрной снять. Только они могут исправить ошибку, сделанную чёрной. Оттого и белые.

Я вдохнула холодно-сладкий запах пиона и вспомнила последнюю часть разговора с бабушкой. Почему у меня вырвалось, что, не будь нынешней моей летней несчастной работы, я бы не встретила Андрея? Неужели он мне и правда небезразличен, если именно его я в первую очередь вспомнила, когда искала аргументы против бабулиных доводов против моей работы? И призналась, что он мне нравится...

Что "увидела" бабушка, если сразу спросила о картинах Андрея? Почему я обязательно должна дождаться, пока он сам их мне покажет? Или они степень доверия ко мне? И я это доверие должна заслужить?.. Он, наверное, как моя подруга-одноклассница: она тоже рисовала, но никому и никогда не показывала своих картин. И не потому, что они написаны по-своему — непрофессионально, без учёбы в художественной школе, но потому, что она вкладывала в них душу, а разве душу откроешь перед каждым?.. И... Почему, вспоминая взгляды Андрея, я чувствую, что он смотрит на меня не так, как смотрит на меня, например, Валентин?.. Глупый вопрос: а мне хочется, чтобы Валентин смотрел на меня так, как смотрит Андрей — будто издали, на расстоянии накидывая на меня невесомую тёплую шаль? Будь взгляд Валентина в нашем общем прошлом таким, я, наверное, не поехала бы в летние каникулы искать работу...

Лежавший на асфальте Барон оглянулся и встал.

Прислушавшись, скоро я тоже услышала звук мотора.

На дорогу к дому быстро въехал "форд". Андрей. Мимо клумбы он ехал уже медленно, притормаживая. "Форд" остановился, и Андрей стремительно — по впечатлениям — выскочил из кабины. Чего это он? Остановился передо мной, стоящей на коленях в цветах, — и смотрит. Не понимает, что я делаю?

— Мне хочется... — медленно, словно в каком-то трансе, сказал он. — Хочется нарисовать тебя так — среди этих цветов. Взять просто карандаш — и нарисовать.

Я улыбнулась ему и, прихватив охапку сорняков, пошла ему навстречу.

— Ух ты, ну и букет! — усмехнулся Андрей, кажется взяв себя в руки.

— Где мне его оставить? Не бросать же здесь.

— На огороде есть большой ящик для сорняков и всего прочего. Туда и бросай.

— Спасибо. А тебе помочь? — всё так же с охапкой травы я подошла к багажнику, который он открыл. Багажник оказался набит сумками и пакетами.

— Сначала освободись от сорняков, — посоветовал Андрей.

И я почти вприпрыжку помчалась к торцу дома. Когда вернулась и, прихватив две сумки, понесла их на кухню, выяснилось, что Барон уже здесь. Нетерпеливо постукивая хвостом, но не двигаясь с места, он блестящими глазами следил, как Андрей вываливает в пластиковую миску кучу мясных кусочков.

— Ешь, псина, — пригласил Андрей.

Барон быстро, чуть не бегом подошёл к миске и принялся за работу. Первое погружение морды в миску — с подвывающим стоном. А затем только свист и чавканье пошли, которым я невольно улыбнулась — и только потом удивилась:

— Это что?

— На рынке взял — из того, что подешевле, — сказал Андрей, благодушно любуясь активной работой мощных челюстей. — Чуть позже другу перезвоню — он пока на работе. Спрошу, чем псину кормить, а то про Барона как-то подзабыли со всей этой суматохой. А если хотим, чтоб выжил, надо подкормить. Кстати, Женя просила назавтра сварить холодец. Я привёз набор для него. Так что Барону на завтра будет на чем зубы потренировать...

— А чего тренировать? Всё будет очень мягким — поест в своё удовольствие.