Линия силы

— От нас что ли пользы нет? — Проигнорировал я вопрос, дернув плечом.

— Какая? Жрать, ходить по балам и остатки добра продавать?

— Не продавали бы.

— Я что ли им этого не говорил?! — Зашипел он, припоминая ушедшее. — Не отдали бы технологии, так весь Йонн бы скупили! Так нет, продались за миску чечевичной похлебки! — Завершил он непонятно.

— И мне теперь предлагаете продаться? — С невеселой улыбкой спросил я.

— Статус получить в этой серой жизни! Себя защитить, Киру обеспечить! Шеей не рисковать ради одного старого дурака! — Постучал он ребром ладони себе по шее. — И второго, который волей слишком слаб, — понурился дядя Йося и надолго замолчал.

— Знаете, я к наставнику захожу, а у него шкаф деда с книгами, диван наш, ковер и стол деда. А за столом чужой человек. — Прикусил я губу.

Сказал и понял, что, может, это и есть главная причина, почему я в ученики не пошел...

— А ты вокруг посмотри. Дороги, цеха, кто на них, кто внутри! — Задрожал голос старика. — Продано все, отдано! Чужое все вокруг, но жить-то надо!

— Нет, дядя Йося, — уперся я. — Это вы Каменск свой продали, а не я. Мой Каменск на Земле остался. Пока я Каменский, то и прибор мой — земной. И никакой закон я не нарушаю.

— Да что ты будешь делать! — В сердцах хлопнул он себя по коленям.

— И мой прибор — работает. — Уже спокойно продолжил я. — Хорошее дело делает, — поднялся я со скамейки. — Пойдемте, покажете, кто его достоин.

Глава 3

После тяжелого разговора и разделения на 'Каменских' и 'бывших Каменских' дядя Йося какое-то время шел молча, громко сопя и не опираясь на предложенную руку — словно я чем-то его обидел и виноват. Потом отмяк и помощь принял, но на мои попытки завести разговор отделывался хмыками и скупыми фразами. Седые брови его словно навсегда сомкнулись у переносицы; поджатые губы делали вид жестче, да и сам он больше не смотрел по сторонам, сосредоточившись на дороге перед собой.

Так мы добрались почти до центра Тесс — к той границе, где наши прямые и широкие улицы через скверы и парки смыкались с линиями каменных домов в два-три этажа, теснившихся по обе стороны от узкой мощеной улочки. Это и был тот самый 'Тесс изначальный' — где до сих пор могли слить на дорогу грязную воду из открытого окна, а кое-где на фасадах сохранились крепления для масляных ламп. Года два назад тут все разрыли, закопав трубы водопровода, канализации и электричества, и вновь уложили поверх брусчатку, не трогая внешний вид центра — привычно им так. Все города в Йонне похожи, а для Тесс важно, чтобы приезжие купцы легко ориентировались внутри. Тут тебе на одной улице и таможня, и администрация, и гильдии, и все развлечения. Короче, приезжие точно не растеряются и занесут деньги, куда положено. Вот бы еще, вместе с современными благами, им немного культуры подключили — а так ходишь, наверх посматриваешь, как бы не окатили чем...

Йосим Геннадьевич потянул меня за локоть, останавливая.

— Что-то не так? — Посмотрел я по сторонам.

Вроде как, до казино еще через весь 'чистый' район идти — увеселения привычно располагались ближе к реке. Потом обратил внимание, что старик смотрит на витрину близкого к нам магазина одежды. Особенно на крупную вывеску 'аренда костюма, платья и обуви'.

— Дядя Сема найдет. — Напомнил я.

— Я твои пять медных монет одолжу. — Отрицательно качнул спутник головой. — Это для меня.

— Узнают же. Кредиторы ваши...

— Если узнают, то в городе не тронут. — Уверенно чеканил он слова. — Не беспокойся. А домой придут — совру, что денег пытался одолжить. Меня в таком тряпье ни в одно приличное место не пустят. — Дернул он свой рукав.

— Так, а надо нам в эти приличные места?.. — Осторожно уточнил я.

— Мне — надо. Я тут подумал над твоими словами и решил, как свои золотые от нашего дела вложу. Город свой выкуплю, — с каменным лицом произнес он.

— Да я... — Неловко попытался я отыграть слова вспять.

— Нет, все правильно ты говоришь. — Прервал он меня. — Они продали свой Каменск. Они, не ты. И не я! Мой Каменск отняли. Я хочу его назад, — насупился худощавый высокий старик в застиранном ватнике, за спиной которого были только долги, пустая квартира и костюм для похорон.

— Да как?! — Всплеснул я руками, не зная, куда деваться от сожаления от собственных слов.

Видно — зацепило старика, и сильно зацепило.

— Будут деньги — покажу. — Уклонился он от ответа. — А деньги будут — я в тебя верю.

— Можем ничего не заработать. Можем на каторгу попасть. — Старался я говорить спокойно.

Хотя хотелось добавить истово, с напором: 'А пять монет — это пять или даже десять дней жить, если скромно!'. Но во взгляде напротив было не безумие, через которые следовало бы докричаться до разума, а просьба...

— Дай мне попытаться. — Задрожали стариковы руки, и он сжал ладони в кулаки, унимая эту дрожь.

— Дядя Йося... — Растерялся я.

— Долго стоим. Одолжишь или нет?

— Конечно. Берите. — Кивнул я.

— Дождись здесь, будь добр, — вздохнув, шагнул дядя Йося на ступень невысокой лестницы ателье, потянул тяжелую дверь и скрылся за ней.

Я прошелся к стене следующего дома — без парадной и дверей на улицу, и привалился спиной к стене.

'Ладно, пять монет списываем'. Пять моих рабочих дней... Холод коснулся затылка, успокаивая. С другой стороны, он ведь в меня поверил и помогает — как я могу не верить в него...

Ожидание в Тесс совсем другое, чем в нашем мире. Нет сотового, в который можно уткнуться. Нет надежных маршрутов, где можно просто наматывать круги, не опасаясь, что местные окружат и решат взять дань за проход через их двор или район. А за бесцельное шастанье по главной улице рано или поздно пристанет стража. Неподвижность — лучший способ. Можно смотреть на небо над узкой улицей, можно изучать людей или слушать мир вокруг, закрыв глаза.

Местных, вроде как, такое устраивает. Меня же сводит с ума — не привык, не могу. Но в Тесс много ожидания — город-то, по нашим меркам, почти средневековый, и никуда не торопится. Это мы принесли с собой суету и спешку под движение секундных стрелок часов. Но многие все еще измеряют время по солнцу, а тому же наставнику опоздать на час — обычное дело. Ходить-то за гильдейскими книгами приходилось к нему...

Я спасаюсь тем, что пытаюсь представить направления линий силы рядом с собой. Увидеть-то их нельзя, но вот представить картину хотя бы в одной точке, где стоишь — дело трудное и интересное. Ведь где-то это линии рождаются, куда-то идут, истончаются и крепнут, изгибаются и истаивают.

И вроде как, раз линии смерти идут от трупов, то линиям стихий положено зародиться от стихии — но отчего-то линии силы воды с этим не согласны, и ведут себя относительно реки совершенно непредсказуемо. А от местного солнца доносится только свет и жар, ощутимый глазами и кожей, но никак не линии силы огня... И ведь иные линии отчего-то постоянны — иногда держатся годами примерно в одном и том же месте, оттого используются в судоходстве вместо компаса. А другие, даже крупные, могут исчезнуть на утро. В книгах местной гильдии о причинах такого только догадки — местные мудрецы упоминают десяток точек зрения, из которых своя верная, а все остальные лживы...

А еще — линии легонько искажаются, когда через них проходит другой человек. Словно кто-то задевает струну — и тут слабые линии куда информативнее, особенно те, что на самом исходе. Полезного применения от этого чуть — разве что открыть дверь перед Кирой, когда только поднялась на лестницу, и приятно тем удивить... Или проследить, не зашел ли кто за спину — местные любят грубые и жесткие шутки.

Поток линий синхронно исказился, и я открыл глаза.

— Пойдем, — окликнули меня голосом Йосима Геннадьевича.

Я посмотрел по сторонам, пытаясь отыскать его взглядом, но передо мной был только незнакомый мужчина средних лет — чисто выбритый, с аккуратно зачесанным благородным серебром волос, в сером костюме и лакированных белых штиблетах — настолько чистых, что невольно ищешь рядом карету или машину, с который этот господин наверняка недавно сошел. Опирался тот на лакированную трость — но было видно, что делает он для форсу, сил-то наверняка хватает, судя по жесткому взгляду бледно-синих глаз...

— И за локоть меня возьми, иначе грохнусь, — вновь произнесли голосом дяди Йоси, но губами шевелил отчего-то незнакомец.

— Вы?!.. — Кое-как совместились в разуме два столь разных образа.

— А кто ж еще, — улыбнулся он краешками губ.

— И это всего за пять монет? — Не мог отойти от удивления, подставляя правый локоть Йосиму Геннадьевичу.

— Ну... Не то, чтобы пять... Еще ватник пришлось отдать, — неохотно уточнил он. — Рассказал им, что к сыну в гости приехал. Дескать, стыдно мне... А так — побуду пол дня и уеду. Поверили.

— А я сразу сказал, что вам надо прибор продавать! — С горячностью заявил я. — Вам, да не поверить!.. Особенно, в таком виде!

— Меня, уж извини, в таком виде слишком многие знают. Из тех, у кого деньги есть. Остальные нам не нужны.

Но слова мои ему были приятны — старик расправил плечи и вышагивал, солидно опираясь на трость. Солидность достигалась тем, что на мне он буквально висел, оттягивая локоть — но со стороны это вряд ли было заметно.

Вместе с обликом, добавилось командных нот в голосе:

— Давай за тот поворот свернем, — указал он на ничем не примечательную арку входа во двор, стоило пройти эдак половину пути.

Мы слегка свернули от центральной улицы, устав от суетливого движения карет, гула клаксонов редких автомобилей, из-за которых то и дело приходилось прижиматься к краю проезжей части. Дорога тут петляла особенно прихотливо, лавируя сквозь гостиные дворы с коновязью и проезды между глухих каменных стен — и тут действительно оказалось, что дядя Йося старый город помнит и знает куда лучше меня.

— Видишь дверь под вывеской на не нашем? — Отпустив мою руку, указал Йосим Геннадьевич вход в заведение под темно-зеленой вывеской с нарисованным домом, ложкой и вилкой. — Зайдешь, займешь столик. Буду скоро, нужных людей приведу.

— Сами дойдете?

— Тут недалеко, не переживай. — Отмахнулся он. — Главное, за стол никого не пускай. Закажи что-нибудь, время потяни. — С тем и деловито отбыл, вполне целеустремленно юркнув за угол здания.

За дверями оказалась забегаловка столов на двадцать — не из самых лучших, но дешевая и с претензией на стиль. Потемневшие от копоти стены, отделанные под сруб, украшали охотничьи трофеи: ветвились рога оленей, скалилась морда волка и распахнулась во всю ширь зубастая пасть какой-то местной ящерицы. Олени и волк — явно из нашего мира, тут хоть и водятся похожие, но либо сильно мельче — те, что магией пользоваться не умеют, либо сильно крупнее, эдак раза в два. Вон, вход в местную мэрию украшает туша мага-медведя — тот, стоя на задних лапах, точит когти о колонну на высоте пяти-шести метров... Говорят, уйму людей положили, пытаясь его добыть. А еще говорят, что тот от старости помер, что для магических животных нормально — они в этом мире были на вершине пищевой цепочки, пока в Йонн не попали мы и динамит. Но после динамита таких целых чучел не бывает...

В общем, то ли хозяин заведения из охотников, то ли нравится ему это все. Одно можно сказать определенно — владелец 'наш'. В смысле, из 'понапопадавших' — пусть даже 'Дом охотника' на меню над барной стойкой написано местными буквами. Просто местные сто раз подумают, стоит ли гневить духов убитых животных, размещая их головы на стенах... и не оживет ли пасть крокодила над головой.

Зато за медную монету тут предлагали жаркое с редкими кусками мяса, а в качестве питья и обеззараживающего одновременно — слабое вино. Скорее, компот с кислинкой, по которой не угадать — бродить оно начало специально или самостоятельно. Дешевизна уверенно побеждала предрассудки: людей хватало и ели они охотно — теснились за квадратными столами, толкались локтями и стучали деревянными ложками по железной посуде.

Над потолком хрипло пела одинокая колонка, пытаясь перекричать гул застольных разговоров. Я прислушался — пели грустно и душевно, на местном языке. Кроме меня, кажется, к словам не прислушивался никто, кроме уборщицы, меланхолично возившей тряпкой по полу, размазывая грязь от порога тонким слоем по всей площади. Иногда на пороге заявлялась очередная гурьба посетителей, и слой становился чуть толще.

Еда помогла скоротать время — в самом деле неплохая, вмеру соленая. Через какое-то время поймал себя на мысли, что уже полгода так вдумчиво не прислушивался к ощущениям от пищи — обычно так уставал, что было все равно, что там жуется. Не скрипит песком — и то ладно. А тут — даже пытался угадать приправы.

Местный вышибала на такое мое поведение косился, но не прогонял — еще пара столов стояли пустыми. Подошедший было бармен удовольствовался ответом, что жду компанию.

— Шапку сними, — сделали мне замечание напоследок.

Я аж покраснел чуть от стыда, но показывать прическу не хотелось еще сильнее.

— Простыл, — Мотнул я головой.

Говорил бармен на русском, на русском я и ответил. Может, и это сыграло роль — но больше меня не тревожили, хотя Йосим Геннадьевич совсем не торопился возвращаться.

Зато за это время освободился столик в самом углу, загороженный барной стойкой — я переместился туда, заказав себе еще жаркого, чтобы не сидеть за пустым столом.

Еще монета в минус... Как тут в центре вообще жить можно, если они в день едят больше, чем я зарабатываю за три... И люди вокруг, если честно, не самого презентабельного вида. Может, это я как-то не так живу?..

Появление на пороге дяди Йоси в компании еще трех старичков вызвало смешанные чувства. С одной стороны — наконец-то. С другой — пришлось быстро перебираться за барную стойку вместе с тарелкой и кружкой, оттого спутников разглядел уже позже — когда прибывшие заняли место за столами и принялись без настроения рассматривать меню. И выражение лиц пришедшей троицы было кислое, и заведение было явно им не по статусу — выглядели те ровней приодевшемуся Йосиму Геннадьевичу, и на обстановку смотрели с подозрением.

— Ну кто ж знал, — развел руками дядя Йося, тоже скептически оглядывая место. — Раньше было приличное место. Ну уж вино испортить-то не могли! — Щелкнул он пальцем, подзывая официантку.

Бармен покосился на него неприязненно, но промолчал.

— Давай нам для начала вина и горячего. — Распоряжался дядя Йося. — Он будет платить. — Досталось и мне его внимание.

Я кивнул, подтверждая, и торопливо поднялся, чтобы отсчитать четыре монеты и положить на стойку.

— Итак, господа!.. — Потерял к нам интерес Йосим Геннадьевич и о чем-то заговорил с гостями.

А там и вино появилось, шумно встреченное энергичным стариком, с энергией заправского тамады расхвалившего и официантку с ее молодостью, и напиток, тут же разлитый по стаканам.

— Шеф твой? — Бармен неторопливо, по монетке, сгреб медь за стойку.

— Ага, — вновь вернулся я к своему жаркому. — Он самый.

— Я думал, он совсем пропал, — протер мужчина пустой бокал. — Известный человек был.