Прощание с Авалоном

— Потому что развитая колония жемчужниц очищает небо быстрее, чем оно загрязняется. Примерно за столетие небо очищается от значительной части примесей, и жемчужницам становится все труднее собирать облачные коконы, да и просто питаться. Когда Мать северной колонии чувствует, что настало время сменить среду обитания, жемчужницы всего поколения дают свои родительские споры юным Королевам. После этого жемчужницы в колонии больше не размножаются. И одной из Королев предстоит основать новую колонию, а всем остальным — тихо угаснуть здесь от старости, и предоставить воздуху севера набираться нужного количества ферментов, пока раса жемчужниц живет и развивается на юге, в благодатной среде.

— Теперь все становится понятным, профессор, — тихо сказала Алиса, улыбаясь и глядя серебряную нить пальцами. Правда оказалась очень красивой. — Но что же мне делать... с ними? — она показала руку.

— Я думаю, совершенно ничего, — пожал плечами Джордж Тамник. — Королева, конечно, спасла своих детей. И... погодное явление было остановлено. Но на этом инцидент исчерпан. Выпускать их в Авалонское небо от тебя не требуется. Ведь Королева с нитью точно таких же спор отправится в путь уже завтра. Основать колонию может только одна мать. Иначе жемчужницам грозит перенаселение и смерть от голода. Если две группы спор активируются в одно время на той же территории, одна из них полностью угаснет — сработает природный механизм самоограничения численности. Поэтому новая Королева отправится в путь, преодолеет его, и рассеет в воздухе на юге свои споры. А ты останешься здесь, с ними, что совершенно справедливо. Ведь ты и рассеять-то их не сумела бы, — он улыбнулся.

Алиса смотрела на него, но не видела, и перед внутренним взором ее проносилась картина. Сверкающая королева сыпет в руки холодного ветра полосы мельчайшей переливающейся пыльцы. Драгоценные струи плывут в разные стороны и делают небо сияющим, растягиваются в драгоценную радугу Авалона, сияющую под солнцем раз в сотню лет...

— Кгм, — сказал профессор, возвращая ее к реальности.

— Да, — буркнула девочка, опуская глаза. — Не сумела бы.

— Что ж, — кивнул он как-то неопределенно. — Думаю, я ответил на твои вопросы...

— Нет, — вырвалось у нее.

— Нет?

— Есть еще одно.

— Внимательно слушаю, — сказал Тамник и опустился обратно в кресло.

Алисе было трудно сказать это. Она не привыкла лезть к взрослым. В конце концов, у них были свои головы на плечах и, как правило, куда более умные головы, чем у детей. Все же она преодолела себя и медленно произнесла:

— Жемчужницы ведь неразумны, верно?

— Нет, не разумны, — ответил профессор, но Алисе показалось, что перед ответом он чуть-чуть запнулся. — Ты написала, что почувствовала ее любовь к тебе, ко всему живому, что ее окружало, и было в ней. Что в колонии они обмениваются мыслями, что Мать решает... Но это не разум, Алиса. Это реакции на уровне развитого животного, вроде кошки, стигийского линейника или может, даже ранцеллы. Жемчужницы очень развиты. Но неразумны. И вряд ли когда-нибудь станут разумными. Бессменные тысячелетия миграций... устраивают их.

— Я понимаю, — смиренно кивнула девочка, избегая смотреть Джорджу Тамнику в глаза. — Дело не в этом.

— А в чем же?

Ей показалось, или в голосе его действительно мелькнула настороженность? Ей показалось, или он боялся того, что она скажет сейчас?

— Профессор... Разумно Небо. Их Отец.

В кабинете директора царила ничем не нарушенная тишина. Алиса подняла голову и увидела, что мужчина избегает ее взгляда.

"Зря я это сказала, — с тяжестью в сердце подумала она. — Сейчас мне научно объяснят, что Оно мертвое и что все это была одна большая метеорологическая реакция... на феромоны".

Однако профессор Тамник не торопился с научными опровержениями. Он явно думал, как поступить. Еще некоторое время задумчиво теребил бороду, прежде чем ответил. Но в результате он ответил, прямо глядя Алисе в глаза.

— Мы знаем это. Да, Небо живое.

Девочка замерла. А Тамника словно прорвало. Теперь, когда прятать этот факт необходимости не было, он вскочил с кресла и стал расхаживать по комнате, и восхищение напополам с изумлением отразилось у него на лице.

— Мы и не думали, что такое возможно, но теперь уже нет сомнений. Это как гром среди ясного... — он улыбнулся невольному каламбуру, и не стал договаривать, только махнул рукой. — В общем, это открытие, которое многое перевернет в Авалонской жизни. Но знаешь, еще это открытие из тех, что всё расставляют по местам. Ведь у исследовательской группы здешних метеорологов уже были все факты! Они просто не могли и помыслить, что... Не могли сложить их воедино, сопоставить и понять.

Алиса кивала, сжимая подлокотники кресла, подавляя желание вскочить и запрыгать.

Небо живое! — она лишь сейчас поняла, что сама не верила этому. Живое и чувствующее. Живое и понимающее. Это было так важно!.. Она шмыгнула носом и заставила слезы убраться. Профессор вроде не заметил.

— А как оно вообще может быть живым?

— Сходу объяснить сложно. Но пойми — здешнее небо насыщено очень сложными летучими соединениями. Все активные ферменты с поверхности и из-под земли на протяжении миллионов лет своей стремительной эволюции отдавались Небу. Можно даже сказать, что все оно — одна огромная, непрекращающаяся химическая реакция. И вот когда-то — наверное, уже десятки тысяч лет назад — в хороводе полетов с юга на север и обратно, жемчужницы изменили мир. Странствуя в небе, они как-то нарушили экологический цикл, или наоборот, как-то упорядочили его. И в результате, совершенно случайно, а может, совершенно неизбежно, взаимодействие их спор с атмосферой породило одно живое, разумное Небо, способное совершенствоваться. И Небо стало их покровителем. Оно не отец им, оно их Сын. Разумный, но дикий и неразвитый. С реакциями ребенка. С мироощущением титана. Можно сказать, он сам и есть этот мир, сложнейшая его часть, верхнее звено пирамиды. Пройдет миллион лет, и разум его возрастет настолько, что он станет могущественным планетарным творцом, и, может быть, сотворит новую расу, или пробудит разум в жемчужницах, возвращая им долг.

Профессор помолчал. Видно было, что все это производит на него большое впечатление.

Алиса смотрела на него, и чувствовала, как восхищение горит на щеках вперемешку с непонятным стыдом. Ах да — это была гордость. Она испытывала гордость за жемчужниц, своих... родственников.

— Значит, ваши ксенологи прибыли сюда не для того, чтобы изучать жемчужниц. Они прибыли, чтобы разговаривать с Небом.

— Да. Нам нужно еще очень многое понять. Исследования пойдут теперь совсем другими темпами. Авалон очень богатая планета, это лучший курорт для людей и прочих альфа-рас Содружества. Курортный бизнес здесь приносит огромные доходы, ты бы удивилась, узнав, сколько. Но силы и средства, которые бросят сейчас на изучение планеты, будут сравнимы с оборотами турбизнеса. Я раньше возглавлял это изучение с Гаскара, а теперь стану мелкой сошкой. Потому что после такой новости сюда прибудут специалисты галактического уровня.

Профессор вздохнул и опустился в кресло.

— Алиса, девочка, — сказал он. — Тебе пришлось пережить тяжелое испытание, и сейчас ты почти не осознаешь важность явления, участницей которого стала. Но, думаю, постепенно ты поймешь, что являешься причиной и свидетельницей небывалого события в истории сотрудничества разумных рас галактики. Такой формы жизни мы еще не знали. Сиянцы Амалтеи, энергетические и полевые расы и создания других исследованных миров — никто не идет в сравнение с этим одиноким и громадным существом, состоящим из ветра, сложных и неизученных газов и вибраций. Это как... как если бы вся планета была единым живым организмом, и откликалась на мысли живущих на ней. Писатели разных времен и народов придумывали разумные планеты, писали о них в фантастических книжках, снимали фильмы. Но Авалонское Небо — единственный известный пример чего-то подобного. И это... потрясающе.

— Профессор Джордж, — произнесла Алиса, не улыбаясь. — Спасибо вам. Большое!

Тамник слегка смутился от ее серьезности.

— Ну хорошо. У тебя есть еще какие-нибудь вопросы?

— Профессор, — спросила она на прощание то, о чем перед началом разговора решила вовсе не говорить, — но что мне делать с рукой-то?

Тамнику, судя по его виду, не хотелось думать об этом сейчас. Алисина рука была единственным, что не вписывалось в его логичную и завершенную схему.

— А ты что-нибудь чувствуешь по этому поводу? — вздохнув, спросил он.

Алиса еще с утра поняла, что и вправду чувствует. Это не относилось к физическим ощущениям. Рука не чесалась, голова не кружилась, кожу не щекотало. Просто сознание того, что в правой ладони она несет целую расу, сделало ее осторожной и сосредоточенной. Она по-прежнему была воспитанницей приюта, но с другой стороны, теперь она стала гораздо большим, чем просто двенадцатилетняя человеческая девочка. Кажется.

— Ответственность? — неуверенно ответила она.

— Нуу... — он вытер пот со лба. — Дай мне время подумать. У вашего доктора уже лежат инструкции по обследованию. Когда обследование будет завершено... тогда и посмотрим.

— Но вы хотя бы скажите, — Алиса волновалась, и говорила сбивчиво, глядя на него снизу вверх, задрав голову, — что со мной такое вообще!

— Если в общем, то... Типичный случай намеренного одностороннего симбиоза, — пожав плечами, спокойно объяснил профессор. — Предразумное ксеноморфное существо инсектофлорного типа ввело в ткани правой руки реципиента спиралевидное образование высокой концентрации растительных микроспор. Период созревания спор и особенности их дальнейшего развития в организме реципиента неизвестны... Пошли?

"Сестра Вернита будет в ужасе", подумала Алиса, выходя из кабинета вслед за ним.

Непроглядная тень

Сначала Алисе казалось, что все не так страшно.

Официальная эвакуация началась при одиннадцати баллах, когда поля были уже уничтожены, и буря подходила к первым поселениям — но фермеры, в шоке от увиденного, со всей возможной скоростью убрались с насиженных мест гораздо раньше. Фронт основной, черной бури был довольно узок, и избежать его не составляло труда, просто перебравшись на несколько километров в сторону. Так говорила сестра Вернита на общем собрании.

Но от девочек Алиса узнала, что были погибшие. Просто не успевшие сориентироваться и уйти. Список показали в новостях: восемь фермеров-людей и один стигиец, исследователь. Кто-то десятый чудом выжил, оказавшись на краю. И около сорока человек, пострадавших в той или иной степени — они вышли за пределы черной бури, но не успели покинуть пределы обыкновенного шторма баллов в девять, клокотавшего вокруг нее.

Это была единственная информация, дошедшая до девочек. Сразу после первого выпуска новостей Ирина настроила все приемники, к которым у воспитанниц был доступ, на ограниченный прием. Теперь смотреть и слушать можно было только образовательные программы, фильмы, сериалы и музыку. Новостные ленты гипернета в приюте не загружались, сообщения на форумах, в которых обсуждалась Буря и ее последствия, были девочкам не видны. Сестры игнорировали все вопросы воспитанниц, отвешивая епитимьи чересчур настойчивым, и волнительные рассуждения быстро прекратились.

Рин попыталась узнать правду другим способом. Она написала письмо подружке по переписке из курорта на Перламутровом побережье, попросив ту прислать точные сводки. Сочувствуя Алисе, которая хотела знать имена тех, в чьей гибели считала себя виноватой, Коротышка предприняла эту безнадежную попытку. Но ее детский шифр был без труда разгадан системой охраны информации Лин. Письмо так и не ушло к адресату, а справедливая девочка получила несправедливое наказание, которое приняла со спокойным достоинством.

Алиса, меж тем, думала только об одном. Она слонялась, как умалишенная, по полупустому чердаку, и никак не могла заставить себя сесть. Потому что как только она садилась, список из девяти неизвестных вставал перед глазами, и не хотел уходить, меркнуть, стираться. Давление вины нарастало — она хотела одновременно и позвать их, услышав голоса, и заставить их раствориться, уйти.

Ей нужно было сделать что-нибудь, как-то убрать это из головы. Но вместо того чтобы отвлечься и попытаться забыть, она, напротив, думала только об этих девятерых, снова и снова в мельчайших деталях представляя их — и накатывающий черный вал. Узнай об этом Кларисса, она спросила бы с ужасом и состраданием: "Зачем ты делаешь это?!" Сестра Вернита мигом прекратила бы самоистязание, и начала молитву за упокой душ погибших. Сестра Богемия кивнула бы, и вышла, ничего не сказав. Облачная швея Мэй, возможно, прижала бы Алису к себе и дала ей выплакаться. Но никого из сестер рядом не было — они проводили важные, срочные совещания. Поэтому Алиса лечилась собственным — не сладким, но правдивым лекарством. Через час весь мир сузился до девяти свечек, мерцающих на одном из ящиков чердака.

Ровно в восемь вечера в трубах загудело, волна горячего влажного воздуха пронеслась по чердаку, свечки разом погасли, и он погрузился в кромешную, непроглядную тьму.

Таким образом, тьма снаружи Алисы сравнялась с тьмой внутри нее. Почувствовав, как выравнивается давление, она вздохнула, и смогла заплакать.

Рин встретила ее на лестнице, медленно спускающейся вниз, держа погасшие свечки в руках.

— Зачем ты себя мучаешь? — прошептала она, глядя в бледное лицо, желая обнять девятнадцатую, но боясь и стесняясь сделать это. — Ты и не виновата, и не сможешь им помочь!

Еще сутки дня назад Коротышка ни при каких условиях не заговорила бы с Алисой первая. День назад Алиса не ответила бы ни на один ее вопрос. Сейчас — когда жемчужница была мертва, а незнакомые им обеим люди теперь не станут знакомыми никогда...

— Пойду в Храм, — пожав плечами, прошептала девятнадцатая, и продолжила свой путь.

В условиях тотального контроля со стороны воспитательниц, она просто сделала, что могла. Вроде бы совсем немного. Девять свечек, огонь которых канул в непроглядную тень, вновь горели, вместе с сотней других, поставленных девочками. Загаданные желания, смешные и красивые мечты, опасения и надежды трепетали в тонких свечах. В их теплом сиянии тень отступила. Что-то в Алисе дрогнуло, будто этот свет перевесил чашу весов — и наконец она смогла прошептать несколько слов перед иконами за каждого из них.

Это заняло два часа, по окончанию которых у девятнадцатой не осталось больше ни слезинки, ни слова, ни капли сил. Пошатываясь, она выползла из храма, как улитка на крутой склон, и уже не помнила, как оказалась в своей комнате.

Письмо

Несколькими часами позже, уже перед сном, девочки сидели кружком и слушали, что она говорит. Левая рука каждой была спрятана под подушку или сложенное одеяло.

— ... и тогда я пошла в Храм, — сказала Алиса. — А когда вышла, знала что делать.

— И что делать? — спросили сразу несколько голосов, но Мэри-Энн, конечно, первая.