Бойся своих желаний

Словить он меня так и не успел, я вывернулась и ринулась к воде, благо пляж был в пяти минутах. В разные стороны полетели сандалии, бриджи тут же были закатаны до самой попы, майка завязана узлом, и я со счастливым видом зашла в воду, досадуя на себя за то, что не догадалась одеть купальник еще в Киеве. Кто же знал, что мне так повезет.

— Полька, — Лешка стоял напротив меня, пока не заходя в воду, и с улыбкой меня рассматривал. — Никогда не думал, что ты еще такой ребенок. Как оказывается тебе мало нужно для счастья. Ладно, вылезай, успеем еще искупаться.

Я нехотя вышла из воды и приблизилась к нему, пытливо глядя в глаза. Не знаю чего я ждала, но он меня тут же сграбастал и прижал к себе.

— Не убегай больше так от меня, — он зарылся носом в вихры, вдыхая мой запах, смешанный с запахом моря.

— Не буду, — легко было пообещать, а вот как получится с исполнением — вопрос.

Дорога обратно была труднее, пришлось идти в гору, где среди сосен притаился беленький двухэтажный домик с красной черепичной крышей. Он был прелестным, с огромной верандой, увитой плюющем, с цветами, окружающими дом по периметру, с деревьями, обихоженными заботливой рукой садовника. Весело блестели на солнце высокие стрельчатые окна, придавая дому этакий налет готичности. В середине он был не менее приятен, чем с наружи — комнаты большие с высокими потолками, без вычурной мебели. Все просто и со вкусом, видно, что сюда любят приезжать отдыхать, настолько все вещи были любовно подобранны и стояли на своих местах не захламляя интерьер, а, только подчеркивая простор, который был за окнами.

— Как здесь здорово! — выдохнула я, скользнув взглядом по диванам с ворохом подушек и незажженному камину с висящей над ним оскаленной головой волка. Возле камина, как и полагается, лежала волчья шкура. — Леш, а все-таки, чей он?

— Да какая разница? — он несколько смущенно отмахнулся, не желая вдаваться в подробности. — Пойдем наверх, я покажу тебе нашу комнату.

— Нашу? — тихо сказала я, но он услышал.

— Нашу, маленькая, нашу, — и посмотрел на меня так, что мои колени подогнулись. — Пойдем, примешь душ, а потом можно будет перекусить и на пляж. Как раз уже не жарко будет.

Леша взял меня за руку, в другую руку сумку и отвел на второй этаж. Ну что сказать, кровать в комнате была исключительно для разврата. В такой спать... сложно, можно потеряться. Это то, что первым бросалось в глаза. Про то, что она стоит на возвышении и у нее четыре столбика под балдахин, это дело десятое и в общем даже не интересное на фоне монументальных размеров. А еще там были пошлые шелковые простыни и даже такие же пошлые наволочки. М-да, я провела рукой по подушке. И как на таком спать? Я же скачусь непонятно куда или об пол шмякнусь. Хотя с такими размерами кровати, возможно, мне это не грозит.

Леша, молча, наблюдал за мной, не говоря ни слова и не делая попыток разместить меня на горизонтальной поверхности. Даже как-то обидно, ей богу. Надеешься, мечтаешь, строишь какие-то планы, а он состроил каменное лицо и только глазками зыркает в мою сторону. Может, не хочет спешить? Ну и ладно, вечер от нас все равно никуда не денется. Душ я приняла очень быстро, и, облачившись в купальник и коротенькие джинсовые шорты, спустилась в кухню, где у плиты возился Леша.

От неожиданности я даже споткнулась, больно ударившись пальцем. Зашипела как дикая кошка, лелея пострадавшую конечность.

— Поль, ты несчастье ходячее. Вроде респектабельная, строгая дама-адвокат, затянутая в костюм как в униформу. Но стоило тебя вывезти на природу, куда только что девалось. Ты похожа на дикого Гавроша. И волосы, и повадки.

— Ты еще скажи и фигура, — обиделась я.

— Нет, с фигурой все в порядке, — он ощупал меня пристальным взглядом, снимая то немногое, что на мне было, и одобрительно ухмыльнулся. — Ладно, садись есть, потом пойдем купаться.

— А как это ты так быстро приготовил? — передо мной стояла тарелка с тушеными овощами, аккуратно порезанная ветчина, и тарелка с овощным ассорти. Леша явно решил не заморачиваться с салатом, здраво рассудив, что огурцы с молодым лучком, перышками чеснока и еще тепличными помидорчиками мы съедим и так.

— Нет, это не я. Раз в день приходит Зинаида Павловна, она убирает в доме и готовит постояльцам. Я ее предупредил о приезде еще неделю назад, вот она и расстаралась. Там еще есть мясо, замаринованное на шашлыки, отбивные, борщ и еще куча продуктов. Но я решил, что перед пляжем наедаться не стоит. Сейчас перекусим, а вернувшись, поедим основательно. Палыч должен будет мангал разжечь.

— А Палыч — это кто? — полюбопытствовала я, не забывая, впрочем, об обеде. Что-то я проголодалась.

— Это смотритель дома, садовник и тэде, и тэпе. Мастер на все руки и просто замечательны дядька. Они с женой живут в маленьком флигеле и следят за здешним хозяйством во время сезона, — Леша говорил и не забывал время от времени тщательно пережевывать. В такие моменты он замолкал, а я ждала, когда же он продолжит. — Поела? — я как-то и не заметила, как моя тарелка опустела. — Пойдем на пляж, только прошу тебя — не беги, после обеда это вредно.

Последнее он сказал на редкость ехидно. Я только плечами пожала. Буду я еще на это внимание обращать и обижаться, когда тут так здорово. На пляже мы немного повалялись на песке, потом я не выдержала и залезла в воду. Мне не нужно было плавать, мне просто здорово было сидеть в воде на песочке и нежиться в набегающей волне, пересыпая ладонями песок сквозь пальцы и рассматривая валяющиеся мидиевые ракушки.

— Поль, ты чего тут сидишь? — удивился подошедший Леша. А что мне ему было объяснять, что вот так же я сидела в детстве, нежась в набегающей волне? Что вот именно это у меня ассоциируется со счастьем? Не заплывы, не ныряние с аквалангом, хотя и это замечательно, а вот такое незамысловатое медитирование, нирвана под лучами заходящего солнца, полное расслабление в ласковых волнах прибоя. Именно в такие моменты чувствуешь себя счастливой. — Пойдем купаться, — он подхватил меня под мышки и поволок на глубину.

Барахтались мы с ним долго, наверно больше получаса, утягивая то его, то меня под воду и устраивая веера из брызг, повизгивая от удовольствия. А выбравшись, наконец, из воды, даже не вытершись, а просто подобрав полотенца, побрели в сторону дома, откуда уже доносился легкий запах дыма.

— Палыч мангал развел, — улыбнулся Алексей. — Я тебе такие шашлыки приготовлю, ты не представляешь!

И столько в этой фразе было обещания, пополам с мужской гордостью за то, что действительно умеет делать, что я невольно сглотнула от предвкушения.

— Я в душ, — сказала я, как только мы оказались на пороге дома. — Кожу тянет, нужно смыть соль.

— Только быстро, должен же мне кто-то помогать, — он подтолкнул меня к лестнице.

— А ты разве не пойдешь? — и тут же залилась краской, настолько это прозвучало двусмысленно. Но оправдываться, что я не это имела ввиду — было бы верхом идиотизма.

— Тут несколько душевых, — он понял мои метания и не стал на этом заострять внимание. Джентльмен. Другой бы на его месте обязательно напросился бы ко мне в компанию, а он нет. Почему?

Это выяснилось позднее, когда я уже выбралась из душа, надев милый сарафан и наконец уложив непослушные вихры. На улице жарился шашлык, на веранде был накрыт стол: красное вино, фрукты, нарезка... и свечи. Ни Палыча, ни его супруги видно не было. Легкие, ни к чему не обязывающие разговоры, прекрасное вино, запах шашлыка и постепенно спускающиеся на побережье сумерки. Пение цикад и шелест ветра в кронах деревьев. Как-то незаметно шашлык дожарился. Я и правда ничего вкуснее в своей жизни не пробовала, чем вот это замечательный крымский шашлык, сдобренный неизвестными мне травками и поливаемый красным вином. А потом был танец под шум ветра и пение цикад. Моя рука в его руке, мое сердце возле его груди, моя голова на его плече. И шум прибоя в отдалении.

Я как-то не заметила, как его губы заскользили возле моего ушка, нашли его и чуть прикусили. Но оно тут же было оставлено в покое, рядом с ним была такая привлекательная щечка, а потом уголок губ, а следом и они сами. Поцелуй становился все более и более страстным, и требовательным, отбирая у меня дыхание и заставляя табуны мурашек проноситься по телу с шашками на голо. Я была возбуждена настолько, что стала мелко подрагивать у него в руках.

— Ты замерзла? — он немного отстранился, совсем чуть-чуть, просто чтобы окинуть меня взглядом с ног до головы и понять, что не так, почему дрожу.

— Нет, — как-то непривычно в такие моменты вдаваться в пространные рассуждения о причинах той или иной физиологической реакции.

— Пойдем в дом? Там теплее.

Я на это только кивнула и тут же была подхвачена на руки. Меня очень быстро отнесли в холл, где был разожжен камин. Когда только успел? Ежу же понятно, что он это сделал не ради тепла, а токмо для румантицкой атмосферы. И он был прав. Тут же захотелось оказаться на той самой волчьей шкуре перед зажженным камином. Наверно это здорово.

От размышлений меня отвлекла мелкая цепочка поцелуев, от ушка к плечу и упавшая бретелька сарафана. А дальше я потерялась в его пронзительной нежности, трепетности в каждом прикосновении, как в первый раз, как к единственной женщине. Такое со мной было впервые, я горела в его руках, ощущая себя особенной, женщиной с большой буквы, которую не банально имеют, а любят, нежат, делают счастливой, не потому что так нужно и это обязанность нормального мужчины, а потому что хочется. Это было как в стихах: '... сплетенье рук, сплетенье ног, души сплетенье...' — пронзительно, невероятно, на грани, с надрывом, как в последний раз с невозможностью насытится друг другом и легкой горчинкой будущего расставания.

Это-то и смущало. Было ощущение, что так может быть только раз в жизни, все остальное будет жалкой попыткой повторения. Подделкой. Рутиной. Обязанностью.

Я лежала на шкуре возле камина, положив голову ему на грудь, и гнала от себя эти мысли. Мы, женщины, странные существа. Ну, казалось бы, живи моментом, наслаждайся, впитывай в себя ласки глубоко не безразличного тебе человека, жар огня за спиной, мягкость шкуры под тобой. Романтическую атмосферу, созданную его руками специально для тебя. А это так редко. Мужчины ленятся создавать ля нас такие вот мгновения. Казалось бы, чего проще — зажги пару свечей, камин не обязателен, налей в бокал немного вина, кинь на кровать бутон розы. Неужели это так тяжело? Затрат как денежных, так и физических кот наплакал. Ан нет, проще чуть помявшись сунуть облезлый веник в руки и потянуть пить пиво у ближайшего ларька, а потом жутко удивляться, почему это барышня сбегает, да так что пятки сверкают. Но это я утрирую. Обычно все чуть лучше. Банальные розы, еще более банальное кафе, после которого подразумеваются предварительные вольности, а может и чего по более, это если барышня сговорчивая попадется. А вот так как было у меня — на это способны единицы. Подарить маленькое романическое счастье, о котором потом вспоминаешь со сладким замиранием сердца. Но мысль 'А что дальше?' никуда не девалась. Я гнала ее от себя, настраивая на позитив, отмахиваясь с мыслью 'Будь что будет' и постепенно погружаясь в сон.

Утро следующего дня встретило меня ласковым лучиком сквозь не плотно задернутые шторы, запахом йода, пропитавшего весь дом и легкими поцелуями, переросшими в нечто большее. Леша не мог мной насытиться, а я им, наслаждаясь каждым мгновением нечаянного счастья. Потом легкий завтрак, приготовленный заботливыми руками невидимой Зинаиды Павловны. Пляж, море, песок, бусы из ракушек и счастье, заливавшее меня от макушки до пяток.

Идиллия продлилась ровно три дня. А потом был звонок из Киева, после которого Лешу словно подменили. Он посмурнел, замкнулся в себе, односложно отвечая на мои вопросы.

— Поль, собирайся, — чуть раздраженно сказал он.

— Что случилось? — удивилась я, усевшись напротив него на постели.

— Мне нужно в Киев, срочно, — он застегнул кое-как уложенную сумку и повесил ее на плечо.

— Леш, — я взяла его за руку и с тревогой заглянула ему в глаза. Руку он тут же убрал. — Лешенька, ты не думаешь, что я заслужила хотя бы какое-то объяснение?

— Поль, с отцом плохо, — он тяжело выдохнул. — Им пока занимается семейный врач, угрозы вроде никакой, но я должен быть там.

— Сердце?

— Да, — коротко сказал он, не вдаваясь в подробности.

Собралась я быстро. Лешино волнение передалось и мне. И потом, не хотелось вызывать его гнев собственной нерасторопностью. То, что может быть милым в обычной обстановке вызывает неудержимый гнев, когда беспокойство за родного человека держит тебя на грани.

— Хозяин, вы куда? — к нам подбежал тщедушный белый как лунь дедок. Он окинул нас встревоженным чуть подслеповатым взглядом, останавливаясь на дорожной одежде и собранных сумках.

— Домой, Палыч, домой. Передавай привет жене, поблагодари от нас. Она как всегда молодец, особенно ей удалось мясо для шашлыков, — Леша выдавил из себя улыбку и закинул вещи в багажник Паджеро.

— Да как же это? Да что же это? — запричитал дедок, смешно, по-бабьи всплеснув руками. — Только же ведь приехали. А мы столько вам наготовили с женой. Столько мяса намариновано. Как же ж теперь?

— Палыч, не мельтеши, съедите сами, а нет, так родственникам раздадите, — отмахнулся от него Леша, усаживаясь на пассажирское сидение. — Все, мы поехали. Пока.

Дедок побежал открывать ворота, я примостилась на переднем сидении, натянув кепку на глаза и стараясь не смотреть на Алексея. Он разве что не искрил от сдерживаемых эмоций. Естественно дорога прошла под знаком молчания. Играла тихая музыка, Леша гнал на запредельной скорости. И что самое странное, ни один из гаишников, мимо который мы пролетали на немыслимой скорости, нас не остановил.

Я вспомнила оговорку Палыча, назвавшего Алексея хозяином. Выходит, домик его? Почему не сказал? Или боялся, что я позарюсь? Видимо опыт общения с бывшей супружницей, или не только с ней делал его параноидально осторожным.

В Киеве мы были уже вечером. Алексей въехал в мой двор, помог выйти, вынул багаж и как-то безразлично чмокнул в щечку, как будто мыслями давно уже не со мной.

— Я позвоню, — фраза получилась какой-то короткой и безликой, не оставляющей надежды на продолжение. Он тут же сел в машину и уехал. А я побрела в квартиру под перекрестным обстрелом глаз нашего лавочного взвода, следящего за моралью окружающих и убивающего наповал осуждением в выцветших глазах.

Ощущения были странными, непонятными. Вроде надежда оставалась, а вроде ее и нет. Вроде было море и чудесные три дня, но они быстро закончились, оставив после себя горькое послевкусие. Состояние странное, подвешенное, когда вздрагиваешь от каждого шороха на лестничной клетке, благо звукоизоляция ни к черту, от каждого телефонного звонка и бежишь к аппарату сломя голову. А подняв трубку, разочарованно вздыхаешь, потому что опять не он. Так прошла неделя. Надежда умирала в конвульсиях. Я все с большей и большей ясностью понимала — не позвонит, не увижу, не услышу. Как-то меня переклинило, и я целую неделю ходила в церковь, ставила свечки за здравие Леши и его отца, за благополучие в семье и молила, чтобы только с ним все было хорошо, а я как-нибудь это все переживу. Я сильная. Я смогу. Даже побывала на исповеди, с надрывом освобождаясь перед батюшкой от произошедшего. Видевшая меня одна из служек даже посочувствовала огромному горю, рвавшему мою душу. Это было как ушат холодной воды. И я смогла на себя взглянуть со стороны. Тридцатилетняя почерневшая от горя тетка, вымаливающая благо для бросившего ее мужика. Кому скажи — не поверят. Покрутят пальцем у виска и будут правы. С подругами у меня как-то не заладилось, и естественная терапия за стаканчиком водки в душевной женской компании мне была недоступна. Выкарабкивалась сама, со слезами, с болью, которая выворачивала внутренности и с робкой надеждой на чудо.