В лабиринтах темного мира. Книга 3

Новые гости

Честно говоря, мне хватило одного Мити Алешковского, чтобы делать вид, что я не вижу никого из тех и что я обычный человек, который не верит во всё это и не обладает никакими способностями.

Всё непонятное мы относим к чему-то сверхъестественному. А когда этому находится объяснение, то мы чувствуем глубокое разочарование, как будто нас кто-то ограбил. Пришёл и взял то, что было только у нас и то, что делало нас единственными в своем роде. А тут явился умник и снабдил этим всех. Как оптик какой-то снабдил очкам всех полуслепых граждан, и поводыри сразу без работы остались.

Что я ещё заметил. Те пытаются найти среди нас тех, кто их видит и понимает. Им нужно выговориться. Излить душу или снять с себя какой-то грех. Я не понимаю, почему этим не занимается церковь? Это их прямое дело: принимать тех, кто не ушёл, отпускать им грехи, записывать, исполнять просьбы и отправлять их на тот свет. Нет, они хитренькие и отнесли неприкаянные души к бесовскому порождению и даже думать об этом не хотят. Естественно, что с духа бестелесного возьмешь? С него взятки гладки, ему не дашь лопату или метлу и не пошлёшь наводить порядок возле храма, а возни с ними много. А ведь все души идут в первую очередь в храм. Я, когда заглядываю в храм, то вижу их переполненными, но наших там единицы, а вокруг аналоя стоят в основном те, ожидая, когда к ним выйдут и выслушают. А сквозь них проходят как сквозь эфир и "идут они солнцем палимы, повторяя: Суди его Бог, и покуда я видеть их мог, с непокрытыми шли головами". Это Некрасов писал про души неприкаянные. Это эти и те. Не все, кто здесь, чувствуют себя прикаянными, как и те, которых мы не видим.

Вы сами, вероятно, видели иногда неадекватное поведение человека на улице. Идет человек и вдруг отпрыгивает в сторону, или хватается за себя, пытаясь прикрыться от удара или посягательства на интимные места. А на улице никого или есть люди, но они совершенно никак не воздействовали на этого человека. Что это? Очень просто. Те пытались выявить людей, которые их видят и осязают. И этот человек становится Избранным, на которого те возложили обязанность по отпущению грехов и доделыванию тех дел, которые они не успели доделать.

Когда человек пытается сказать об этом, его обвиняют в том, что он свихнулся умом и помещают на принудительное лечение. В психиатрических клиниках много таких людей, которые видят тех, отпускают им грехи, но больше ничего не могут сделать. Они заложники тех и погибают в психушках, забитые санитарами или заколотые до смерти всякими галоперидолами. Многие врачи сами понимают это, но не могут это признать, потому что из врачей они превратятся в больных. Вот они и делают вид, что они нормальные, превращая других нормальных в ненормальных. Вот, допустим, оппозиционер. Он говорит правду, но власть делает вид, что это неправда и врачи, подчиняясь власти, доказывают, что их правда это неправда и только помешанный человек может говорить такую правду. Потом, когда власть меняется, те же врачи начинают стучать себя коленкой в грудь и говорить, что они были вынуждены нормальных людей объявлять психами, а сами уже подмигивают новой власти, что, мол, только пальцем шевельните и мы всю страну объявим сумасшедшей, и никто этот диагноз отменить не сможет, разве только что усилить его — объявить всю страну буйнопомешанной и на всех граждан или подданных надеть наручники или завернуть их в смирительные рубашки.

Умные люди никогда не отвергают всё, что говорят люди, объявленные сумасшедшими. Всех гениев либо объявляли помешанными, одержимыми, либо сжигали на кострах. Посредственности, случайно получившие корону, сразу объявляют себя гениями и начинают равнять всех под себя. Их наследники остаются такими же посредственностями, такими же посредственностями являются оставшиеся профессора, военные, и, в конце концов, государство погибает как завоеванное более умными соседями, либо от полной деградации.

Устоять перед теми трудно, помочь им трудно, и не помочь жалко. Единственное что можно сделать — это стать парламентским шутом, которому позволяют говорить всякую хрень как бы от имени избравшего его народа или стать экстрасенсом, призвав себе на помощь тех. А нормальному человеку прикасаться к тем опасно.

Если взглянуть на этот вопрос более масштабно, я бы сказал — стратегически, то тех можно использовать для решения особо важных задач. Например, для сбора информации политического, военного и научно-технического характера. Умный представитель тех может подсмотреть всё, что угодно и в любом месте, и пересказать всё принимающему из этих. Если тот не дурак, то он может донести всё это до нуждающегося в полученной информации. Записать или сфотографировать тех не получилось ни у кого и не получится, потому что это противоречит всем законам диалектики. Субстанция не материальная, но информация и некий образ, который воспринимается избранными, всё-таки относятся к видам материи. У нас сейчас идет бурное развитие цифровой техники. Вслед за цифровой техникой пойдет техника, созданная из информационных блоков, атомов и молекул информации, которые могут быть доступны тем, тогда возможно осуществление более широких контактов с теми и использование их в своих интересах. Тогда все страшилки креативных режиссеров найдут свое воплощение в реальной жизни, особенно когда количество воспринимающих тех увеличится на порядки.

И здесь тоже есть подводный камень. Если информация один из видов материи, то дезинформация — один из видов антиматерии, а, как известно, при соприкосновении материи и антиматерии происходит аннигиляция, уничтожение всего живого. Поэтому вторжение в информационную часть материи будет опасно самыми непредсказуемыми последствиями. Конечно, если говорить серьезно, то дезинформация — это такой же вид материи, как и информация, и аннигилироваться они будут только в сознании человека, сравнившего оба вида информационной материи.

У всего хорошего есть своя негативная сторона. Это аксиома и ее даже не нужно доказывать. Самый вкуснейший торт может вызвать расстройство желудка, которое совсем не вяжется с теми вкусовыми волнениями, которыми была вызвана диарея. И так везде. Возможности контактов с теми обязательно использует преступный мир. Вы можете представить рекламу: Незабываемый секс с теми красотками! Путешествие туда к своим родным! Прими информационную таблетку и побывай там! Появятся информационные наркотики. Информационное оружие. Информационные кухонные предметы и информационная кулинария для поддержки тех, чтобы они не так быстро уходили туда.

Такие мысли в конце шестидесятых годов прошлого века не могли не оказать влияния на формирование моей личности. Думающий человек всегда задумывается о сущности происходящего, а там, где дело нечисто, в королевстве кривых зеркал, думающий человек — это враг пострашнее фашизма, так как столкнулись две системы с одинаковыми целями, религией и фюрерами, но помощь стали оказывать слабейшему, слабо подозревая, что побитый младенец, которому помогли в драке, заболеет манией величия и желанием отомстить всем, и кто нападал, и кто помогал против нападавшего.

Это время было концом оттепели и начала гонений на диссидентов капитана артиллерии и бывшего зека Солженицына и генерал-майора Григоренко, которые начали говорить правду. А правда это все равно что антиматерия для социал-коммунистов.

Помимо озабоченных тех, среди них были и те, кому совершенно делать нечего. Как это в старом стихотворении:

То взлохмачу я волосы женщин,

То заставлю краснеть поцелуем...

Вероятно, как прожигали они жизнь в реале, точно так же прожигают они и существование в той информационной материи. Но они чего-то добились, собирая материю в сгусток и воздействуя на нашу действительность.

Каждый знает, что ночью в темной комнате обязательно что-то скрипнет, стукнет, прошуршит, хотя всё стоит на своем месте и не должно скрипеть и шуршать. Всё это сваливают на домовых, а кто такой домовой? Это тот же тот, который находится в вашем доме, как в своём, как дух этого дома, который жил в нём с самого начала. Он же мог переехать с вами и с другого жилища. Просто ему нравится быть с вами, и он вид материи в виде информации, который научился что-то делать, показывая свое присутствие. Если человек не видит домового или того, то их видят коты. Присмотритесь к своим питомцам. Иногда они начинают прыгать куда-то в угол между стеной и шкафом, как будто кто-то, сидящий на этом шкафу, играет с ним при помощи игрушки, а кот не может достать её и сердится. И ещё призадумайтесь, все ли ночные шумы исходят именно из этого места.

Все беззаботные те были как раз моего возраста, и я как-то на пустынной улице спросил одного, которого уже неоднократно видел, а чего он вообще здесь делает.

Тот сначала опешил, а потом просто обрадовался.

— Мы тут компанией ходили в туристический поход на Медео, — сказал он, — спали в палатке и грелись от бензиновой грелки. И угорели. Никаких катастроф, никаких пожаров и вообще того, что могло привлечь внимание к нам. Вот мы и оказались неучтенными, ходим, ветер пинаем, если хочешь, будем все время рядом с тобой как друзья? С нами хлопот не будет, зато будем чувствовать какую-то пользу от себя.

— Ладно, — просто сказал я, — только ночью меня не будить и когда я с девушкой за мной не подглядывать.

— Лады, — сказал мой новый друг и растворился в воздухе. Пошел передавать информацию друзьям.

Буквально через полчаса около меня было шестеро тех. Душами я их назвать не могу, потому что души это нечто материальное, что покидает человека в момент смерти и весит она чуть побольше трех грамм.

— Меня зовут Макс, — сказал мой новый знакомый из тех, — а это Машка — моя девчонка, держись подальше от неё, — и засмеялся. Он назвал и других своих друзей, но это не так важно для повествования, чтобы не замутнять природу списками людей.

Рассказ Макса

Я никогда не был охотником. На заре компьютеризации, когда не было персональных компьютеров, но были служебные компьютеры размером с огромную комнату, в моде были компьютерные игры, где на коричневом экране летали галочки, изображающие гусей или уток, а внизу опиленный ствол дерева, чурбачок с веточкой, изображал охотника. Игра на тренировку глазомера и вообще интуиции. Если посчитать количество строчек, то можно определить высоту полета этих уток, вычислить упреждение и дать охотнику команду на открытие огня путем нажатия клавиши "пробел". Некоторые наши специалисты часами играли в охоту, не промахиваясь ни по одной летящей дичи, предоставляя нам возможность совершенствоваться в своей профессии.

Кстати о профессии. Я — специалист по роботехнике. Да-да, по роботехнике. Конечно, мы еще не создали уникума с позитронным мозгом, совершенно не отличимого от живого человека, но уже ползают, ходят, катятся, переваливаются и подпрыгивают различные механизмы, способные увидеть дорогу, понюхать окружающий воздух, зафиксировать тепловое излучение и уловить звуковые колебания. Всё зависит от настройки. Если произвести тонкую настройку, то роботы превосходят способности человека в десятки и сотни раз. Попробуйте обыграть робота в шахматы или шашки. Пробежать быстрее него сто метров. Прыгнуть дальше его в длину или бросить копье на дальность. Робот делает это шутя, одной левой. Роботы водят машины, управляют самолетами, наводят в цель пушки и пулеметы, делают пряники и печенье, собирают автомашины и вообще. Даже ваша кофейная машина, которая в несколько секунд готовит вам чашечку ароматного латте, это тоже робот. Заправьте его капсюлями, подключите к сети и источнику водоснабжения, и он будет готовить вам кофе по взмаху руки или по вашему голосу и никому другому он не будет подчиняться. Даже ваш сотовый телефон, набирающий номер по вашему голосу, это тоже робот. Роботы окружают нас повсюду и когда-нибудь, а может, это будет через несколько месяцев, к вам утром подойдёт робот с завтраком и разбудит словами:

— Вставайте, сударь, Вас ждут великие дела!

Ну и что, что такими же словами камердинер будил журналиста-утописта Сен-Симона (Клод Анри де Рувруа, граф де Сен-Симон). Мы не маркизы, но у нас впереди великие дела.

Что-то я ушел в сторону, хотя говорил о роботехнике, а начинал вообще об охоте.

Об охоте я вообще ничего не знал. Слышал такую поговорку, что, мол, тебе охота и мне охота, вот это охота.

А тут перевели к нам специалиста по тепловизорам, парня достаточно молодого, лет тридцати по имени Николай.

— Колян, — представился он нам в лаборатории, — охотники есть?

— До чего охотники? — не поняли мы.

— Не до чего, а просто охотники, — пояснил наш новый коллега. — Человек выжил только потому, что стал заниматься охотой. Стал добывать мясо, шкуры и таким образом пережил ледниковый период. Всемирное потепление закончится новым ледниковым периодом и все мы должны заниматься охотой, чтобы выжить.

— Ерунду говорите, молодой человек, — осадил его заведующий лабораторией Павел Иванович, кандидат наук и вообще умница во всех вопросах. — Всемирное потепление начнется не ранее через пятьдесят тысяч лет, а ледниковый период после потопа еще лет так через полмиллиона. Так что, давайте, знакомьтесь с лабораторией и подключайтесь к Максиму Олеговичу для разработки автомата слежения за миграцией перелётных птиц. У этих орнитологов все слова повторяются, водоплавающие плавают, а перелётные перелетают. Разберетесь.

Максим Олегович это я, и я работал над автоматом по учету перелетающих птиц.

Не буду утомлять вас техническими деталями, чтобы опять не отвлечься от вопросов охоты. С Коляном мы быстро нашли общий язык и работали одной командой, устанавливая на наш прибор разные приспособления, приборы и датчики.

Колян без устали говорил об охоте. О том, как нужно охотиться на водоплавающую птицу, на гусей, на кабана, на волка, на лисицу. Говорил о достоинствах охотничьего оружия, о способах зарядки патронов дробью и пулей. Названия пуль, контейнеров и прочего. А как он рассказывал о приготовлении дичи в полевых условиях, это было нечто. Слюнки текли не только у меня, но и почти у всех в нашей лаборатории.

В пятницу вечером мы взяли немного пива, и пошли к нему в гости. Колян был старым холостяком и, похоже, жениться не собирался. Бывают такие люди, которые ценят свою свободу и личное пространство превыше всего.

На стене над кроватью на старом персидском ковре висело двуствольное охотничье ружье, доставшееся ему по наследству.

— Смотри, "Зауэр", три кольца, — с гордостью сказал Колян, снимая ружье с ковра.

Я взял ружье. Солидное оружие со знаменитой производственной маркой фирмы. Три переплетенных кольца обозначают, что стволы изготовлены из крупповской стали. Ничем особым эта сталь не отличается, точно также подвержена ржавчине, но из-за бренда продается дороже, чем обычное оружие. Собственно говоря, если взять два одинаковых галстука и один занести в модный бутик, а другой оставить в лотке уличного продавца, то в бутике этот галстук вы купите за сто долларов, а у уличного торговца за десять баксов. В чем разница? Только лишь в форсе, чтобы сказать:

— У меня галстук за сто долларов.

Да ради Бога. И я могу сказать, что мой галстук не за сто, а за сто двадцать долларов.

Ничего этого я Коляну не сказал, но ружье похвалил. Просто у меня дядька заядлый охотник и всегда рассказывал об охоте, когда мы встречались.

Моя похвала словно подстегнула Коляна. Мне были продемонстрированы все охотничьи причиндалы от ёршиков для чистки ствола до гильзозакаточной машинки с пороховой и дробовой меркой. Прямо сейчас садись и готовься на охоту.

— Слушай, — как-то заискивающе сказал Колян, — пойдем на охоту. Ты, я вижу, в этих делах мастак, а я, честно говоря, только любитель. Я знаю одно местечко, где уток видимо-невидимо, да и у меня охотничьего билета нет. А тебя есть?

А у меня он был. Дядька записал в свое общество для количества, да и надежда была, что родной человек не подведёт.

Сказано, сделано. Договорились, что поедем на охоту в следующее воскресенье, через неделю после открытия охотничьего сезона.

На следующее воскресенье мы выехали на охоту в известное только мне местечко. Дичи там было немного, но и посторонние охотники там встречались редко, то есть то место, где можно и поохотиться, именно поохотиться, а не сидеть в утином тире, и отдохнуть.

Я взял у дяди напрокат автоматическое пятизарядное ружье. Мы охотники крутые, так что и снаряжение наше соответствовало нашему статусу.

Правда, стрелками мы с Коляном оказались аховскими. На семьдесят отстрелянных патронов мы подбили одну утку. И за той пришлось лезть в озеро. Собаки у нас не было. Утку разделывать тоже не умеем. Обычно этим занимались другие люди, а мы уж с аппетитом уплетали дичь за столом.

Кое-как мы ощипали утку, выпотрошили, опалили ее над костром и стали жарить на деревянном вертеле, который несколько раз обгорал, и утка падала в костер.

Уже поздно ночью мы, голодные, жадно сожрали нашу утку, даже не выплевывая мелких косточек.

Утреннее пробуждение у костра требовало действий. Мы налили в котелок воды и поставили на огонь.

— Слушай, Макс, — сказал задумчиво Колян, глядя в огонь костра, — а чего бы нам не сделать охотничьего робота? Снайпер, видит в темноте, бьет всё, что шевелится, прекрасный повар и мясник, сначала разделывает тушу зверя, готовит полуфабрикаты, по индивидуальному заказу готовит мясо с кровью или полупрожареное, и подает охотнику прямо у костра. Как? Это намного романтичнее, чем болтаться по озерцам в поисках одинокой уточки или сидеть в засаде на гуся и не подстрелить ни одного.

Сказано — сделано. Своими мыслями мы поделились с сотрудниками нашей лаборатории и порешили собрать этот робот без отрыва от основного производства в порядке творческой инициативы. Сконструируем, соберем, испытаем и представим руководству как изобретение и ноу-хау, которое поможет человечеству выживать в трудные для него времена.

Все работы заняли у нас без малого год. Агрегат, то есть робот, получился многофункциональным, как кухонный комбайн. Только у этого комбайна были крепления для стрелкового оружия, и кроме разделочных досок и миксеров, он был вооружен фирменными разделочно-поварскими ножами и пилками для нарезания хлеба и резки костей и хрящей.

Кое-что о нашей инициативе знало и руководство фирмы, поэтому мы беспрепятственно вывезли Оху, так мы его назвали "Оха", на испытание в полевых условиях.

Место я выбрал уединенное. День был рабочий, и других охотников вокруг не было. Я пристроил в зажимах пятизарядное ружье, к которому приделали контейнер с патронами и зарядным устройством, заряжающим ружье после израсходования патронов в магазине. Программу набрали простую: подстрелить утку, разделать ее и приготовить плов с уткой.

Я нажал кнопку "Пуск" на передней панели "Охи", и мы с Коляном принялись устанавливать столик и стулья для приятного времяпровождения, ожидая, когда нам подадут охотничий обед.

"Оха" крутнулся на месте, щелкнул затвором ружья и двинулся в направлении озера, ожидая пролета дичи. И дичь не заставила себя ждать. Пять уток стремительно летели вдоль нашего озерца, выискивая себе более безопасное место отдыха. "Оха" действовал безукоризненно: пять выстрелов и пять уток лежат на воде с распластанными крыльями.

Мы с Коляном зааплодировали. Машина работает, и еще как работает!

"Оха" мгновенно среагировал на наши аплодисменты, развернулся и произвел два прицельных выстрела по нам. Нас спасло только то, что расстояние между нами было примерно пятьдесят метров и дробью нас только осыпало, а не поразило, хотя некоторые дробины довольно чувствительно ударили по телу.

Вместо доставания уток из озера, "Оха" направился к нам, щелкая приспособлением для перезаряжания автоматического ружья. Мы побежали от него в лес.

— Давай разделимся, — сказал Колян. — Ты влево, я — вправо. А там будь, что будет. Кто-то из нас должен заманить его в чащобу, а второй на машине должен уехать, чтобы вызвать помощь.

Практически рулетка. А если "Оха" прикончит нас обоих? Для таких испытуемых роботов нужен противотанковый гранатомет с десятком запасных гранат, чтобы уничтожить его наверняка. Записку что ли написать грядущим испытателям?

Не говоря друг другу ни слова, мы бросились в разные стороны.

"Оха" выбрал меня. Мне помогали деревья, за которыми я спасался от выстрелов и бежал дальше. Он был неутомим, а я уже выдыхался. Я шёл к машине, надеясь добраться до нее раньше "Охи" и уехать, куда глядят мои глаза, бросив специальность робототехника и устроившись преподавателем трудового обучения в любой сельской школе.

Выскочив на опушку леса, я увидел, как на моей машине поспешно уезжает Колян, за которым никто не гнался и который оставляет меня на съедение взбесившемуся принтеру, то есть — охотнику.

Делать нечего, нужно бежать по полю к тому месту, где мы останавливались. Возможно, что "Оха", прибыв на то место, с которого начинал движение, приступит к выполнению заложенной в него программы: достанет подстреленных уток, ощиплет их, опалит на огне и начнет готовить узбекский плов с дичью.

"Оха" несколько отставал от меня, но стрелял с упреждением, как по летящей утке, и дробь взметала пыль передо мной.

Подбегая к нашему озерцу, я споткнулся о выступающий из земли корень дерева, подвернул ногу и упал, стукнувшись головой обо что-то жесткое.

С подвернутой ногой я не мог бежать и поэтому пополз, ожидая выстрела в спину, который прекратил бы мои мучения.

Перевернувшись на спину, я стал ждать смерть лицом к лицу. "Оха" стоял передо мной, покачиваясь с пятки на носок, как ковбой, ожидающий сигнала на стрельбу. Наконец, он качнулся в последний раз и остановился, опустив ружье стволом вниз. Лампочки на нагрудной панели погасли.

Да здравствует наш аккумуляторщик, который поленился как следует зарядить аккумуляторы "Охи". А окажись он добросовестным работягой, то вряд ли бы я сидел вот здесь рядом с твоей кроватью и рассказывал на ночь мою самую страшную историю в жизни.