| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Маркиз, — молодой священник переступил порог и оглядел сеновалы, заготовленные на эту зиму.
Эдвин стоял спиной к двери, глядя в сумрак перед глазами. Услышав скрип двери, он обернулся и улыбнулся инквизитору, но даже приветливая улыбка не перекрыла его усталости. За последнюю неделю он осунулся, под глазами залегли тени, и взгляд был какой-то совсем невеселый. К тому же сегодня он еще и не брился.
— Здравствуйте, Августино! Простите, что так не вовремя потревожил вас. Я не займу много времени, обещаю.
— Я готов вас выслушать, — в глаза бросалась болезненность Алонсо, и священник понимал, что это из-за сюзерена. Их отношения уже несколько недель не были секретом для посланника Папы, как и то, что военачальник до самозабвения предан Вестготии и королю.
Сложив руки под длинными рукавами на груди, Августино выжидательно кивнул, стараясь не думать о дерзком мальчишке, который настойчиво его преследовал.
— Даже не знаю, с чего начать, — Эдвин смущенно усмехнулся и сцепил пальцы от волнения, внимательно глядя в глаза инквизитора. — Вообще-то, я хотел вас поблагодарить за мазь для ожогов — благодаря ей я быстро встал на ноги. Знаете, впервые в жизни встречаю инквизитора, который лечит людей, а не калечит их. Простите, если я непочтителен.
— Я лечу души, — Августино зябко поежился. — После теплой постели и горячего вина, которым его потчевал Пьетро, очень хотелось обратно забраться куда-нибудь в шкуры. Местный климат пугал молодого человека, приходилось кутаться так плотно, что и не знаешь, где ты сам в этих одеждах. — И учился раньше у известного лекаря в Риме. Изготовление мазей и микстур, а еще способы помощи, если случаются несчастные случаи. Много раз приходилось заниматься больными, упавшими с лошадей, с заразными болезнями. На юге сильно распространена проказа... — инквизитор замолчал. — Но простите, я слушаю вас.
Эдвин кивнул, не в силах скрыть нервозность, но теперь стал серьезен. Он все для себя решил.
— Я могу надеяться, что наш разговор вы сохраните в тайне?
— Обещаю, — кивнул Августино, поежившись и сонно жмурясь. За темными ресницами в его зеленых глазах еще плавилось непонимание, что именно хочет сообщить Алонсо, но его вид вызывал некую тревогу за душу.
Эдвин около минуты молчал, понимая, что просто не может выложить все как на духу. Сказать священнику, что король ревнует его к кому-то, кто проникает за закрытые двери и трахает военачальника в образе Сильвурсонни, было равносильно самоубийству. Не исключено, что его бы тут же сожгли вместе с амбаром, как колдуна. На душе становилось невыносимо тяжело. Эдвин вздохнул. Что ж, надо с чего-то начать.
— Спасибо. Я не хотел бы, чтобы кто-то тревожился из-за этого. Понимаете, в жизни бывают ситуации, когда человек бессилен что-то изменить и не понимает, что происходит, но жить именно так он не может. Я знаю, что грех самоубийства — один из тяжких грехов, падре... Скажите, но будет ли прощен человек, лишивший себя жизни ради того, чтобы избежать другого более страшного греха?
Августино напрягся. Сон сняло, как рукой, в глазах появился неподдельный интерес, который следовало бы спрятать, но посланник Папы всегда был человеком открытым, и только недавно стал вести дела, часто руководствуясь совестью, как учил его один святой отец, воспитавший юношу в духе милосердия.
— Страшнее греха самоубийства ничего нет, — покачал головой священник. — Вы должны не поддаваться грехам... — Августино помолчал, кусая губы, думая над тем, насколько теперь грешен сам, а потом примирительно попросил: — Расскажите, что вас беспокоит, насколько это возможно.
— Если бы я знал, — Эдвин сел на большой тюк сена и с тоской посмотрел на Августино. Значит, смерть — не выход? Но она избавит от мучений, от непонимания, разве нет? — Военачальники все грешные люди, падре. Мы много убиваем и на поле брани не щадим ни раненых, ни беззащитных. Глупо ждать от Бога прощения за это. Я всегда старался жить по совести, сохранять мир и прощать своих врагов, но сейчас я понял, что это просто самообман. Один грех или десять — никакой разницы. Плюнуть бы на все, но совесть мучает, понимаете?
— Совесть дана нам, чтобы мы останавливались, чтобы могли обдумать то, что делаем. Вы любите сюзерена, Эдвин, я не слепец, — Августино прислонился к косяку и теперь полной грудью дышал морозным воздухом. — Если вы хотите поговорить именно об этом, не стоит углубляться в воспоминания о то, скольких людей убили.
Алонсо посмотрел в глаза инквизитора и пожал плечами.
— Вы же сами понимаете, что я не могу ответить вам на это откровенно. В таких вещах признаются на дыбе. Я очень давно знаю герцога, и всегда был и буду ему другом... в самом чистом и невинном значении этого слова. Я другое понять хочу, почему иногда Бог испытывает нас на прочность, ударяя по самому больному. Я должен принять решение, понять, что делать дальше.
— Вы не друг сюзерену, — четко произнес Августино, а потом повернулся и пристально посмотрел на военачальника. — Есть любовь, которая превыше предрассудков. Если вы боитесь, что я доложу в Рим или еще кому-то, то глупо так полагаете. Принимайте решение, исходя из того, как это скажется и на вашем короле.
— Я не хочу стать причиной его гибели, — тихо ответил Эдвин, не тая горечи, — но все идет к этому. Не зависимо от того, что я сделаю, король может погибнуть. — Алонсо тяжело вздохнул, запуская руку в темные волосы и убирая выбившиеся прядки со лба. — Смерть избавила бы меня от муки видеть это, но знаете, я не поступлю с ним так. Простите мне мою минутную слабость. Мне нужно было с кем-то просто поговорить. Если бы я не доверял вам, я вряд ли бы позвал вас, Августино. Спасибо, что пришли.
— Луис вас любит. Он страдает не меньше вашего. Я не знаю, что происходит, но он думает о вас и постоянно спрашивает. Вы должны с ним поговорить. Должны сами что-то делать. Если ссора была или размолвка, все можно уладить, — Августин чуть прикрыл дверь. — Но ведь дело не в этом? — совсем тихо спросил он, плотнее укутываясь в свой теплый плащ
Эдвин долго молчал, глядя на инквизитора очень внимательно и очень серьезно.
— Я изменяю королю с ним же, — сказал он ровно. — Или с тем, кто похож на него как две капли воды. Луис злится, а я не могу доказать, что ни в чем перед ним не виноват.
Августино немного опешил — по его лицу стало ясно, что он не совсем понял фразу Алонсо: брови взлетели, в глазах отразилось непонимание.
— То есть вы утверждаете, что Луис не помнит или кто-то на него похож?
— Я не знаю, — ответил Алонсо честно. — Я заметил разницу кое-в-чем, но не уверен, что это важно.
— Почему же вы не схватили его?
— Я не смог, но хочу попытаться. — Эвин подошел к инквизитору, чтобы всмотреться в его глаза. — Я хочу, чтобы вы заперли меня сегодня и вместе с королем находились за дверью. Потом я усну, вы подождете немного, потом войдете. Я не знаю, кто это или что, но надеюсь, что с вами король будет в безопасности. Я не смогу доказать иначе свою невиновность ему. Он нужен мне. Если вы любили когда-нибудь, вы поймете меня, Августино. Тот, кто приходит ко мне, похож на короля как две капли воды, как брат близнец, но он не дышит и давит на меня... Я не могу сопротивляться ему. Он оставляет следы на моем теле, словно нарочно. А еще он говорит: "Спи" — и я засыпаю. — Эдвин положил руку на плечо священника. — Помогите мне хотя бы оправдаться перед королем, иначе он ревностью и злостью угробит себя... А там, будь, что будет.
— Хорошо, — Августино нервно сжал пальцы. Все говорило о том, что Эдвин одержим, что это не просто рассказ, а правда. — Я буду не за дверью, я... должен спрятаться поблизости... Иначе вы рискуете собой. Скажите, маркиз, он и теперь к вам приходит?
— Он приходил три дня назад, — ответил Алонсо, — с тех пор я почти не спал. Вы знаете, что со мной?
— Это называют одержимостью, — Августино отвел глаза и посмотрел себе под ноги. — Говорят, что она постепенно захватывает человека.
Сердце Эдвина зашлось в груди, и он медленно отступил от священника. Каждый дурак в их мире знал, что бывает с теми, кто попал под власть Сатаны. Алонсо сделалось дурно, и он рассеяно обвел взглядом амбар, с каким-то отвращением глядя на солому. Ему казалось, что она уже загорается под ногами жертвенным кострищем. Это было почти смешно — инквизитор, сено и одержимый прислужник короля-мужеложца.
— Значит, мне все равно умирать, так? — глухо спросил он, отходя к одной из опор амбара и утыкаясь в сухое дерево лбом. — Я слышал, за это сжигают. Вы... обязаны теперь об этом доложить в Рим?
— Нет, — тихо и уверенно отозвался Августино, продолжая наблюдать за испуганным маркизом, лицо которого изменилось. — Я должен прежде понять, не использует ли кто-то вашу честность в своих целях. И лучше, чтобы король не знал о нашем вечернем эксперименте. И никто вообще не знал. Но и мне придется провести ночь рядом с вами, спрятавшись предварительно.
— Я сделаю как скажете, — заверил Эдвин, облегченно вздохнув и испытывая благодарность к этому человеку, который сам того не зная сделал ему столько добра. — Встретимся в подвале в десять вечера, если вас все устроит. Там есть помещение, где стоят ящики со свеклой. Среди них легко спрятаться.
Августино кивнул, вновь выглядывая во двор.
— Не следует так себя изводить, — сказал он мягко, вновь оборачиваясь и одаривая Эдвина добрым и мягким взглядом. — Король и сам переживает вашу ссору.
— Я еще надеюсь на лучшее, Августино, — ответил Эдвин.— Я ничего пока ему не скажу про сегодняшний вечер... А теперь, если позволите, я бы хотел пойти к нему.
Священник кивнул. Он и сам хотел бы вернуться к себе и заняться отложенными делами, чтобы только не сталкиваться с Пьетро и не говорить с ним теперь. А потому быстро направился к замку и скрылся в его переходах до момента, когда придется встретиться и понять точно, что происходит. Пока картина для Августино складывалась не мистическая. Он был уверен, что Алонсо подставляют под удар, как и самого сюзерена.
Эдвин же отправился к Сильвурсонни. Было неизвестно, чем кончится сегодняшний вечер, что будет завтра, и обеспокоенное лицо инквизитора не вселяло Алонсо уверенности в будущем. Кажется, Эдвин начинал понимать, с кем имеет дело. Конечно, походило это на полный бред — демоны, галлюцинации, одержимость, даже не верилось.
Алонсо нашел Луиса в спальне — король сидел за столом и как обычно разбирал множество бумаг: письма, прошения, жалобы, казначейские счета.
— Я могу войти? — спросил Эдвин с порога
Луис кивнул, но не обернулся, макнул перо в чернильницу и продолжил писать, склоненный над письмом и слишком сосредоточенный, словно даже опасается смотреть на своего фаворита.
Эдвин с минуту смотрел на него, на правильный красивый профиль, немного сведенные брови, тонкий шрам на щеке, светлые волосы — порядком отросшие за последний месяц, и думал, что, наверное, никого и никогда не будет любить так сильно, как этого человека. Увы, у судьбы и Бога на их любовь и жизнь имелось свое мнение, с которым оказалось не поспорить. Алонсо пересек комнату, дойдя до маленького столика, на котором стояла нетронутая корзина с припасами, на серебряную тарелку выложил пару пшеничных лепешек, винограда, налил в бокал разбавленного вина и принес все это королю.
— Поешь немного... а то совсем изморишь себя голодом и работой.
Луис оторвался от строки, не дописав последнее слово, поднял взгляд и покрутил перо между пальцами, но затем принял кубок и немного отпил. Он смотрел на любовника с некоторым выжиданием, скрывая свои эмоции поглубже и стараясь не проявлять излишней нервозности. Не престало королю показывать чувства — Эдвин опять воспользуется его слабостью, а потом свалит к тому, кто оставляет на нем следы страсти. Это так очевидно, что и говорить дальше не следует.
— Есть какое-то дело, Эдвин? — Сильвурсонни отломил кусочек хлеба и смочил его в вине.
Алонсо мягко улыбнулся — словно не было в их жизни измен и горестей, словно они сегодня проснулись в том деревенском доме, где так жарко любили друг друга, признаваясь в чувствах как в грехах перед Всевышним.
— Кто-то же должен немного заботиться о тебе, — Эдвин присел на край стола. — Ты сам частенько забываешь.
— Ты и правда очень заботлив, спасибо, — пришлось отвлечься от работы, но Алонсо напрягал даже своим присутствием. Луис пытался закрыться еще сильнее и выстраивал камень за камнем невидимую стену. Доверять он не станет больше никому. Лучше забыть и погрузиться в дела Вестготии. Толку будет гораздо больше, да и сыну следует оставить крепкую державу, если, конечно, они переживут зиму и усмирят бунты.
Видеть его отчуждение было для Эдвина очень больно, но он одернул себя, напомнив, чем все это заслужил. Любовь не должна приносить таких страданий — это несправедливо.
— На улице хорошая погода, — зачем-то сказал Алонсо, беря в руки одно из перьев и вертя его в руках — хотя бы отвлечься немного таким ерундовым занятием. — Знаешь, я понимаю, что ты сейчас не очень хочешь меня видеть... И я, наверное, очень виноват перед тобой, но... — Эдвин поднял глаза на короля. — Я волнуюсь за тебя. Правда... Мне тяжело видеть, как ты замыкаешься в себе.
— Ты ошибаешься, я не замыкаюсь, — Луис поставил еще один воображаемый камень на могилу взаимных чувств и улыбнулся приветливо и открыто. — Тебе не о чем волноваться. Так бывает, что люди не сходятся и что появляются причины, которые мешают им быть вместе. Ты сделал выбор, я принял его. Тебе не в чем себя винить, Эдвин.
Алонсо слушал, немного наклонив голову набок, глотая застрявший ком в горле. Но, несмотря на всю жестокость Луиса, он его понимал, он знал, каково это — ревновать, когда любимый делит постель с другим, даже по ошибке или на пьяную голову.
— Это значит, что ты отпускаешь меня без права возврата?
Луис молчал. В сердце он не отпускал Эдвина, но его честь, его понимание ситуации требовали, чтобы Алонсо понял, что все закончено.
— Ты сделал выбор, о чем еще говорить? Извини, но мне еще много нужно сделать, — сюзерен искал причину, чтобы закончить разговор и немного побледнел от тоски внутри. Как только военачальник уйдет, тогда можно и разметать все по столу. Сейчас нельзя.
— Можно тебе помочь? — спросил Алонсо, и в его позе, в том, как напряженно он держал перо в руке, читалась мольба. Он словно умолял Луиса если уж не простить, то хотя бы пожалеть его. — Я свои сегодня уже сделал... Мне будет не сложно.
— Да, можешь, прибыли гонцы и ждут меня в зале. Они привели человека, который знает, где скрываются братья Райсаро, — светлые глаза любовно прошлись по лицу Эдвина. Как же красив, как тянет притянуть его к себе и все забыть, но это равносильно глупости...
— Мне пойти к ним? — уточнил Эдвин так, словно это для него было не очевидно. Глаза выразительно просили: "Позволь мне остаться... Я разберусь с Райсаро позже... Сейчас позволь остаться, дай мне шанс на надежду".
Луис опустил взгляд на бумаги. Еще секунда, и он бы сдался настойчивости синих глаз, томлению в груди, сердцебиению и желанию целоваться. Чертовски глупо, когда знаешь, что возлюбленный все равно не сдержится, а потом станет оправдываться несуществующими призраками и придумывать глупые оправдания, что уснул в караулке.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
