Как приятно лежать на мягком женском теле, будучи полностью опустошённым. Излишки спермы не давят на уши, не затуманивают глаза. Яичками можно звенеть, как в колокольчик, до того они пусты. Всё, всё, что копил столько времени, всё отдал маме. И она, переполненная спермой со всех сторон, лежит подо мной, сытая и довольная. Ей даже лень шевелиться. Только физиология требует своё. Мама пошевелила попой, вздохнула — Лежала бы и лежала. Так приятно чувствовать на себе тяжесть мужчины, его тепло. Ладно, свинёнок, слазь. Делано возмутился — Почему свинёнок? — А кто маму изгваздал со всех сторон? Мало было туда, так ещё и зад под завязку заполнил. И откуда у тебя столько спермы? Не поделишься секретом? Мама шутит. Интересно, почему мне вдруг стало так легко и просто общаться с мамой после того, за что я должен был бы испытывать стыд и раскаевание. Напротив, произошедшее как-то сблизило нас. Не стало запретных тем, не стало того, что называют стыдом, часто вкладывая в это понятие пуританство, заставляющее стыдливо прятать то, что естественно для человека. Почему ты, если хочешь кушать, говоришь об этом прямо, а если тебе приспичило посетить туалет, стесняешься сказать, при этом что мужчины, что женщины не особо стесняются справить нужду в самых неподходящих местах. Или, когда прижмёт, налёт шелухи стыдливости куда-то исчезает? Конечно, ходить в мокрых трусах не совсем в кайф. Те же отношения мужчины и женщины. Зачем прятать свои чувства и желания за водопадом слов, призванных обозначить то, что можно сказать парой-тройкой фраз. Почему я должен стесняться своих желаний целовать тело любимой женщины, каковой стала мама? Почему я не могу целовать её попу, если мне это нравится? Что постыдного в том, что я покрываю поцелуями эти прекрасные полушария, эти волнующие меня изгибы тела, эти холмы с бархатистой кожей, напоминающей кожуру персика? Мама не говорит, что она "грязная", что попу целовать не принято, что...Да мама просто наслаждается ласками, которые ей дарит её же сын, теперь её любовник, её мужчина, на которого она заявила права. Сколько не лежи, сколько не терпи, но проза жизни заставляет подскакивать и стрелой мчаться туда, куда даже королям принято ходить своими ногами. То же самое касается и королев. И мы пошли, нет, мы побежали, стараясь на расплескать по пути содержимое мочевых пузырей. Это в сказках о прекрасных принцессах не акцентируют внимание на таких вещах. Как же, принцесса же. В животе бабочки. Зато в голове тараканы. Мама сказала — Всё, вставай, иначе сейчас описаем постель и будем спать на мокром. Не маленькие, пелёнку не подстелешь. — А когда я потянулся за трусами, добавила. — Брось. Куда на грязную задницу чистую одежду? Так иди. Я заметил, что в общем коридоре нам могут встретиться соседки. Ночь, конечно, но мало ли что. Мама рассмеялась — Сын, ну и глупый же ты у меня. Да они кипятком писают от желания увидеть тебя полостью голым. Они на кухне фантазируют, представляя твой размер. Точнее, размер твоего члена. Они давно бы изнасиловали тебя всем скопом и по отдельности, если бы я не запретила им делать это, заявив на тебя право первой ночи. Да, да, и не смотри таким взглядом. Можешь считать меня падшей женщиной, кем угодно, но я ни капли не сожалею о произошедшем. И мне плевать на то, что кто-то по этому поводу скажет. Ты осуждаешь меня? — Ма, ты моя мама. Ты моя самая любимая женщина. Ма, ты первая женщина, с которой я...Ну, мам, не пытай меня. У меня и слов-то таких нет, чтобы рассказать, что вот здесь творится. И я постучал себя по голове. Мама смеётся — Слова со временем найдутся. Будешь развешивать лапшу на уши бабам, затаскивая их в постель. Всё, побежали, а то у меня сейчас потечёт. В коридоре мы не встретили никого. В туалете мама села на унитаз, посидела, подтёрлась и рассмотрела бумажку. — Крови нет, значит всё нормально. Саднит слегка, так это пройдёт. Дефлорация прошла успешно. — Ма, это ты про что сейчас сказала? — Ты не знаешь, что такое дефлорация? Э-эх, темнота! Ещё и мой сын. Стыдобушка ты моя. Дефлорация — нарушение девственной плевы. Проще говоря, это ломание целки. Так понятно? — Угу. — Соглашаясь, потряс головой. — Ма, а там откуда целка? Мама, стоя в ванне и намыливая низ живота, писю, попу, бёдра в пятнах засохшей спермы, смеётся. — Ну, в заду целки точно нет. Это в переносном смысле. Ты первый мужчина, который попробовал меня с этой стороны. Так что гордись. И не смотри на меня таким сальными глазами. И успокой своего дружка. Я ещё в ванне раком тебе не давала. Может быть в будущем, но не сейчас. Лежим с мамой, прижимаясь друг к другу. Непередаваемое ощущение близости, тепла любимого тела. Волосы пахнут ромашкой, чем-то ещё. И от тела исходит восхитительный запах, кружит голову, возбуждает. — Всё, сын, всё. Возьми себя в руки. Я тоже хочу. Только не хочу пресыщения. Чтобы почувствовать вкус, нужно быть слегка голодным. Переешь — и самое вкусное лакомство не в радость. Давай будем спать. Мне с утра на смену. Это ты у нас каникулярный тунеядец. Да, сын, вот что я тебе хочу сказать, о чём предупредить... Я навострил уши. Когда мама говорит таким тоном, нужно слушать очень внимательно.

Проснулся. Ну и кино.

* Рассказ третий * * Монстры атакуют *

* Глава первая *

Всё возвращается на круги своя. Закончилась и моя эпопея по работе переводчиком с иностранцами. Они уехали к себе в ГДР, а я вернулся в цех и продолжил работать на своём месте, шлифовщиком. Мне дали, как и было обещано три дня отгулов с сохранением заработной платы, чем я был несказанно доволен. Конечно, скорее свободными от работы днями, чем оплатой. Я постарался использовать эти, неожиданные для меня дни отдыха, чтобы поездить в окрестностях Оренбурга в поисках новых порталов и приключений. Подходил к концу октябрь. Дома всю работу я закончил и теперь мог заниматься только своими проблемами, если их можно так назвать. Уже вовсю ощущалось близкое приближение зимы. В городе уже облетали жёлтые листья, прибавляя работу дворникам. А в лесах деревья как — бы открыли художественную выставку многообразия цвета в своих ещё пышных кронах. Я в основном старался ездить по рощам, посадкам и тем лесам, которыми наградила природа нашу степную сторону. Там было меньше ветра, да и сменяющие друг друга картины полян, лесных дорог и лугов больше радовали мой взор, чем однообразные степи. Я ехал по дорогам, поглядывая по сторонам, и попутно думая о своём.

Сейчас, когда не было со мной моего друга Виктора, я занялся историей нашего рода. Мои предки по матери были оренбургские казаки, а по отцу из пензенской губернии и были крестьяне. Так что мы, к сожалению, не из благородных аристократов. Конечно, можно было и приврать с три короба. Но большого удовлетворения мне бы вряд ли это принесло. И я просто решил докопаться кто были и откуда произошли мои деды и прадеды. Я обошёл всех своих родственников, расспросил их о том, что они знают о наших предках, скопировал старые, потрескавшиеся фотографии. И теперь вечерами рассматривал эти фото и читал те записи, которые я сделал, слушая родственников.

Моя бабушка Мария Порфирьевна была родом из станицы Пречистинка, Саракташского района нашей Оренбургской области и её выдали замуж за Павла Яковлевича Ещеулова из той же станицы. Так вот бабушка всегда говорила, что они жили хорошо. Муж её Павел ловил рыбу, а она вязала пуховые платки и потом они ездили в Оренбург продавать наловленное и навязанное. Тем и жили. Да, и жили они хорошо. Какие же у них были потребности, чтобы с таких мизерных по нашим меркам доходов жить хорошо. И что по их мнению хорошо. Долго мне не давала покоя эта мысль.

И ещё я думал какими бонусами меня наградила судьба, а может боги или другие высшие силы. Я перенёсся в своё прошлое, а я уже убедился, что именно в своё, а не в параллельное или вертикальное. Проверив исторические даты, я убедился, время и история сходятся. Затем я получил способность видеть и открывать межмировые порталы и, наконец, моё здоровье стало гораздо лучше, чем в прошлой жизни. Я стал быстрее, ловчее и сильнее меня прежнего. Одного только не хватало мне для полного счастья. Не смог я ещё ни разу попасть в прошлое, которое я смог бы изменить своими действиями, кроме того случая, когда я открыл портал на войну с гитлеровской Германией. Но туда мне идти категорически не хотелось. СССР и так победил, а если то был не наш мир и не наше прошлое, а параллельный мир, то зачем нам туда лезть и устанавливать свои порядки. Пусть живут как хотят. Мы не американцы, чтобы силой насаждать свою демократию. И в конце концов, что я мог предложить местным командармам и комиссарам. Только то, что они победят когда — нибуть, да они и так в это верят и загнобят любого кто начнёт в этом сомневаться. Я не военный теоретик, не конструктор нового оружия, и даже не помню конкретных дат генеральных сражений, побед и поражений.

Так думал я под ровный рокот двигателя моей ,,Явы,, проезжая по дорогам моего родного мира. Вспомнились книги Роджера Желязны о Янтарном королевстве и принце Корвине, который силой своей мысли превращал окружающие пространства в те, в которые он хотел попасть. Я подумал коли уж попал под раздачу разных привилегий и всяческих бонусов, то почему бы мне не получить ещё одно свойство моего организма. Ведь хорошо было бы попутешествовать по разным странам, а также по придуманным для себя разным королевствам, где я буду, конечно , самый главный и любимый. А пока я вспомнил своих дедов и прадедов и так мне захотелось попасть в края юности моих предков, что аж голова заболела и дорога впереди меня затуманилась.

Я еле успел затормозить. Я был на обрыве. Нельзя сказать, что обрыв был очень высокий, но и низким его тоже нельзя было назвать. Короче, если бы мы с ,,Явой,, сверзились туда, нам бы не поздоровилось. Я заглушил двигатель и слез с мотоцикла. Снял шлем и очки и стал вытирать платком вспотевшее от волнения лицо. Под обрывом за деревьями была видна река и было видно, что там рыбаки ловили рыбу. Ловили они сетью и я подумал, вот нарвался на браконьеров. Слышно было как они кричали друг другу, помогая вытащить сеть с рыбинами, которые блестели на солнце своей чешуёй. Да, именно рыбинами. Они были по локоть, не меньше. И на какой же реке есть такая рыба, подумал я. Тут мимо пробежал пацан. Я окрикнул его.

— Слушай, пацан, а что это здесь за река?

— Так ведь Урал, дяденька. И сразу задал свой вопрос.

— А это что такое, дяденька? — и показал своим довольно грязным пальцем на мотоцикл. Он был босиком, но зато в старой фуражке с синем околышем и тоже грязной. Козырёк был треснут.

— Это лисапед с мотором, — пошутил я, но к моему удивлению он закивал головой, давая понять, что всё понял.

— А скажи — ка мне, где тут у вас ближайшая деревня или село, — спросил я его.

— Деревня у мужиков, а у нас станица.

— Ну и какая же у вас станица, не Вёшенская, случайно, — опять пошутил я.

— Нет, у нас станица прозывается Пречистинка.

Тут и сел старик. Так кажется описал неожиданность Твардовский. Я ни как не ожидал, что моё мысленно произнесённое желание, а скорее даже не желание, а так — мечта, будет услышано каким — то высшим существом и тут же будет претворёно в жизнь. Так ведь и в бога поверишь и побежишь молиться в ближайшую синагогу или церковь, что ближе.

— А скажи — ка малец, не знаешь ли ты, какой сейчас год от рождества Христова.

— А как же знаю, я ведь уже в церковно — приходской школе учусь. Сейчас у нас на дворе 1913 — й год. Вот.

— Ага. Вот это номер. Ведь это самое настоящее попаданчество. Классическое.

Я отпустил мальчонку и он резво побежал вниз к реке, и видно было как он говорил что — то какому — то казаку, а это были именно они, как я понял, показывая на меня рукой. Ну вот, подумал я, сейчас начнётся расследование. И оно не замедлило быть. Ко мне шёл казак , довольно молодой, в шароварах с синими лампасами, в расхристанной рубашке, но в фуражке.

— Кто таков? — с ходу спросил он у меня, — и что тут делаешь.

— Вообще — то сначала надо самому представиться, а уж потом допрашивать незнакомого человека.

— Да, меня тут все знают.

— Но я — то не знаю вас. И тем более мне не велено вступать в лишние разговоры с неизвестными личностями. Так я жду, любезный.

— Вахмистр Абоимов. А теперь позвольте узнать ваше имя и чин, ежели он имеется.

— Наконец — то я добился от вас членораздельной речи. Я есаул Зайцев. Нахожусь на задании по испытанию новой техники. А сюда заехал, что бы навестить своих родственников и, в частности, Порфирия Ефимовича Зайцева. Кстати, он сейчас в станице?

— Так это. Где ж ему быть, ваше благородие. Хозяйством должон заниматься. Так что завсегда. Вот.

Вижу совсем стушевался мой дальний родственник. А тут он ещё и спрашивает.

— А в каких войсках соизволите состоять, а то я вижу лампасы у вас белые, незнакомые. А я как раз был в спортивных брюках с белыми пришитыми полосами в виде лампасов.

— А это, дружище, секретные Специальные войска, которые подчиняются самому государю императору. И больше знать о них ничего нельзя. А сейчас проводи — ка меня, братец, к моему родственнику, а то я ни разу его не видел, вот и приехал познакомиться. И он пошёл впереди меня показывать дорогу, а я вёл под узцы своего верного коня. До станицы было недалеко, метров этак двести и я решил не заводить мотоцикл, чтобы не пугать местных жителей. Когда мы подошли к окраине станицы, в лицо пахнуло запахами обычной русской деревни — конским навозом, коровяком и прелым сеном или соломой. Около плетней всё это богатство было навалено в большие кучи. И над ними и вокруг мерцали целые облака мошкары. Подошли ко двору, мой Вергилий заорал, что было силы

— Порфиша, тут к тебе пришли. Встречай гостей.

Из неказистого дома во двор вышел бородатый казак средних лет, в котором я сразу узнал своего прадеда по матери Порфирия Ефимович Зайцева. Фотография не соврала и он был точь в точь такой же как и на фото.

— Что — то не признаю, мил человек. Из каких вы будете? Не из Студенцов ли?

— Нет , Порфирий Ефимович, не из Студенцов. Из столицы я, из самого Санкт — Петербурга. Вот приехал в Оренбург и решил навестить родственников. Я есаул Зайцев Александр Алексеевич, ваш дальний родственник уж не знаю по какой линии, но родня. Бабушка мне говорила, что её бабушка из Пречистинки.

— И как же её звали?

— Слава богу, она ещё жива и надеюсь ещё долго будет здравствовать нам на радость. Вижу как туго вращаются у прадеда винтики в мозгах и так ничего и не придумав, что ему сказать, он пригласил меня в горницу. Я не стал развивать тему касающуюся имени моей бабушки, прошёл через двор, выбирая где дерьма животного происхождения было поменьше и, стараясь не наступить на бегающих вокруг кур, поставил мотоцикл в сарай, сказав, чтобы к нему никто не прикасался и прошёл в дом. Трижды перекрестился на образа, не забыв двоеперстие, мои родственники были старообрядцами, и прошёл к столу. А за столом сидели мои двоюродные бабушки, ещё очень молодые. Я узнал в них Анастасию, Матрёну и на руках у прабабки Татьяны сидела моя двоюродная бабушка Татьяна, ещё совсем маленькая. Да, русскими красавицами тут и не пахнет. Деревня, она и есть деревня. С детских лет приучают их к тяжёлому крестьянскому труду и они очень быстро старятся. И никаких тебе кремов увлажняющих и сохраняющих кожу лица и рук. Я вспомнил слова моей бабушки Марии Порфирьевны о том, что они жили хорошо и подумал, а как же жить плохо, если это считается хорошо. Комната была практически пустая. Иконы в красном углу, стол, покрытый простенькой скатёркою, гнутые стулья и табуреты и сундук с кроватью. Стены обмазаны глиной и побелены. По нашим, даже 1972 года меркам, бедность была ещё та, но судя по количеству живности во дворе, от голода они не страдали. Очевидно, что степень благосостояния у них измерялся тем, что если не голодны, значит живут хорошо.