| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
лейтенант Макаров, как вас величать по имени-отчеству? Меня, как вы знаете,
Николаем родители нарекли, соответственно, Константиновичем.
Макаров растерялся.
— Степаном Осиповым, ваше императорское высочество.
— На ближайшие несколько часов забудьте о титулах, Степан Осипович. В качестве
секундантов мы формально равны. Вы обсуждали время и место?
— Если граф Ростовцев желает заменить сабли на пистолеты, то из уважения к
его возрасту мы вынуждены согласиться, только придётся подняться в горы.
— Дело в том, Степан Осипович, что Николай Яковлевич рад драться на саблях.
Во время оно он неплохо фехтовал, да ведь сколько воды утекло... Я предлагал
до первой крови, но граф настроен воинственно; Павел не остыл?
— В какой-то мере, но отступать ему не с руки.
— Ну ладно... Скажите мне тогда, дорогой Степан Осипович, вы сами решили петлю
на шее затянуть или это коллективное помешательство?
— Не понял, ваше... Николай Константинович...
— Да полно вам, Степан Осипович. В доме генерал-адмирала, да ещё и в его
присутствии... Вам, случаем, новые погоны не жмут?
— Да я к ним и не привык ещё. В лейтенанты разжалуют — не страшно. Доверие
штабс-капитана Баканова я оправдать намерен. А что касается его императорского
высочества.., где, кстати, ваш батюшка генерал-адмирал? Мы о нём впопыхах
запамятовали, а подводить его никому не хотелось бы, мы все уважаем великого
князя.
Никола усмехнулся.
— Стало быть, графьёв недолюбливаете, жадною толпою у трона стоящих... Батюшка
на послеобеденной прогулке, недавно ушёл. Она у него не менее часа длится, иногда
полтора. Стало быть, будет не слишком скоро. Надо бы до того управиться, если уж
примирение невозможно.
— Примирение _формально_ возможно, если Павел Ильич извинится перед графом,
но извиняться он не намерен, да и не в чем.
— Как не в чем? А если бы вашего отца столь жестоко, совершенно несправедливо
оскорбили?
Макаров заложил руку за борт мундира.
— Мой отец, ваше высочество, из простых матросов до фельдфебеля дослужился,
тридцать лет назад в прапорщики был произведён. Так что оскорбляли его...
неоднократно.
Никола по-новому взглянул на упрямого моряка. Молодой офицер, которого лично
знал и, похоже, ценил его отец — одно командование тезоименитным кораблем
чего стоило — похоже, не был даже дворянином. Баканов, давний друг Сергея
Гонвельта, старого собутыльника и единомышленника, тоже то ли из купцов, то ли
из почётных потомственных... Вообще-то Никола в душе считал себя демократом, но
вот сталкивался с такими людьми очень редко. Это не с Гонвельтом или
Варпаховским по кабакам и не с Фанни по Неаполям...
Бедный граф Ростовцев, как он нарвался... Нашла коса на камень... Придётся
менять тактику.
Молодой великий князь внезапно воспрял духом.
— Я иду за саблями и врачом. Встречаемся через четверть часа возле прудов.
Николай Константинович поднялся в курительную и обнаружил там в клубах сизого
дыма знакомое лицо. Это был адъютант отца, кавторанг Зинченко.
— Граф Ростовцев здесь был?
— Да, ваше императорское высочество, он оставил записку генерал-адмиралу, а
сам сейчас в церкви.
"_Плохо дело. Николай Яковлевич поостыл и понял, что шансы не на его стороне,
но умереть собрался с честью_", — промелькнула мысль у Николы.
— Прошу вас, капитан, у меня к вам деликатная просьба. Возьмите подзорную
трубу из кабинета и поднимитесь наверх. Если увидите на дорожке к дому отца —
немедленно помашите из окна фуражкой.
Адъютант, по приказу генерал-адмирала не сопровождавший его при прогулке,
и потому присутствовавший в курительной в начале ссоры, кивнул.
Сам же Николай пошёл по коридору второго этажа в сторону домовой церкви.
Проходя мимо гардеробной, он увидел свою возлюбленную, с упоением кружащуюся
перед зеркалом, и разглядывающую лейтенантский мундир и себя в нём.
— Ты чем-то встревожен, Нико?
— Уфф... Да сцепились два твердолобых, молодой и старый, и теперь хоть кол
на голове теши, жаждут крови.
— Граф и этот красавчик Баканов?
— Саня, всё тебе красавцы, тут дело до смертоубийства дойти может.
— Ой, ревнуешь, милый... А дуэль — это как, страшно?
— Ну что сказать... Дед её подлостью считал, августейший дядюшка иногда
закрывает на неё глаза, иногда нет; кузен собирался её узаконить.
— Медведь?
— Тс-с... именно. Сашка-покойник. А мне покуда драться не доводилось.
— А моего _оленя_ пристрелил бы?
— Тьфу, скажешь тоже. Олень дичь благородная. Благоверный твой скорее баран;
ты скажи лучше, доктора не видала? Мне бы поспешить надо.
— Нет, не видела. А хочешь, я на месте дуэли в обморок упаду?
Никола засмеялся.
— Не в мундире лейтенанта, надеюсь, надень всё же платье, а то уж меня в
поклонники мужской красоты запишут. У меня тут другая идея образовалась.
Тем временем доктор по давней традиции вдохновенно занимался раскладыванием
пасьянса в "зале войны", в котором Никола собирался мимоходом позаимствовать
сабли. Ломберным столом, пользуемым доктором для раскладывания карт, была
верхняя крышка любимого рояля великого князя, нотный столик был слишком мал
для фаворитов карточного расклада. Генерал-адмирал, пребывая в дурном
настроении, любил играть на рояле либо виолончели во всю немалую силу своего
дарования (быть может, и таланта, вот только развивать его великому князю
не хватало времени) среди оружия и батальной живописи.
"Полковник Волынский" доктора обычно в упор не видел. Хотя этот экземпляр и
был из безобиднейших по сравнению с теми жрецами Эскулапа, что едва не уморили
молодого князя, всё же Никола "клистирную трубку" не жаловал и потому решил
ввязать и его.
— Доктор, проявите христианское человеколюбие, не дайте пролится невинной крови!
— Да я... да это... ваше императорское высочество, я же человек мирный...
— Вот и прекрасно, доктор, на вас вся надежда, остудите эти горячие головы,
уймите. На полянке перед прудами через пять минут дуэль будет, как бы настоящие
могилы рыть не пришлось, а вы до сих пор наполеоновскую* раскладываете.
Доктор с несколько очумевающим видом спросил.
— Но что же я могу?
— Вы же слуга разума, представитель гуманнейшей профессии, идите, отведите их
от наваждения смертоубийственной вражды, — Никола на одном дыхании выдал фразу
и отвернулся к оружию, чтобы врач не заметил бесенят, танцующих в его глазах.
"Мессир Клистир", как обычно называл его Никола, подхватил свой неразлучный
медицинский саквояж и быстрым шагом проследовал к выходу. Великий князь же,
оглядев отцовскую коллекцию, выбрал пару великолепных златоустовских сабель
1844 года выделки, взял два неплохих клинка харалужского булата из хивинских
трофеев, сунул их под мышки и неспешным шагом пошёл в церковь...
* Довольно сложный пасьянс "Могила Наполеона", раскладываемый из двух полных
колод (104 карты).
Никола затягивал время как только мог. Нарубив веток саблей, обмерил шагами
площадку, обстругал колышки, и тщательно ободрав кору, долго уравнивал их по
длине, потом попросил Макарова перемерить, немного с ним поспорил по поводу
ориентации площадки по сторонам света и вбил колья по углам. Еще при рубке
веток он обнаружил в кустах рододендронов всё ещё ряженую Демидову, и,
периодически приближаясь к ней при последующих действиях, исподтишка строил
ей страшные глаза и грозил пальцем. Всё это он делал, не забывая время от
времени поглядывать в сторону дворца, частью скрытого кипарисовой рощей.
Внезапно он заметил бликующее на предзакатном солнце окно, и руку с фуражкой.
Теперь уже время поджимало, и Никола провозгласил:
— Господа, предлагаю вам последнюю попытку к примирению. По долгу чести и
человеколюбия призываю вас забыть обиды и пожать друг другу руки.
Обе противоборствующие стороны не сочли сие необходимым — Баканов, отрицающе
мотнув головой, сказал "нет", Ростовцев презрительно усмехнулся и сказал "не
бывать тому". Никола объявил схождение...
Генерал-адмирал возвращался с прогулки в наилучшем расположении духа. Тому
поспособствовали и прекрасная погода, и запах легкого бриза с моря. В
оставшиеся до темноты считанные часы Константин Николаевич собирался просидеть
в библиотеке, почитать британские газеты, донесения с тихоокеанской эскадры.
Быть может, тогда к нему прилетит муза, и он возьмётся за виолончель... Вечер
обещал стать не менее приятным и полезным, нежели день. Жаль, конечно, что
государь отклонил предложение Пилкина и Аркаса по минированию Босфора. План,
что и говори, хорош, но конец войны уже не за горами, а выставленные-то мины
потом как уничтожить?
Подходя к любимому месту детей, где когда-то он играл с ними и жинкой, как
казалось тогда ещё совсем не такой дурой, в британскую модную игру с воланом
— бадминтон, он увидел торчащие из кустов спину.., ну и полагающееся ниже,
затянутое в морскую форму.
Выплюнув окурок сигары, и поправив пенсне, он подумал — "Да-а... Костя,
стареешь... Уже лейтенантские задницы разглядываешь... Но почему же на нём
форма так отвратительно сидит, это же флотский офицер, а не баба в штанах из
парижского Варьете? Куда Аркас смотрит? Понятно, на большом корабле на мачты
лазить теперь не надо, а то ж и остойчивость так потерять недолго..."
Неожиданно для дуэлянтов из-за кустов раздался грозный голос генерал-
адмирала.
— Лейтенант, почему у тебя на заднице штаны топорщатся?
— Не... могу... знать... ваше императорское высочество!
Константин Николаевич на секунду задумался. "Да он ещё и писклявит. Скопец,
что ли? Что творится на вверенном мне флоте, едрить вашу в грот-бом-брам-
стеньги-стаксель!
А что за звон клинков в неподобающем месте, мерзавец мой фехтовать удумал
на прудах по старой привычке? Теперь понятно, лейтенантишка филонит..."
— Вылезай, лейтенант. Что это за мода, в кустах от фехтования отсиживаться?
— брат царя вышел на поляну, доставая новую сигару, — эй, граф, вы что,
полста лет собрались с саблей в зубах отметить?
Никола, в холодном поту, но не дрогнув голосом, скомандовал:
— Сабли в ножны, господа!
Константин Николаевич удивился, а разглядев-таки через вечно падающее и
болтающееся на груди демократичное пенсне сцену на поляне, мгновенно вскипел.
— Дуэляцию развели? Граф, от тебя я уж такого не ждал! И ты, Баканов!.. Ну и
ну! — Он сверкнул сереющими от гнева глазами на сына, резко обернулся к
давешнему лейтенанту, пенсне снова упало и повисло, качаясь, на цепочке, — эй,
лейтенант, забери у них сабли. Тебе говорю, тебе! Полковник Николай Романов,
представьте мне письменный рапо'рт! Ч-чёрт подери! Любите ли вы сонаты Брамса,
господа, или предпочитаете Шумана?! Вас ждёт музыкальный арест на... хм...
четыре часа!
Нет, ну каковы зас...нцы?! Такой вечер испортили! Прав был незабвенный
_Papa_, что за дуэли нещадно в солдаты разжаловал и на Кавказ отсылал...
Участники дуэли вслед за генерал-адмиралом возвращались во дворец. Никола и
Макаров подошли к Демидовой и забрали у неё сабли.
— Шурочка, тебе нужно немедленно скрыться с глаз _Papa_ долой.
Демидова оглядела на находящихся вокруг офицеров. Взмахнув рукой около уха,
что должно было обозначать отдание чести вышестоящим, она удалилась в сторону,
противоположную дворцу.
— Господа офицеры, доктор, я могу надеяться на вашу скромность?
— Будьте покойны, ваше высочество, — ответил за всех Баканов, — я не думаю,
что вашему батюшке будет интересно услышать о дуэли из-за этого сукина сына
Куржицкого, интендантишки паршивого.
Граф Ростовцев побагровел до такой степени, что могло показаться, что его
сейчас хватит удар. Он покачнулся, и рухнул бы на землю, если бы его не
подхватил Макаров, и пришедший ему на помощь Павел. Сабли снова зазвенели,
теперь уже по земле...
Хмурый генерал-адмирал (в гневе, как известно, уступавший старшему брату, но
не отцу) пробежал глазами по коллекции сабель, обнаружил на рояле неоконченный
пасьянс, прошипел сквозь зубы короткий, но ёмкий морской загиб, и открыл
крышку инструмента. Многообещающий вечер был безнадёжно и окончательно
испорчен. Проводить какие-либо дознания он терпеть не мог, но, раздери всех
акулы, положение обязывает...
— $ЗИНЧЕНКО$,.. кх-гм!
— Есть, ваше императорское высочество.
— Где там господа дуэлисты?
— Идут, ваше императорское высочество. Его высочество заканчивает составление
рапОрта. Доктор приводит в чувство графа Ростовцева.
— Чёрт возьми, он что, ранен?
Адъютант смутился.
— Никак нет, ваше императорское высочество, после дуэли его едва не хватил
удар.
— Эт-того мне ещё не хватало... Попроси господ офицеров расположиться в
соседних комнатах по одному, и поторопи Николу с рапортом. Да погоди ты бежать,
— генерал-адмирал на секунду задумался, — Иван Алексеевич, принеси мне
британскую прессу из библиотеки.
— Ваше высочество, получен секретный пакет от морского агента в Британии.
— Неси!
... Вскоре явился Никола. Протянул отцу рапорт, Константин Николаевич, прикрыв
секретные бумаги, пробежал глазами письменный доклад сына, усмехнулся.
— Макарова ко мне, сам жди за дверью, мерзавец.
Никола козырнул отцу и вышел. Через минуту перед августейшим шефом предстал
невозмутимый Степан Макаров.
— Итак, господин капитан-лейтенант, в чём причина дуэли?
— Заурядное недоразумение, ваше императорское высочество. Граф Ростовцев принял
на свой счёт произнесённую штабс-капитаном Бакановым фразу, не имевшую к нему
отношения. На воре шапка горит, ваше императорское высочество.
— Причём тут воры?
— Репутация отца графа широко известна.
Великий князь, уже успокаивавшийся, неожиданно взорвался.
— Мальчишка, да что ты знаешь?! Слухи, сплетни?! Басни лондонских агитаторов?!
Баканова сюда! И сам вернись!
— Ваше императорское высочество, штабс-капитан Баканов. Честь имею явится.
— Что за историю вы тут затеяли?
— Ваше императорское высочество, я принял вызов графа Ростовцева и вёл себя
согласно проистекающим обстоятельствам.
— Штабс-капитан, — Константин Николаевич всё же обрёл ледяное спокойствие,
присущее в семье Романовых только ему, — вы, будучи моим гостем, находясь в
моём доме, приняли вызов другого моего гостя, более того, человека, которого
я уважаю, отца которого считал своим другом. Исходя из такой логики, мне что
ли скрещивать с _Вами_ клинки? Не много ли чести?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
