Глаз Василиска (Beta)

— Не суетись парень, — хватка мистера Скрига ни на мгновение не ослабевала. Сам комендант не сводил уважительного взгляда с членов деканата и мистера Ламбериуса, в частности.

— Итак первое письмо датируется седьмым апреля. Как улика, сие послание будет зачитываться вслух без умолчаний и сокращений, как требует того протокол, утвержденный августейшей канцелярией её Величества. Благо записка не очень длинная.

Ламбериус старчески крякнул и улыбнулся. Он окинул смеющимся взглядом собравшихся, но не нашел поддержки ни учеников, ни учителей. Декан откашлялся и декламировал:

— Элиза, напоминаю тебе, что наши встречи опасны и вредны. Не мучай меня своими желаниями, не изводи томными взглядами. Наш союз не может быть исполнен, по крайней мере в стенах Абенфорта. Предлагаю продолжить наше общение после выпускного экзамена в более спокойной обстановке.

Ламбериус поднял подернувшиеся белесой, старческой пеленой глаза.

— Я полагаю некая Элиза из письма, это и есть мисс Трелони. Что ж, хоть в записке и не указаны фамилии, будем считать, по наставлению мистера Арчера, что это она и есть. Кстати мисс Элизабет Трелони сейчас среди нас? Я что-то не вижу её. Элиза, отзовитесь, пожалуйста.

— Она не пришла, осталась в кампусе, — отчётливый женский голос в тишине зала заставил Арчера встрепенуться. Скриг тут как тут.

— Не стоит делать резких движений, — недобро усмехнулся он.

— Мистер Скриг, пожалуйста пошлите за мисс Трелони человека. Совершенно не справедливо что участница столь интересных событий сегодня не присутствует вместе с нами.

— Прикажете привести её как подозреваемую? — Скриг жестом подозвал к себе помощника.

— От чего же? — не поддельно изумился Ламбериус. Он нащупал вторую записку. Пальцы уже с трудом слушались его, да и по общему тону уважаемого декана чувствовалась его некая усталость от ситуации. Арчер нисколько не напугался от того факта что к допросу подключат Трелони. Девушка не славилась изворотливым умом, да и особыми манерами тоже. В благородном списке Томаса Элиза занимала едва ли не самое последнее место. Дочь лесоруба, что от нее можно было хотеть?!

— Мистер Арчер, надеюсь вы не против что бы мы допросили, а вернее и справедливее было бы сказать: опросили мисс Трелони? — Ламбериус заигрывающее улыбнулся. Томас не придал этому жесту никакого значения, хоть он и был не характерен для августейшего декана. Что мог изменить этот опрос? Вся правда была выложена в записках и трактовать двояко любовные извивания глупо и не уместно. На вопрос Ламбериуса Томас лишь безразлично пожал плечами. Его огорчало только одно обстоятельство: придется сидеть на этом проклятом стуле дольше, чем рассчитывал Арчер. И словно прочитав его мысли, на плечо надавил Скриг.

— Подождем? — он так же скривился в неприятной усмешке. Арчер не придал значения и этому знаку, но уже где-то в глубине его души, пока лишь на неосознанном уровне зазвучал тревожный колокольчик. Они что-то приготовили для Томаса. Что-то, что ему совсем не понравится.

Рисунок Смерти

Расчёт старшего комиссара Гордона Фаулера был прост, поэтому сработал безукоризненно. Таскать за собой молодого стажёра ему совсем не нравилось, но без посещения парфюмерной лавки Августа Майера, а, следовательно, без наставлений по поводу грядущего полнолуния и сбора драгоценных ингредиентов на Альмейском предгорье обойтись было нельзя. Гордон вынуждено тянул время. Труповозка с телом Фитча поехала окружной дорогой. Не самый ближний путь. Он лежал через набережную и скошенный мост Мэдсона, дальше по Старлинг-стрит и городской Тисовой аллее, что плавно переходила в Де Грандер сквер. По мимо этого уважаемому Францу Куттеру, королевскому судмедэксперту, несущему свою вахту на острове уже более двадцати лет, потребуется около часа для вскрытия и занесения в протокол всех улик и умозаключений. Благо сомневаться в причинах смерти бедного Эдгара Фитча не приходилось.

— Вы покинули стены Абенфорта в каком звании? — Фаулер вдруг пристально посмотрел на своего подопечного. Арчер неспешно отложил блокнот, в котором что-то пытливо вычитывал. Поправил перчатки и украдкой взглянул на комиссара.

— В звании сержанта.

Томасу совершенно не хотелось говорить на эту тему. От части потому что Гордон лукавил, и прекрасно знал предысторию Арчера, от части что эта история стала черным пятном на репутации самого Томаса и что ужасней всего, на репутации всей его семьи. Арчер отвернулся к окну, но пейзаж за стеклом кэба нагнал на молодого человека глубокую тоску, тем самым усугубив его самочувствие. Грязь и оборванцы, снующие по улицам в поисках дозы вдохновения. С трясущимися руками и обезумевшим взглядом. Остров — это не место для приятного отдыха и уж совсем не подходящее место для успешного старта карьеры выдающегося детектива. Фаулер понимающе кивнул и причмокнул губами. Он задумчиво смотрел сквозь Арчера. Конечно инспектор знал историю Томаса, но вскользь, не вдаваясь во все её подробности. Да и полковник Венденберг в своем письме к Фаулеру был сдержан и сух. Гордон никогда бы не взялся за это дело, ни мольбы полковника её величества, ни его обещания похлопать за инспектора на большой земле не тронули каменное сердце Фаулера. Его убедило совсем другое письмо. И оно тоже было при нём, только в соседнем кармане пальто. Уже несколько дней инспектор бережно хранил его возле сердца.

— В Абенфорте это не редкость, — вдруг пространно произнес Гордон, словно не обращаясь ни к кому конкретно. Арчер не слушал его, по крайней мере не подавал виду. Упорно смотрел в окно и невольно морщился. — Остров тоже не подарок, но тут есть возможность проявить себя. Здесь огромное поле возможностей.

— Возможностей? — Томас усмехнулся и с наигранным, почти ироничным почтением окинул инспектора взглядом загнанного в угол человека. — В Абенфорте вы получили титул Графстора, а тут даже не смогли дослужиться до суперинтенданта. Так какие же будут возможности для меня?

Арчер быстро взял себя в руки и подавил эту мимолетную слабость. Его было загоревшийся взор потух и остекленел в холодном расчёте.

— В любом случае я не смею жаловаться. Наша величайшая и наимудрейшая королева дала мне шанс загладить свою вину, и я намерен служить её высочеству и своему народу не жалея своих сил.

Арчер гордо задрал подбородок и снова смотрел в окно. Благо узкие мостовые пропали и теперь кэбмен вез своих пассажиров мимо яркого палисадника. За каменной изгородью обвитой плющом утопал в зелени особняк с башнями в викторианском стиле.

— Громкие слова и несомненно правильные, — Фаулер так же любовался видом особняка. Он даже смутно припомнил что бывал в нем. В качестве старшего инспектора и не совсем по лицеприятному делу. Кажется, там было совершено сразу два убийства. Точно. Гордон запомнил это место из-за люстры. Кровь забрызгала её и когда полицейские включили свет чтобы увидеть картину преступления в полной красе, половина прихожей выглядела вполне обыденно, а вот вторая утопилась в багряном зареве. Именно поэтому особняк выглядел не только красиво, но и заброшенно. За палисадником уже давно не следили, так что ростки плюща перемахнули через изгородь и торчали над мостовой как скрюченные пальцы покойника. Фаулер бережно потёр пальцами набалдашник трости. Действительно, откуда ещё Арчер смог узнать о его титуле. Гордон невольно улыбнулся. Это заметил Томас и был очень удивлен: инспектор не улыбнулся еще ни разу за это утро.

— По поводу моего титула вы совершенно правильно заметили. И все что я могу сказать, я уже сказал: в Абенфорте роковые случайности не редкость.

Фаулер усмехнулся, но тут же сорвался на кашель. Резкий и свистящий. Инспектор уткнулся в шарф, побагровел. Арчер, однако не поспешил ему на помощь. Молодому человеку претило прикасаться к Гордону, на каком-то подсознательном уровне. Томас лишь посмотрел на инспектора с серьезной озабоченностью:

— Вам надо обратиться к врачу. У вас очень плохой кашель. В детстве, когда я простужался, матушка всегда давала мне перед сном теплого молока с мёдом. Лучшее лекарство, знаете ли.

— Несомненно, — хрипло отозвался Гордон, сглатывая вязкую как упомянутый Арчером мёд, мокроту. Приступ закончился. Прогресс его выздоровления был на лицо, вот только под затянулся по времени. — Но я привык лечится более современными методами. И я терпеть не могу теплое молоко. Но мы уже приехали. Скажите Арчер, вам приходилось делать вскрытие?

На лицо Томаса упала тень неприятных воспоминаний. Вскрытие животных можно было не считать чем-то неприятным или чрезмерно отталкивающим. Особенно брезгливых абитуриентов отсеивали ещё на вступительных экзаменах, но однажды Томасу "посчастливилось" собственноручно вскрывать покойника. И не простого, а из числа преподавательского состава.

— Приходилось. К сожалению.

Угрюмо отозвался Арчер. Кэб сбавлял ход.

— Почему к сожалению? — Фаулер насторожился, он вдруг подумал, что молодой, опрятно одетый человек просто ошибся с выбором профессии. Это многое бы объяснило, но Арчер не подтвердил эту теорию.

— К сожалению, потому что это работа патологоанатома или судмедэксперта, но никак не детектива.

— Вы считаете, что детективы не должны прикасаться к покойникам или изучать их внутренности? — Фаулер издевательски скривился, но от смеха воздержался. Сегодня его кашель был действительно плохим. Кэб окончательно остановился. У каменных массивных ступеней. Они вели к двустворчатой дубовой двери, вывеска над которой была коротка и лаконична: Морг. Городской.

— Почему? Прикасаться к мертвецам вполне может и должен, а вот копаться в их внутренностях, делать операции и надрезы. Это совсем другая работа.

Фаулер ничего не ответил стажеру. Он задумался и не мешкая вышел из кэба. Сколько раз ему приходилось в грязи, пыли и на глазах случайных свидетелей вскрывать тела бедолаг, чтобы обнаружить следы быстро разлагающегося яда. Бледный Чабрец самый распространенный и самый трудноопределимый яд на Острове. Инспектор улыбнулся, но так чтобы Арчер не увидел этого. Ему будет чрезвычайно приятно смотреть на муки своего стажёра. Человеческое сознание и идеалы ломаются с оглушительным треском, который всегда похож на громовой раскат. И бьёт почти также.

* * *

Городской морг не представлял из себя ничего выдающегося. Это могло показаться странным, особенно на Острове с менталитетом его жителей. Старающихся приукрасить вокруг себя даже безжизненные камни. Картины в городе художников иногда возникали прямо на мостовых. За одну короткую ночь, выписанные в мельчайших деталях. А за следующую такую же ночь пропадающих навсегда под каплями разыгравшейся грозы. Почему-то морг обошла эта неуёмная страсть. Обычные серые каменные стены, минимум источников света. Холод внутри помещений поддерживался почти естественным путем и морг по сути и своему строению ничем не отличался от склепа. Узкие проходы для создания сквозняков, заложенные окна в глубине здания.

— Как здесь можно работать? — Арчер невольно поморщился, когда окинул высокий потолок сужающегося фойе. С главного зала вела всего одна дверь. Фаулер замедлил шаг. Похоже он ошибся. Все же одна картина, но просочилась в это по истине мертвое место. Роза с раскрывшимся бутоном была изображена опытной рукой. И написана чем-то черным. То ли графитным карандашом, то ли кусочком угля. По правилам города невостребованные родственниками тела подлежали сожжению в крематории. Фаулер не долго мучился в догадках что именно это было. Арчер или не заметил рисунка, или просто сделал вид что не заметил. Он задрал воротник рубашки, чтобы защитить от сквозняка шею и толкнул дубовую дверь.

— Работа на острове отличается от того чему вас обучали в академии, — Фаулер придержал дверь тростью. От рисунка нещадно разило гарью. Инспектор осторожно провел по лепестку черной розы пальцем. Рисунок совсем свежий. Вот почему он не помнил его прежде. Последняя жертва проклятия Глаза Василиска обрела в морге своё пристанище три недели назад. Инспектор осторожно принюхался. Ничего кроме золы. Гордон всматривался в рисунок несколько мгновений, не решаясь идти дальше.

— Что там? — Арчер так же не решился продолжить путь в одиночестве. В морге ему было не по себе. Стажёр вернулся к инспектору и с лёгким омерзением рассмотрел рисунок. — Как это мило. Роза за упокой? И что в ней такого интересного?

Интерес, с которым Гордон впился в рисунок глазами, не ускользнул от Томаса. Странное поведение, но он уже привыкал к тому что Остров жил своей собственной, ни на что не похожей жизнью.

— Возможно, что ничего, — Фаулер мотнул головой и откашлялся в шарф. Изображение не двигалось, и не переливалось зловещей, живой чернотой. Арчер смотрел на инспектора с плохо скрываемой иронией. Мальчишке не повезло что он попал на остров при таких обстоятельствах. Фаулеру не хотелось распинаться перед ним объясняя все тонкости местного колорита. Он только надеялся, что стажёр постепенно вникнет в них сам. Инспектор больше не задерживался. Несколько узких, мрачных коридоров вскоре вывели детективов в зал, похожий на оранжерею. Возможно когда-то она ею и была. Окна, увитые плющом и с улицы не видные, на восточной стене уходили к потолку. Хозяин и единственный обитатель морга поднял на вошедших детективов добродушный взгляд.

— Доброе утро Гордон.

— Не такое уж и доброе, — угрюмо откашлялся Фаулер. — Здравствуй Франц. Я думаю мы поспели как раз вовремя?

— Действительно не доброе, как ты говорил? Не хочу видеть тебя чаще одного раза в месяц?

Франц Куттер улыбался. Он был из тех людей, которые не теряли оптимизма, никогда и ни при каких ситуациях. Прибывший на остров двадцать лет назад молодым и не опытным юнцом он прижился тут и вполне сносно нес свое бремя. Остров принимал далеко не каждого с Большой Земли и Гордон был несомненно рад этому. Муза ревниво хранила свой покой, отбирая лишь самых лучших. Сейчас Куттер выглядел достопочтенным мужчиной, его виски не так давно покрылись сединой, телосложение было худым, а грудь впалой, что выдавало в коронере аристократические корни. Тонкие черты лица подчеркивал острый подбородок. Глубоко посаженные глаза излучали осторожное добродушие. Франц стянул с руки перчатку. Тонкая кожаная перчатка для проведения операций была измазана кровью, гноем и чем-то ещё, на вид не внушающим ничего хорошего.

— Это он? — Фаулер приблизился к королевскому коронеру и крепко пожал его руку. Они встретились у стола, на котором под простыней лежал труп. Проступившие кровавые пятна совсем свежие.

— Да, собственной персоной, — Франц услужливо обогнул стол для вскрытия и обнажил лицо бедолаги. Лицо Эдгара Фитча было бледное, отмытое от крови, с запавшими глазницами и чуть приоткрытым ртом.

— Рисунок смерти тот же, что и у остальных пяти жертв: характерные рваные раны от грудины до низа брюшной полости. Сломано пять ребер, задето лёгкое и сердце, правый желудочек. — покрывало сползло к ногам покойного. — В брюшной полости задета печень и селезёнка. Смерть наступила почти мгновенно. Рана рваная, предположительно сделанная когтем животного. Очень крупного. На теле следов пуха или шерсти не обнаружено. Анализ крови показал высокий уровень алкоголя и седативного вещества из Благородной Мяты. Убитый принял её за несколько часов до смерти. Так, что ещё...