Мутная вода

— Ты же говрил, что он меня хочет. А если уж Джейси Дентон кого-то или чего-то хочет, то он этого добивается.

Магнус как-то странно и внимательно на меня посмотрел, поэтому я добавил:

— Нет, ничего не было, — так нагло врать было отвратительно, но у меня не оставалось другого выхода.

Я ни с кем не собирался обсуждать произошедшее и то, что касалось только нас двоих. К тому же это было слишком личным и одновременно постыдным, словно я один был во всем виноват. И теперь уже слишком далеким и нереальным, а, может, совсем несерьезным и легкомысленным, когда я только начинал об этом думать или об этом заговаривал кто-то другой. Иногда я и сам не понимал, что же все-таки произошло и достаточно ли это веская для всего причина.

— Конечно, как скажешь, — Магнус опустил взгляд на свой напиток и стал размешивать сахар, который до этого, я был в этом уверен, туда не положил. — Только с каких это пор "хочет" стало синонимом "ты мне нравишься" или хотя бы "мне не все равно"? Можно с легкостью кого-то иметь, а потом вытирать ноги и сваливать.

— Я знаю.

На какую-то минуту между нами воцарилось довольно ощутимое молчание — первая подобного рода пауза за всю неделю, пока Магнус вдруг не произнес:

— Ты уверен, что тебе так уж необходимо туда ехать? Или ты все еще надеешься его увидеть?

— Я могу вызвать такси или добраться на метро.

— Я не хотел об этом говорить...

— Тогда и не говори.

— Но ведь я тебя предупреждал...

— Магнус, прошу тебя, прекрати уговаривать. Это все равно ничего не изменит, а я уже достаточно взрослый мальчик, чтобы самому решать и разруливать свои же собственные ошибки, — в каком-то оцепенелом отчаянии закончил я, понимая, что мое пресловутое спокойствие летит ко всем чертям.

Оказывается, это по-прежнему было сильно, остро, свежо и неприятно — пытаться рассуждать о произошедшем вслух. А ведь я о многом тогда не подумал — например о том, что для меня, пусть и не осознанно, его "хочу тебя" с пугающей легкостью стало по умолчанию чем-то совершенно иным — новым этапом в наших отношениях. Своеобразным признанием того, что мы равны. Того, что что-то должно измениться, причем не в худшую сторону. Потому что до этого я всегда ему проигрывал и чувствовал себя хуже. Потому что я был в этом уверен.

Боже, я самый настоящий идиот.

Магнус лишь молча закурил, после чего толкнул в мою сторону по столу пачку сигарет. Я достал одну, и тогда он наклонился, опасно перегнувшись через накрытый стол в своей безукоризненно белой одежде, чтобы я смог прикурить от уже зажженной сигареты.

Все это время его фирменная зипповская зажигалка лежала рядом — на расстоянии вытянутой руки.

И потом, пока мы молча курили, он щурился и смотрел куда-то в сторону сквозь мутный ментоловый дым. А я отрешенно думал, что он наверняка понял, какой я кретин и что со мной лучше не связываться; что я несомненно заслужил все то, что произошло. И он во всем по умолчанию прав, потому что единственный оставался рядом, пока весь остальной мир летел ко всем чертям.

* * *

Магнус остался ждать внизу в машине, пока я стоял над своим столом, сжимая в руках обычную полупустую коробку, и думал о том, насколько мизерная часть меня измеряется во всех этих вещах, что я с собой уносил. И насколько этих вещей мало. Мой самый скандальный автор был прав — возможно, мне вообще не стоило сюда возвращаться.

Я бездумно следил за работающими по инерции руками, потом передвигался по кабинету и что-то прикидывал в голове, снова делал, словно сейчас был не вечер, а обычный рабочий день. Хотелось поскорее со всем закончить, но все кругом напоминало увязающую в потоке мутной воды резину — странный и бесконечный круговорот, частью которого я уже давно стал.

К тому моменту, как я закончил, на огромных часах над входом короткая стрелка стремительно приближалась к отметке девять часов вечера.

Я еще раз все оглядел.

Поверхность моего стола по своей чистоте напоминала выставочный образец в каком-нибудь магазине мебели, а вся ненужная информация на компьютере была либо подчищена и приведена в порядок, либо удалена. Темно-синюю папку со всеми ключевыми цифрами и графиками, как и подаренную мне Магнусом огромную кружку, я оставил на краю стола.

Что ж, пожалуй, на этом все.

Я сделал шаг назад, чтобы еще раз полюбоваться на плоды своих усилий и на этот раз уже окончательно, пусть и мысленно, попрощаться.

Странно и непривычно, но мне было легко. Ни сожалений, ни обид или горечи. Словно я расставался с чем-то, что должно было стать лишь одноразовым этапом в моей жизни, и теперь отслужило свою роль. Как когда-то было со школой или университетом. Родным домом, откуда я уехал. Жизнь продолжалась, и ничто не могло этого изменить.

Неожиданно что-то слабо хрустнуло под подошвой ботинка, и я отступил, посмотрев вниз. На полу лежала перламутровая пуговица, глянцево поблескивающая в освещении единственной включенной настольной лампы. Так похожая на маленький бриллиантик, постоянно провокационно подмигивающий и гипнотизирующий.

Я слабо улыбнулся и наклонился, подняв такую несвоевременную находку и свой былой "трофей".

Символ победы, пусть и весьма кратковременной и спорной, который принято сохранять на память. Но память была единственной вещью, которую я навсегда хотел оставить здесь, вместе с этим "обломком" из прошлого.

Я уронил пуговицу в кружку, и она приглушенно звякнула.

К счастью или сожалению, но у Джейси Дентона есть множество других, ни в чем не уступающих той, рубашек. А поэтому ни эта, ни другие пуговицы ему уже никогда больше не понадобятся.

Выключив свет, я поднял коробку и вышел из кабинета в приглушенный сумрак коридора.

Знакомая мелодия прервала тишину в тот самый момент, когда я нажал локтем кнопку вызова лифта. Внутри появилось слабое чувство дежавю, потому что я знал, что это звонит Магнус, и что я опять, как и тогда, не смогу ответить на его звонок.

Потому что мои руки заняты, потому что мобильный находится в кармане, и потому что мы все равно увидимся через несколько минут.

Я тут же вспомнил, как по дороге сюда Магнус ужасно фальшивил, подпевая попсовым песням по радио, и убеждал, что с моим потенциалом, образованием и опытом, меня оторвут со всем, до чего только успеют дотянуться, в любом солидном издательстве. Или что я могу немного сменить профиль и попробовать себя в другом направлении — скажем, устроиться в журнал или на телевидение, или даже податься в рекламу и маркетинг. Потом, когда я положил руку на ручку дверцы машины и уже собирался выходить, он как бы между прочим добавил, что если я захочу, то могу какое-то время пожить у него.

Он стремился доказать, что я все еще нужен, даже если на данный момент остаюсь ни с чем. Хотел поддержать несмотря на то, что я все это время был беспросветным кретином и вряд ли собирался меняться.

Я покачал головой.

Не хватало еще того, чтобы он предложил меня содержать...

— Не зашел даже для того, чтобы попрощаться.

Выдержанный, знакомый до мельчайшего оттенка голос заставил непроизвольно вздрогнуть и замереть перед открывшимися дверями лифта. Я быстро обернулся — с силой стиснув зубы и делая вид, что совсем не удивлен.

— Все это время сидел в своем кабинете и ждал визита?

— Нет, любовался на твоего любовника из окна. У него всегда такое несчастное лицо после ваших ссор, когда ты не видишь.

Джейси Дентон оторвался от косяка и расслаблено двинулся в мою сторону, но удивил меня, вдруг остановившись, и так и не дойдя до меня несколько шагов.

Он выглядел как всегда потрясающе — в своем черном замшевом костюме и рубашке, напоминающей сетку из-за черно-белого мелкого ромба, с широким V-образным вырезом, открывающим ключицы. И в то же самое время по-другому — внешне будто ничего и не изменилось, только во всем его взгляде, голосе, движениях было пока только едва различимое, но что-то иное.

Или может быть все дело было в том, что я его не видел целую вечность.

— Мы никогда не ссоримся, а уж о выражении его "несчастного лица" ты можешь только догадываться.

— Ну тогда, наверное, это мое лицо "несчастно", а ты этого даже не замечаешь, — все так же безразлично и бездушно.

Помимо воли я улыбнулся.

Очередная искусная провокация. Что на этот раз ему нужно? Решил напоследок развлечься и как следует меня унизить? Или для полного триумфа ему не хватает только еще раз мне засадить, чтобы, так сказать, закрепить весь пройденный материал?

— Что ж, тогда ты мастерски умеешь это скрывать.

Дентон усмехнулся и посмотрел куда-то в сторону, а у меня, пока я вглядывался в его профиль, возникла мимолетная мысль о том, что все это время, до того раза, я и не замечал, насколько он привлекателен.

Как бы это смешно ни звучало, особенно в контексте наших сложившихся отношений и нынешней ситуации, но я никогда не рассматривал его, как своего потенциального сексуального партнера. Хотя в тот вечер, с поразившей меня самого ясностью и точностью, решил унизить и отомстить именно таким способом — через секс. До этого же для меня он всегда был ужасной занозой в заднице по целому ряду причин и только. Открытым геем, к которым я сам себя нарочито не причислял только потому, что не хотел, чтобы существовало хоть что-то, что бы нас объединяло.

И до сих пор я видел в нем лишь чудовище, которое было необходимо победить любым путем и ценой. Несмотря на то, что с его уничтожением закончилась бы вся игра.

Когда Дентон наконец повернулся, я вдруг отчетливо заметил не только его идеальное холеное лицо с красиво очерченными острыми скулами и пухлыми губами, но, пусть и небольшие, круги под глазами, слишком бледный оттенок кожи, резче проступающие мимические морщинки вокруг глаз и в уголках рта. Когда-то, в спасительном полумраке кабинета, я все это уже видел, но списал на болезнь и недостаточное освещение. Теперь же он казался еще старше с момента нашей последней встречи и еще более... уставшим. Или все дело в предпраздничной суете и в последней неделе перед сдачей основного материала? А может быть сегодня именно тот редкий день, когда он просто забыл нанести специальную косметику или посетить своего частного косметолога?

— Конечно, — через секунду жестко произнес Дентон, и я не мог понять чего в его голосе больше — злости или безразличия. И не сразу вспомнил, о чем мы вообще говорили. — Потому что ты с таким же завидным мастерством трахаешь своего Магнуса. Разве нет? Или ты со всеми своими авторами спишь?

Спросил он это так, словно единственным возможным ответом могло быть только мое "да".

Сука, какая же ты все-таки сука.

Я усмехнулся и снова нажал на кнопку. На этот раз лифт открылся сразу. Мне оставалось лишь сделать шаг вперед и выбрать нулевой этаж.

Так просто.

— К моему превеликому сожалению, я спал только с тобой, и то в карьерном росте мне это нисколечки не помогло. Кажется, такого рода "продвижение" совсем не мой конек.

Дентон хотел что-то ответить, но все это, и в особенности наше прощание, стало слишком затянувшимся и серьезным. Моя роль была эпизодической, поэтому наш финансовый директор сейчас должен был ликовать, ведь я освобождал сцену. Вместо этого он вел себя совершенно странно — не хмыкал и не язвил, не растягивал губы в жалящей и ядовитой ухмылке.

И это при его-то кристально серых и таких выразительными глазах.

Что это за бледная, застывшая маска? Неужели он до этого никогда раньше не понимал, что с его мастерскими задатками актера, мы если и будем участвовать в представлении, то только в театре абсурда?

Я улыбнулся и снова сделал совершенно необдуманную, ребяческую вещь, за которую, при других обстоятельствах и как взрослому человеку, мне должно было быть очень стыдно. И как тогда, когда я нарочно опоздал на работу, на душе стало легко и вместе с тем пусто. Но это все же было лучше недосказанных слов, неловких упреков, запоздалых оскорблений и без всего этого такого громкого молчания.

И без того большие глаза Джейси Дентона неверяще округлились, когда я все-таки как-то умудрился в проем между закрывающимися дверями и с коробкой на руках показать ему неприличный жест со средним пальцем, поднятым вверх.

Судя по всему, он на мгновение оцепенел и даже потерял дар речи от столь вопиющей наглости, а я в этот момент наслаждался тем, что пусть и ненадолго, но сровнял наш счет за все те случаи, когда он специально меня унижал.

К тому же, я так давно мечтал это сделать и послать его туда, где Джейси Дентону было самое место.

Воистину, если погибать, то с музыкой.

Но вот чего я совершенно не ожидал, и в этом за сегодняшний день меня дважды застали врасплох, так это того, что запыхавшийся и, судя по всему, не в лучшем расположении духа, Джейси Дентон догонит меня прямо на выходе из издательства. Причем его ругательства, в этом я был уверен, были слышны за километр отсюда. А я, ведь, успел спуститься только с первой ступеньки, в то время как он до этого преодолел три лестничных пролета.

— Какого черта ты творишь?!

— Прощаюсь. Разве не этого ты хотел? Кстати, на улице зима, и на твоем месте я бы оделся.

— Да к чертям собачьим мое здоровье, можешь не беспокоиться, — раздраженно выплюнул он и с силой пнул ни в чем неповинную балюстраду, украшающую крыльцо. Я же в который раз уверился в том, что Дентон давно и бесповоротно сошел с ума. А сейчас он устраивает просто отличное представление не только для охранника, но и для Магнуса, который сможет вставить эту сцену в свою новую книгу.

— Не хотелось бы форсировать события, но может быть ты в конце-концов просветишь меня, что тебе нужно? Что за душещипательная реакция на мой уход? Раньше, кажется, ты совсем не был против, даже наоборот. Или может быть осталось что-то, чего я о себе еще не знаю, и мне просто необходимо это услышать и непременно в твоем замечательном исполнении?

Я устал и выдохся, мое дыхание сорвалось, горло саднило от морозного воздуха, руки неприятно ныли под тяжестью, а это растянувшееся мгновение все никак не завершалось, и мне уже хотелось со всей силы запустить в него этой гребаной коробкой.

— Твою мать, Дентон...

— Ты все еще хочешь быть со мной?

Я просто оторопел.

Сказать, что я был ошарашен, значит не сказать ничего. Наверное, мои глаза были такими же округлившимися, как за минуту до этого у самого Дентона. А еще мне показалось, что этот больной на всю голову ублюдок все-таки меня заразил своим бьющим все рекорды сумасшествием.

— А разве я этого хотел? — наконец как можно беспечнее выдохнул я, пытаясь справиться с собственным, будто больше не принадлежащим мне, голосом.

Если я когда-то наивно и полагал, что самым большим абсурдом в моей жизни стала та ночь с последовавшей за ней неделей, то эти пять минут перечеркнули все напрочь. И мы опять вернулись к тому, откуда начали — к полной неразберихе. Но если к своему положению и репликам я давно привык, то Дентон вдруг совершенно непредсказуемо стал импровизировать.

Резко, вырывая нас из провисшей тишины, укутанной крупными хлопьями медленно опускающегося к ногам и застревающего в волосах снега, несколько раз просигналила машина.