Воспоминания о неисчислимых мытарствах на Дальнем Востоке

По дороге, нагоняем отряд Кокушкина в 400 человек и в какой то деревушке останавливаемся на ночёвку. На другой день отряды делятся на двое, и пришедшие вперёд идут сейчас же, а через некоторое время пошли и мы.

Останавливаемся в дер. Абрамовке для непродолжительного отдыха. Выстроились для разбивки по квартирам. Вдруг с другого конца деревни скачет наша конная разведка, спешно передаёт, что в полверсте от деревни двигается японский отряд тоже на Абрамовку. Команда "кругом", и мы несёмся через огороды и заборы на встречу Японцам, которые были за увалом. Выбежав на увал, мы видела, как они двигались на встречу нам. У них была и пехота, и конница. Не знаю почему, но мы по команде быстро повернули назад и чуть не бегом прошли на другую сторону деревни. Направились по дороге на деревню Григорьевку.

Только что отошли около полверсты, Японцы в это время поставили пулемёт и открыли по нам огонь. Но был перелёт, и пули высоко летели, пролетая дальше. У нас раненых не было. Показалась японская кавалерия. Мы повернулась, дали залп, и она скрылась.

Мы спешно отошли к деревне Григорьевке, где нас ждал первый отряд. Услышав стрельбу, наши рассыпались на горох. На улицах деревни для нас был готов походный обед. Кто на ногах, кто как, на ходу быстро пообедали. Жители деревни по случаю первого дня Пасхи тащили нам, кто-что мог: яйца, сыр, масло, молоко и всевозможное печение. Наполнив свои утробы, мы рассыпались на высотах, окружающих деревню, и таким образом оцепили её со всех сторон.

Японцы быстро двигались, а так как некоторые возвышенности не имели лесу, Японцы решили использовать и направили на нас кавалерию. Она быстро скакала. Расстояние между ими и нами было не более, как сто сажен, когда затрещали наши пулемёты. Кубарем покатились японцы с лошадей, а уцелевшие ускакали назад. Тогда видим — наставляют на нас орудие. Трах... и снаряд рвётся далеко сзади.

Так япошки палили до тех пор, пока не наступила темнота, а мы были уже далеко от Григорьевки, орудийный выстрел всё ещё продолжал греметь по Григорьевским высотам.

Через два дня переходим Манчжурскую линию жел. дороги и двигаемся к Камене-Рыбалову. Это село находится на берегу озера Ханка, вблизи Китайской границы, а самое озеро одной стороной вдалось в территорию Китая. Здесь мы надеялись застать свои пароходы и на них отплыть по Хабаровска. Но когда мы пришли, на озере кроме лодок не было ничего. Тогда начала вести переговоры с Китайцами о пропуске нас через их территорию. Китайцы пред"явили свои условия: сдать всё оружие им в уплату за наш пропуск. Разумеется, мы на это не могли согласиться и двинулись обратно вёрст 40 до деревни Хорол.

Дорога была... да можно сказать, что не было дороги. Была весна и место болотистое, и все дороги и поля были покрыты водой, и где вплавь, где по пояс в воде шли, проклиная на чём свет стоит всех и вся, в то же время превращая всякие невзгоды в шутку.

— Ну, как, плывёшь? — спрашивает один другого.

— А ведь благодать, ей богу благодать, только вот не-много холодновато. Вот бы сейчас Японцы. А! Чёрт возьми, поплавали бы, ха, ха, ха. Залп и в воду — ищи, Мокака.

— Да их сюда и палками не загонишь, а не только что сами прийдут. Выгнали нас из городов-то, ну и живут теперь во Славу Божию.

Так шли водой вёрст 12. Наконец прибыли в Хорол, разместились по домам. Я пошёл гулять по селу. Была пасхальная неделя, и население праздновало, кругом были пьяные, что не преминуло отразиться и на нас. Но большинство были трезвые и совершенно не пили.

Было сделано собрание, на котором и выяснилось, что определённого положения у нас нет, т.к. связь со Штабом прервана, да и сами Штабы не известно — может, сохранились, а может, их и совсем не существует. Но было известно, что все главные силы и все отряды отступали за Амур, за Хабаровск, где не было Японцев. И так наш отряд, в котором волей судьбы мне пришлось быть, был оторван от всего мира, и ни кто не знал о его существовании. Ввиду создавшегося положения и было об"явлено, что кто не желает оставаться в отряде ввиду неопределенности его положения, может идти куда угодно. А оставшиеся будут вести переговоры с Японцами о пропуске их в Онучино, а там может и в Хабаровск. Но надеяться, что Японцы согласятся на пропуск, было бы крайне ошибочно. И так выяснив затруднительное положение отряда, публика разошлась по местам.

Ввиду того, что отряд, к которому принадлежал я, был уже за Амуром, я решил пробраться туда один или взяв с собой 2-3 человек, что и было сделано. И на другой день мы втроём двинулись к Китайской границе, надеясь не заметно пройти по берегу озера Ханка. [14об]

Вёрст десять не доходя до границы, мы встретили идущих назад ребят, которые и сказали нам, что подойти нельзя, т.к. сильная Китайская охрана не пропускает ни кого, а если кого поймают внутри Китая, то угостят бамбуком. Надо было верить, так как я знал, ребята были боевые, и им тоже хотелось пробраться через Китай на Амур.

— Делать нечего, надо, ребята, обдумать своё положение, — а потому сели и закурили. Попавшие нам на встречу ушли, мы так и не спросили их куда они думают пойти.

Я предложил своей компании двинуться на ст. Пограничная и там, где пешком, где с поездом, подвигаться в Забайкалье или добраться до ст. Цицикар, а там по тракту на Благовещенск. Маршрут, правда, был порядочный, не менее 1500 вёрст, но делать было нечего, надо было решать: или туда, или сюда.

Ребята согласились со мною, и мы двинулись к деревне Ильинке, спросили, где тут ближайший путь на Комиссаровку, а затем и на Пограничную. Нам указали, что надо, пройдти вот эти 2 горы, а затем, забравшись на третью, тут недалеко и будет видно Комиссаровку. Расстояние, как нам сказали, здесь было меньше вдвое, чем трактом.

Прошли две горы, лезем на третью. Измученные, с высунувшимися языками мы еле двигались вперёд, но хотелось увидать Комиссаровку, и мы шли. Я первый залез на гору и, узнав печальную новость, молчал — Комиссаровки не было видно. Ребята кричали мне:

-Ну, как, где Комиссаровка?

Я им отвечал:

— Вот здесь, айда живо, отдохнём, да и в неё, — а сам с горя запел что-то.

— Ну где Комиссаровка, чёрт тебя возьми, где ты её видел? Ах, чёрт возьми, если-б знал, не полез бы, сел на половине горы и отдохнул бы, — говорил Селянкин. — Вот мерзавцы, они обманули нас. Ну, чёрт с ними, не заблудимся, только вот устали.

Я предлагаю:

— Давай, ребята, ввиду взятия нами горы крикнем "Ура".

— Идёт.

И громкое "УРА!" несётся во все стороны с вершины нашей горы. А красота?! Кругом горы, молодые листья уже развёртывались, зеленела трава, звон птичьих голосов раздавался кругом. Мы сели и закурили. С"ели по куску хлеба и решили спуститься обратно в долину, где видели издали, были 2 маленьких избушки, как видно, для житья в рабочее время.

Было темно, когда мы подошли к балаганам, у костра что-то варили мужчина и мальчик лет 12. Поздоровавшись, мы спросили, нельзя-ли будет переночевать (у нас была одна винтовка). Хозяин косо посмотрел на нас, всё-таки разрешил нам ночевать, сказав: "Вот нары, ложитесь". И мы добросовестно растянулись на них, винтовку поставили угол к печи и заснули сном праведников.

Рано утром нас совсем не ласково разбудил грубый оклик: "Эй, довольно спать, вставай, Ваши уже давно разбежались, а Вы спите". Мы вскочили и хотели было уцепиться за винтовку, но её уже не было в углу. Она была под мышкой стоявшего у нар казака Платоновской станицы. Направляя на нас, он держал в руках свою Мексиканскую винтовку и кричал: "Давай бомбы, не шевелиться, а то застрелю, как собак". Мы вынуждены были отдать ему свои сумки, где он и нашёл 2 бомбы, сумки бросил обратно. Заметив у Селянкина новую шинель, он потребовал её. Т.к. больше забрать было нечего, он, сказав хозяину балагана, что-б он накормил нас, быстро ушёл.

— Так, Хвала Богу, живы остались, — говорили мы, слезая с нар, хозяин куда-то вышел.

Быстро собравшись, мы отказались от предложений хозяина обождать, пока что-то там поспеет, и ушли, узнав от него дорогу в Комиссаровку.

Благополучно дотащились до Пограничной. Мы нашли людей, которые великолепно приняли нас и на славу накормили, но ночевать было не где (мы это видели и сам), места совершенно не было.

Отдохнув не много, мы пошли на вокзал, где, отыскав свободный товарный вагон, переименовали его в мебелированные комнаты, поместились в нём. Не успели как следует расположиться, как слышим шаги. Неужели хозяин комнат, какой нибудь ходя, буточник, а может и полицейский? Мы затихли, шаги ближе, двери нами были закрыты, но вот подошедший берётся за скобу, и дверь отворяется. Какой-то в штатском, посмотрев на нас, спрашивает, можно ли с нами поместиться.

— Конечно, пожалуйста, — отвечали мы, с удивлением гляда на нового пассажира в клетчатом штатском пальто Американского покроя. Он сказал, что сейчас принесёт свои чемоданы, ушёл.

— Кто-же это такой? — спрашивали мы друг у друга, и как узнали потом, когда он сам рассказал нам свою биографию, он также без паспорта пробирался через Китай, кажется, в Забайкалье, но он не был нам товарищем, т.к. у него были деньги и приличный вид.

Так ночевав в вагоне, мы пешком отправились до первого раз"езда, а там расчитывали сесть на поезд. И частью с поездом, а больше пешком мы добрались до какой-то весёлой и красивой станции и грязные, не умытые старались не заметно пройти по селу к берегу реки, где и расположились.

День был чудный, солнце красиво играло в воде, отражаясь всевозможными цветами, было утро. Богатая красотой природа Манчжурии благоухала, везде цветы, приятный запах которых разносился кругом. Вот не далеко у самого берега реки в саду заиграл духовой оркестр. На вокзале стояли ехавшие из России чехи. Сытые, довольные судьбой, чистенько одетые они забавлялись игрой.

Прелесть окружающего, звуки приятной музыки волновали меня. Мне представилась резкая картина: с одной стороны, совершенно сытые, всем довольные люди наслаждались всеми прелестями природы, слушая музыку, ловили рыб удочками. На противоположном берегу рвали цветы и с биноклем в руках рассматривали с вершины горы (возвышавшейся над рекой) окрестности. С другой [15] стороны оборванные, не умывавшиеся целую неделю, голодные сидели мы на берегу, стараясь отскоблить присохшую грязь на руках и лице.

Чувствуя всю полноту этих совершенно разных картин, я не мог удержать катившихся из глаз слёз. Мне хотелось жить, быть чистому и также приятно наслаждаться музыкой, но я чувствовал, что это для меня невозможно. Невозможно потому, что я не имею средств и не имею той подлой совести, которую имеют те, которые благодаря разным тёмным делишкам составили себе приличное состояние. Да, я чувствовал, что этого я не в силах сделать и успокоился тем, что при условии Советской власти всё их награбленное будет общим достоянием, и нашим глазам уже не будет представляться ни каких комфортов и роскоши, не возможной для нас. И твёрдо решив положить все силы на ускорение осуществления желанного экономическо-материального равноправия, я не желал большего, т. к. умственные способности людей разные, и ни когда не будут одинаковы. Следовательно, я желал материального равноправия жизни, но я жестоко ошибся. Надо было иными глазами смотреть на свет. Все эти мысли с молниеносной быстротой бродили у меня в голове, пока я умывался.

Окончив умываться, мы закусили куском хлеба и двинулись дальше. По дороге нам удалось заскочить, не помню, в какой поезд, но вагоны были классные и товарные. Я попал в классный вагон, но он оказался пустым. Все трое были в разных вагонах.

Осмотрев свой вагон, я пришёл к заключению, что он был приспособлен для аптеки, т.к. пахло медикаментами, на полу валялись разного сорта флаконы и пробки, нашёл целую пачку этикеток. Оказалось, что этот эшалон идёт с Владивостока из под выгрузшихся Чехов. Но надо было куда-то спрятаться. В вагоне было много комнат, но ни в одну из них было спрятаться нельзя, и я воспользовался печкой в конце вагона, так называется отопление. Забрался за печь и сижу. Вдруг слышу, с противоположного конца вагона раздаются шаги, то в той, то в другой комнате. Так кто-то шёл, заглядывая в каждую комнату. Думаю, что меня не найдут, что ему больно нужно, мол, заглядывать за печку. Но вот шаги ближе, подходит к печке, заглядывает за неё. Я не знаю, принял ли он меня за мальчишку, потому что я сидел, скорчившись. Взял меня за ухо, вытаскивает из за печки. Я вытянулся.

— Ваши документы? Как попали сюда, а? — передо мною стоял комендант поезда, русский офицер, перешедший на службу к чехам.

Отвечаю, что у меня документов нет, а также и билета, ввиду того, что нет денег.

— В таком случае я Вас представлю на первой-же станции коменданту, и Вас арестуют.

А я знал, что это равносильно тюрьме. Фамилии своей я сказать не могу, а с чужой будешь сидеть до второго пришествия. Я решил морально подействовать на коменданта поезда и говорю ему отчётливо, что я красноармеец, и что, разумеется, в его руках меня посадить и расстрелять, и обратное. Я начал действовать.

— Вы русский офицер, скажите, чем виноват солдат, что Вы его мобилизуете, и он служит у Вас, аккуратно исполняя все Ваши распоряжения? Не правда ли, ни чем?! Наоборот, аккуратных солдат награждают. Так чем я виноват, что я красноармеец? Вы этого не знали, я Вам сам сказал потому, что мне надоела жизнь и смерть. Если Вы меня убьёте, я не боюсь. От моей смерти Вам, г. офицер, мало будет пользы. Вы, убивая меня, не убиваете в моём лице коммуниста, и кто знает, может, если останусь жив, мы с Вами встретимся при лучших или худших условиях, и может, я смогу быть полезным для Вас.

Я кончил. Офицер внимательно слушал меня и сказал:

— Хорошо, что Вы попали на меня. Я отпущу Вас, но что-бы в поезде Вас больше не было, если Вы ещё раз попадёте, то пеняйте на себя, если вас схватит контроль. Идите и сейчас же соскочите с поезда, пока идёт тихо.

Я поклонился и, спрыгнув, крикнул Селянкину, стоявшему на ступеньке, тот тоже прыгнул, поезд умчался, и мы следовали пешком.

На одном из раз"ездов нас славно принял к себе рабочий стрелочник и рассказал нам, что опасно пробираться так по линии, т.к. дальше будет усиленные посты и охрана на мостах, и мы ни как не пройдём. А с поездом, не имея документов, также ехать нельзя. Да мы уже испытали это. А потому, обсудив положение, решили двигаться назад. У нас возник новый план.

Отдохну в как следует, пошли обратно. Благополучно миновав Китайскую границу, мы пришли в посёлок Градеково в 13 верстах от границы, встретили знакомого казака, который пригласил нас к себе, сказав, что постарается достать документы всем троим. Но документов он не достал, кроме одной безсрочной книжки, но года не подходили ни к кому из нас.

Ночевав у него, на другой день мы отправились в волость, авось удастся достать документы. Приходим, никого нет, ждём, и когда явился Председатель Ревкома (хотя и Ревком, но питать надежд было нельзя, т.к. казаки плохо относились к партизанам), обращаюсь к нему и об"ясняю: