| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Зачем тебе старый то?
— У меня учения сегодня. Зачем мне новый?
— Понятно. Он... он... сейчас в гардеробной гляну.
— Ай!
— Варенька, прости. В общем, действительно, завязывай бантик сама... Ай!
— Что, малыш опять?
— Нет. Я вспомнила, что бутерброды тебе не настрогала.
— Кому?! — в два испуганных голоса.
— Кому?.. — замерла я на миг. — Любый, и тебе тоже. Я сейчас! Я успею!
— И зачем она так рано встала то?
— Варя, давай, натягивай пальто и отходи, я прикрою, — из прихожей шепотом, но я расслышала... Неблагодарные. Распустила я их со своей "стрессовой беременностью".
— О-ой, сын мой. Ты тоже, видно, недоволен. Причем, больше всех.
А потом я побежала к нашему лекарю-зануде. Долго выслушивала его строгие нотации под кивки мамы и сопение приглашенного из Совета магов светила (точно, он задумал меня увековечить!) и с чувством осуществленного "материнского долга" понеслась дальше по магазинам. Дома прибралась и наготовила в запале целых два с половиной блюда (манник испекся, но подло просел) и, наконец, ровно в половине шестого рухнула спать...
Оказывается, у нас скрипит пол:
— Ты куда?
Муж мой замер на одном колене у моего изголовья (может, это колени его скрипят?) и улыбнулся во мраке спальни:
— Мне снова пора. Я ненадолго заскочил.
— Вот наглец, — с чувством выдала я. Потом зевнула во весь рот.
— Это почему? — Ник даже не удивился, просто, беседу поддержал.
— Я столько наготовила, а он...
— Любимая, у меня еще дела на службе. Обещаю, когда вернусь, обязательно...
— И давно ты мне изменяешь?
А вот теперь он удивился. Нет, оскорбился:
— Я-я?
— Ага. Неужели они лучше?
— Они?!
— Ну да. Оладушки Нинон. От тебя ими разит. А я столько наготовила.
— Пф-фу, — выдул Ник и осел на пол. — Ну ты даешь... Это в обед еще было. И что, даже ароматами прокуратского курятника не перебило?
— Неа. Ты на вопрос не ответил. Давно?
— Нет, — тряхнул мой муж растрепанной головой. Она у него всегда такая после шлема. — Честное слово. Просто... — и, вдруг, смолк.
Я приподнялась на локте и прищурилась:
— Повод был?
— Что? — переспросил меня Ник. — А-а... Я Варвару в Гусельницы на выходные отпустил. Они с Нинон там какую-то рассаду сеять в ящики будут, а ты спала и мы тебя будить не стали... Любимая, мне надо назад. Отчеты писать.
— Ну и иди, — вздохнула и вновь откинулась на спину.
Муж навис сверху:
— А ты спи. Уже ночь почти.
— Ага.
— Любимая?
— Что?
— Как ты себя чувствуешь?
— Как обычно, "бочкой на волнах", — провела я пальцем вдоль его носа.
— И-и...
— Ник, все нормально. Иди.
— Угу. А ты — спи, — и чмокнул меня в мой собственный. Я подставила губы, приложился и туда. — Я... пошел. Если что...
— Ты, видно, оладушек переел, — огласила я свой вердикт. После чего Ник молча со вздохом свалил из поля обзора (живот дальше смотреть не дает).
Однако Стэнку я рассмотрела прекрасно. Она тоже проникновенно вздохнула:
— Доброго дня, Агата.
— Привет. И тебе, доброй ночи. Или на небе всегда солнце?
— Всегда ясно, — просветили меня. — Как твоя жизнь?
— Как обычно, — вновь оповестила я. — Смиренно пощусь и удивляю окружающих. Сегодня господина лекаря удивила.
— Чем?
— Тем, что похудела. Занудствовал больше обычного. Но, кажется, остался доволен. Он ведь думает: я его заветам, наконец, вняла. Как считаешь: стоит господина Блинова разочаровать?
Стэнка сделала попытку улыбнуться:
— Считаю: какая разница, чьим?
— А вот ты мне сейчас и поведай.
— Следующее послушание?
— Ага.
— Благие дела.
— То есть? — по-деловому уточнила я.
— Добрые, — качнула головой Стэнка. — Хорошие. Неважно, для людей или других Божьих тварей. Главное, с душой. Я понятно выражаюсь?
— Стэнка, не занудствуй хоть ты, — и вздохнула. — Я поняла.
— Тогда пошли на кухню?
— Зачем?
— Ну, я обычно там тебе свои рассказы рассказываю.
— А-а, — открыла я рот. — А вот сегодня будешь здесь. Настроения нет куда-то тащиться. Так... спокойнее, — и приложила к животу руку.
Повествовательница моя скосилась туда же:
— Добро. Тогда слушай.
— Внимаю...
____________________________________________
4 апреля.
На пиковом месте вернулся мой муж. Пришлось срочно прерваться, что очень трудно подвязалось с моим "обетом смирения". Ибо "дюже интересно", но, пристрелите меня арбалетным болтом, непонятна до сих пор причина моих ограничений.
Без четверти пять утра. Сажусь писать и эту стэнкину историю. Причина не ясна до сих пор, так как вместо чувства праведного осуждения у меня появилась стойкая зависть к травнице (неужели я до такой степени греховодна?)
Короче, дело было в понедельник, назначенный для исполнения "именного послушанья"...
Вот сколько раз ни зарекалась травница держать все мысли и посулы при себе... опять испортила погоду (в воскресенье — дождь). Так бабушка Стэнке всегда втолковывала: "нельзя грязнить потоки". Имеются в виду "потоки жизни". А как их не грязнить? Хотя вот матом про священника. Пусть, наедине с собой...
— Ох, прости нас, Бог.
Стэнка скосилась на Солену:
— А ты чего зашлась? — и с болью повела плечом. — Ой-й, ведь не тебе, а мне после пяти стожков с утра, туда идти?
— Я за тебя тревожусь, — проблеяла подруга.
— Тогда пошли со мной.
— Что ты. Послушанье — именное. Мало ли, чего отец Зоил...
— Ох, я б сейчас...
— Стэнка!
— В баньку, да с веничком. А ты о чем подумала? — и улыбнулась, правда, криво. — Ладно. Хоть проводи тогда до церкви.
— Ага. Косынку не забудь.
— На голову мою глянь. Я — в ней. И хватит секотить. И без тебя, ой-й...
— Стэнка, это ж — честь.
— Ну, да, "честь". А для тех, кто спит и видит себя "матушкой(1)", вообще, блаженство неземное.
Солена прыснула, потом перекрестилась:
— О-ох, грех то. Хотя по мне, так ни у одной сон тот — не вещий.
— Это почему?
— Так он всем улыбается и привечает, но никого отдельно.
— Ага. Всех и никого, — повторила Стэнка. — Странно.
— А что тут странного? К приветливости сан обязывает, ведь он — посредник между людьми и Богом, а сердце... — и вздохнула. — Сердцу — не прикажешь, какую женщину любить. И если уж отец Зоил кого и выделяет, то...
— Кого? — откликнулась ей Стэнка — дюже интересно.
— А, бабку Ружану.
— Что?!
— Ага. Та в храме — каждый Божий день.
— О-о, — открыла Стэнка рот. — Я представляю.
— Что именно?
— Их у алтаря.
— Да ну тебя, — Солена махнула рукой и снова не сдержалась: отец Зоил с бабкой Ружаной. Поджавшей губки и в фате... — А-ха-ха-ха-ха! — вот так и хохотали всю дорогу, пугая кур и собирая взгляды. Потом Солена присмирела (когда свернули к озеру и впереди блеснули купола). — Мне знаешь, что вообще кажется?
— Скажи, — и Стэнка сникла.
— Отец Зоил догадался, что неспроста ты колокол наш выкупила.
— Солена, откуда ему то знать?
— Ну-у... он много знает про всех нас, — задумчиво скосилась та в озерные камыши.
— О-о. "Тайна исповеди"... А про меня откуда? Я ж... — и смолкла, открыв рот. — Соле-на?
Подружка фыркнула:
— А что? Я только про себя ему всегда, но...
— Но-о?
— Но, наши жизни так заплетены...
— И-и? — сузила глаза Стэнка.
— И я иногда не замечаю, когда рассказываю уже и про тебя. А он не останавливает.
— Матушка моя!
— Но, и не спрашивает никогда специально!
— Конечно! — надула щеки травница. — Зачем ему "специально спрашивать", когда и так всё выложат. И что ты про меня...
— А мы уже пришли, — воодушевленно дернула подружка за калитку. Потом, вдруг, замерла. — Стэнка... я только доброе всегда. Ведь ты — добрая. Ты...
— Ладно, — вздохнув, смирилась та. — Что теперь то? Знает он, и знает. Да и какая мне, вообще, разница? Только, в следующий раз, ты, это, за двоих и причащайся.
— О-ой.
— Опять, "грех"? — уточнила, застыв на крестное знаменье. — Уф, ну...
— ... с Богом, — подхватила, сама крестясь, Солена.
— Ага. С Богом. Ну, я пошла, — и боком проскользнула в дверную тень...
Стэнка в последний раз наличествовала тут своей персоной... давным-давно. Тогда от сквозняков трещали свечи. И окна были все покрыты узорами, похожими на корни изо льда. Сейчас же под сводами носились воробьи. Теплый ветер из открытых створок лениво качал дым ладана напополам с ромашкой. Ее букеты стояли здесь везде: у икон, на узких подоконниках, на столике в хорах(2). А расписные стены привычно не давили своими божественными яркими картинами. Стэнка, оглядевшись от дверей, пришла к решенью: "Наверно, потому что, пусто и тихо"... Покойно... И расслабленно вздохнула. Потом еще раз огляделась, уже внимательней: "А дальше что?".
— ... а я вам говорю, — через мгновенье открылась слева боковая дверь. — пора уж вам, обеим, — бабка Ружана с ведром в одной руке и с тряпками в другой, сунула подмышку тряпки и перекрестилась. — День добрый, девонька. Пришла?
За нею следом, пыхтя под горами половиков, возникли Марыля с Каролинкой (первой "красотой" в Стожках). Девы, косясь на травницу, бросили свои поклажи рядом на скамью.
— Так мы еще и пол вам мыть поможем, — робко продолжила Марыля. — Баба Ружана? А?
Каролинка сдвинула свои густые брови:
— Работы много здесь, — и по-деловому обозрела храм. — Так мы бы...
— Домой идите, — прошипела в ответ старушка. — Сама помою и всё тут застелю... Кому сказала? Кыш, — и проводила строгим взглядом обеих до дверей. Да, у нее авторитет здесь явный. А вот торчащую по-прежнему у входа Стэнку вновь одарили "неавторитетным" взглядом. — А ты чего стоишь?
— Я? — как можно тише, чтоб не отдаваться в сводах, выдохнула та. — Так, а что мне...
— А вот тебе работа как раз есть. Иди сюда.
— Иду, — вздохнула девушка.
"Наставница" ее просеменила до первой иконы на стене:
— Вот, — кивнула на нее. — Будешь омывать.
— Что делать? — переспросила Стэнка.
— Стирать пыль с рам.
— Срамную пыль?
— Да ты... — выпучила глаза старушка. Потом опомнилась. — Рамы мокрой тряпкой шоркать, а сами иконостасы — сухой и мягкой, прости нас, Бог. Вняла?
— Ага.
— Пройдись по всем. Их тут немного осталось после охальника этого, отца Криспа. А как с иконами закончишь, омой перегородку с алтарем.
— Ага.
— И подоконники все.
— Ладно.
— Потом перила и столик на хорах.
— Добро. А может, и люстры на цепях спустить? — "наставница" поджала губки, Стэнка уверила. — Я могу.
— Может она... Отец Зоил велел лишь это. И, да: сначала осеняй себя знаменьем. Перед мытьем.
— И подоконников?
— Ох, девонька... Святых и Божьих ликов. Ведро и тряпки — тут. Я — рядом, — и, бубня под нос, пошла назад, откуда и пришла.
А Стэнка тут осталась. Среди "Святых и Божьих ликов". По кругу обозрела плацдарм работ и опустила взгляд в ведро:
— Вот оно какое, "именное послушанье"... Начнем, — и засучила рукава...
Сначала она, конечно, "трепетала". Когда водила тряпкой поверх Святых сияний. Хотя с чего? И дома ведь стоят иконы — привычное занятие их "омывать". Да и сияние точно такое. И... привыкла. Заглядывала лишь в лики, читала вензельный премудрый шрифт:
— Святой князь Иоанн Владимир. Ага......... Святая княгиня Анна Неда... Красивая... А вот теперь...еще красивей............. Ух, ты. Зоил. Святой мученик... После жесто-ких истя-заний был усечён мечом за обли-чение правителя города в отсту-пничест-ве и бесчестии... Нет, не похож...
А уж когда дошла с ведром и до хоров, то вовсе осмелела, начав тихонько петь:
— ... В эту ночь святую
Пастушки не спали,
Ангел прилетел к ним
Из небесной дали.
Страх объял великий
Тех детей пустыни.
Он сказал: "Не бойтесь -
Миру радость ныне...
— С-стэнка?
— Радость и... — и открыла глаза... — Ой-й, — отец Зоил с новой скамьей наперевес и бабка Ружана застыли с другой стороны от перил. Стэнка, глядя на них, открыла рот... (нет, не рассказывать же, что воплощала сейчас мечту "спеть на хорах"). — Простите.
— У вас голос красивый, — произнес и глухо кашлянул Святой отец, облаченный в простую рубаху и штаны. Поэтому, наверно, Стэнка от смущенья быстро опомнилась.
— Ты всё закончила? — "приложила ее обратно" бабка.
— Ага, — глядя на захромавшего прочь со скамьей мужчину, кивнула травница.
Он остановился:
— Так скоро?
— Можете проверить, — а вот теперь она совсем вернулась в жизнь.
Священник же, как будто, растерялся:
— Проверить вас и в мыслях не было. Просто...
— "Просто"? — сузила Стэнка глаза.
— Ваше послушанье еще не завершилось.
— Отец Зоил, так вы ж ее...
— Сестра Ружана... я... скамью эту сейчас поставлю, наконец, и сам сестре Стэнке покажу, что нужно еще сделать, — и, развернувшись, хлопнул оную к стене. Потом расправил спину. — Идемте, сестра Стэнка?
— Да как скажете, Святой отец, — выдавила та и шлёпнула в ведро с водою тряпку...
Они вдвоем прошли всё тот же левый коридор со входом в дом настоятеля в конце. И через дверь справа оказались на заднем дворе церкви. Стэнка тотчас прикрыла глаза от яркого, после полумрака, света, вдохнув запахи травы, свежего кедра с примесью дымка, и...
— Вот, — тень от отца Зоила качнулась, открывая полностью всю ширь двора.
— Мел, — да, и еще пресный вкус меловой "каши".
— Угу, мел, — опустил Святой отец рядом в траву ведро с белилами. — Мы сами храм уже закончили и колокольню. Остался лишь проход от дома и одна домашняя стена. Добелите?
О-ох, а у нее есть выбор?.. Есть, конечно. Стэнка вздохнула "для образа" и, уперев руки в бока, глянула по сторонам:
— А-а...
— Кисти я дам, — скоро кивнул Святой отец. — И может, что переодеться? В доме есть.
— Не надо. Не на танцы ведь сюда пришла.
— Здорово, Стэнка!
Ух, ты! Ерш, оседлавший еще одну скамью, ей весело оскалился. Потом прочистил свой рубанок и сдул с досок завитки из кедра. Пасущаяся рядом гнедая лошадь тут же потянулась к этой россыпи в траве. Прямо, как Стрекоза — та тоже любит стружки грызть. Стэнка, глядя на эту "лепоту", непроизвольно расплылась в улыбке.
— Тогда, может, отдохнете сначала?
— Что? — и вмиг подобралась. — Нет. Где ваши кисти?
— Как скажете, — дернул мужчина плечом. И хромая, пошел к сараю...
Время за работой летит, как птица. Это безделье — "тягучая смола". Вот так и Стэнка, уверенно втирая в кирпичные зазоры мел то длинной мочальной кистью, то короткой, "домахалась" почти до полудня. Еще немного и солнце войдет в зенит. Да и еще столько — она уже закончит затянувшееся именное послушанье. Хотя... нравилось ей тут, чего душой кривить? Как тогда отец Зоил про ее собственный дом сказал? "И место — хорошее. Тихое и светлое". Вот-вот.
— А еще я карпов на мотылей ловлю, — Ерш, закончивший с обстругиванием новых скамей чуть раньше, теперь занимал Стэнку, торчащую на старой и кривой у стены. Та в очередной раз визгливо скрипнула (скамья). Ерш с чурбачка продолжил. — Но это дюже муторно.
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
