| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
— Если что-то, однажды родившееся здесь, все еще живо и только ждет своего часа, как тот вирус чумы? — упавшим голосом продолжил Игнат. — Если есть те, кто знает, что творится в наших деревнях? В Солони, в Малых топях? Да во всем Опольском уезде? Кто-то, для кого не является тайной ни навь, ни болотницы, ни мертвая вода?
Эрнест усмехнулся снисходительно, качнул рыжей гривой.
— Ох, и фантазер же ты. Если и есть — то не в этом месте. Сам видишь, — он пнул торчащий из бетона кусок арматуры. — Скоро опоры разрушатся, останутся камни да труха. Даже если и был кто — давно в новое место перебрался. Да и опять же, посуди сам. Мы-то с тобой в Южноудельных землях обитаем. А Эгерское королевство эвон где, — он махнул рукой, — на западе. Да и граница на замке.
— Граница-то на замке, — повторил Игнат и достал из кармана свернутый листок. — Только, видно, поздно замок-то навесили. Чужая зараза давно к нам просочилась и здесь, под нашими землями, себе гнездо свила, — он развернул бумагу, протянул ее Эрнесту. — Читай.
Тот глянул мельком, презрительно скривил губы, процедил:
— Ты, парень, и верно дуралей. Сказкам веришь, а простым вещам удивляешься. Сказано тебе: секретные разработки тут велись, опыты ставили. А что написано старым шрифтом, так времени, поди, больше века прошло.
— Не в шрифте дело, — сказал Игнат и хлопнул листком о стену. — Прежде, чем меня в дураки рядить, подумай сам. В Эгерском королевстве латиница в ходу. А этот текст и ты, и я можем спокойно прочитать. Потому что он на нашей родной кириллице написан. Вот и скажи, кто после этого из нас дурак?
9.
Некоторое время Эрнест молчал, медленно моргал рыжими ресницами. Луч фонарика дрожал и метался по бумаге, рассыпаясь в пыль, как рассыпался прежде знакомый и понятный Игнату мир. Это ли надеялся он отыскать в заповедных землях? Ради этого оставил любящую Марьяну? Что теперь открылось ему? Только герб вражеской страны да затхлость заброшенного подземелья.
— Подумать только, — сказал, наконец, Эрнест. — А ведь сколько ходил — ни разу мне на глаза подобные надписи не попадались. Только на чужом языке. Или не замечал я... Удачливый ты, чертенок, — помолчал и добавил. — Может, шутка это?
— Может, — эхом отозвался Игнат и убрал руку. Бумага, кружась, полетела вниз, как сорванный октябрьским ветром листок. — Ведь если не шутка, то значит одно: наши земляки на вражеское государство работали. Но зачем?
— Предатели всегда были, — ответил Эрнест и вытер рукавом взмокший, испачканный сажей лоб. — Дай дух перевести, так в жар и кинуло. Выпить бы сейчас не помешало... Да нечего.
Он с кряхтеньем опустился на приваленный к стене ящик. Но прогнившие доски треснули под ним, обломились, и Эрнест с руганью провалился в образовавшуюся щель. Из-под тулупа взметнулось серое облако трухи и пыли. Ругаясь на чем свет стоит, Эрнест сучил ногами, с кряхтением хватался за стены. В таком положении он походил на опрокинутого на спину жука, который только беспорядочно шевелит лапками, да так и не может перевернуться. Глядя на него, Игната разобрал смех.
— Да что ты рот разинул? Помог бы лучше! — завопил Эрнест и изверг новый поток ругани. Но уже и сам приловчился, оперся ладонями о поваленные клетки и рывком поднялся на ноги. Доски треснули, будто нехотя выпуская его из коварного плена, и рассыпались в щепы окончательно.
— Вам, чертям, только и зубоскалить! — набросился Эрнест на парня. — Смотри, живот не надорви. Забыл, как сам в болотах застрял?
— Я-то на болотах, — хохоча, ответил Игнат. — А ты в гнилом ящике. Тоже мне — искатель сокровищ! Всю тайгу прошел, а в гнилушку попался!
Некоторое время Эрнест угрюмо глядел на Игната, а потом прислонился спиной к стене и захохотал тоже.
— Правда твоя! У-у, проклятая гнилушка!
Эрнест с досады пнул ящик, и тот с грохотом откатился в сторону, подняв новое облако трухи.
— Скажу тебе парень, — продолжил он, — здесь и правда без нечисти не обошлось. Любят они честных христиан с пути сбивать да на смех поднимать.
— Постой-ка, — перебил его Игнат. — Погляди лучше сюда.
Он присел на корточки и принялся разбирать наваленные доски и щепы. Эрнест между тем вытряхивал тулуп от попавшей за ворот пыли, а потому на парня не посмотрел, только буркнул весело:
— Что там, очередная гнилушка или письмо из прошлого?
— Нет, — ответил Игнат. — Это люк.
Вернее, это был не люк даже, а прямоугольное широкое отверстие в стене, на уровне чуть выше щиколотки, прикрытое решеткой. Эрнест подошел, присел рядом.
— Я гляжу, тебя черт не просто охраняет, а за руку ведет, — хрипло проговорил он. — Ведь сколько раз мимо ходил, а никакой решетки здесь не было. Значит, нечистый мне глаза отводил, голову морочил. А тебе открылся.
"Водка тебе глаза отводила", — подумал Игнат.
Он опасливо заглянул в решетку, подсветил фонариком: в тонкой дорожке света пылинки кружились и оседали снежной крупой. Луч уперся в квадратные бока тоннеля. На одной из сторон виднелись уже знакомые Игнату железные скобы.
— Похоже на трубу воздуховода, — сказал Эрнест. — Сейчас посмотрим, не эту ли дверцу наш ключик открывает.
Он придирчиво осмотрел поверхность решетки, ковырнул струпья ржавчины и покачал головой.
— Нет здесь никакого замка.
— Значит, попробуем открыть так, — ответил Игнат и подцепил решетку пальцами.
— Сейчас помогу, — Эрнест подобрал валяющийся неподалеку железный прут, просунул в щель и налег на него, как на рычаг. — Теперь тяни.
Игнат дернул. Еще. И еще...
С натужным грохотом и лязгом решетка откинулась, загрохотала по бетонным плитам пола. Из распахнутого зева тотчас потянуло сыростью и гнилью.
"Как из раскрытой могилы", — подумалось Игнату.
— То-то я и думал, неспроста сквозняк гуляет... — пробормотал Эрнест. Он отбросил в сторону прут и теперь, вытянув шею, смотрел через плечо Игната в разверстую утробу тоннеля. — Протиснемся?
— Должны, — рассеянно ответил Игнат и добавил задумчиво. — Раз скобы приварены, значит, кто-то эти тоннели обслуживал. А если это и вправду воздуховод, то выход на поверхность должен быть не один.
— Правду говоришь, — поддакнул Эрнест. — Может, и еще где-то под завалами подобные люки скрыты. Может, находил их кто-то до нас...
— Может, — эхом отозвался Игнат и вопросительно поглядел на Эрнеста.
Тот усмехнулся немного нервно, сказал:
— Так уж и быть. Полезу первым.
Зажал фонарик в зубах и, перевернувшись на спину, руками ухватился за верхний край, а затем ловко протиснулся в тоннель. Послышался призрачный: "..шу-ух!", раздавшийся будто бы за спиной. Игнат вздрогнул и обернулся, обвел коридор белесым лучом фонарика, но ничего не увидел: не было ни единого движения в застывшем затхлом воздухе. Только маленькое облачко пыли крутанулось у одной из сваленных клеток.
"Сквозняк", — подумал Игнат.
И полез следом.
Комплекцией он был плотнее Эрнеста, а ватный тулуп только прибавлял объема, поэтому Игнат обтер боками все ржавые стены тоннеля. Тот плавно шел на снижении и, наконец, оборвался почти отвесной и непроглядной бездной. Только белое пятно Эрнестова фонарика, маячившее внизу, будто отросток глубоководного удильщика, манил в потаенные глубины и говорил о том, что и там, на дне, есть жизнь.
— Здесь тоже решетка, — донесся снизу голос Эрнеста.
— Можно открыть? — спросил Игнат.
— Попробую.
Послышались гулкие удары, как если бы кто-то бил сапогом о железные прутья. Затем раздался оглушительный грохот и отборная матерная ругань. Игнат заторопился, принялся ловчее перебирать руками и ногами и вскоре нащупал под собой не очередные скобы, а только пустоту. Протиснувшись в отверстие, он спрыгнул на пол и снова зажег фонарик. И сразу же увидел согнутого в три погибели Эрнеста, потирающего то отбитый копчик, то ушибленное колено.
— В следующий раз сам первым полезешь, — буркнул тот. — Зад у меня не казенный, в этих местах мне еще бывать не приходилось, а с тобой не в одну, так в другую историю обязательно вляпаешься.
Игнат не стал спорить, промолчал и обвел фонариком помещение — небольшое и квадратное, с прямоугольными железными шкафами вдоль стен. Эрнест подошел к одному, поддел пальцами покосившуюся дверку — та сразу же поддалась с визгливым скрипом. Внутри оказалось нагромождение щитков и проводов.
— Трансформаторная подстанция, — прокомментировал Эрнест. — Таких и наверху полно. Да только проку никакого.
Он несколько раз пощелкал тумблерами, но ничего не случилось.
"Уж не ошибся ли изгнанный из пекла черт? — с разочарованием подумал Игнат. — Никаких тебе чудес: ни мертвой воды, ни тайников. Лишь труха и запустение".
— Ладно, идем дальше, — словно прочитав его мысли, сказал Эрнест и двинулся к выходу. — Посмотрим, будет ли применение нашему ключику на этом ярусе.
Он потянул ручку на себя, и дверь нехотя распахнулась — кряхтя и постанывая, словно жалуясь на людей, осмелившихся потревожить ее вековой покой. Что-то упало с глухим стуком, как падает молодое, подрубленное топором деревце, и последующий за этим дробный стук вызывал в памяти Игната звук осыпавшихся яблок — так ребенком он обтрясал склоненные ветви, и округлые красно-желтые шары скакали и подкатывались под ноги. Уже спелые, уже надтреснутые от удара. Бери и ешь.
Только теперь это были не яблоки.
Игнат отступил, налетел спиной на трансформатор и застыл, опутанный страхом, как невидимой паутиной. Рядом вздохнул и тихо выругался Эрнест. Луч фонарика выхватил из мрака россыпь желтоватых костей. У самой двери юлой крутанулся череп, опрокинулся, приоткрыл в усмешке черную трещину рта и уставился на Игната провалами ослепших глазниц.
— Зараза, — пробормотал Эрнест.
Фонарик заплясал в его дрогнувшей руке.
Игнат сделал глубокий вдох и подумал:
"Это только кости. Старые кости, которые теперь никому не причинят вреда"
Он отлепился от врезавшегося в бок металлической коробки трансформатора и суеверно переступил через подкатившуюся под ноги лучевую кость. Но, в отличие от парня, Эрнест не питал уважения к почившим. Досадливо наподдав череп носком сапога, он выругался снова и вдруг наклонился и поднял что-то, лежащее у самого порога.
— Маузер, — прокомментировал он и со значением глянул на спутника. — Чуешь?
Игнат крепче перехватил фонарик, скользнул лучом по полу, стенам, по двери, испещренной мелкими оспинами, которые Игнат сначала принял за ржавчину, а теперь ясно понял — это следы от пуль.
— Здесь шла перестрелка, — сказал он вслух.
Эрнест мрачно кивнул. Покрутил маузер в руках, несколько раз щелкнул спусковым крючком, но патронов в магазине не оказалось, да и ржавчина постаралась привести оружие в негодность — время не щадило ни людей, ни вещи. И Эрнест вскоре отбросил пистолет, вытер испачканные ладони о тулуп.
— Немудрено, — сказал он. — Когда Эгерских солдат с насиженного места гнали, те бежали, что зайцы. А этот, видать, не добежал...
Он ухмыльнулся, перешагнул через окаменевшие кости и окликнул Игната:
— Ну, долго на мертвяков любоваться решил? Может, впереди еще сотня таких поджидает, а если у каждого рот разевать — до второго Апокалипсиса блуждать будем.
Игнат шагнул следом, лишь на миг задержался возле скелета. В его ребрах запутались истлевшие тряпки — не то военная форма, не то медицинский халат. Теперь уже и не разберешь. Шейные позвонки оказались сломанными.
"От удара Эрнеста", — решил Игнат, следом за проводником протискиваясь в дверной проем. И сердце сжалось от дурного предчувствия.
Это был тот самый первобытный страх, появившийся однажды в глубокой древности и засевший в генетической памяти человека — страх тьмы, из которой приходит опасность. Страх неизведанного, страх смерти.
Это тянущее чувство появилось сразу, как Игнат почуял запах.
К уже знакомому тяжелому духу прелости и пыли теперь примешивался еще один — резкая вонь медикаментов и химических реактивов. Так пахло в маленькой лаборатории, оборудованной Марьяной для смешивания различных фармакологических препаратов. Но здесь запах был увеличен многократно, он был почти физически ощутим, так что казалось — через некоторое время им пропитаются и волосы, и одежда, и сама кожа вберет его, как губка вбирает остатки пролитого на столешницу чая.
Рядом мучительно закашлялся Эрнест, но Игнат не смотрел на него. Втягивая пропитанный химической вонью воздух, парень стоял как вкопанный и только во все глаза глядел в большое возникшее на пути зеркало — и не узнавал себя.
"Чертом стать легко..." — пришло на ум.
И ни кто иной, как черт собственной персоной, смотрел на Игната из зеркального отражения.
Сморщенное лицо с проваленным носом. Губы — оплывший свечной огарок, — приоткрывали кривые заостренные зубы, столь же частые, как забор в родной Солони. Глаз был только один — остекленевший, мутный, подернутый болотной ряской и мелкой сеткой лопнувших капилляров. Второй же скрывался за наплывшим уродливым веком, которое свисало на щеку, будто оборванная штора в давно покинутом доме. Вместо волос всю поверхность черепа покрывали бугры и наросты, похожие на рога.
Игнат покачнулся и отступил. Фонарик задрожал в ослабевшей разом руке и только чудом не выпал. Луч света скользнул вбок, на мгновенье ослепив Игната бликами, отраженными от стеклянной поверхности. И тогда он понял — перед ним не зеркало, а большая, в человеческий рост, колба.
Она стояла на металлическом постаменте и была доверху наполнена желтоватой жидкостью, в которой плавало существо, принятое Игнатом за собственное отражение и так напугавшее его поначалу. Оно было мертво. Мертво и заспиртовано — подобных ему уродцев Игнат видел в естественнонаучном музее, куда выезжал от интерната с экскурсией. Всего лишь экспонат, выставленный на потеху публики.
— Значит, правду чистильщики сказывали, — раздался над ухом хриплый голос Эрнеста. — "Форсса" запрещенные эксперименты ставила. Нехорошие эксперименты: евгеникой да генетикой занимались, — он помолчал и, хмыкнув, добавил, — да и что ж хорошего, когда такая рожа.
Фонарик снова осветил скрюченное тело уродца и скользнул дальше. Веером рассыпались блики, запрыгали по комнате, отбросили на стены бесформенные тени. Игнат вздохнул, набрал полные легкие резкого, наполненного химикатами воздуха, и закашлялся, сплюнул на пол кисловатую слюну.
— Говоришь, впереди еще сотня таких поджидает? — осиплым голосом спросил он. — Да здесь их не сотня, а целый легион!
Зажав фонарик в нетвердой руке, Игнат медленно побрел мимо рядами выстроенных колб — разбитых и целых, маленьких и больших, наполненных и желтоватой, и белесой, и подкрашенной синькой жидкостью. Внутри плавали эмбрионы — лишенные жизни и разума сгустки изуродованной плоти. Словно некий безумный скульптор впопыхах соединил комья раскисшей глины, рассеянно наметил глаза и рот, да так и оставил, махнув рукой "сойдет!". И оставил полчища своих Адамов гнить на неизмеримой глубине, где ни одна живая душа не найдет их и не познает всю неприглядность созданной наспех жизни. А увидит только деревенский дурачок, но никогда не расскажет об увиденном — кто дураку поверит?
| Предыдущая глава |
↓ Содержание ↓
↑ Свернуть ↑
| Следующая глава |
