— Вы же вроде не в обиде на призраков прошлого, — подметил кто-то из дроу, и по голосу я опознала эмера Айкатта.
— Я от своих слов не отказываюсь. — Лепрекон ничуть не смутился. — Но вы же понимаете... если вам всё же не удастся отсидеться под горами, жемчужины для нас будут потеряны безвозвратно — и если эльфы или люди найдут их... если догадаются, что мы вам помогали...
— В общем, вы просто жалкие трусы, — негромко и устало констатировал тот же темноволосый дроу, — которые в своём паскудном лицемерии решили бросить целый народ подыхать.
И хоть я была с ним отчасти солидарна — осознание того, сколь неразумна подобная реплика, вызвало у меня глубочайший фейспалм.
— Лу!
Крик принадлежал эмеру Айкатту, но он опоздал: лепреконы уже вскочили с мест.
— Знаете ли, — начал один, явно уязвлённый до глубины души...
...и замолчал: когда их обидчик поднёс ладонь ко рту, зачем-то изумлённо ощупывая свои губы.
— Простите Лундвинэлу это ужасное и незаслуженное оскорбление. Он недавно потерял брата, а горе затмевает разум, — опустив руку, спокойно произнёс Лод. — Мы прекрасно понимаем вашу разумную позицию и будем безмерно благодарны за любую помощь, которую вы сможете нам оказать.
— Благодарю, Лод, — кивнул Алья, прежде чем встать. — Мой Первый Советник, как обычно, выразил мои мысли лучше меня. Предлагаю оговорить точные числа ваших щедрых даров с моим Советником по экономике, Советником по снабжению и Советником по военным делам... в приватной обстановке. Прошу следовать за мной. — Повелитель дроу прошёл к двустворчатым дверям. — А мой Первый Советник присоединится к нам, когда растолкует Лундвинэлу всю ошибочность его поведения. Лод, жду в моём кабинете.
Он вышел, и лепреконы поспешили следом. Один из них злорадно оглянулся на темноволосого дроу — а тот так и сидел, прижимая руку ко рту. Трое Детей Луны тоже поднялись из-за стола, и одним из них был эмер Айкатт; но прежде, чем покинуть зал, он коснулся плеча Лундвинэла. Сдержанным, успокаивающим, отеческим жестом.
Да.
Значит, не только младший его сын не умел держать себя в руках.
Когда в зале остались лишь шестеро дроу и один человек, Лод провёл пальцем в воздухе длинную горизонтальную черту:
— Для будущего главы великого дома Рауфгата ты демонстрируешь поразительную несдержанность.
В голосе колдуна не было ни осуждения, ни издевки. Он просто констатировал факт.
— Зато ты, как всегда, само хладнокровие. — Лундвинэл убрал руку ото рта, и я поняла, что ему вернули способность говорить. — Эта их помощь ничего не даст. Нам нужны не кони и еда, а лишние руки, которые могут держать клинки.
— В нашей ситуации любая помощь даст многое.
— О, да. Конечно. Только другая помощь могла бы дать нам гораздо больше. — Интонации дроу резали сарказмом не хуже скальпеля. — Где же был твой блестящий ум на этот раз, Первый Советник? Почему ты не убедил маленький народец присоединиться к нам?
— Я пытался, если ты слышал. — Лод обвёл взглядом шестёрку дроу. — Как и все мы.
— Но из всех нас, кажется, только тебя нисколько не волнует провал. Так сблизился со своими драгоценными пленниками, что в душе уже надеешься на победу светлых? Ну да, ты ведь должен быть рад, что наконец можешь поболтать с кем-то из соплеменников...
— Шансы на успех переговоров по этому вопросу изначально были нулевые. К сожалению, я ещё ни разу не ошибся в подобных расчетах.
— Расчёты. Шансы. В этом весь ты. — Лундвинэл резко, с невыносимым скрипучим звуком отодвинул свой стул. — Мне иногда хочется вскрыть тебе грудную клетку и посмотреть, есть ли в ней сердце. — Он встал. — Тебе вообще известно, что такое чувства?
— Лу, — Лод неторопливо поднялся на ноги, и все дроу последовали его примеру, — я всё понимаю, но советую тебе брать пример с отца. В такое тяжёлое время позволить боли утраты взять над собой верх... нехорошо по отношению к нашему народу.
— Нашему, — повторил дроу.
'Но не твоему', читалось в его словах.
Дроу с тревогой переглядывались, однако эти двое смотрели только друг на друга: мужчина, потерявший брата, и мужчина, убивший этого брата.
И хоть они просто стояли, разделённые столешницей тёмного дерева — я почти слышала, как звенят в воздухе невидимые клинки.
— Обвинение в измене, Лу — серьёзное обвинение. Но если оно беспочвенно, это тяжкое оскорбление. А ты знаешь, что я всегда отвечаю на оскорбления. В свойственной мне манере. — Голос Лода ласкал, как шёлк. — И только потому, что я безмерно уважаю тебя, твоего отца и твой дом, я спрошу тебя... всего один раз: ты действительно хотел меня оскорбить?
Какое-то время его оппонент молчал.
А потом, также молча, приложил ладонь к сердцу, низко склонил голову — и, стремительно развернувшись на каблуках, вышел из зала.
— Извинения приняты, — бросил Лод ему в спину. — Господа, наш совет окончен. Благодарю.
В тот момент, когда дроу, дружно поклонившись, поспешили покинуть поле моего зрения — я остро осознала, как же люблю этого прекрасного мужчину.
Дождавшись, пока Лод тоже удалится, аккуратно прикрыв за собой двери, я отставила пустую чашку и захлопнула серебряную крышку. Посмотрела на Морти: взгляд принцессы был устремлён на зеркало, и во взгляде этом плескалась печаль.
— Что скажете? — осторожно спросила я. — Раз уж вы... случайно всё слышали.
— Скажу, что разделяю мнение Лу насчёт жалких трусов. — Она вздохнула. — Лепреконы всегда были себе на уме. Они и в прошлый раз вмешались только потому, что понимали: от исхода войны зависит и их судьба. Если б им ничего не грозило, они бы бросили эльфов и людей так же спокойно, как теперь бросают нас. — Морти захлопнула книгу. — Но Лод прав, нас не спасут клинки. Наш единственный шанс — предотвратить войну. Потому что выиграть её, с помощью лепреконов или без неё, шансов нет.
Я задумчиво кивнула, прекрасно осознавая её правоту. Хотела было поподробнее расспросить об этом Лу, но передумала: вспомнила нечто поважнее, чем скорбящий брат моего неудавшегося убийцы.
— А что за драконьи жемчужины?
— Величайшее сокровище нашего народа. Вернее, когда-то было им. — Принцесса печально улыбнулась. — Ты не задумывалась, откуда мы берём еду, которую под горами, как ты понимаешь, достать довольно трудно?
— Ну, скот может пастись в горах...
— А хлеб?
— От лепреконов.
— Одной помощью от лепреконов целый народ не прокормишь, — справедливо заметила Морти. — Хотя большую часть тех же овощей и фруктов нам приходится брать именно у них, но без драконьих жемчужин... Это камни, которые можно найти только в желудке дракона. Помимо редкостной красоты они обладают уникальными магическими свойствами: приумножают то, с чем соприкасаются. И если опустить жемчужину в горшок с двумя зернышками пшеницы, то через час он наполнится зерном до краёв.
Я невольно присвистнула, пусть и неумело.
Ничего себе артефактик.
— Да, это великая ценность. — Морти правильно истолковала мою реакцию. — И добывал её в основном наш народ. Мало кто может справиться с драконом, и тут недостаточно даже одной эльфийской ловкости: пока жемчужина пребывает в желудке дракона, она даёт ему недюжинную силу, здоровье... и способность почти мгновенно заживлять любые раны.
Моментальная регенерация, значит.
— Я думала, драконы сами по себе такие сильные.
— Мы тоже так думали. Но опытным путём выяснили, что нет.
— А если жемчужину проглотит человек или дроу? — я с энтузиазмом прикидывала потрясающие возможности подобного 'имплантата'.
— Да, было бы здорово, если б на нас они оказывали такое же действие. — Принцесса понимающе кивнула. — Но что нормально для драконов, смертельно для нас. Человек, эльф, дроу или лепрекон... кто бы из них не проглотил жемчужину, он умрёт.
— Жаль, жаль. — Я разочарованно покачала головой. — Но вещь всё равно прекрасная. И как давно стараниями охотников за жемчужинами перевелись драконы?
— Дракон, который когда-то пообедал отцом Тэйранта, был одним из последних представителей своего вида, так что... лет триста назад.
— Логично.
— Увы. — Морти провела серым пальцем по корешку книги, так и лежавшей у неё на коленях. — Жемчужины бывают разных видов, и один вид работает с определённым... типом вещей. Те жемчужины, что приумножают зерно, не приумножат вина в кувшине, и наоборот. А виды различаются цветом: золотые — для зерна и муки, белые — для молока, мёда и воска, розовые — для спиртного и масла... все они довольно распространены, и даже сейчас штук десять таких есть в каждом городе дроу. — Голос принцессы окрасила горечь. — Их всего-то три, и Мьёркт — самый большой.
Да уж, Детей Луны и правда осталось мало.
— А каких нет? — задала я напрашивавшийся вопрос.
— Редких. Тех, что можно было найти в одном драконе из ста. Тех, что наш народ оставил в наших городах, когда дроу бежали под горы. Тех, что потом достались светлым в качестве военных трофеев. — Морти мечтательно сощурилась. — Зелёные жемчужины, которые делают несказанно плодородной почву, если их туда закопать, а любой водоём — источником чистейшей питьевой воды. Серые, которые можно опустить в жидкий металл — и неважно, золото это, серебро или сталь, но жемчужина приумножит его. — Хм, а это отчасти объяснило бы волшебные горшочки с золотом, которые в легендах приписывают лепреконам. — И чёрные, которые взаимодействуют с магическими веществами. Такими, как зелья...
— Или волшебная пыльца, — закончила я.
— Именно.
И впрямь полезные вещицы.
— И что, их совсем-совсем?..
— Пара зелёных у нас осталась. И одна серая, благодаря которой мы и можем расплачиваться с лепреконами. Ведь цены они обычно заламывают... если б не думали, что мы располагаем исключительно тем золотом, что можем вручную добыть под горами, объявляли бы ещё в три раза больше. Мы пытались заполучить редкие жемчужины обратно, но светлые слишком хорошо их охраняют. А все чёрные и вовсе достались лепреконам.
— И почему это так страшно?
— Потому что у лепреконов невозможно ничего украсть. И это испокон веков знает каждый. — Морти, нагнувшись, почесала за ухом Бульдога: пёс грустно смотрел на нас, сидя у ножки кресла. — У лепреконов своя, особая магия, которая позволяет надёжно защитить то, что принадлежит им. К примеру, та самая сокровищница Повелителя, которую упоминал посол... оттуда нельзя вынести ни один предмет, если ты не лепрекон. Сокровищница просто не даст тебе выйти.
— А что мешает захватить какого-нибудь лепрекона в заложники, надеть на него ошейник и приказать вынести жемчужины?
— Если лепрекон будет понимать, что выносит предмет из сокровищницы незаконно, его тоже не выпустит.
Да уж. И впрямь интересная магия.
— А снять чары, наложенные на сокровищницу, никак нельзя?
— Многие пытались. Ни у кого не вышло. Даже у самых могущественных магов в истории Риджии. — Морти качнула головой. — Надёжная защита от расхищения, согласись.
Я нехотя кивнула. Хотя сдаваться не собиралась. Может, местные и верят в непреложность закона 'у лепреконов невозможно ничего украсть', но я не склонна была принимать что-либо на веру; гипотезу Пуанкаре тоже когда-то внесли в список задач тысячелетия*.
(*прим.: задачи тысячелетия — семь математических проблем, решение которых до сих пор не найдено; гипотеза Пуанкаре — математическая гипотеза, которую внесли в список задач тысячелетия, но в конце концов её решил российский математик Григорий Перельман)
И, прежде чем признать задачку с жемчужинами неразрешимой, я хотя бы попытаюсь поискать решение.
На досуге.
— Я знаю Лода. Он и не рассчитывал, что лепреконы согласятся отдать жемчужины. Да они и не нужны нам... не для того, чтобы предотвратить войну, по крайней мере. — Морти поднялась на ноги, и Бульдог радостно вскочил вместе с ней. — Проведаешь Фаника вместе со мной?
Предложение было неожиданным.
И настойчивое дружелюбие со стороны принцессы настораживало всё больше и больше.
— А разве не разумнее будет дождаться Лода?
— Нет нужды. — Принцесса вскинула руку, и на её пальце блеснуло управляющее кольцо. — Взяла у Альи до совета. Не думаю, что в нём возникнет нужда, но осторожность не помешает.
Я поразмыслила. Ещё поразмыслила.
И встала:
— С радостью составлю вам компанию.
Как справедливо заметил Пьюзо, друзей надо держать близко, а врагов ещё ближе. И пока я не знаю, к какой категории относить Морти, отдаляться от неё определённо не стоит.
Мы спустились в гостиную, сопровождаемые цокотом когтей Бульдога. Там нас ждал сюрприз — в лице Навинии, сидевшей в кресле с отсутствующим видом. Паппей деловито умывался у неё на плече; я покосилась на пса, но тот, к счастью, прямиком посеменил под тот самый стол. Видимо, не заметил грызуна.
— Приветствую, принцесса, — любезно произнесла Морти.
Навиния покосилась на неё. Молча опустила взгляд, вновь уставившись в пол.
Морти вздохнула.
— Я понимаю, вам пришлось нелегко. И я понимаю, как вся эта ситуация вас печалит. — Она заговорила с неудавшейся соблазнительницей Лода так мягко, так дружелюбно, с таким искренним желанием подбодрить, что я в очередной раз устыдилась своих подозрений — и в очередной раз захотела подрисовать над её головой нимб. — Но всё же, думаю, вам не стоит сидеть здесь в одиночестве, избегая общества ваших друзей, ведь...
— Давай-давай, издевайся, — Навиния резко повернула голову. — Тебе мало того, что меня и так смешали с грязью, да? Ещё решила добавить?
Морти растерянно смолкла.
А я вдруг поняла, что стрелка на шкале моего сочувствия человеческой принцессе медленно стремится к нулю.
— Давай, наслаждайся. Торжествуй. — Навиния улыбнулась, и издевка этой улыбки чудесно гармонировала со злой напевностью её голоса. — Да, я уничтожена. Твоим братцем и своими людьми. Мне показали моё истинное место. Тебе же это нравится, правда? Унижение твоего врага, унижение той, кто посягала на твоего любовничка. Ты ведь считаешь, что я получила по заслугам. — Она окинула меня взглядом, презрительность которого почти кристаллизовалось в воздухе. — Вы обе считаете.
Ресницы молчавшей Морти дрожали крыльями чёрных бабочек, и я вспомнила, что она до сих пор не знает о происшествии на столе.
Мне почему-то не хотелось, чтобы это изменилось.
Наверное, потому что Лод тоже явно этого не хотел.
— Что ж, видимо, лучшее, что я теперь могу сделать — умереть. Пока во мне ещё не умерла гордость. Жить мне теперь незачем, а смерть моя хоть кого-то порадует. — Навиния, вдруг растеряв всю злобу, ссадила паппея на столешницу и обречённо подперла голову рукой: печальная и прекрасная дева, готовая к встрече с голодным драконом. — Заколоть себя мне не дадут, проверено. Но, может, смогу улучить момент и выброситься из окна. Надеюсь, эта башня достаточно высока, чтобы от моего тела мало что осталось, ведь ждать достойных похорон от тёмных...
И трагический, театральный, прекрасно выверенный пафос, звеневший в её словах, вдруг заставил меня отчётливо понять: всё это — спектакль. Только вот для кого? С чего ей хочется предстать в наших глазах трагической героиней?
