-Кто это?
-Это? Музыкант. Жил в конце войны, погиб в 374 году. Великий был музыкант. Про Иртэлонну слыхала? Он был ее мужем.
-Я ее даже знала. В Вьялльхейле познакомились лет пятьдесят назад. А где она сейчас?
-На холме.
-Тогда я пойду туда. Очень повидаться хочется...
И снова повернулась к сыну.
-Сынок. Постарайся выжить, пожалуйста! Нам надо поговорить. Нам надо привыкнуть друг к другу, ощутить себя семьей. Я хочу познакомиться с твоей женой и детьми. Живите, пожалуйста. У нас не будет много времени: я потом вернусь в наш мир.
-Зачем, мама?
Урсула вздохнула.
-Мне надо дожить. Мне было тринадцать лет... Я ничего не видела в жизни. Надо поиграть в куклы, покапризничать, научиться плести венки... Я ведь даже не любила еще... Кажется... Мы встретимся, сынок! Обязательно! Если уцелеем в этой последней войне...
Слово Учителя
Памяти Киплинга.
Легкой дороги и победы тебе, Мастер!
И снова Эланхалу осталась одна. В третий уже раз. Когда погиб Твала со своими воинами, ее приняли воины Зонтара. Золотокожие люди очень любили ее музыку, и Эланхалу с удовольствием играла им. Никогда не встречала она людей, так тонко чувствующих музыку миров, так понимающих ее музыку. Ей было с ними хорошо. Вождь Рий-чет-вио называл ее сестрой, и это были не просто слова...
Шли дни. Гибли сыны Зонтара. Никто так и не смог прийти им на помощь. А на ней так и не появилось ни единой царапины.
И вот теперь умер Рий-чет-вио. На этот раз Оскильпы рядом не оказалось.
Эланхалу медленно встала, забросила за спину банджо, нащупала меч. Глаза ее были сухи: плакать она уже не могла. "Не важно! — подумала она отстраненно. — Хоть умру в бою".
-Зря! Не спеши умирать, скальда: ты должна сделать то, ради чего пришла на Боргильдсфольд.
-Кто тут? — вскрикнула Эланхалу, наугад выставляя вперед меч. Странное дело! Она не слышала шагов говорившего, не слышала его дыхания... Ничего!
-Ничего удивительного, Эланхалу, — с улыбкой в голосе пояснил тот же голос. — Я ведь не человек.
-А кто?
-Долго рассказывать. Знаешь что, дорогая моя? Я расскажу тебе когда-нибудь о себе, но сейчас у тебя много дел.
-Да! — мрачно согласилась Эланхалу. — Помереть в бою, к примеру. Это будет несложно — я ведь слепая...
-Слепая? — осторожно переспросил незнакомец. И продолжил:
-Да. Слепая. Твой муж был прав: твое сердце, руки, музыка — зрячи. А ты — слепа.
Эланхалу оцепенела. Ее собеседник не мог этого знать — он не присутствовал на знаменитом поединке скальдов, где и познакомились Линне тонИртэлонна и Эланхалу, принцесса Та-Сета.
-Не ломай голову, девочка! Я — не человек. Мой отец — сын истарна.
-Кто ты?
-У меня много имен, Эланхалу. Последние тысячелетия меня звали Сауроном. А в Та-Сете меня называли Савраной.
Принцесса пошла на его голос, протягивая руки. Саврана без возражений позволил ей ощупать свое лицо.
-Ну, что? Похож? — усмехнулся Саврана.
Тяжелый топот тролля заставил Эланхалу обернуться и выхватить меч. Саврана удержал ее руку.
-Пошел вон! Я занят! — резко приказал он троллю. Тот потоптался немного, развернулся и... убежал.
-Послушался?! — изумилась Эланхалу.
-Еще бы! — усмехнулся ее собеседник. — Это же я их когда-то создал!
-Ты? А что ж они у тебя такими страшными вышли?
-Поторопился я тогда. Очень уж хотелось поскорей их сотворить... — В его голосе Эланхалу уловила смущение и мечтательную улыбку.
Эланхалу только выглядела молодой девушкой. На самом деле ей было семьдесят лет. Она была дочерью вождя вождей. Она успела овдоветь и потерять большую часть родичей в этой битве. И, понимая, насколько ее выбивают из колеи эта встреча и этот разговор, Эланхалу постаралась взять себя в руки. Еще ее мама когда-то учила ее, что если у тебя сто дел, а времени хватит лишь на пять — забрось все дела и отдохни.
-Послушай, Учитель! Сейчас в самом деле не время для пустых разговоров. Что ты мне хотел сказать?
Голос Савраны несколько подмерз.
-Странный вы народ, оборотни! Никогда я вас не пойму, хоть и сам — оборотень! Я когда-то несколько тысяч лет пробегал волком, когда... Прости, мне трудно об этом говорить даже сейчас. Ты права, черная вейра: время не терпит. Забудь про меч! Берись за банджо. Оно — твое оружие в этой битве.
-Ну да! — криво усмехнулась Эланхалу. — Какой прок в бою от слепой? Пусть хоть музыкой воинов ублажает... Ах, если бы я могла видеть!
Саврана ответил ей очень спокойно. Так спокойно, что лишь тренированный слух слепой скальды различил в его словах досаду и гнев.
-Линне понимал власть музыки! Жаль, что он был таким плохим учителем! Дай-ка мне банджо!
Его голосу трудно было не повиноваться. В нем звучала Сила. Принцесса беспрекословно сняла инструмент и протянула его Учителю. Тот взял банджо, провел рукой по струнам и запел:
"Бог путей мою прабабку породил
(О, рыбачьи города над синевой!).
Новый век ублюдка лиры наградил
Дерзким нравом и железной головой".
-Здорово! — восхитилась Эланхалу. — Твое?
-Нет. Киплинга.
-А кто это? — не поняла принцесса.
-Эх, чему вас только в школах учат? Редьярд Киплинг, поэт из мира Земля. Ты еще с ним познакомишься.
-Он здесь?
-Конечно, Эланхалу!
-А где он сейчас? На холме?
-Нет. Он солдат, а не стратег. Слушай еще!
"Пианино не потащишь на плечах.
Скрипка сырости и тряски не снесет.
Не поднять орган по Нилу на плотах,
Чтоб играл среди тропических болот.
А меня ты в вещевой впихнешь мешок,
Словно ложку, плошку, кофе и бекон.
И когда усталый полк собьется с ног,
Отставших подбодрит мой мерный звон.
Этим "пилли-вилли-винки-плинки-плей"
(Все, что в голову взбредает, лишь бы в лад)
Я напомню напоить к ночи коней,
А потом свалю, где попадя, солдат".
Опустив банджо, Саурон объяснил:
-Киплинг сейчас в армии Веллингтона. Слушай еще.
"Сто путей истопчет нищий Младший Сын,
Прежде, чем добудет собственный очаг,
Загрустит в пастушьей хижине один,
И к разгульным стригалям пойдет в барак.
А под вечер на ведерке кверху дном
Забормочут струны исповедь без слов.
Я — Тоска, Растрава, Память о былом.
Я — призрак Стрэнда, фраков и балов.
Слышишь: Тунка-тунка-тунка-тунка-тунк!
(Видишь Лондон? Вот он, тут, перед тобой!)
Я пытаюсь уколоть сонный дух, тупую плоть:
Рядовой! Очнись, вернись на миг домой!
В южной гавани, где звоном якорей
Новый город к новым странствиям зовет,
Брал меня в каюту юный Одиссей,
Вольный пленник экзотических широт.
Он скитаньями до гроба покорен.
Он поддался на приманку дальних стран.
Перед смертью в звоне струн услышит он,
Как стенают снасти в ярый ураган.
Слышишь: Хайя! Хийя! Хийя! Хулла! Хол!
(Зелень бьется в борт и плещет через край.)
Ты от суши устаешь? Снова тянет в море? Что ж!
Слышишь: Томми, друг! Манатки собирай!
Из расселины, где звезды видно днем
На хребет, где фуры тонут в облаках.
Мимо пропастей извилистым путем
И по склону на скулящих тормозах.
А мостки и доски по снегу скользят.
А в лощине на камнях трясется кладь.
Я веду в поход отчаянных ребят
"Песнь Роланда" горным соснам прокричать.
Этим "томпа-томпа-томпа-томпа-той"
(Топоры над головой леса крушат)
Я веду стальных коней на водопой
Через горы, к океану на закат".
-И еще!
"Пусть орган возносит стоны к потолку.
Небу я скажу о жребии людском.
Пусть труба трубит победный марш полку!
Я труню над отступающим полком".
-Ну, как?
Эланхалу кивнула понимающе:
-Я поняла, Учитель. Не все, конечно. Я не поняла — что такое Лондон, Стрэнд, Нил, "Песнь Роланда"... И кто такой Одиссей? Я многое не поняла. Но главное я усвоила. И за это спасибо тебе. И Киплингу твоему спасибо. Буду рада когда-нибудь с ним поговорить! Давай мне банджо. И помоги дойти до холма — без глаз мне это будет трудно. Жаль, что я слепа — иногда без зрения никак не обойтись.
-Уверена? Протяни руку.
Эланхалу повиновалась. Саурон положил ей в ладонь что-то холодное и тяжелое, предупредив при этом:
-Возьми на время. Потом, после окончания Рагнарекка, решишь — нужно оно тебе, или нет. Имей в виду — оно опасно. Не объявляй его своим, пока не решишь. А пока одень его на палец. И глаза прикрой рукой.
И снова она повиновалась.
Привычный мрак начал расступаться. Его завесу внезапно прорвало что-то... Так Эланхалу впервые в жизни увидела свет.
Минис
Минис, тяжело дыша, осмотрелась. На десяток лиг вокруг не оставалось никого живого. Ни своих, ни врагов. Только трупы. Сотни тысяч трупов. Впереди возвышался холм. С этого холма с самого начала битвы звучала песня, все эти долгие месяцы. Теперь она умолкла.
Кто-то пошевелился? Кто? Минис присмотрелась. Невысокий, но чудовищно широкоплечий воин, с короткими ногами и четырьмя руками, одетый в сплошную двойную кольчугу, обшитую стальными пластинами. Кольчуга была пробита в четырех местах... Кобольд? Да, кобольд. Чья же, интересно, рука умудрилась пробить кобольдскую кольчугу? Себекет вспомнила, как перед битвой сама пыталась пробить такую же кольчугу. И, несмотря на свою неимоверную силу (она ведь самого Мунэмори Медведя положила на обе лопатки), не смогла даже царапину оставить! А тут... Минис бросилась к нему, попыталась снять ненужное уже железо, чтобы перевязать. Раненый открыл глаза и стиснул ручищей ее плечо. Себекет не сдержала стона.
-Кто ты? — прохрипел кобольд, чуть ослабляя хватку.
-Минис... — выдавила себекет.
-Не знаю. А, проклятие! Не важно. На холм. Иди на холм! Играй!
-Я не умею!... — растерялась Минис.
-Не важно, — отмахнулся кобольд. — Иди. Без музыки нам хана. Сам бы пошел, да помру раньше... Иди...
-Постой! — спохватилась Минис. — Дай хоть перевязать тебя!
Кобольд закашлялся, брызгая кровью.
-Оставь. Мне — точно хана. Я знаю. Я ведь — кобольд. Иди. ...Стой!..
Теперь кобольд торопился, он, задыхаясь, выталкивал из себя слова...
-Найди Мотсогнира, сына Андвари — короля гномов... Скажи ему, что кобольды подтверждают вечный мир!... Скажи ему... что я не мог... сам... умер раньше... Не забудь, Минис! Мы помирились ... перед войной... временно. Я обещал, что мой народ обсудит предложение гномов и я лично приду. ...Передай, Минис! Иначе — война... Мир... вечный... Так говорю я, Баргельд Тархтэнно — владыка кобольдов...
И кобольд обмяк.
-Баргельд! Какой мир? Откуда ты родом?
-Вечный... — прохрипел король и умер.
Себекет закрыла глаза кобольду, сложила ему руки на груди, положила поверх чудовищную секиру, справа — меч, слева — молот.
-Прощай, государь! Я найду твой мир и выполню твою последнюю волю. А сейчас я пойду на холм. Хоть и не умею петь...
И, опираясь на копье, себекет побрела на холм.
Никого там она не знала. Там были люди разных рас и миров, мертвые и еще живые... Но играть уже никто из них не мог. Ей показалось кощунством забирать инструменты у их хозяев... И Минис подняла одинокую лиру. Это была лира Орфея, но Минис этого не ведала. Она нерешительно подняла лиру и провела непослушной рукой по струнам. И лира отозвалась. И из самого сердца рванулись стихи.
И на алтарь былых утрат
Свою возложат кровь
Меньшая Времени сестра,
Целитель ста миров...
Она пела! Первая из народа себек, умудрившаяся что-то спеть! И что-то сыграть на лире! Она пела. Неслись дни, как некогда секунды, слова ее песни воплощались в жизнь... Она видела гибель Асклепия и Скульд, смотрела поединки Баки и Урд, Урсулы и Верданди... Когда копье судьбы обратило внимание и на нее.
Если бы Минис не была сызмальства приучена сражаться в воде, она бы не успела уклониться. Тяжелый удар швырнул ее на землю, вышиб дух, но не убил.
Очнулась она, почувствовав что-то прохладное и мокрое на лбу и груди. С усилием себекет подняла веки.
Над ней склонилась зеленокожая девочка с необыкновенными светящимися золотыми волосами. Девочка? Нет, пожалуй, уже девушка. Она была в том самом очаровательно-безответственном возрасте между детством и юностью, который так быстро проходит и о котором потом жалеешь всю жизнь.
-Пить...
-Сейчас! — у губ Минис появилось горлышко фляги.
Напившись, Минис села и поблагодарила девушку.
-Спасибо, дорогая. Спасла ты меня...
Девушка вскочила и с радостными воплями пустилась в пляс.
Оторопев, Минис несколько минут взирала на дикую пляску, а потом поймала спасительницу, встряхнула и вежливо спросила:
-Эй! Ты это чего, а?
-Я спасла богиню! Теперь все изменится! — сияя, заявила зеленокожая.
Минис снова оторопела.
-Кого?
-Тебя, мама Минис!
Наконец, Минис "торопеть" надоело. Она надумала расспросить девушку толком.
-Стоп! Как тебя зовут и откуда ты меня знаешь?
На лице девушки появилось удивление.
-Я — Рвирсто. У нас тебя все знают. Ты же — богиня!
-С чего бы вам меня знать?
Удивление сменилось легкой обидой. Рвирсто встала, заложила руки за спину и начала декламировать:
"...Но архангел смерти вострубил
На счастливом мирном берегу.
И она явилась из глубин,
Чтоб помочь недавнему врагу.
Там, явив божественную суть,
И храня безмерную любовь,
Черной Смерти преградила путь
И погибла. И воскресла вновь".
Прервавшись, Рвирсто победно улыбнулась и спросила:
-Ну, что? Было?
-Ну, было... Чуть-чуть не так, но было, — признала Минис. — Но это не доказывает, что я богиня!
-Доказывает, доказывает! — убежденно заявила девушка и, снова встав в позу, процитировала:
"В человечьем облике простом,
Осияна блеском детских глаз,
Отклонила Вечности престол,
Над сердцами обретая власть".
-Ну, как?
Минис задумалась... Откуда в неведомом ей мире зеленокожих людей знали о ней? Но о ней, бесспорно, знали. И о той битве, где она действительно чуть не погибла, знали...
-Богиня! Ты придешь к нам? — с надеждой спросила Рвирсто, заглядывая Минис в глаза.
Себекет несколько растерялась. Это какая-то ошибка! Надо объяснить...
-Послушай, Рвирсто! Я должна признать, что действительно сражалась в том бою. Но я — не богиня! Я себекет — крокодил-оборотень. Дочь Неферт и Сетнахта.
На глаза зеленокожей девушки навернулись слезы, и со злостью в голосе она закричала:
-И ты? Ты тоже? И так в вас половина Ндекростры не верит! А ты отказываешься от себя! За тебя же люди идут на костер! По всей Ндекростре пылают костры. День и ночь, зимой и летом... Верные идут на смерть, чтобы не предать свою веру... Ваши храмы превратились в крепости! Я родилась в осажденном храме Сетнахта. А, когда мне было шесть лет, Разумные пошли на штурм. Меня сумели вывести из гибнущей крепости. Я несла на руках новорожденную сестренку, за мою юбку держался мой троюродный брат. Он уже умел ходить... За вас, всемогущие боги, идет война! За тебя, мама Минис! За Уаррхру! За Сетнахта! За Наву! За Милькара! За Урсулу! За Твати! За вас...
