В слепом исступлении, с дикими криками, я продолжала наносить сильные удары — даже в этот момент удивляясь зачем, зачем я все это делаю?
Чья-то рука обхватила меня за талию, и я оказалась оторванной от земли. Свежий приступ паники вспыхнул внутри, и затем я вдруг обнаружила себя в одиночестве, нетронутой. Я стояла в углу у платяного шкафа, покачиваясь как пьяная, задыхаясь. Джейми стоял передо мной, раздвинув плечи и выпрямив локти, словно щит.
Он что-то говорил, очень спокойно, но я утратила способность понимать речь. Я прижалась руками к стене и почувствовала некоторое успокоение от ее твердости.
Мое сердце все еще бешено колотилось в ушах, звук моего дыхания пугал меня, он так напоминал тот звук удушья, которое я чувствовала, когда Харли Боббл сломал мне нос. Я плотно закрыла рот, стараясь это прекратить. Задержка дыхания, казалось, сработала, позволяя только небольшим порциям воздуха проходить через ноздри теперь функционирующего носа.
Движение губ Юты привлекло мое внимание, и я уставилась на них, стараясь заново определиться в месте и во времени. Я слышала слова, но не могла еще перескочить на уровень понимания. Я дышала, позволяя словам журчать вокруг меня подобно воде — в них был гнев, разумное основание, возражение, смягчение, пронзительный вой, рычание — но без конкретного смысла.
Затем я глубоко вздохнула, вытерла лицо, удивившись, что оно влажное, и внезапно все пришло в норму. Я могла слышать и понимать.
Юта пристально смотрела на меня, с открытой злобой и отвращением на лице, но онемев от потаенного ужаса.
— Ты сумасшедшая, — сказала она, кивая головой. — Я поняла, — она была почти спокойна в этот момент. — Что ж...
Она повернулась к Джейми, одновременно закручивая в пучок растрепавшиеся седые волосы, подбирая их под огромный капор. Его ленточка порвалась, нелепо болтаясь петлей над ее глазом.
— Что ж, она безумна. Это ясно, но все же, мой сын — мой сын! — исчез. Поэтому... — Она стояла, вздымаясь, изучая меня, и качая головой, затем снова повернулась к Джейми. — Салем закрыт для вас, — коротко сказала она. — Моя семья, все, кто нас знает — не будут торговать с вами. Ни кто-либо еще, с кем я поговорю, и расскажу о том зле, что она сотворила, — ее глаза вернулись ко мне, холодные, леденяще голубые, и ее губы искривились в презрительной ухмылке, под петлей разорванной ленты. — Ты отвержена, — сказала она. — Тебя больше не существует, поняла? — она резко развернулась и вышла, заставив Йена и Ролло спешно удалиться с ее пути. Стук ее шагов эхом отдавался по лестнице — тяжеловесная, мерная поступь, словно звон погребального колокола.
Я увидела, как напряженные плечи Джейми понемногу расслабились. На нем все еще была его ночная рубашка, с влажным пятном между лопатками, а в руке пистоль.
Входная дверь внизу с шумом захлопнулась. Все застыли, пораженные внезапной тишиной.
— Ты ведь не собирался действительно подстрелить ее, правда? — спросила я, прочистив горло.
— Что? — он повернулся, уставившись на меня. Затем поймал направление моего взгляда, и посмотрел на пистоль в своей руке, словно удивляясь, что он там вообще делает. — Ох, — сказал он. — Нет, — и покачав головой, потянулся положить его обратно на верхнюю полку шкафа. — Я и забыл о нем. Хотя, Бог свидетель, я бы не отказался пришлепнуть эту одержимую старую каргу, — добавил он. — С тобой все в порядке, Сассенах?
Он наклонился взглянуть на меня, с мягкими, озабоченными глазами.
— Я в порядке. Не знаю, что это было — но уже все в порядке. Оно исчезло.
— Ага, — тихо произнес он, и опустил ресницы, чтобы скрыть глаза. Неужели он тоже такое чувствовал? Внезапно обнаружив себя в прошлом? Я знала, что это бывало с ним. Вспомнила, как однажды, проснувшись в Париже, увидела, как он двумя руками держится за открытое окно, опираясь на раму с такой силой, что его мышцы проявлялись в лунном свете.
— Все в порядке, правда, — повторила я, прикоснувшись к нему, и он ответил мне короткой, смущенной улыбкой.
— Ты должен был укусить ее, — на полном серьезе сказал Йен Ролло. — У нее задница размером с бочку табака — как ты мог не заметить?
— Наверное, побоялся отравиться — сказала я, выходя из своего угла. — Полагаешь, она говорила всерьез — хотя нет, конечно, она говорила всерьез. Но ты думаешь, она действительно может это сделать? Запретить кому-либо торговать с нами, я имею в виду.
— Она может запретить Робину, — сказал Джейми, некоторая ожесточенность вернулась в выражение его лица. — Что же касается остальных... поживем — увидим.
Йен покачал головой, нахмурившись, и осторожно потер костяшками кулака о бедро.
— Так и знал, что надо было свернуть Манфреду шею, — сказал он с искренним сожалением. — Мы бы тогда сказали фрау Юте, что он упал со скалы, и избавились бы от всех проблем.
— Манфред? — слабый голосок заставил всех повернуться, чтобы увидеть, кто говорил.
Лиззи стояла в дверях, худая и бледная, как нищий призрак, глаза большие и остекленевшие от недавней лихорадки.
— Что с Манфредом? — спросила она. Она опасно шаталась, и держалась рукой за косяк, чтобы не упасть. — Что с ним случилось?
— Подцепил сифилис и сбежал, — коротко сказал Йен, выпрямившись. — Надеюсь, ты не подарила ему свою девственность.
* * *
НА ДЕЛЕ ОКАЗАЛОСЬ, что Юта МакГилливрей не была в состоянии осуществить свою угрозу — но она смогла достаточно навредить. Трагическое исчезновение Манфреда, разрыв его помолвки с Лиззи и его причина, произвели ужасный скандал, и слухи разнеслись от Хиллсборо и Солсбери, где он время от времени подрабатывал учеником оружейника, до Салема и Хай Пойнта.
Однако, благодаря стараниям Юты, история стала намного запутанней, чем требовалось для такого рода сплетен: одни говорили, что он заразился сифилисом, другие, что я злонамеренно и ложно обвинила его в заболевании сифилисом, из-за какого-то фантастического разногласия с его родителями. Некоторые, по доброте душевной, не верили, что у Манфреда был сифилис, и говорили, что я, несомненно, ошиблась с диагнозом.
Те же, кто не сомневался в диагнозе, разделялись во взглядах на то, каким образом он подхватил эту болезнь. Часть поговаривали, что он заполучил ее от какой-нибудь проститутки, большинство же остальных считали, что его заразила несчастная Лиззи, чья репутация жестоко пострадала — пока Йен, Джейми, близнецы Бёрдсли — и даже Роджер, — не принялись с кулаками защищать ее честь. В результате чего, люди, конечно же, не перестали судачить, но помалкивали, когда кто-либо из ее защитников находился поблизости.
Все многочисленные родственники Юты в районе Ваховии, Салема, Бетабары и Вифании, разумеется, поверили ее версии произошедшего, и энергично болтали языками. Не весь Салем прекратил с нами торговлю — но многие люди воздерживались. И не единожды я переживала неприятные ощущения, приветствуя знакомых моравов, только чтобы увидеть, как они отводят взгляд в сторону с каменным безмолвием, или поворачиваются ко мне спиной. Довольно скоро я вообще перестала ходить в Салем.
Лиззи, за исключением очевидного первоначального чувства глубокого разочарования, казалось, не испытывала большого огорчения от разрыва помолвки. Озадачена, смущена и сочувствует Манфреду, сказала она, но не убита его потерей. А так как она редко выезжала за пределы Риджа, она не слышала, что о ней говорили люди. Что ее действительно огорчало, так это потеря МакГилливреев, в особенности Юты.
— Видите ли, мэм, — с тоской в голосе сказала она. — У меня никогда не было матери. Моя собственная мать умерла, рожая меня. И тогда Mutti — она попросила называть ее так, когда я дала согласие на брак с Манфредом — сказала, что теперь я ее дочь, точно так же, как Хильда, Инга и Сенга. Она тряслась надо мной, изводила и высмеивала меня, так же как делала это с ними. И было... так приятно быть частью всей этой семьи. А теперь я их потеряла.
Робин, который искренне привязался к ней, тайком с любезного содействия Ронни Синклера, прислал ей короткое, полное сожаления письмо. Но со времени исчезновения Манфреда, ни Юта, ни ее девочки не только не приходили навестить ее, но не прислали никакой весточки.
Тем не менее, именно Джозеф Вемисс наиболее заметно пострадал от случившегося. Он ничего не говорил, просто не желая усугубить положение Лиззи — но он поник, словно цветок, лишенный влаги. Кроме его боли за Лиззи, и его грусти из-за ее поруганной репутации, он также скучал по МакГилливреям, скучал по той радости и комфорту, которые испытывал, внезапно став частью большой, шумной семьи, после стольких лет одиночества.
Еще хуже было то, что Юта хоть и не могла полностью выполнить свои угрозы, но могла повлиять на своих ближайших родственников, включая пастора Берриша и его сестру, Монику, которой, как мне по секрету рассказал Джейми, навсегда запретили видеться или говорить с Джозефом.
— Пастор отослал ее к родственникам своей жены в Галифакс, — сказал он, грустно покачав головой. — Чтобы забыть.
— О, Боже.
И никаких, даже малейших следов Манфреда. Джейми наводил справки по всем своим обычным каналам, но его никто не видел, с тех пор как он сбежал из Риджа. Я думала о нем, и молилась о нем — ежедневно, представляя его, прячущегося в лесу, совсем одного, со смертельными спирохетами, размножающимися в его теле день за днем. Или хуже того, прокладывающего свой путь в Вест-Индию на каком-нибудь корабле, останавливаясь в каждом порту, чтобы утопить свое горе в объятиях ничего не подозревающих шлюх, которым он передаст свою тихую, смертоносную инфекцию, а они в свою очередь...
А иногда, кошмарный образ кучки сгнившей одежды, свисающей с ветки дерева, глубоко в лесной чаще, без скорбящих, за исключением ворон, прилетевших поклевать остатки плоти с костей. И, несмотря на все это, я не могла найти в сердце место для ненависти к Юте МакГилливрей, которая должно быть также представляла себе нечто подобное.
Единственным светлым лучиком в этом темном царстве был Том Кристи, который вопреки моим ожиданиям, позволил Мальве продолжать приходить ко мне в хирургическую. Единственное его условие заключалось в том, что если я решу и в дальнейшем вовлекать Мальву в опыты с эфиром, он должен быть предупрежден об этом заранее.
— Вот, — я сделала шаг в сторону, жестом приглашая ее взглянуть в окуляр микроскопа. — Видишь их?
Ее губы сжались в беззвучном восхищении. Мне потребовались немалые усилия, чтобы подыскать комбинацию окрашивания и отражения в солнечном свете, которая позволит увидеть спирохеты, но в конечном итоге, у меня получилось. Они были нечеткими, но их можно было рассмотреть, если знать, что искать — и, несмотря на мою полную уверенность в поставленном диагнозе, я вздохнула с облегчением, увидев их.
— О, да! Крошечные спиральки. Я их вижу! — она посмотрела на меня, моргая ресницами. — Вы серьезно хотите сказать, что эти козявки заразили Манфреда сифилисом? — она очень вежливо выражала скептицизм, но я видела это в ее глазах.
— Именно так, — мне уже не раз приходилось объяснять микробную теорию болезней различным неверующим слушателям восемнадцатого века, и в свете этого опыта, я не ожидала услышать благоприятный отзыв. Обычной реакцией был либо пустой взгляд или снисходительный смех, либо равнодушное фырканье, и я ожидала вежливый вариант такой же реакции.
К моему удивлению, Мальва, однако, мгновенно уловила идею — или, по крайней мере, сделала вид.
— Ну ладно, допустим, — она положила обе руки на стойку и еще раз посмотрела на спирохеты. — Значит, эти крошечные твари вызывают сифилис. Но каким образом они это делают? И почему те козявки, что вы мне показывали из моих зубов, не заразили меня болезнью?
Я объяснила, насколько могла, идею "хороших жучков" или "нейтральных жучков" в противовес "плохим жучкам". Это она приняла легко. Но мое объяснение клеток, и общее представление о теле, состоящем из них, заставили ее в замешательстве взглянуть на собственную ладонь, в попытке рассмотреть отдельные клетки. Тем не менее, она отбросила сомнения и вернулась к своим вопросам.
— Эти жучки вызывают все болезни? А пенициллин — почему он действует на одних жучков, и не действует на других? И как жучки переходят от одного человека к другому?
— Некоторые путешествуют по воздуху — вот почему тебе стоит уклоняться от людей, которые кашляют или чихают. Некоторые передвигаются по воде — по этой причине тебе не стоит пить из источника, который кто-либо использовал в качестве уборной. А некоторые... ну, другими путями, — я не знала, сколько ей было известно о сексе у людей — она жила на ферме, конечно же, и знала как свиньи, курицы и лошади размножались, но я не хотела просвещать ее, опасаясь, как бы ее отец не узнал об этом. Я полагала, что он скорей предпочтет ее занятие эфиром.
Естественно, она налетела на мою уклончивость.
— Другие пути? Какие могут быть другие пути?
С внутренним вздохом, я рассказала ей.
— Они делают что? — спросила она недоверчиво. — Мужчины, я имею в виду. Как животные! Почему женщина вообще позволяет мужчине делать с собой такое?
— Ну, вообще-то они и есть животные, знаешь ли, — сказала я, подавив желание рассмеяться. — И женщины тоже. Что же касается того, почему позволяют... — Я потерла нос, в поисках изящного способа это объяснить. Однако же, она опередила меня, успев сложить в голове два плюс два.
— Ради денег, — сказала она, словно пораженная громом. — Именно так делает шлюха! Она позволяет им совершать над ней подобные вещи ради денег!
— Ну, это так, но женщины, которые не шлюхи...
— Дети, ага, вы говорили, — она кивнула, но явно думала совсем о другом; ее маленький гладкий лоб сосредоточенно наморщился. — Сколько денег они просят? — спросила она. — Думаю, что затребую много денег, чтобы позволить мужчине...
— Я не знаю, — ответила я, несколько захваченная врасплох. — Разные суммы, полагаю. Это зависит.
— Зависит... О, вы хотите сказать, что если он уродлив, например, его можно заставить платить больше? Или если она уродлива... — Она бросила на меня быстрый, любопытный взгляд. — Бобби Хиггинс рассказывал мне о проститутке, с которой познакомился в Лондоне, и ее лицо было изуродовано купоросным маслом, — она взглянула на шкафчик, где под замком я держала серную кислоту, и вздрогнула, ее нежные плечи задрожали от отвращения при этой мысли.
— Да, он мне тоже о ней рассказывал. Мы называем купоросное масло каустической жидкостью — жидкостью, которая прижигает. Вот почему...
Но ее разум уже вернулся к предмету интереса.
— Только представить Манфреда МакГилливрея делающим это! — она посмотрела на меня округлившимися серыми глазами. — Да, и Бобби. Он ведь тоже, должно быть делал это, разве не так?
— Думаю, что солдаты все склоняются...
— Но Библия, — сказала она, задумчиво покосив взгляд. — Она говорит, что не следует блудить с идолами. Это означает, что мужчины совали свои пенисы в... Идолы выглядели как женщины, как думаете?
— Уверена, там совершенно не об этом речь, — поспешила сказать я. — Скорее метафора, ты знаешь. Эм... Страстно желать чего-то... Думаю, это не означало, эм...
