— Да, трудно возразить и оспаривать твоё решение. Ты вправе так поступать.
— Так, договорились?
— Да.
— Тогда я жду от тебя клятвы.
И Чандраванди принес клятву ниндзя в верности слову. Клятву он произнес слово в слово совпавшую с той, о которой мне рассказали братья. После этого я развязал его и, наконец, смог заняться остальными участниками боя.
Конечно, я заживил раны у Вартана и его товарища, и у обоих братьев. Мало того я восстановил и их силы. Оставалось исполнить долг перед убиенными. За эту работу мы принялись вдвоем с Чандраванди, аккуратно уложив труппы рядком. Правда, Вартан с Суреном сходили в один из домов и им там дали подводу и лошадь. Погрузив погибших, мы все отправились за город. Нет не все, девушка и два брата отказались принимать участие в похоронах наемников, а Вартану они требовались, как свидетели сражения и потерпевшие. Поэтому он сам вызвался отвести их в гостиницу, чтобы по утру получить от них письменные свидетельства происшествия.
Проблема с отпиранием городских ворот в ночное время решилась быстро, благодаря присутствию Сурена и его коллег. За городскими стенами он повел нас к городскому кладбищу, где, по его словам, находился пустырь, который сгодился бы для исполнения обряда сожжения и тризны. До места нам пришлось добираться с полчаса. По прибытии, погибших уже ждала настоящая воинская крада, сложенная из сухих бревен, облитых горючим веществом.
Никто из живых не удивился такой расторопности 'кладбищенских работников'. Трупы наемников Чандраванди сам уложил поверх бревен, предварительно подрезав им сухожилия, чтобы жар огня не поднимал тела. Сурен достал кресало и поджёг факел, который тоже 'случайно' оказался рядом со сложенными брёвнами, и отдал его Чандраванди. Тот молча взял его, и с расстояния пяти шагов бросил факел на бревна. Огонь схватился моментально, пламя рвануло вверх с ревом раненого зверя так сильно, что Чандраванди пришлось отбежать от костра шагов на пятнадцать, чтобы не сгореть вместе с погибшими товарищами.
Через час всё было кончено. Тризну справлять было нечем, я не позаботился о столе и пище. До рассвета оставалось часа четыре, и мы не стали возвращаться в город, а заночевали прямо на пустыре.
Мои мысли заполнил образ девушки, дочери Симеона-мага. И я стремился как можно скорее увидеть её опять. Правда, ночью было бесполезно пытаться это сделать, но не в меру разбушевавшаяся фантазия рисовала мне всякие эротические картины наших встреч и свиданий. Нет, нет, не подумайте, что картины были похожи на сцены из фильмов об Эммануэль. Совсем нет, наши свидания были на современный взгляд целомудренными. В моих грёзах она с такой лаской и обожанием смотрела на меня, мы еле-еле касались друг друга, боясь неосторожным движением спугнуть наши чувства, разрушить ту духовную связь, которая установилась между нами.
Странно, но такого со мной не было в Киеве, не было на заставе, хотя и в тех местах мне встречались очень красивые и статные девушки и женщины, которые охотно согласились бы помиловаться с витязем. Однако ни одна не задела меня не то что за душу, даже за.... Почему? Не знаю. Я не был никогда ревностным хранителем домашнего очага, хотя семья значила для меня очень много. И, оказавшись столь далеко от дома, и будучи оторванным от жены на столь продолжительное время, я мог бы позволить себе маленькие шалости, которые, кстати, в этом мире ни к чему не обязывали.
Но не сложилось, толи из-за моей занятости самим собой, толи процесс акклиматизации и адаптации в ином временном континууме затянулся. Сейчас же, моё сердце понеслось вразнос, мои мысли разбежались. И я не мог, а самое главное не хотел, ничего исправлять. Мне казалось, что ко мне вернулась юность, те самые восемнадцать-двадцать лет, когда я бесконечное число раз влюблялся, страдал, отчаивался, разочаровывался. Я с усмешкой вспомнил, что многие из тех молодых и симпатичных девушек, из-за которых приходилось переживать, уже давно обзавелись мужьями, детьми, обабились, успели разочароваться в своих избранниках и втайне мечтали завести кого-нибудь на стороне.
Но, увы и ах! Они сами стали малопривлекательными для мужчин, и жили только воспоминаниями о былом, да сплетнями на работе или с такими же, как и они сами, подругами. Я считал, что мне в жизни повезло немного больше, чем моим бывшим пассиям. У меня была красивая жена, любящая, хозяйственная, веселая, с тонкой натурой и большим количеством эрогенных зон. Меня всегда влекло к подобным женщинам, заводило, и не переставало тянуть к ним и испытывать нежные чувства, даже через многие годы.
Но даже к таким женщинам страсть со временем притупляется, пропадает элемент неожиданности, новизны ощущений. Это, как если любишь сладости, то все равно не сможешь постоянно питаться ими. Иногда хочется солененького или остренького, горького или экзотического. Но, попробовав того или другого, сластена всегда возвращается к тому, что больше всего любит. Нечто похожее сплошь и рядом происходит и с мужчинами, и с женщинами. С мужчинами чаще, у них больше выбор, на них больше спрос, им поступает больше предложений. Мой расцвет наступил после двадцати пяти лет и до сих пор ещё не закончился. Правда, с 'любовями' я, так мне казалось, закончил в тридцать, женившись на той, на которой хотел жениться.
И вот сейчас, за тридевять земель, за тридесять времен, — накатило, прорвало. Какой-то дикий прорыв гормонов, которые воспрянули духом, возродившись и почувствовав свою силу. Во мне вдруг проснулись ощущения моей первой любви, всепоглощающая нежность, ранимость, страх, ревность и, бог его знает, что ещё, что нельзя передать словами, а можно только ощущать.
Когда на меня вот так накатило, то в первые минуты я даже и не пытался с этим бороться, но затем, мозг стал понемногу приходить в себя и подсказывать, что все эти гормонные выбросы до добра не доведут. Опомнись, приди в себя, говорил я сам себе, ты даже и не рассмотрел её хорошенько, даже не обменялся с ней взглядами. Ты же всегда западал на глаза, не забывая о фигуре. Сейчас же ни того, ни другого как следует, рассмотреть не удалось. Ты даже не слышал её голоса.
Ах, да, конечно, ты заметил тот единственный восхищенный, смешанный с ужасом взгляд, брошенный на тебя. Но ты же взрослый мужик, понимаешь, что девчонка по-иному смотреть на витязя в победном бою и не может. Да, да, именно девчонка, она старше твоей дочери лет на пять, а тебе сорок. Конечно, она не твоя дочь, конечно, в десятом веке девушек рано отдавали замуж, и не за ровесников, а за таких, как ты, ну, может, чуть помоложе. Безусловно, для тебя возрастные рамки никогда не были препятствием для любовных утех.
Но ты здесь временный, да и потом, ты сам не знаешь, что с тобой станется, толи останешься человеком, толи в чудо-юдо превратишься. И, что тогда? Цветочек аленький ей подаришь? А ведь может случиться и по-иному, откроет она рот и 'хрустец', и любовь твоя завянет только от одного звука её голоса.
Но сердце не слушалось разума, а только твердило:
— Нет, нет, всё будет так, как в твоих грёзах. Нет, эта девушка не может быть толстой и безобразной, она прекрасна и лицом, и телом. И она умна, ласкова и доброжелательна. У неё нежный и красивый голос, изумительная, бархатистая кожа с манящим, будоражащим запахом. Она именно та, которую ты искал всю свою жизнь.
И я верил сердцу, отвергая логику разума.
Так, в грёзах и спорах с самим собой, прошла ночь, наступило утро.
Но и утро, которое мудренее вечера, не разрешило моих сомнений. Впятером мы вернулись в город, где и расстались со стражниками, потому что Чандраванди пошёл со мной, а не в подземелья местной тюрьмы. Странно, но я не испытывал к этому человеку, наемному убийце, отрицательных эмоций. Наоборот, он мне нравился. Я чувствовал в нем родственную душу, словно, встретил друга или близкого родственника. Была и ещё одна странность. Мне, почему-то казалось, что этот человек знает нечто такое, чего не знает никто на всем белом свете, и это, его знание, спасет меня. Столь неоднозначная уверенность показалась мне навязанной извне, поэтому я внимательно покопался в себе, но ничего не обнаружил. Никто даже и не пытался околдовывать или охмурять меня. Какие-либо психофизические воздействия со стороны исключались. Оставалось пенять только на себя самого и на воображение, которое слишком разгулялось. Пока мы шли в 'Ираклис', уже окончательно рассвело, и горожане пробудились. Прохожих на улицах было ещё немного, но, проходя мимо базара, я услышал людской гомон. Впрочем, мозг это отметил, но я тут же переключился на иное. Вновь, как и ночью, меня стали преследовать, чуть ли ни видения, в которых приходилось мучительно соображать, а с кем мне быть?
Я понимал, что девушка, — это дочь моего заклятого врага в этом мире, дочь того, кто решил сгубить меня всеми правдами и неправдами. Конечно, дети за родителей не в ответе, но захочет ли она идти против своего папеньки, в угоду первому встречному. Хорошо, конечно, если удастся на первых порах, расположить всю троицу к себе, как к спасителю, тогда станет понятнее, каким ресурсом доверия можно располагать. А, если нет? Если и девушка, и два её брата окажутся детьми своего родителя, то есть такими же властолюбивыми и беспринципными?
Тогда, безнадега! Тогда я буду давить в себе всё самое светлое и чистое, которое только что успело возродиться.
Мысли разбегались, и я не заметил, как оказался перед 'Ираклисом'. Чандраванди всю дорогу не промолвил ни слова, он тоже о чем-то думал, но не был так отрешен от реальности. Поэтому, когда мы дошли до искомого места, он первым обратил моё внимание на это обстоятельство. Мне пришлось вынырнуть в реал, чтобы войти на постоялый двор и отыскать своих ребят.
На удивление, все оказались на месте. А когда Борислав и Богумил увидели, кого я привел, они онемели от восторга. Мирослав и Венед, видимо, не знали Чандраванди, зато оба старших брата прекрасно осознавали, кто стоит перед ними. Мой спутник тоже не скрывал своих эмоций, а я не стал омрачать их встречи, зная заранее, что в разговоре они обязательно выяснят, каким образом тот оказался моим спутником.
Никто из моих парней не сунулся ко мне с расспросами, а где это я был, да что делал? Все понимали, нужно будет, — расскажу. Ратибор оказался единственным, пожаловавшимся на скукотищу, от которой сводит челюсти, но, не получив от меня ответа, завял. Я же тем временем мучительно соображал, по какой такой веской причине мы оказались в городе, когда должны были продвигаться в Тибет. Вскоре память стала возвращаться и немного полегчало.
Я вспомнил, что собирался поручить каждому из ребят принять участие в поисках моей родни. В силу ранее изложенных обстоятельств, мне не хотелось пользоваться своими суперскими возможностями, даже в этом деле.
Поручать и объяснять я не разучился за ночь, поэтому каждый получил участок поисков за городом. Правда, Чандраванди и Борислав с Богумилом, оставались при мне. Первый, в силу его пока особого статуса, а двое других, потому что здесь был первый. Да и поговорить им было о чем, а мне это развязывало руки для встреч с новыми знакомыми. Определив всем их первоочередные задачи, я направился к дому муниципальной стражи, где, по просьбе Вартана, должны были собраться все, оставшиеся в живых участники ночных событий. Все их показания Вартан собирался внести в талмуд ночной стражи, чтобы затем отчитаться перед властями о проделанной работе.
Единственное, о чем я собирался попросить его, не вносить в талмуд всей правды, записав, что главарю удалось скрыться.
С Вартаном мне удалось договориться, а с Суреном чуть не произошёл 'облом'. Стражник заартачился, он ни в какую не хотел скрывать от властей даже часть правды. К тому же он резонно сомневался, что три потенциальных жертвы согласятся хранить молчание. Пришлось идти на компромисс, сказав, что в случае отказа кого бы то ни было молчать, мы запишем подробно обо всем, что произошло. Правда, я не предупредил, что в таком случае, мне придется устроить побег Чандраванди на самом деле.
О результатах моих переговоров я честно рассказал своей троице и поделился своими планами. Чандраванди покорно согласился, а Борислав с Богумилом не посмели мне возражать, потому что понимали, что подставляться нам тоже нельзя. С Вартаном я договорился, что переговоры со всеми участниками ночных событий беру на себя, потому что ведущая роль в спасении и уличном сражении принадлежала мне, и я рассчитывал, что это может оказать решающее влияние на результат переговоров с братьями и их сестрой. Были у меня в запасе и ещё кое-какие козыри, которые я никому не собирался раскрывать до переговоров.
Наконец настал момент, когда все и жертвы, и нападавший, и защитники, собрались вместе.
Время лечит любые раны, если они не оказались смертельными. Особенно быстро заживают раны физические, если ты молод и силен, да, к тому же, наделен способностями к магии. Наверно, именно поэтому, в отличие от двух стражников, два брата и их сестра выглядели практически здоровыми. Девушка была просто великолепна, и на её прекрасном лице никак не отражались ночные переживания и страхи. Увидев её такой, я воодушевился и начал излагать свою просьбу.
— Уважаемые незнакомцы, я рад, что события, участниками которых вы стали, не оказали на вас пагубного воздействия. Смею надеяться, что ваше здоровье вне опасности?
Когда я получил от всех троих подтверждение в виде кивков головой, то продолжил:
— Сейчас все стороны собрались здесь, чтобы помочь уважаемым стражам порядка записать, как всё было. Однако возникли некоторые дополнительные обстоятельства, которые следует обсудить предварительно, до того, как будут записываться все показания свидетелей и участников прошедшей ночи.
А дело, вот в чем! Допрашивая присутствующего здесь воина, который напал на вас, я оказался посвященным в вашу родословную, что удивило и не скажу, чтобы порадовало меня. На неприязнь к вашему отцу, у меня есть довольно веские основания, поверьте. Правда, моя неприязнь не переносится на его детей, скорее, наоборот, вы мне симпатичны. Ваша смелость и умение постоять за себя и спутницу — достойна уважения. Ну, а смелость девушки выше всяких похвал, как и её красота! Но не стану отвлекаться.
Я не зря подчеркнул, что будут записываться все показания. Следовательно, подробные сведения о вас и о ваших родителях. Вы прекрасно должны понимать, что, если вы вознамеритесь скрыть эти сведения, то я не позволю вам это сделать, если... мы не договоримся о взаимном компромиссе.
У меня к вам просьба, — скрыть то, что главарь наемников, остался жив и находится под моей опекой.
Остался он жить по нескольким причинам, но самая главная причина, — это моё обещание ему в обмен на информацию о целях и причинах нападения на вас. Второе, что смягчило моё сердце, — это, как раз, отсутствие желания убивать вас. Перед наемниками стояла задача пленить вас, чтобы, затем, воздействовать на вашего родителя. Причину я раскрывать не стану, как и имя вашего отца, если вы согласитесь с моей просьбой не упоминать об этом сами. Я уверен, что не в ваших интересах широко оповещать весь город об инциденте и в силу, каких причин он произошёл?
