— Доброе утро, Патрик, — но мои плечи легли ладони Гвелы, я незаметно спрятал содержимое руки в карман. — Ты уже не спишь?
— Доброе утро, — проговорил я, чуть погладив её руку. — Нет, я уже давно здесь сижу...
— Ты выглядишь расстроенным, — пальцами она попыталась повернуть к себе моё лицо.
— Тебе показалось, — буркнул я, и, счастью, моя интонация не показалась ей подозрительной. Негромко смеясь, она потянулась на кровати, руками и коленями рисуя на простыни узоры, и, кутаясь в одеяло, поднявшись, подошла к шкафу.
— Я так давно не надевала платье, — дверки раскрылись, и до моих ушей донёсся её радостный вздох. Решив оставить Гвелу наедине с гардеробом, я поднялся, вышел из комнаты и спустился вниз. Не знаю, как и куда я повернул, чтобы оказаться на кухне, но очутился я именно там. Не увидев никого из хозяев, я подошёл к очагу и принялся по очереди открывать все ёмкости, на которые падал мой взгляд...
Результатом такого рейда стала тарелка даже не собиравшейся остывать каши и пара ломтей бекона, занявших почётное место на куске хлеба. Усевшись за стол, я с довольным видом изничтожил свой завтрак и, отставив тарелку к другой грязной посуде, откинулся на спинку стула... За такую кормёжку я, наверно, здесь и на две недели останусь... С лестницы донеслись торопливые шаги Гвелы, а в голове мелькнула мысль:
— Сбежать завтра же!..
Сияя всё той же улыбкой, Гвела влетела на кухню и, держась за кромку двери, бросила мне игривый взгляд. Ответив на него улыбкой, я оглядел её с ног до головы. Вместе ставших уже привычными брюк и крутки на ней поверх белой сорочки было надето скромное, но по-простому красивое платье, цвет которого мне казался чем-то средним между тёмно-синим и тёмно-зелёным. Её волосы чуть растрепались либо от бега со второго этажа, либо от быстрого облачения в одежду, и это её виду придавало что-то милое и приятное...
— Брюки тебе точно не шли, — прищурив один глаз, я многозначительно покивал.
— Ты даже не представляешь, как же в них тесно! — воскликнула она.
— Почему же... я тебя прекрасно понимаю, — в голове мелькнуло воспоминание о том, как я единственный раз натянул на себя килт. Брюки по сравнению с ним — ничто, но, к счастью или сожалению, нелюбовь к штанам этот опыт мне не прибавил, если не привил вообще...
— Идём! — она протянула мне свою руку. — Я покажу тебе город!
Улыбнувшись, я встал, взял под руку сюртук и вместе с ней вышел на улицу...
Ночные впечатления меня не обманули: улочки были такими же тесными, как и показались мне вчера. Плотно-плотно прижавшись друг к другу, их образовывали двух-трёх этажные дома из камня с острыми крышами, стены которых были укреплены фахверками. Некоторые здания имели верхние этажи, выполненные целиком из дерева. В паре десятков ярдов от нас, по направлению к городским стенам, я заметил вывеску виде подковы и массивную трубу, сильно выделяющуюся из общего вида.
— Это — кузница моего папы, — пояснила Гвела, утягивая меня в противоположную сторону. — Сейчас мы пойдём на главную площадь!..
— На которой мы были вчера?
— Нет, — она помотала головой, — это — площадь Черзеля. Главная — ближе к морю, а за ней — третья, Рыбацкая площадь, которая переходит в пристань... Конечно, она не сравнится с причалами Туманного порта, но корабли оттуда не брезгают встать на якорь и здесь!..
Мы вышли на площадь и остановились на её краю, изучая нерассмотренный в темноте памятник. В нём был запечатлён широкоплечий мужчина с бородкой, с лысиной на голове. Его грудь укрылась под кирасой, в правой руке он держал массивный меч, в левой — широкополую шляпу с пером. Его каменный взгляд был устремлён на греющиеся под солнечными лучами склоны гор.
— А кто он такой? — спросил я, кивая в сторону памятника.
— Он... он, — Гвела задумалась. — Давным-давно он защитил наш город от... от кого-то... Или что-то ещё... Увы, все эти истории покинули память даже самых старых горожан! Может быть, удастся что-то найти в читальне ратуши, но войти туда дано не каждому... Идём!
Она потащила меня на относительно широкую улицу, убегающую в серенном направлении. Из неё несло ароматом выпеченного хлеба, готовящегося мяса, табака и яблок. Но, к сожалению, по мере дальнейшей ходьбы поверх всего этого ложился запах рыбы. Мы прошли мимо пары пекарен, лавки аптекаря, паба и двух каких-то мастерских, рассмотреть которые я не успел: Гвела шагала вперёд слишком быстро...
Улицы не изобиловали пешеходами. Да, их было приличное количество, но его нельзя было назвать большим. Их одежда напоминала мне ту, что была увидена мной ещё в той деревне на южных склонах. Мужчины носили рубашки под жилетками, свитерами или куртками, а так же штаны, подвёрнутые или нет. В первом случае из-под них выглядывали полосатые или одноцветные носки (или гольфы). Обувь представляла собой либо простенькие ботинки, либо невысокие сапоги с завёрнутым верхом. Ярким примером женской одежды было то, что я описал несколько ранее: тёмное платье, светлая сорочка. Иногда я замечал либо шаль, либо клетчатую накидку, либо белый чепец или платок на голове. Ближе к площади мне на глаза попалась знатная дама в сопровождении двух служанок. Нельзя сказать, что её одеяние на столько сильно отличалось от остальных, но в её платье чувствовалась какая-то пышность и торжественность, несмотря на то, что оно, вроде бы, надето не для бала, а для прогулки по городу... Да и ткань, из которого оно было сшито, явно не сукно и не лён...
Главная площадь раза в четыре превышала по размерам первую. Посреди неё был разбит скромненький фонтан, а прямо за ним высилась башенка с часами. Видимо, это и была ратуша. Её довольно сильно выделяло из общей массы построек отсутствие балок в стенах, да и сама она казалась чудной. Линия башни разделяла её на две равных части, которые смыкались только на уровне третьего этажа. Пространство же ниже, как раз по ширине, как башенка, представляло собой проход, переходящий в улицу, и из неё, кажется, сильнее всего потягивало рыбой...
— Здесь устраивают большие ярмарки, — сообщила Гвела. — Когда возвращается последняя рыбацкая лодка, на площадь выставляют палатки, моряки продают свой улов, ремесленники то, что не успели сбыть за лето, крестьяне из окрестных деревень — свой урожай, скот, шерсть и ткани... Иногда проводят наборы в городскую стражу...
Я многозначительно покивал и посмотрел по сторонам. Неожиданно возникло желание выпить...
Но Гвела потащила меня дальше, в арку здания ратуши. Похоже, на очереди просмотр последней городской площади, а вместе с ней и пристани... На улице стало попадаться много людей в моряцких одеждах, в воздухе почувствовалась соль, а в глазах мелькнуло вывески три пабов. Спустя десять минут мы оказались среди тюков, корзин и бочек, за которыми шумело море...
Величественное тёмно-синее море, пересечённое множеством невысоких волн. Оно обдувало меня своим солёным и прохладным дыханием, превращающим пола расстёгнутого сюртука и ленты берета в реющие на ветру знамёна. Я вдохнул полной грудью и поднял глаза к небу, в которое утыкались мачты рыбацких лодок и судов покрупней. В нём парили чайки, разнося свои крики на милю вокруг...
— Божественно, — еле слышно молвил я и медленно зашагал к причалам. Гвела, удивлённо смотря на меня, поспешила меня догнать тогда, когда моя нога уже ступила на дощатый пирс. Я перешагнул через пару тюков и замер на последней доске. Глаза мои были чуть прикрыты, губы застыли в лёгкой мечтательной улыбке...
— Патрик? — рядом со мной остановилась Гвела. — Осторожней... ты можешь упасть...
Чёрта с два я упаду!.. Как минимум, потому что ветер встречный!..
Оно прекрасно... Величественно и прекрасно... Как горы, склоны которых уходят в эти волны... Как гармонично они дополняют друг друга... Как хочется раскинуть руки и воспарить над морской гладью и улететь к горизонту, туда, где маячит пара белоснежных парусов...
— Патрик? — Гвела чуть коснулась моей руки. — Всё в порядке?
— Да, Гвела, всё прекрасно, — я вздохнул и на мысках развернулся лицом к городу.
— Вот и весь наш город, — она пожала плечами. — Может, пойдём домой? Я сделаю тебе чай, и мы наполним кадку горячей водой...
— Что ж... идём, — я взял её под руку, и мы отправились домой...
Так начался мой первый день в Клертоле, городе, который был наполнен запахом рыбы, ароматом морской соли, влагой и еле уловимой с первого взгляда серой пылью. Как сказала Гвела, где-то здесь, есть каменоломня, и в дни, когда нет дождя, и дует сильный западный ветер, эту пыль приносит именно оттуда. Она пропадает только после хороших ливней, так что пока придётся немного почихать и чаще протирать глаза...
Тихие и спокойные улочки пришлись мне по душе, на них царили те же покой и умиротворение, что и за пределами города. Довольно часто я прогуливался по ним, один или, иногда, с Гвелой, сидел у основания памятника Черзеля и совершенно бесцельно тратил своё время, просто отдыхая... от всего... Я даже ни разу не заглянул в местные пабы: не хотел, да и денег в карманах не водилось...
Эти улицами были единственным спасением от создания по имени Гвела. На них я был в относительной безопасности и мог спокойно от неё отдохнуть, дремля у памятника, на лужайках за стенами или на лавочке в небольшом тенистом саду, который я нашёл в западной части города. Не в обиду будет ей сказано, но Гвела не давала мне житья от заката до рассвета...
И, самое ужасное, ей нельзя было сказать "нет", "я устал", "не сейчас" или, наиболее отражающее действительность, "не хочу"! Любая попытка высказать свой отказ могла восприняться Гвелой агрессивно. Я видел это в её взгляде и в том, как изменялись её движения, становясь резкими. Понятия не имею, что она может устроить, и не имею ни малейшего желания это узнавать...
А вот её родители оказались милыми и дружелюбными людьми. Вечером первого же дня мне удалось познакомиться с ними поближе, и после довольно продолжительной беседы я понял: они ко мне будут относиться исключительно по-отечески. Перед собой они видели молодого человека, которого они могли бы даже случайно назвать "сыном". И это радовало. Прошу меня простить за мою прямоту, но я сплю с их дочерью в их же доме. Будь я на их месте, то имел бы все основания потребовать (напрямую или через дочь) женитьбы. А если бы я вернулся бы в свою шкурку и услышал такое, то либо дал бы дёру из города так, чтобы меня в окрестностях не видели ближайшие сто лет, либо придумал что-нибудь ещё, лишь бы Гвела не становилась моей женой...
Так... прочь из головы... Я слишком сильно на неё взъелся, на самом деле... Да, на это были причины... но... Фу-у-ух... Надо усопкоиться и сходить куда-нибудь... Выпить сидра, эля... стаута... А вдруг он у них есть?.. Я уже три или четыре дня не был в пабе! Я хочу выпить!.. А в карманах хоть шаром покати... Но и необходимость куда-нибудь спрятаться от Гвелы не пропадала!..
Итак, в один прекрасный полдень я, бесцельно провалявшись в кровати, соизволил спуститься в гостиную, где застал Новира. Учитывая тот факт, что до этого я его видел только по вечерам, я был несколько удивлён, хотя...
— Сегодня выходной? — улыбнувшись, спросил я.
— Да, Патрик, — Новир кивнул. — Можно позволить себе и отдых... А ты будешь весь день дома сидеть?
— А Гвела никуда не уходила? — немного встревожено спросил я.
— Её с утра нет дома...
Здесь стоит обозначить две вещи.
Первое. Всё-таки, Новир прекрасно понимал мою, скажем, некоторую антипатию по отношению к Гвеле. Сложно было скрывать свои эмоции, когда она обнимала меня, целовала в щёки и брала за руку. Ничего не могу сказать по поводу хозяйки дома, я с ней не так много общался, но вот Новир всё видел... Если мне надо было как-то незаметно выскользнуть из дома так, чтобы за мной не увязалась Гвела, он был моим союзником...
Второе. Касательно самой Гвелы. К моей радости, она обнаружила здесь кучу своих старых знакомых, с которыми не каждый день, но, всё же, подолго пропадала. Один раз она пыталась познокомить с ними и меня, но, какая жалость, когда она зашла в свою комнату, я, выбравшись через окно на кухне, шагал к восточным воротам, чтобы уединиться на лужайке...
— Значит, — я пожал плечами, — можно и дома посидеть...
— А почему ты не сходишь в ту же таверну? — удивлённо спросил Новир, приподнимаясь с кресла.
— Если здесь бесплатно наливают, то с радостью бы оттуда не вылезал, — со вздохом ответил я.
— У тебя... даже медяка нет? — он приподнял одну бровь. Я развёл руками, после чего Новир сказал:
— Жди меня здесь, — и вышел из комнаты. Спустя минуту он вернулся и попросил дать ему свою ладонь. В то же мгновение на неё опустился...
— Матерь Божья! Да это ж золотой! — выпалил я.
— Тише... У меня припрятано немного, — Новир посмотрел по сторонам. — Этот, думаю, ты по праву заслужил...
— Даже не знаю, что и сказать...
— Благодарности будет достаточно, — хозяин широко улыбнулся.
— Спасибо, — я округлившимися глазами смотрел то на него, то на монету.
— А теперь иди в таверну и выпей чего-нибудь, — он хлопнул меня по плечу. — И монету, пока не придёшь на место, спрячь. Народ здесь дружелюбный, но и лихих людей найти можно...
— Хорошо, — я положил монету в карман брюк.
— Иди!..
Я кивнул, выскочил из дома и направился в сторону пристани. Там, вроде, пабов побольше, можно будет устроить маленький "марафон"...
У меня в кармане золотой... У меня в кармане золотой... У меня в кармане золотой!.. В моём, чёрт возьми, кармане золотая монета! Она казалась тяжёлой, как фиркин, доверху залитый пивом!.. Четыре серебряных, тридцать два медяка... И надо набраться сил, чтобы все деньги разом не просадить на радостях...
"Латаный парус". Паб занимал угловое здание, и одной стеной выходил к причалам, а другой — на улицу, с которой я пришёл. Что ж, мне сюда...
В нос ударил запах хорошего тёмного пива и крепкого табака. Втянул в себя этот воздух и улбынулся: если сравнивать с остальными пабами, в которых я побывал в этом мире, этот был максимально ближе к тому, что носит имя "ирландский паб". Сюда бы ещё музкантов с флейтой или скрипкой...
В пабе было довольно много народу. В основом, моряки в их характерной плотной одежде и простые горожане. Я подошёл к стойке и подозвал "бармена", мужчину в возрасте между тридцатью и сорока с короткой стрижкой, кричневыми усами и клетчатым жилетом под грубым фартуком.
— День добрый, — он улыбнулся и тут же схватил кружку.
— Добрый. У вас стаут или портер есть?
— Хм, — он задумался, поджав нижнюю губу. — Это — особое тёмное пиво, да?
— Да, — широко улыбаясь, я кивнул.
— Его к нам привозят из графства Прекли и Кохта, но, увы, последний бочёнок иссяк вчера. Могу предложить вам эль. Или сидр. Или просто пива... тёмного в том числе.
— Эль, будте добры, — я выложил на стойку золотой.
— Ого, — "бармен", оперевшись на стойку пальцами, совсем близко наклонился к нему. — Давненько тут таких монет не появлялось...
