Аэтерни по звучанию больше всего напоминает птичьи трели. Это сложный язык, где значения имеют не только слова и фразы, но и интонация, высота голоса и громкость звучания. А так как у каждой расы свой порог слышимости, то, опять же, по непроверенным данным, лучше всего говорят на этом языке сами феи и дроу, темные мэйны.
Притворяясь, что не понимаю смысла беседы, я беззастенчиво подслушивала, и услышала следующее:
— И что будем делать? — нервно спросил принц.
— Убрать, — Эстебан.
Лис посмотрел на него, вздохнул печально.
— Он заметит. Такой разнос начнет — как-никак любимая игрушка.
— Не игрушка, — пробормотал Джулиан тихо.
— Молчи, неудачник, — прошипел дракон раздраженно. — Ничего нормально сделать не можешь, лучше б вообще с инициативами не высовывался!
— Молчать! — в приятном голосе мэйнийского военачальника прорезалась сталь. — Думай, как говоришь с принцем! — с оттенком рыка.
— Ты его защищаешь? — зашипел дракон, вмиг опять разъярившись.
Его лицо заживало на глазах. Он был в такой ярости, что чешуя выступила сквозь кожу.
— Я защищаю не его, — пояснил Лис тихо, и ровно, отчего прозвучало отчего-то страшнее рыка дракона. — Я блюду честь Империи. Он принц и брат Императора.
— Рога Светозарного! Ты собираешься убить Императора! — все еще зло, но уже без животной ярости, процедил дракон.
— Может быть, — после долгого молчания согласился Лис. — Но человека, не символ, — добавил он резко. Помолчал, проиграл мгновенному чувству. И скривил губы в ухмылке: — Ты сам не лучше.
Я вспомнила, где видела его в первый раз. Поняла, почему тон письма был таким, будто мы неплохо знали друг друга. После того, как я выздоровела, но меня еще не разбил паралич, меня на лето отправили отдыхать на побережье, а оттуда — в приграничный город, где можно было без особых проблем найти одно хитрое лекарство, создаваемое светлыми. Спина уже побаливала, но не сильно, и никакие обследования ничего страшного не выявляли. Ошалев от обилия впечатлений, я не сбежала даже, попросту ушла от наставников, и в прострации гуляла по городу, заново привыкая ко всему этому — небу вместо высокого чистого потолка, ветерку вместо потоков спертого воздуха с привкусом магии на языке, домам и людям вместо немногочисленных посетителей и стен... Незабываемое ощущение! А когда я вышла к озеру!
Сложно описать, как поражает природа, когда ты видишь ее после долгого заточения. А ведь у меня еще и памяти не было, и получалось, что все это как впервые — Къярен пару раз носил меня на руках в лес, но я так сильно болела, что видела мир вокруг сквозь толстую пленку защитных чар, отчего он казался таким же, как на картине. Лишенным индивидуальности и застывшим.
Вот после всего этого, увидев озеро, я будто сошла с ума. Недавно прошел дождь, и с листьев то и дело срывались тяжелые капли влаги. Рассеянный свет солнца заставлял, казалось, сам воздух таинственно сиять, и радуги тянулись над чуть морщинящейся от ветра поверхностью. Острые пики влаголюбивой травы сияли первозданной зеленью, среди которой искорками мелькали венчики полевых цветов. А в паре локтей от берега тянулось широкое полотно цветущих лилий. Причудливые огромные цветы с мою голову торжественно покоились на широких листьях, ненавязчиво храня тайны озерных вод. Над ними проносились стрекозы, бабочки, какие-то мелкие черные мушки. Жужжали слепни и шершни. Разорвав гладь, из озера вынырнула длинная серебристая блестящая зубастая рыба, и на лету поймав пастью роскошную яснокрылую бабочку, с плеском скрылась под водой. Где-то испуганно и вопросительно квакнула невидимая лягушка...
Я слушала, смотрела, застыв на песке у самой воды, пока не заныла спина, а яркая синева неба не сменилась серебристыми молочно мерцающими сумерками. И только тогда медленно побрела назад. Не домой — мой дом всегда был в Храме — но туда, где должна была быть и где меня ждали.
Сейчас бы эти мили показались мне легкой прогулкой. Тогда же, одна, в незнакомом городе, едва способная шевелить ногами, я брела, хватаясь с силой на подобранный сук, повисая на нем то и дело. Но шла. Я с детства была упрямая.
С природой мне повезло. В лесу никого не было, кроме птиц, белок и прочей мелкой живности, без которой лес не лес. Никаких хищников. И ворота оказались открыты, надо мной еще добродушно подшучивала стража. А вот в городе... В городе я до того одна не была ни разу. Или не помнила этого. Так что как-то быстро затерялась в паутине особенно одноликих к ночи улиц. В лесу мне в ту пору было куда проще. Когда ты мал — мир кажется безграничным. Боль делала меня невнимательной, так что вскоре я обнаружила себя на узенькой улочке, освещенной парой грязных фонарей. Неподалеку плескала вода, и я инстинктивно пошла к ней.
С приближением ночи город полнился звуками. Криками, стонами, руганью приглушенной, звоном, лязгом — сложно было разобрать на элементы всю эту какофонию. Мне казалось, я оглохну. У стен домов прятались тени, казалось, ко мне отовсюду тянуться чьи-то руки, камни кричали о пролитой на них крови, вынуждая торопиться. Я не бежала только из-за боли в спине. Может, потому и оказалась на том мостике — незамеченной?
Передо мной открылась небольшая речушка. Гранитные набережные пришли из прошлой жизни, как и разбитые лебеди на разделительных столбах. Потрескавшиеся медальоны с символами давно сгинувшего ордена Равновесия терялись в грязи и полумраке. Глубоко ушедшую вниз, так, что вода была едва видна, речку пересекал изящный ажурный мостик. Феа. Только их работа живет так долго. Даже ингвары не способны придать своим изделиям подобный запас прочности.
Над мостиком горел фонарь. С той стороны реки высилась знакомая уродливая башня с химерами, я запомнила ее еще поутру, и сразу сообразила, где мы остановились. Вот только чтобы попасть туда, мне нужно было перейти через мост. А на мосту...
Не правда, что самое страшное выглядит ярко и броско. Зачастую самые жестокие столкновения проходят так, что и не заметишь, не приглядевшись. Если б не блеск клинка, я б тоже, наверное, не присмотрелась, но меня уже к тому моменту выучили реагировать на любое оружие, отслеживать передвижения его хозяина.
К мосту я вышла через низкий, заваленный мусорными пакетами арочный дворик. У выхода [неожиданно высокого арочного проема] было что-то вроде холмика, и потому, выглядывая из-за угла, я превосходно видела происходящее на мосту. От страха сделалась пугливой, будто дикая кошка, и, наверное, потому и осталась незамеченной. Ну, или, может быть, они были так заняты происходящим?
На мосту двое мужчин вежливо придерживали под локти мэйнийку. В свете фонаря яростным огнем горели ее сиреневые глаза. Волосы беседовавшего с ней мужчины были с красноватым оттенком, почти черные. Через плечо у него висела сумка, или ковер — что-то сравнительно небольшое, но длинное. Девушка все время посматривала на этот сверток.
Вдалеке зашипел ящер, мужчина с баулом отошел к ажурным перилам, женщина, проводив его отчаянным взглядом, вдруг изумительно красиво рассмеялась, откидывая голову назад, подставляя поцелуям шею. Оба ее спутника, не выпуская ее рук, охотно придвинулись к ней...
Только когда шлепки когтистых лап и скрип колес пропали вдали, она перестала смеяться. Вскрикнул один, потом другой. По крови на лице одного из парней я поняла, что она его укусила. У них не было аур вампиров.
Мужчина что-то резко бросил, и занесший руку парень застыл. Женщина рассмеялась приглушенным лающим смехом.
Вздох прошелестел так, как шепчет шелк под клинком. Мужчина сбросил тюк с плеча, взялся за ручку и небрежно застыл, удерживая руку со скруткой над водой.
— Итак? — вкрадчиво спросила тьма бархатным баритоном.
Мне было страшно. Я ни на грамм не чувствовала себя героем. Спина болела, коленки тряслись, перед глазами все плыло... Хотелось спрятаться и ничего не видеть. Притвориться, что ничего нет. Вот только... Меня учили — совесть — это не стыд в глазах окружающих, это презрение к себе. То, как буду видеть потом себя я сама. Учили, это по-настоящему важно.
Даже тогда, не смотря на возраст и болезнь, я уже кое-что умела. По крайней мере, верно оценить ситуацию смогла. Судя по всему, в кофре — то, что держит мэйнийку. И очень большая вероятность, что держит ее только это. С тремя я точно не справлюсь. Река далеко, и достаточно глубока, но плыть даже лучше. Размышлять я себе не дала. Сняла сандалии. Пятки обожгло холодом, но я быстро притерпелась. Короткий ученический кинжал удобно лег в ладонь. Обтянутая чуть шероховатой замшей рукоять не скользила в потных пальцах. Я выдохнула, положила посох рядом с сандалиями и побежала.
Почти до самого моста я, пригибаясь, пронеслась бесшумно, взвилась на бортик, пробежала по краю, поранив ногу об острый выступ — и прыгнула. На кофр. Резко мазнув лезвием по креплениям ручки. Плотная ткань разорвалась. Я обхватила сверток руками и ногами и рухнула вниз, усев чудом каким-то увидеть, как проясняется лицо женщины. Уже падая, услышала над головой торжествующий крик, похожий на боевой клич. Но разобрать ничего толком не успела. Мы погрузились с головой. Вода была ледяная, на столько, что сводило пальцы. Кофр содрогался. Пленник же задохнется!! В ужасе я вцепилась в него, как клещ, выплыла кое-как, одной ногой кое-как удерживая нас на поверхности — течение было сильным, да еще и будто поддерживало немного, а вода казалась соленой.
В ту минуту я думала только о том, как не выронить нож. Как обезьяна, обвившись вокруг кофра, я стала резать его край. После короткого сопротивления обматывавшая ковер (все еж ковер) цепочка лопнула, но насквозь мокрая ткань в воде расползалась неохотно.
Я не помню, сколько так пилила. Сначала вдыхала, потом вокруг сомкнулась голубовата водная гладь с яркими вспышками фонарей, течение несло нас с убийственной скоростью, то и дело кидая то на груды подводного мусора, то на замшевшие камни. Холод воды скрадывал удары. Наконец плотная ткань разошлась, цепочка поддалась ножу, разлетевшись на несколько кусков, и 'пленник' задергался. Жив! Я так обрадовалась, что каким-то чудом располосовала кофр до середины, раздвинула. Вода стала теплее. Течение спокойней. Мы проплывали мимо красивых высоких домов, утопавших в зелени. Рассмотреть спасенного или спасенную времени не было, я, чувствуя, как сводит пятки и спину, далеко, и будто не мне, изо всех сил тянула спасенного с остатками кофра к берегу. Кое-как вытолкнула на низкий причал. Попыталась выбраться сама, да соскользнула рука, и, приложившись подбородком о отшлифованный камень набережной, я соскользнула обратно в воду.
Цель достигнута. Осознание этого лишило меня последних сил.
В тот момент, когда я готова была покорно утонуть и почти закрыла глаза, мутноватую гладь прошила чья-то рука. Пальцы больно впились в плечо и рванули меня вверх, на воздух.
Когда я пришла в себя, рядом с мальчишкой лет 6 причитала невысокая полуфейри, то кутая его в роскошный плащ, то прижимая уши и щекоча его кончиком роскошного хвоста. Пацан не плакал. Только робко улыбался, да сам прел острыми ушами в ответ, все еще дрожа.
— Эй? — позвал меня незнакомый голос.
Я вздрогнула и повернула голову на звук, столкнувшись с ним почти нос к носу. Нагнувшись ко мне и щурясь, рядом на одном колене стоял мэйн с сединой в волосах.
Он назвался мне Лисом.
Задуматься, так слишком часто натыкаюсь на имена, начинающиеся на 'л'. Лик, Лис, Лаки. Ладно, Лаки — Лакинсторм сокращать так все же проще и как-то мягче. Лис — это не имя, а прозвище, это очевидно было сразу. Мне и тогда, после незапланированного купания, показалось, что он похож на лиса, хоть он и не рыжий. Впрочем, та же лиса бывает чернобуркой. Лик... и вспоминать не хочу. Пока слишком больно. Все равно сейчас ничего не смогу сделать с этим.
Они собираются убить Императора?!
Не знаю, почему, но у меня все не получалось в это поверить. Тем временем скандал набирал обороты.
— Что? — взревел Эстебан, в полуоблике распахивая крылья. Он еще оставался похожим на человека, но уже обзавелся всеми атрибутами дракона, пока еще сильно уменьшенными.
Лис чуть сгорбился, опустив руки на бедра. Неправильная получилась поза, неявно угрожающая, открывающая свободу движений. Напряжение висело в воздухе, чувствовалось на коже, как колючие укусы разрядов.
— Хватит, — устало уронил вдруг Джулиан, прижав пальцы к вискам. — Грыземся, как дворовые псы... А надо решать проблемы.
Удивительно здравая мысль. Вот уж не ожидала! Судя по потрясению в глазах спорщиков, они тоже не рассчитывали, что принц способен на что-то большее, чем провальные попытки соблазна.
Господа заговорщики переглянулись, и сбавили тон. Эстебан плавно перетек в более человеческий облик, Лис выпрямился и выбрал позу спокойней.
— Ты прав... — осторожно, явно примирительно заключил дракон. Значит, не все так плохо. — Я слишком взбудоражен и излишне погорячился.
— Что предложишь? — уточнил военачальник.
Джулиан молча посмотрел на прикрытый ковром труп. Взвешивал слова. Неужели брат Каэрдвена взрослеет? Вот только делает он это как-то странно. С запозданием.
— Вы явно упомянули при ней, — кивок в мою сторону, — о наших возможных планах, — проговорил медленно. — Значит, об этом узнает Император. Вириэл видела нас троих, и ее, — короткий взгляд на тело под ковром.
Неужели ему не по себе от этого деяния?
— Следовало б разом решить проблему. Но Император впадет в ярость, а у нас всех сейчас не хватит силы противостоять его гневу. Пока мы не закончим начатое.
Как аккуратно, ювелирно почти он подбирал слова! Нанизывал, как жемчужины на леску, разбавляя невесомым флером намеков, понятных лишь посвященным!
Лис кивнул, выражая согласие с приведенными доводами. Посол Эроха, чуть помедлив, неохотно кивнул. Временами он из-под ресниц бросал на меня странные взгляды.
Синее Пламя жгло мне ладонь. Но я старалась себя не выдать — они явно не видят этот меч. С другой стороны, Лис все так же не убирал лезвие от моего горла.
— Что предлагаешь? — повторил мэйн негромко.
Подобный рефрен в политике может обладать огромным значением — и не значить ничего. Но мне показалось, Лис, почти дословно воспроизведя свою же фразу, вполне сознательно добавил веса решению Джулиана. Тьма, о чем я думаю? Какие-то лекции сама себе читаю... Это нервы.
Стараясь делать все незаметно, я сдвинула руку с клинком так, чтобы нарушить мною же наведенный на труп щит. Артефакт поглотил магию без следа. Если б не вспышка тепла от рукояти, я б тоже не ощутила. Иногда, при необходимости, я все же умею думать быстро. А потому, когда принц, резко выдохнув, будто готовился вступить в ледяную воду, или сделать еще что-то столь же необходимое, но нежеланное организму, выдохнул:
— Стереть память, — я уже откатывалась назад, носком зацепив ковер.
Навстречу быстрее всех бросившемуся вдогонку мэйну с пола взвилось изуродованное тело. Труп, особенно лишенный души, вовсе не надо заколдовывать, если есть шанс отомстить убившему его или ее некроманту.
