— Страсть, — задумчиво сказала она. — Это, когда желаешь чего-то греховно плохого, верно?
— Да, пожалуй, — меня обдало жаром с ног до головы. Я нуждалась в прохладном воздухе, и быстро, или буду краснеть как помидор и пропитываться потом. Я поднялась, чтобы выйти наружу, но почувствовала, что не могу оставить ее с впечатлением, что секс имеет отношение только к деньгам и детям — впрочем, для определенных женщин так оно и было. — Есть еще одна причина для совокупления, знаешь, — сказала я, говоря через плечо по дороге к двери. — Когда любишь кого-то, ты желаешь доставить ему удовольствие. А он желает того же для тебя.
— Удовольствие? — скептически произнес высокий голос у меня за спиной. — Вы хотите сказать, что некоторым женщинам это нравится?
Глава 47. ПЧЕЛЫ И РОЗГИ.
Я ОТНЮДЬ НЕ БЫЛА СЛЕДОПЫТОМ. Но в одном из моих ульев отделился рой пчел, и я пошла искать этих разъяренных насекомых.
Новые рои обычно не улетают далеко, часто они останавливаются, надолго оставаясь в разветвлении дерева или в пустотелом бревне, где формируют жужжащий шар. Если их обнаружить до того, как их коллективный разум примет решение, где поселиться, то можно убедить их прельститься пустым ульем и захватить в плен.
Трудность состоит в том, что пчелы не оставляют следов. Поэтому я металась туда-сюда по склону горы, где-то в миле от дома, с переброшенным через плечо на веревке пустым ульем, пытаясь следовать инструкции Джейми относительно охоты — думать как пчела.
Намного выше меня были участки цветущего галакса, узколистного кипрея и других дикорастущих цветов, но также было кое-что более привлекательное — если думать как пчела — сухая коряга, торчащая из буйной растительности несколько ниже.
Улей был тяжелый, а склон крутой. Поэтому легче было идти вниз, чем вверх. Я подтянула веревку, которая начинала натирать кожу на плече, и начала пробираться вниз через заросли ядовитого сумаха и ольхолистной калины, фиксируя ноги на камнях и хватаясь за ветки, чтобы не поскользнуться.
Концентрируясь на моих ногах, я не обращала особого внимания, где нахожусь. Я прошла через просвет в кустах и увидела на некотором расстоянии внизу от меня крышу хижины. "Чья она? Должно быть, Кристи", — подумала я. Я утерлась рукавом, так как пот капал с моего подбородка: день был теплым, и я не взяла флягу. Пожалуй, нужно будет остановиться и попросить воды по дороге домой.
Я наконец добралась до коряги, но была разочарована, не найдя никаких признаков пчелиного роя. Я все еще стояла, промакивая пот с лица и прислушиваясь, в надежде услышать низкое жужжание, которое выдаст пчел. Я услышала гул и писк самых разных насекомых, и веселый гам стайки маленьких поползней на склоне неподалеку — но никаких пчел.
Я вздохнула и повернулась, чтобы обойти корягу, но вдруг остановилась, когда мои глаза уловили белый отблеск внизу.
Томас Кристи и Мальва находились на маленькой поляне позади их хижины. Я уловила блик его рубашки, когда он двинулся, но теперь он стоял, не двигаясь скрестив руки.
Его внимание, казалось, было сосредоточено на дочери, которая срезала ветки с одного из горных ясеней на краю поляны. Для чего? Мне стало интересно.
Было что-то очень необычное в этой сцене, хотя я не могла понять, что именно. Положение тела? Атмосфера напряженности между ними?
Мальва развернулась и направилась к отцу с несколькими длинными тонкими ветвями в руке. Она шла со склоненной головой, еле передвигая ноги, и когда она передала ему ветки, я внезапно поняла, что произойдет дальше.
Они были слишком далеко от меня, чтобы слышать их, но он явно сказал ей что-то, резко указав жестом в сторону пня, который они использовали для разделки мяса. Она стала на колени возле пня и задрала свои юбки, обнажив голые ягодицы.
Без колебаний, он поднял розги и изо всей силы полоснул ими по ее заднице, потом хлестнул снова в другом направлении, перекрещивая ее плоть яркими линиями, которые я могла видеть даже с такого расстояния. Он повторил это несколько раз, стегая упругими ветками снова и снова с отмеряемой неторопливостью, жестокость которой была более ужасающей, чем отсутствие проявляемых эмоций.
Мне даже не пришло в голову отвернуться. Я стояла неподвижно в зарослях кустарника, слишком остолбеневшая даже для того, чтобы смахнуть мошек, которые роились вокруг моего лица.
Кристи бросил вниз розги, развернулся на месте и ушел в дом прежде, чем я смогла опомниться. Мальва села на корточки и отряхнула свои юбки, затем поднялась и осторожно разгладила ткань сзади. У нее было красное лицо, но она не была смущенной или заплаканной.
"Она привыкла к этому", — непроизвольно подумала я. Я медлила, не зная, что делать. Прежде, чем я смогла решить, Мальва надела свой чепец, повернулась и с решительным видом пошла к лесу — она направлялась прямо ко мне.
Я нырнула за тюльпанное дерево даже прежде, чем осознала свое решение сделать это. Она не сильно пострадала, но я была уверена, что ей не понравится, если кто-то видел произошедшее.
Мальва прошла в нескольких шагах от меня, немного пыхтя на подъеме, фыркая носом и ворча всю дорогу, из чего я поняла, что она скорее сердита, чем расстроена.
Я осторожно выглянула из-за дерева, но смогла лишь мельком увидеть ее чепец, подпрыгивающий между деревьями. В том направлении не было домов, и девушка не взяла с собой корзину для сбора ягод или грибов. Вероятно, она просто хотела побыть одна, чтобы прийти в себя. Не удивительно, если так.
Я подождала, пока она наверняка не скроется из вида, затем пошла своей дорогой, медленно спускаясь со склона. Я не остановилась у дома Кристи, как бы мне ни хотелось пить, и почти потеряла интерес к заблудившимся пчелам.
* * *
Я ВСТРЕТИЛА ДЖЕЙМИ на некотором расстоянии от дома, спокойно стоящим у забора и разговаривающим с Хирамом Кромби. Я кивнула в знак приветствия, в некотором нетерпении ожидая, когда Кромби закончит говорить о своем деле, чтобы я смогла рассказать Джейми, что мне пришлось наблюдать.
К счастью, Хирам не выказывал желания задержаться; мое присутствие его нервировало.
Я сразу рассказала Джейми о том, что видела, и была раздосадована, обнаружив, что он не разделяет мою озабоченность. Если Том Кристи счел необходимым выпороть свою дочь, это было его дело.
— Но он может быть... возможно это не ограничивается розгами. Возможно, он делает... и другие вещи с ней.
Он взглянул на меня удивленно.
— Том? У тебя есть хоть какая-то причина так думать?
— Нет, — призналась я неохотно. Семья Кристи вызывала у меня чувство дискомфорта, но, похоже, только потому, что я не ладила с Томом. Я не была настолько глупа, чтобы думать, что склонность к богобоязни подразумевает, что человек не будет участвовать в злых делах — но, говоря по совести, это и не означает, что он будет. — Но, безусловно, он не должен пороть ее подобным образом — в ее возрасте?
Он взглянул на меня несколько раздраженно.
— Ты не можешь понять этого, да? — сказал он, в точности повторяя мою мысль.
— Я только что говорила тебе об этом, — ответила я с таким же взглядом. Он не отвел глаз, выдержав мой пристальный взгляд, а его собственный взгляд медленно приобретал удивленный оттенок.
-Так это будет иначе? — спросил он. — В твоем мире? Была небольшая острота в его голосе, вынужденно напомнившая мне, что мы не в моем мире — и никогда не будем. Моя рука вдруг покрылась гусиной кожей, волосы стали дыбом.
— Мужчина не бьет женщину в твоем времени? Даже для благого дела?
И что я могла на это ответить? Я не могла лгать, даже, если мне этого хотелось; он знал мое лицо слишком хорошо.
— Некоторые бьют, — призналась я. — Но там, я имела в виду, тогда — мужчина, который бьет свою жену, считается преступником. Но, — добавила я честно, — мужчина, который бьет свою жену, чаще всего использует кулаки.
На его лице отразилось изумленное отвращение.
— Какой мужчина способен на это? — спросил он недоверчиво.
— Плохой!
— Я тоже так думаю, Сассенах. И ты думаешь, что нет разницы? — спросил он. — Для тебя что, одно и то же, разбил бы я твое лицо или приложился ремнем к твоей заднице?
Мои щеки внезапно запылали. Он однажды приложился ко мне ремнем, и я этого не забыла. Я хотела убить его тогда — и не чувствовала доброжелательности по отношению к нему при этом воспоминании. В то же время, я не настолько глупа, чтобы отождествлять его действия с действиями мужей из моих современных дней, избивающих своих жен.
Он взглянул на меня, подняв одну бровь, потом понял, что именно я вспомнила. Он усмехнулся.
— О, — сказал он.
— Да уж, о, — сказала я сердито. Я почти выбросила из головы этот крайне унизительный эпизод, и мне совсем не нравилось вспоминать его снова.
Он же явно наслаждался воспоминаниями. Он смотрел на меня в той своей манере, которую я находила чрезвычайно невыносимой, довольно ухмыляясь.
— Боже, ты визжала, как Бин Сидхе.
Я отчетливо почувствовала пульсацию крови в висках.
— Черт возьми, у меня были на то причины!
— О, да, — сказал он, и его улыбка стала еще шире. — Имела. Помнится, это была твоя вина, — добавил он.
— Моя ви...
— Да, — сказал он уверенно.
— Ты извинился! — вскричала я, окончательно возмутившись. — Ты знаешь, что ты сделал!
— Нет, не знаю. И это была, для начала, все-таки твоя вина, — сказал он с полным отсутствием логики. — У тебя не было ничего и близко подобного на злобную порку, ты бы послушалась меня, когда это я сказал тебе стать на колени и ...
— Послушаться тебя! Ты думаешь, я бы просто безропотно сдалась и позволила тебе...
— Я никогда не видел, чтобы ты сделала что-либо покорно, Сассенах, — он взял меня за руку, чтобы помочь перейти через перелаз, но я вырвалась, пыхтя от негодования.
— Ты — отвратительный шотландец! — я бросила улей на землю у его ног, подобрала юбки и перебралась через перелаз.
— Ну, я ведь не делал этого больше, — запротестовал он позади меня. — Я же обещал, верно?
Я обернулась и свирепо взглянула на него.
— Только потому, что я пригрозила вырезать твое сердце, если ты только попробуешь!
— Ну, пусть так. Я мог бы — и ты хорошо это знаешь, Сассенах. Ведь так? — он перестал улыбаться, но в его глазах остался выразительный блеск.
Я сделала несколько глубоких вдохов, попутно пытаясь взять под контроль свое раздражение и обдумывая несколько сокрушительных ответов. Осознав, что любая попытка окажется провальной, я удостоила его короткого "Хмф!" и развернулась на месте.
Я слышала шорох его килта, когда он поднял улей, перепрыгнул через перелаз и пошел за мной, почти догоняя, всего в шаге или двух. Я не смотрела на него; мои щеки все еще горели.
Приводящим в бешенство фактом было то, что я действительно знала. Я помнила все слишком хорошо. Он использовал свой ремень так эффективно, что я не могла нормально сидеть несколько дней — и если бы он решил сделать это снова, то ничто бы его не остановило.
Мне удавалось, по большей части, игнорировать тот факт, что по закону я была его собственностью. Но факт оставался фактом — и он это знал.
— Как насчет Брианны? — спросила я. — Было бы у тебя другое отношение к этому, если бы молодой Роджер решил использовать ремень или розги на твоей дочери?
Казалось, он нашел что-то забавное в этой идее.
— Я думаю, для него это было бы сражение с дьяволом, если бы он попытался, — ответил он. — Она ведь храбрая малышка, не так ли? И, боюсь, у нее — твои представления о подобающем жене послушании. Но вместе с тем, — прибавил он, забрасывая веревку от улья через плечо, — никогда не знаешь, что происходит в браке, не так ли? Возможно, ей бы понравилось, если бы он попытался.
— Понравилось?! — я изумленно вытаращила на него глаза. — Как ты можешь думать, что какая либо женщина захотела бы...
— Да? Как насчет моей сестры?
Я остановилась как вкопанная посреди дороги, уставившись на него.
— Насчет твоей сестры? Несомненно, ты не собираешься сказать мне...
— Да. Его ухмылка вернулась, но не думаю, чтобы ему было весело.
— Йен избивает ее?
— Мне бы хотелось, чтобы ты перестала называть это так, — сказал он мягко. — Это звучит, словно Йен молотит ее кулаками или наставляет синяки. Я прилично тебя отшлепал, но не до крови, слава Богу.
Его глаза ненадолго задержались на моем лице; все уже зажило, по крайней мере, внешне; только след слева — крошечный шрам по брови — неприметный, разве что, если раздвинуть волоски и присмотреться поближе.
— И Йен бы не стал.
Я была абсолютно ошеломлена. Я жила в непосредственной близости с Йеном и Дженни Мюррей в течение нескольких месяцев и никогда не замечала ни малейшего признака несдержанности в его характере. Если уж на то пошло, невозможно было представить, что кто-либо попытался сделать такие вещи с Дженни Мюррей, которая — если это было возможным — была даже более сильной личностью, чем ее брат.
— Ну и что он сделал? И почему?
— Ну, он прикладывался к ней ремнем иногда, — сказал он, — но только, если она заставляла его.
Я глубоко вдохнула.
— Если она заставляла его? — поинтересовалась я, как можно спокойнее при таких обстоятельствах.
— Ну, ты знаешь Йена, — сказал он, пожимая плечами. — Он не из тех, кто будет делать подобные вещи, разве что Дженни раздразнит его для этого.
— Никогда не видела ничего подобного, — сказала я, окинув его тяжелым взглядом.
— Ну, она вряд ли стала бы делать это перед тобой.
— А перед тобой?
— Ну, не совсем, — признался он. — Я ведь не часто бывал в доме после Каллодена. Иногда я все же спускался навестить их и мог видеть, что она ... что-то затевала, — он потер нос и прищурился от солнца, подыскивая слова. — Она дразнила его, — проговорил он, наконец, пожав плечами. — Она цеплялась к нему по пустякам, делая маленькие язвительные замечания. Она... — его лицо немного прояснилось, как будто он нашел подходящее описание. — Она вела себя, как избалованная маленькая девчонка, которую следует выпороть.
Я сочла это описание абсолютно неправдоподобным. У Дженни Мюррей был острый язычок, и если она и сдерживалась немного относительно других, то уж ее мужу доставалось. Йен, по натуре добрый, попросту смеялся над этим. Но я просто не могла допустить, что ее поведение могло быть таким, как описал Джейми.
— Так вот, я видел это раз или два. И Йену, может, и хотелось дать ей в глаз, но он сдерживался. Но как-то однажды, я охотился на закате и подстрелил небольшого оленя, на холме, как раз за башней — знаешь это место?
Я кивнула, все еще чувствуя себя ошеломленной.
— Было достаточно близко, чтобы я смог донести тушу к дому без помощи, поэтому я донес ее до коптильни и повесил. Там никого не было — позже я узнал, что все ребятишки уехали на рынок в деревню Брох Мордха и слуги с ними. Так как я думал, что дом абсолютно пустой, я прошел на кухню в поисках куска пирога и чашки кефира, прежде чем уйти.
Думая, что дом пуст, я удивился, услышав шум в спальне наверху.
