Анмай вдруг ощутил себя голым. Ему казалось, что они, покинув звездолет в столь странном месте, практически безо всего, совершили чудовищную ошибку... но он знал, что это не так. Впрочем, кроме надежды у них больше ничего не осталось...
Потом им стало не до размышлений. Анмай вел машину на предельной тяге двигателей, иначе они просто не успели бы затормозить. Вдобавок, так они удалялись от места неизбежного взрыва "Товии".
Перед Вэру стояла непростая задача, — выдержать максимально возможное для корабля ускорение, и не потерять при этом сознания. Это оказалось совсем нелегко, но он справлялся. Лишь когда позади сверкнула беззвучная вспышка, его глаза на секунду прикрылись, и из-под век потекли слезы, — он не знал, что так любил свой последний настоящий дом. А когда колоссальная скорость падения была, наконец, погашена, высота оказалась уже так мала, что ему оставалось лишь сесть и выключить двигатели.
......................................................................................
Через минуту они осторожно выбрались из корабля, влекомые любопытством. Воздух оказался холодным и чистым, металлическая равнина, — тоже холодной и гладкой: цельная зеркальная плита, уходившая во все стороны, в бесконечность. Здесь царила абсолютная тишина, — вечное, нерушимое спокойствие.
Великое одиночество последнего предела мирозданий неожиданно сильно сдавило их сердца. Любые изменения, любое движение здесь казались невозможными. Осознав это, они застыли, ожидая неведомо чего. Первым не выдержал Айэт.
— И что нам делать дальше, Анмай?
Вэру посмотрел на него, — смотреть вверх он боялся, — потом дальше, на бесконечно далекий горизонт. Там поднималась бледно светящаяся полусфера колоссального взрыва, — она тоже казалась совершенно неподвижной.
— То же, что мы всегда делали раньше. Идти вперед.
......................................................................................
Поход по металлической равнине оказался бессмысленной затеей, — ничего не менялось, они словно стояли на месте, и лишь корабль позади них медленно уменьшался. Эта беспредельная неизменность подавляла. Анмай предпочитал смотреть под ноги, а потом вообще закрыл глаза, — благо, споткнуться здесь было нельзя.
Время от времени он поднимал голову и осматривался, — ничего не менялось. Тем не менее, с непонятным упорством они шли вперед, потеряв представление о времени. Усталости, как и потребности во сне или пище, они не ощущали, — это было очень странно, но никто из них не мог, и даже не пытался объяснить это. Они просто шли, наугад, давно потеряв из вида корабль и возможность вернуться, шли, пока остроглазая Хьютай не заметила впереди отверстие в металле. Сперва они приняли его за мираж, и лишь остановившись у края наполненной серебристым туманом шахты поверили в её реальность. И они поняли, что Путешествие Вверх закончилось, — здесь.
......................................................................................
Они поняли это сразу. Нет, незримый голос не говорил в их головах, и их не обступали видения. Просто неведомо откуда пришло непреклонное понимание: их путешествие закончено, и их цель — здесь. Потом они поняли, что они — первые, достигшие Звезды Бесконечности. За всю несчетную бездну сгинувших лет путь к ней никем не был пройден. Никем, кроме них. Анмай познал тоску стольких лет оказавшегося почти вечным ожидания. Уже став абсолютно безнадежным, оно всё же было не напрасным. А затем он понял предложенный им выбор.
......................................................................................
Звезда Бесконечности была создана вместе со всеми мирозданиями, — не построена, а именно создана, она возникла как их отражение, затем, чтобы обитатели сотворенного мира смогли его покинуть. Иным способом сделать это было невозможно, и это была единственная их надежда, — тот, кто создал их мир, не смог войти в него, и посмотреть, что же у него получилось. Однако, ему могли об этом рассказать, — для этого он и создал Звезду. Пока хотя бы один из Детей Реальности не вышел Наружу, их мир был незрим для Бесконечности. Но сделавший это мог унести его образ в себе... конечно, если бы смог жить в ней.
Но пока этого не сделал никто. Они были первыми. Для Бесконечности их мир просто не существовал, — но всего один его обитатель, вышедший Наружу, мог оправдать всё его существование...
Но сделать это мог не всякий — только тот, кто смог бы выжить в Бесконечности. И даже ему предстояло пройти испытание, — последний, окончательный суд, — и вступить в Бесконечность без малейшей надежды когда-либо вернуться. Из них троих лишь Анмай мог пережить превращение, поэтому Звезда соглашалась пропустить лишь его одного. Остальные могли тоже попробовать, — но без малейшей надежды на успех. Впрочем, не прошедшему испытания ничего не грозило. Он просто возвратится назад, чтобы жить здесь, — уже вечно... почти.
— А как же все эти души? — вслух спросил Айэт.
Он не успел привыкнуть к тому, что говорить здесь уже не нужно. Тем не менее, ему ответили.
Бесплотная сущность, состоящая из квантовых функций, не могла пройти необходимой метаморфозы. Это было следствием ошибки, — их и создали именно затем, чтобы они, окончив свои жизни в этих мирозданиях, выходили Наружу. Но никому не дано предвидеть всё, и тень не могла стать сутью. Из-за ничтожной ошибки в исходных построениях, — ошибки, о которой их создатель не мог даже узнать, — бессчетные сонмы душ были обречены на вечные скитания в мертвой пустоте.
Пожалуй, больше всего Вэру поразило, что сотворивший их мир тоже мог ошибаться. Но именно это окончательно убедило его в невероятной реальности происходящего.
— Ну, вот и всё, — сказал он. — Наша история закончена, и нам пора расставаться, чтобы не встретиться уже никогда и нигде. Остаться я не могу. Иначе окажется, что всё, — все жизни во всех мирах, — всё было напрасным.
Он с испугом смотрел на Хьютай, но она промолчала. Её печальное лицо не отражало больше никаких эмоций.
— Я всегда знала, что я — самая обыкновенная, — наконец, сказала она. — Мне жаль, что тебе пришлось делать выбор между любовью и существованием, но разве есть выбор между бытием и небытием? Я постараюсь пойти за тобой, даже зная, что это бесполезно, что это может привести меня к смерти. Но если Звезда всё же разлучит нас... — закончить она не смогла.
— Мы не расстанемся, пока сами этого не захотим, Хьютай, но рано или поздно мне всё равно придется идти дальше... и это самое тяжелое в моей жизни, — вновь заговорил Вэру. — Я могу остаться... на время, но наши годы будут отравлены мыслью о неизбежной разлуке. Лучше решить всё сразу. Но даже если мы расстанемся, я буду тебя любить, и это ничто не изменит.
Она бросилась к нему, обняв с такой силой, что Анмай вскрикнул от боли. Он чувствовал, что она просто боится его отпустить.
— Не бойся... успокойся... — говоря это, он отнюдь не пытался высвободиться из отчаянно обхвативших его рук. — Даже если мы расстанемся, ты не останешься одна. Тут есть Айэт. Я знаю, что вы любите друг друга. Теперь я понял, зачем он пошел с нами, — чтобы ты не осталась в одиночестве... даже если мне придется оставить тебя.
Хьютай всхлипнула... но не пыталась оправдываться или протестовать. Он тоже обнял её.
— Я не хочу прощаться с тобой, но, рано или поздно, нам пришлось бы расстаться. Лучше расстаться так. Или ты предпочла бы, чтобы нас разлучила смерть?
Хьютай всхлипнула.
— Смерти нет, — тихо сказала она, — но есть вечное расставание. Я не хочу этого, даже зная, что это неизбежно... я всё же попытаюсь остаться с тобой...
— Ничто не разлучит нас, пока мы сами этого не захотим, помнишь?
Хьютай взглянула в его глаза. Ещё никогда она не видела их такими печальными.
— Да, помню, Анми. Ну так что дальше?
Анмай посмотрел на затянутое серебряной дымкой устье шахты.
— Если хочешь, мы можем прямо сейчас... пройти это вместе. Я... мне невыносимо ждать дальше.
— Хорошо, Анми.
Она отстранилась от него, но её рука продолжала крепко сжимать его руку.
— Хорошо. Пойдем?
Вэру взглянул на Айэта. Тот смотрел на них растерянно, и, как показалось паре, с грустью.
— Ну, вот и всё, Айэт, — Анмай старался говорить спокойно, хотя слова просто душили его. — Не такой уж и долгой оказалась наша дружба, даже по человеческим меркам, и не такой уж счастливой, но я рад, что она была. А теперь прощай, мой единственный друг. Возможно, я поручаю тебе ту, что мне дороже жизни. Сохрани её, ладно? И... будьте счастливы.
Айэт промолчал, но взгляд его больших глаз сказал Вэру всё, что он надеялся услышать. Пока они смотрели друг на друга, слова им были не нужны. Но вот Анмай отвернулся, и, не выпуская руки Хьютай из своей, подошел к краю шахты. Не очень широкая, — всего раза в два больше его роста в диаметре, с гладким, ровным металлом стенок. Наполнявшая её серебристая светящаяся дымка казалась прозрачной, но на неведомо какой глубине сгущалась в ровно сияющую точку.
У Вэру закружилась голова, хотя страха он не чувствовал. Он перевел взгляд на пальцы своих босых ног, — над самым краем бездны. Всего один шаг вперед — и...
Он вновь взглянул на Айэта. Тот с болью смотрел на них, но не на него, а на Хьютай. Он надеялся на её возвращение, — для него одиночество станет бесконечной пыткой... как и для самого Вэру. Хьютай тоже смотрела на юношу... надеялась ли она вернуться?..
Анмай испугался, что она покинет его. Он знал, что её любовь разрывает её пополам, и не знал, чего желать, — её возвращения, или...
Кого бы она не выбрала, — второй будет обречен на вечную тоску, и печаль воспоминаний об этом выборе не отпустит её никогда. Анмай не знал, как больно ранит его это открытие.
Она ощутила его страх, коснувшись лица любимого. Анмай смотрел на неё с болью.
— Хьютай... это последние минуты. Потом... потом мы уже не сможем... говорить, видеть друг друга. Я уже не в первый раз прощаюсь с тобой, но теперь ошибки не будет. Я сделал много... в общем, мне было хорошо с тобой. И... я говорю как дурак, да?
Хьютай улыбнулась — слабо, едва заметно.
— Да.
Анмай почувствовал, как от страшной тоски сжимается сердце... ему хотелось, чтобы оно замерло навсегда прямо сейчас... и он испугался, что оно может не выдержать. Ему вдруг захотелось так много сказать ей... сказать, как он её любит, но он не мог найти слов. Он только обнял её, прижимая к себе со всей нежностью, на которую был способен, осторожно баюкая её, словно ребенка.
Когда он задрожал в беззвучном плаче, она вдруг обмякла в его руках. На сей раз они были слишком измучены, чтобы чем-то выражать свои чувства. Было уже слишком поздно, — и для этого, и для всего остального.
Так прошло много времени — целая вечность, наполненная покоем. Вэру казалось, что тело Хьютай в его объятиях становится единственной существующей реальностью. Он понимал, чувствовал, что это безумное признание в любви действительно было самым последним.
Это было горько, и, в то же время, радостно. Анмай боялся, что их взаимное влечение всё больше вырождалось, превращаясь в чисто животную безудержную страсть, всё растущую по мере того, как распадались и слабели их сознания. Но сейчас, в самом конце, голова стала пронзительно ясной, и он понял, — так должно было случиться. Тот, кто разрушает всё ради своей мечты, в конечном счете разрушает и себя, свою любовь.
Он уже не чувствовал своего тела, и вдруг понял, что уже давно не верит в реальность происходящего. С каких пор? Пожалуй, со своего пробуждения на Девяти Мирах Файау. А сейчас он не был уверен в том, что было и прошлое. Он чувствовал себя чьим-то сном, — рассеянным, бледным облаком случайных, лишь внешне связанных воспоминаний, сном, который вот-вот закончится.
Он застыл... потом шагнул вперед. Хьютай легко, без сопротивления, шагнула в бездну вслед за ним.
Мелькнуло и исчезло печальное лицо Айэта. Воздух ударил им в лица, мгновенно сделавшись твердым. Рука Хьютай отчаянно стиснула его руку, как он — её, удерживая его не столько ей, сколько всей душой, — она выбрала его... хотя Вэру уже не хотел, чтобы она избрала печаль вечного расставания. Потом им показалось, что они повисли в пустоте, пронизанной серебряным светом. Он становился всё ярче, растворял их...
И Анмай даже не заметил, как рука Хьютай выскользнула из его руки.
Глава 17.
В судной пустыне
Кто дух зажег, кто дал мне легкость крылий?
Кто устранил страх смерти или рока?
Кто цепь разбил, кто распахнул широко
Врата, что лишь немногие открыли?
Века ль, года, недели, дни ль, часы ли
(Твое оружье, Время!) — их потока
Алмаз, ни сталь не сдержат, но жестокой
Отныне их я не подвластен силе.
Отсюда ввысь стремлюсь я, полон Веры,
Кристалл Небес мне не преграда боле,
Но, вскрывши их, подъемлюсь в Бесконечность.
И между тем как все в другие сферы
Я проникаю сквозь эфира поле,
Внизу — другим — я оставляю Млечность.
Джордано Бруно,
"О Бесконечности, Вселенной и Мирах", 1584.
Анмай не потерял сознания. Просто в один миг он исчез, перестал быть, и появился вновь, — не зная, сколько времени вместилось в этот миг небытия... но он чувствовал себя таким свежим и сильным, словно мирно проспал несколько часов. Во всяком случае, в голове у него удивительно посвежело, а всё, что было до этого мига, подернулось дымкой воспоминаний, — словно он расстался с Айэтом и Хьютай уже очень давно, успел пережить их утрату и примирился с ней. Возможно, так оно и было. Кто знает? Узнай Вэру, что за этот миг прошла целая вечность, — он не удивился бы...
Затем его внимание обратилось наружу. Ему не пришлось ни вставать, ни открывать глаз, — он уже стоял, и его глаза были широко открыты.
Да, всё было так, в точности, — он стоял на безмерной, уходящей в бесконечность равнине, растрескавшемся и неровном поле мертвого камня. Он чувствовал твердое ледяное крошево под босыми ногами, — такое же реальное, как ровный холодный ветер, треплющий волосы и овевающий нагое тело, — он был совершенно обнажен. Как ни странно, это ничуть его не задело, как и исчезновение Хьютай. Он с любопытством осмотрелся.
Горизонта не было. Равнина действительно уходила в бесконечность, в беспредельность...
— Пустыня Одиночества, — вслух сказал Анмай, сказал лишь потому, что уже говорил это здесь... в том сне.
Он посмотрел вверх. Небо над равниной, — бесконечно высокое, тусклое, белое, — усеивали звезды. Не светлые, даже не черные, а серые. Он не понимал, как может видеть их. Вокруг царил покой, — вечное, нерушимое спокойствие. Он понял, что это граница между Реальностью и Бесконечностью, — и что Хьютай стоит на такой же равнине, откуда ей не суждено пойти дальше. Он не увидел, а почувствовал её, — так слабо, словно она была уже по ту сторону... и его последнее видение оборвалось, став реальностью.
