— Я дожидаюсь друга, — коротко улыбнулся я, с вызовом смотря на учителя. Убегать, почему-то, резко перехотелось. Ну и что со мной сделает Азель? Станет заговаривать зубы и убеждать меня вернуться под его крыло в Парнаско?
— Вот и хорошо, — чему-то удовлетворенно хмыкнул учитель, — значит не все потеряно. Но, к слову, хватит на сегодня шуток, поговорим Серьезно. Ты ведь хотел услышать правду, Ник?
Я кивнул. Даже Микио подобрался, показывая, что готов внимательно слушать главу госпиталя.
— Все просто — проверка милсестер и целителей на психологическую устойчивость. В последнее время есть тенденция того, что работникам госпиталя все труднее держать себя в руках, адекватно обращаться с пациентами, не срывая на них злость.
— Раньше таких проблем не было, — неверяще сощурился я. Мне сразу вспомнилась та девушка в приемной и девицы у палаты. Им хамства не занимать, а ведь раньше милсестры даже голоса не повышали на больных.
— Это раньше... — вздохнул глава Парнаско, и устало потер переносицу. — Раньше и обучение длилось дольше, и эпидемия, как ни прискорбно заявлять, только сделала нас сильнее. Целители и милсестры считали зазорным показывать свои слабости при пациентах... Сейчас же им проще, извините за грубость, наорать на больного человека, чем вникнуть и понять чужие проблемы. Новое поколение работников госпиталя постепенно, как ни печально, лишается главного — сочувствия. Скажи мне, мой мальчик, а какой целитель и без сострадания к больным?
— И никак...
— Как видишь, — Азель обвел руками палату, — я пытаюсь исправить ситуацию. Научить молодое поколение на собственном опыте относиться терпимей к слабостям больным. К сожалению, они родились в мирное время и не понимают всю ответственность работы в Парнаско.
— Мы решили выбивать клин клином, — Серьезно кивнул на заявление учителя Микио, прекратив дурачиться. — Создать хамоватого требовательного пациента, что будет истерить и впадать в ярость при любом неправильном поведении милсестер и целителей.
— Да, магистр верно говорит. Человеку свойственно вырабатывать определенные поведенческие нормы при многократном повторении. Если же мои коллеги поймут, что единственная линия поведения с пациентом, которая не будет угрожать их душевному и физическому здоровью, — это забота и вежливое понимание, то...
— Нет, — я слегка мотнул головой, — меня интересует другое. Почему ты выбрал для этого Микио?
На меня непонимающе уставились эти заговорщики. Для них, видимо, такое решение было естественным. Но меня и вправду это интересовало! А то куда я ни пойду — все время натыкаюсь на этого сумасшедшего! Мне уже начинает казаться, что он меня преследует.
— Магистр Микио довольно неплохой лицедей, — проговорил Азель, не обращая внимания на иллюзиониста, возмущенного таким принижением его способностей. — Да и он довольно частый гость в этой обители.
— Если говорить проще, — вздохнул член Совета, смотря на свои перебинтованные руки, — меня часто пытаются убить.
— Враги? — поинтересовался я.
— Хуже, союзники, — Микио скривился, видно, припомнив своих доброжелателей. — Партар почему-то вечно мной недоволен, и степень его недовольства выражается в степени повреждений. Почти как аксиома...
— Магистр гостит у нас примерно раз в несколько месяцев, — любезно дополнил Азель. — И пока он лечится, то я к нему на проверку посылаю стажеров и провинившихся милсестер, для выработки навыков общения с трудными пациентами. Магистру ничего не стоит помочь с воспитанием мисестер, а мне — создать для него все условия для комфортного пребывания в госпитале. Все довольны.
— Только вот скучно, — печально вздохнул "тяжелый пациент". — Моих шуток милсестры не понимают, считают ненормальным... Одно хорошо, если бы не Эдвард, я бы уже лез на стенку от тоски.
Да... я всегда считал, что Темные Властелины всего лишь маленькие пакостники по сравнению с коварным главой госпиталя Парнаско. Подговорить самого неадекватного больного на то, чтобы тот проверял на психическую устойчивость милсестрер и целителей? Да еще пообещать ему привилегии, скидки и вообще, жизнь в шоколаде? Мир сошел с ума... Ирен не там ищет злодея, он давным-давно пустил корни в столице, а я всего лишь его скромный ученик.
А еще я удивлялся, почему милсестры так себя ведут? Оказывается, почти каждый месяц неугомонный иллюзионист, поправляя здоровье, своим поведением доводит до белого каления весь персонал Парнаско. Конечно же, с одобрения его главы. Милсестры страдают, так сказать, становятся "психологически устойчивы" к еще более буйным пациентам, а Микио, как постоянному клиенту накапливаются скидки на последующее лечение. А весь госпиталь с содроганием дожидается следующего визита мастера иллюзий.
Странная все же у Азеля логика. За полвека ни на йоту не изменился. Как любил манипулировать другими, дергая за ниточки своих марионеток, так и продолжает это делать в своем "царстве", с интересом наблюдая за деяниями рук своих.
— Вот так вот, Ник, — развел руками Азель. — Целители мельчают, милсестры уже не оправдывают своего названия, а мой лучший ученик где-то бродит и наотрез отказывается помогать своему приемному отцу. И что прикажешь мне делать?
Я пожал плечами — я ему не воспитатель. А поддаваться на его провокацию я не намерен тем более.
* * *
Глава Парнаско все же ушел, так и не добившись от меня ответа. Как бы сильно Азель не желал вернуть меня, госпиталь был моим прошлым, к которому я не стремился возвращаться. Да, я мог ему помочь, у меня всегда получалось ладить с людьми, ведь без обаяния и толики харизмы целителям намного труднее работать. Пациент перед чужими будет вести себя сжато, чувствовать неловко, он не зная сам, закроет свои каналы энергии, мешая воздействовать целителю на свой организм. Но если парой фраз, улыбкой, шуткой разговорить больного, заставить чувствовать себя в безопасности, то он намного быстрее пойдет на поправку, ибо организм не будет отторгать целительскую энергию. То же самое и с персоналом. Еще до эпидемии, я был правой рукой Азеля и, взяв под патронаж весь персонал Парнаско, следил за тем, чтобы и больным, и работникам госпиталя было комфортно.
Мне нравилась моя работа, я даже начал подумывать о том, как улучшить целительскую отрасль, стал с помощью учителя и с поддержкой друзей-целителей писать проект, но все разрушила черная болезнь. Чуть не убила в Азеле желание жить, когда у того умерли жена и дочь, отняла у меня моих друзей, что совсем недавно вместе со мной пытались лечить зараженных больных, подругу детства, а потом и карьеру вместе с репутацией. Для меня Парнаско стал склепом воспоминаний, которые я так долго старался забыть. И возвращаться туда, где каждый день что-то будет напоминать тебе о далеко не счастливом прошлом, что-то не хочется. Если учитель и смог преодолеть себя, отпустить своих родных и жить дальше ради госпиталя и больных, то я так не могу. Да, я эгоист. Стал им, уже полвека как ...
Словом, как бы я не хотел пересекаться с главой Парнаско, памятуя о его "одержимости", мне все равно придется с ним общаться. Я уже насмотрелся на столицу и жажду вернуться к себе домой, но вот оставлять Эдварда в городе одного не намерен. Нет, я, конечно, знаю, что его Ярик вряд ли оставит, все же для оборотня шебутной и жизнерадостный дракон почти как младший братишка, за которым следует приглядывать, но оставлять их одних... Нет, Эд ведь пострадал из-за меня, решив помочь с адептами, а я дипломированный целитель, так что долечиваться дракон будет в замке. Свежий воздух, природа, огромный замок, наивная принцесса — что еще для счастья молодому парню надо? Хотя нет, последний пункт следует опустить. А лучше даже не заикаться при Ирен, что Эдвард даже не человек, а то мало ли... Эд, конечно, отходчивый и не умеет подолгу злиться, но вот если будут оскорблять драконов и называть их "зверюшками", он может и обидеться.
Оформление выписки долго времени не должно занять, нужно только согласие больного и его лечащего целителя. Целителя я возьму на себя, точнее, сразу отправлюсь к Азелю, осталось только дождаться Эдварда и спросить у него: согласен ли он умирать от скуки в госпитале и дальше или же отдохнет у меня в замке в приятной компании?
Микио, как только Азель ушел, с усталым вздохом откинулся на свою подушку, и, положив под голову левую руку, лукаво на меня воззрился. Я, бессмысленно смотря перед собой, думал о вечном, точнее о том, сколько еще времени пройдет, прежде чем мой приемный отец поймет и примет мою точку зрения.
Стало темно. Солнце почти скрылось за горизонтом, и в Парнаско загорелись магические светильники. С коридора послышалась ругань милсестер, возмущенные крики посетителей, чьи-то поспешные шаги... Да... время посещения больных уже давно закончилось и милсестры прогоняют задержавшихся и обнаглевших посетителей. Все же скоро время ужина, уколов и осмотра больных. К нам никто не заглянул — сыграла "репутация палаты", да я бы и сам никуда не пошел.
Ждать Эда с процедур в тишине оказалось скучно. Но первый давящей атмосферы не выдержал неугомонный иллюзионист, поняв, что его никто развлекать не собирается, и я не намерен с ним разговаривать до самого возвращения дракона.
Он, кивнув на койку Эдварда, сказал:
— Хороший парнишка. Добрый, веселый, вот только доверчивый и слишком много болтает.
— Да ну, больше чем вы, магистр? — скептически приподнял бровь я, решив поддержать разговор. Все равно делать нечего.
Микио усмехнулся:
— Я вне конкуренции. Вот когда он создаст свою агентурную сеть в отдельно взятом учреждении государственного масштаба, что будет мгновенно разносить и собирать новости разного характера, сопоставит их, и создаст новую весть, вот тогда...
— Это называется проще — сплетни, — перебил его я, поняв тонкий намек на то, кто контролирует все слухи дворца совета и придумывает новые. Я даже не удивился, наверняка этот сумасшедший таким образом себя развлекает. — И за некоторые сплетни бьют сильно и по почкам.
— Пф... — фыркнул иллюзионист и беззаботно махнул рукой. — Я уже привык, что почти каждый второй в Совете меня ненавидит, каждый пятый пытается убить, а все остальные стараются игнорировать.
— И откуда столь точные данные?
— Масштабный опрос от лица Партара... — улыбнулся магистр, но тут же поспешно дополнил, — и надеюсь, это будет между нами в секрете. А то Председатель очень удивится, узнав, что от его лица кто-то рассылает опросы и анкеты сотрудникам дворца совета. Да и, — он поднял вверх перебинтованную руку, — в этом месяце я уже в госпитале лежу. Партар разорится, оплачивая мне больничные. О, или же его убьют... — он задумчиво нахмурил брови и внезапно посмотрел на меня. — Ты знаешь, что страшнее старика в Совете только бухгалтеры? Они за трату лишнего гроша удавить могут!
Я промолчал, решив не уточнять, откуда он это знает... Чего гадать, если ответ на мой вопрос прямо читается по лицу иллюзиониста. Своими затратными выходками он явно много кровушки попил у этих счетоводов, и было бы странно, если бы они давным-давно не пытались его убить. И это взрослый умный человек, который ведет себя большую часть времени как ребенок. Что за раздвоение личности?
— Может, нужно всего лишь вести себя как магистр, а не ребенок, вдруг и проблем резко не станет? — предложил я свое решение всех его проблем. Нет, я тоже порой не прочь поиграть на нервах окружающих, это довольно расслабляет, но ведь у всего есть предел.
— Ты цитируешь Партара, Никериал, — рассмеялся мужчина, видно припомнив что-то забавное. — Но он уже давно оставил свои попытки... после того, как я показал ему, как на самом деле ведут себя дети. Полгода проходил в образе маленькой семилетней девочки. Это было так забавно! Особенно на заседаниях Совета и на суде. Непосвященные все время удивлялись, почему это Партар постоянно водит с собой свою маленькую внучку. Старик так мило краснел...
— И не пытался отправить тебя в Парнаско на принудительное лечение?
— Почему же, пытался, когда терпение лопнуло. Но я сказал ему, что бить детей непедагогично, особенно, маленьких девочек.
— И...
— Тогда я и познакомился с Азелем. Провел в госпитале две недели... Эх...
В чутье учителя я не сомневался. Видно, глава Парнаско сразу подметил, что с характером и образом жизни Микио будет частым гостем в его обители, вот и предложил непыльную работенку. Но полгода ходить в образе маленькой девочки? Нет, все же иллюзионисты слишком эксцентричны, я всегда знал, что у меня нет способностей в этой области магии. В общем, как и в других, не считая целительства и соприкасающихся с ним магических наук и то, знаю я их однобоко, исходя из восприятия целителя.
Например, из меня магический дуэлянт, мягко сказать, не важный. Если не использовать способности полного целителя — продую зараз. Все же я не боевой маг и кроме простеньких заклинаний природной и элементной магии, парочки щитов, заклинаний сокрытия, ну, и чуток иллюзорной, больше ничего не знаю. Теория это да, без теории в моей работе делать нечего, да и мои исследования расширили кругозор, но вот на практике... То, чем я пугал адептов на кладбище настоящему магистру боевой магии не страшнее, чем насморк. А высшая "боевая" магия для меня на практике очень ограничена — не те специализация и тип энергии. Природа решила, что целителям уметь убивать не нужно, а то, что полный целитель порой страшнее элементника с его высшими заклятьями огненной стихии, не учитывается. Ибо целитель призывает "мир мертвых", и "мертвые" убивают за него, также как, например, иллюзионист всего лишь посылает реальные видения и не его вина, что человек "веря в иллюзии", умирает. Все дело лишь в маге, и в том, как он применяет свой дар.
— А вообще, — расположился на койке удобнее "жертва гнева Председателя", меланхолично разглядывая белый потолок. — Старик не так уж плох. Сколько лет терпит меня и других магистров, закрывая глаза на наши выходки... И я ему за это и благодарен. Конечно, он вспыльчивый, порой несдержанный, все время трясется над положительной репутацией Совета, пытается воспитывать нас, порой выходя за рамки, но кого ни спроси, все тебе скажут, что не видят на месте Председателя никого другого кроме Партара. Он та ниточка, что связывает нас всех... Мой первый якорь.
Я недоуменно нахмурился. "Якорь"? И только через несколько секунд понял, что имел в виду мужчина. Якорь — это слово в обществе иллюзионистов имеет не то значение, которое обычные люди ассоциируют с кораблем. Чтобы не сойти раньше времени с ума, не погрязнуть в своих иллюзиях и иметь связь с реальностью, маги выбирают из своих воспоминаний яркие образы (обычно дорогих им людей), ради которых они готовы вернуться в эту действительность. Это как путеводная нить, которая не дает заблудиться в лабиринте своего разума. И чем больше "якорей", тем крепче он будет привязан к реальности и, следовательно, не сойдет с ума. Но почему именно "первый якорь"? Мне всегда казалось, что первыми яркими воспоминаниями и образами для людей становятся их родители, учителя. Странно.
