— Дайте сюда эту гадость! — свободной от оружия рукой Смирнов потянулся выхватить у профессора мятую бумажку с текстом сообщения. Увы... Волшебным образом появившийся сбоку черенок пожарной лопаты совсем легонько хлопает полковника по локтевому суставу. Так оно так выглядит со стороны... На деле же — рука мгновенно повисает плетью... Кажется, за оскорбление действием своего непосредственного начальника в армии полагается до десяти лет общего режима... "Спец" смело шагает вперед, выталкивая Радека с линии огня и на ходу продолжая сыпать казенными словами..
— Руки! Подлинники радиотелеграмм всегда сохраняются в архиве радиостанции. И кому попало — не выдаются. Вам надо? Выдача копий с подлинника, переданной официальной радиотелеграммы, разрешается по запросу лица, подписавшего радиотелеграмму, его начальника или — по разрешению начальника связи, — похоже, бывший боксер чеканит наизусть какой-то руководящий документ....
— Я имею право! — ха... Володя меня учил, что "имеющий право — о нем не кричит, а спокойно пользуется"... Если до сих пор не началась пальба — с "правами" у незваных гостей большой напряг... Думаю, в отсутствии свидетелей, они бы без проблем профессора утихомирили... А вот так, стрелять прямо в объектив работающей телекамеры — трудно... Особенно, на глазах у посторонних... Впечатление, от увиденного — как от заранее организованной жестокой провокации, — Я... я — вам приказываю! — игнорируя отчаянный вопль Смирнова, профессор, нарочито медленно, складывает свой листок и прячет его в карман... Не любит Радек военных, ох не любит...
— Всем стоять спокойно! Изъятие или осмотр подлинников радиотелеграмм допускается только органами дознания и следствия, а также судебными органами в установленном порядке... — вынырнувший неизвестно откуда на передний план "серый" тип, так мне и не представившийся во время памятных "посиделок с психостимуляторами", как нельзя кстати, — Эй! Стволы в землю! Сдать оружие!
— Почему? — крупный план безжалостен. Ещё совсем недавно жесткое до непреклонности лицо Смирнова разом покрывается бисеринками внезапно выступившего пота. Это в холодной-то избе без отопления... — Что здесь, собственно, происходит?
— Мятеж... — тихо констатирует "серый", — Попытка силой прервать передачу сигнала бедствия, по всем законам приравнивается к вооруженной узурпации власти лицами, не имеющими на это официальных полномочий... С заведомо корыстными... или враждебными целями... В угрожающей жизни людей обстановке — карается смертью. Эй, кому сказано? Мне что, сто раз повторять? — под всё ещё наведенными на него (правда, уже весьма неуверенно) стволами солдатских автоматов, "серый" ловко выдергивает пистолет из ослабевшей руки Смирнова... Берет того под локоток, — Андрей Валентинович, представление окончено, пройдемте... Поговорим по душам, как вы дошли до жизни такой... — и, чуть повернувшись, сквозь зубы, задушевно цедит автоматчикам, — Я сказал, все свободны! Марш отсюда!
— Почему? — громко раздается в паузе голос из задних рядов. Никто не двигается с места. Народ заинтригованно ждет подробностей. Очевидно, "серый" это понимает, поскольку снисходит до разъяснения.
— Связь — это резервная система управления обществом. Иногда, она главнее любого местного руководства. Сейчас у нас — именно такой случай. Командир — имеет право разрешить радисту передачу сигнала бедствия в случае катастрофы. Но, он не имеет права ему это запретить.
Вольно мне было задним числом обмирать со страху, наблюдая "в записи" прошелестевшие мимо ужасы... А в устном изложении Соколова — события прошедшей ночи, меня тогда и вовсе не испугали. То ли сам имидж рассказчика (невозмутимого могучего мужика) автоматически нивелировал отрицательные эмоции, то ли остатки мускуса ещё не выветрились из головы... Но, если всерьез задуматься — каудильо имел веский повод гневаться.
Шутка сказать — ЧП районного масштаба... Стоило в вечернем небе над "мавзолеем" замигать сигнальной лампе, сериями вспышек отмечающей искусственные открытия "аномалии", как офицерский корпус Проекта и заместитель его начальника лично — впали в коллективное буйство. Подняли по тревоге кого могли, с оружием в руках осадили избу с аппаратурой Радека и бог знает, что ещё могли натворить, не окажись там свидетелей... Главное, ведь никто не делал из затеи особенной тайны. Наоборот, с самого момента, как профессор укротил и привязал "блуждающую дыру" к определенному месту — настало странное успокоение... Бывало — по несколько раз за ночь та лампа мигала... Бывало — и днем... Приятно, когда поддерживается хоть довольно зыбкая, но всё же надежда на возвращение. Пусть — не завтра, пусть — через год или три... Организованный Радеком "сеанс межпространственной связи" органично эту надежду подкреплял. Послать о себе весточку на "Большую Землю", тоже отличная идея! Даже, если связь односторонняя. В конце концов, "там" — наверняка всё более-менее в порядке, это нам — худо... И ладно — если бы ничего не получилось... Но Соколов-то требует объяснения факта буйного помешательства командного состава нашего маленького войска, вызванного как раз успехом (!) скромного научного эксперимента. Для мгновенного доведения обычно выдержанного Смирнова до состояния "боевого бешенства" — требуется крайне веская причина. И если он действительно, по примеру руководства блокадного Ленинграда, собирался "давить заговор ученых" — наше дело дрянь. Похоже, в едва сформированном коллективе — вызревает огромный гнойный нарыв...
— Андрей Валентинович мне крайне нужен, — тем временем не то жалуется, не то констатирует факт, явно замученный творящимся вокруг бардаком каудильо... — Он теперь что, навсегда спятил? — нашел, у кого спрашивать.
— Он не спятил, — иногда Ленка неподражаема, — У него профзаболевание, "острый приступ патриотизма". Само пройдет.
— Все такие умные собрались... — похоже, при мне продолжается нелегкий разговор, начатый гораздо ранее.
— Я вам уже объясняла! "Терминальная стадия", по Салтыкову-Щедрину — "купируется чтением служебных циркуляров". Мужики сразу же догадались. Угомонить потерявшего берега русского карьериста можно только грозной цитатой из правильно подобранной руководящей бумажки. Человеческого языка они не понимают.
— А это вообще лечится? — редко можно увидеть непробиваемо уверенного в себе Соколова растерянным.
— Я ему — доктор? — у Льва Абрамовича своеобразное отношение к господам офицерам, — Подключай свою пассию. Дарья Витальевна — дама решительная и не брезгливая. Бравому солдату Швейку, в аналогичной ситуации, помню, помогли аспирин, усиленный клистир и заворачивание в мокрую холодную простыню... Полковники, по слухам — тоже люди. Вдруг, и на господина Смирнова с единомышленниками, подействует рекомендуемый классиком метод ?
— Галина Олеговна, — высокое начальство смотрит на меня глазами маленького замученного котенка, — Они издеваются? Сегодня, первый раз с подобным казусом столкнулся... Что там, по-вашему, вышло в блокадном Ленинграде? Причем тут "заговор ученых"? Только, чур, самыми простыми словами. И без того — голова кругом.
— Извольте. Но, сначала — ответ на мой вопрос! — Грех не использовать ситуацию для скромного ответного выпада...
— Хорошо, — напрасно страдаете, ваше высокопревосходительство, у меня, по плану, "сеанс антисемитизма".
— Лев Абрамович, у нас сегодня что, тотальная "проверка на вшивость" по гарнизону? У вас лично — вообще совесть есть? Я вам женщина или "подопытный объект"?
— Между прочим, солдатик, который принес вам мускус, думает, что мы проверяли "на вшивость" его... — зря говорят, что на вопрос евреи отвечают вопросом, — А золотой самородок Елене — вообще случайность. Успокойтесь... Мы теперь "просто так живем". Событийно и эмоционально насыщенно.
— ???
— Аврал постепенно заканчивается. Жестких поведенческих ограничений — больше нет. У людей появилось толика досуга. А служебные инструкции "для робинзонов" — не писаны. Пока всё устаканится — неизбежно взаимное притирание. И? Как видите, полная свобода от власти государства — очень суровое испытание. Некоторые не выдерживают... И ведь это теперь — навсегда. Радек-то прав — "аномалия" больше не откроется. Налицо её постепенное затухание... Отсюда спешка с передачей.
— Тогда почему Смирнов...
— Именно поэтому. Свободный человек имеет ужасающее и одновременно чудесное право — сам ошибаться и сам отвечать за результаты своих ошибок. Отчего, кстати, он обычно довольно терпим к чужим ошибкам... У штатских оно получается легче, у профессиональных военных — с большим трудом... Их ведь специально подбирают по критерию "готовности выполнять любые приказы", а потом — специально дрессируют на то же самое... и бракуют "негодных". Что получилось — то получилось. На вид, пока всё хорошо, "продукт дрессировки" ещё выглядит, как "человек разумный", а внутри у него — голые "исполнительные функции". Если некому командовать — едет крыша. Нормальным людям не понять.
— Почему? — подала голос Ленка, — Дедушка много про такое рассказывал... Конфликт моральных установок, в процессе пересборки социальных приоритетов — штука тяжелая. Хуже — только драка между "блатными", "хозяйственниками" и "политическими" в пересыльном бараке "на зоне"...
— У нас тут не "зона", а скорее "шарага", — каудильо чуть оживился, — Хрен редьки не слаще... Намекаете на неспособность административных работников договориваться с научными? В Ленинграде, осенью 1941 года, остро столкнулись интересы партийных и академических "авторитетов"?
— Причем, выяснилось, что при споре с "естественниками", профессионально иммунными к любым формам социальной демагогии, "начальники-вертикалы" сходу впадают в агрессивное безумие. В обстановке блокадной катастрофы, не подлежащие мобилизации пожилые ленинградские ученые, просто по причине своего существования на свете, сделались для партийно-хозяйственной номенклатуры даже не конкурентами — "смертельными врагами". Жданов, по отзывам, в быту был милейшим человеком. Однако, он отличается от не менее симпатичного Смирнова только тем, что расправился с оппонентами заранее, так и не допустив "критиков" к каналам правительственной связи, — Соколов понимающе моргнул, — А у Смирнова — вышло наоборот. Радек успел "просигналить" свою версию событий первым... Я ответила?
Глава 34.
Священное право врать.
Переделанная "на генераторный газ" система отопления моего "лабораторного модуля" имеет два взаимодополняющих друг друга недостатка. Первый — всё это хозяйство расположено снаружи, по причине лютой ядовитости окиси углерода. Хочешь включить-выключить? Надевай шубу и марш на мороз. Второй — отсутствие дистанционной регулировки. Жарко или холодно? Опять же, марш на мороз. Изнутри никак. Несколько дней назад в "модуле" стоял приличный дубняк. Сегодня ощутимо потеплело. А набившиеся в помещение гости — ещё надышали. По внутренней поверхности оконных стекол ручейками потек бывший иней. Сугробы на полу захлюпали лужами. В теплом влажном воздухе отчетливо запахло рабочим общежитием или казармой. Кажется, пора раздеваться.
— Вешалка возле входа... — м-да, давно стоило намекнуть. Без верхней одежды сразу стало почти просторно.
— А теперь, молодые люди, прошу минуту внимания, — я снова завладела своим креслом, но Лев Абрамович уступил своё место Соколову, подтолкнул к окошку Ленку, а сам остался на ногах, — Знаете, в чем ваша беда?
— Мало слушаемся взрослых, — каудильо давно не мальчишка, но раз уж завхоз захотел поиграть в "старого одесского ребе", он благоразумно воздержался от оправданий.
— Норовите мерить людей по себе, — самозваный лектор не принял шутливого тона, — А они очень разные... Вот вы, Вячеслав, пошли работать в МЧС сознательно или оказались там случайно?
— Нас, в девяностом году, не спрашивали... Как ушел служить в армию из "аварийной службы", так туда же и вернулся. А что мы стали "военизированной организацией" — узнал во время путча, когда объявили казарменное положение. Сначала-то почти ничего не поменялось. Это сейчас, в руководстве МЧС, случайно уцелевшие со старых времен штатские — "белые вороны". На моё место, когда сюда переводили, как говорили, аж целого полковника назначили. Смех... Я, по службе, выше сержанта — сроду не поднимался.
— Вот! — во взгляде завхоза сверкнул библейский огонь, — Для вас — нет никакой разницы. Что полковник на место сержанта... что сержант на место полковника... Главное — честно делать дело. Я правильно выразился?
— Примерно... А какая проблема?
— Проблема в том, что, с точки зрения полковника Смирнова — разница таки есть... Причем, очень большая...
— В смысле — полковник на побегушках у сержанта? — каудильо хмыкнул, — Да ерунда! Он же умный мужик... — с трудом подавила язвительное хмыканье. Пусть каудильо — реальный пофигист. Но Смирнову — от этого не легче.
— Перейдем к Леночке, — извилистый палец завхоза обличительно уперся в угол дивана, — Каким местом, вы, извините, думали, сочиняя свою боевую пропаганду? — поднятая за угол переплета многострадальная книжица повисла в воздухе, — Не скажу, что это плохо. Смело назову ваш памфлет гениальным... Но, что должен решить Смирнов?
— Я писала честный ликбез "для нижних чинов", — Ленка обижено надула губы, — А у полковника — обязана быть своя голова на плечах. Галина совершенно не умеет выражаться популярно. Пришлось помогать. Ведь получилось?
— Несомненно! — тон завхоза наполнился сарказмом, — Цитирую навскидку! Мы здесь — единственные "красные" и поэтому всех порвем на хрен! Да здравствует военный коммунизм! И так далее. Попробуйте, на досуге, своими словами переписать "Скотный двор" Оруэлла, в стиле "Вредных советов" Григория Остера... Получится не менее изумительно... Я в вас верю!
— Напрасно передергиваете, — филологиню явно зацепило, — Пацанов, ещё со школы накручивали, что "красный проект" — это обязательно Гулаг. Угрюмый концлагерь, подавление прав и свобод... крошечная пайка баланды и самая большая совковая лопата для уборки снега на Крайнем Севере... С детства ненавижу любые "мозговые блоки"!
— А, по-вашему, правда жизни — точно посередине?
— А на самом деле, правда зависит от точки зрения. Англичане, например, совершенно откровенно признают, что "Рассказы южных морей" ("South Sea Tales") Джека Лондона (написаны в 1908-1909 годах, впервые изданы в 1911 году) и "Колымские рассказы" Варлама Шаламова (написаны в 1954-60 годах, изданы "Посевом" в 1972 году) — про одно и то же. Только у Шаламова — "вид из барака для зеков", а у Лондона — "панорама с высоты пулеметной вышки". Лично я убеждена, что западло держать солдат "срочников" в положении осужденных. Равноправие — рулез!
— Другими словами, всему офицерскому корпусу экспедиции намекнули, что рядовые перестали отдавать им честь — навсегда? И общая столовая, где отсутствует разделение по чинам и званиям — теперь тоже навсегда?
— Не вижу особой трагедии.
— Теперь вопрос к Галочке... — указующий перст развернулся в мою сторону, — Чисто для просвещения здесь собравшихся... и ради демонстрации научного типа мышления... Мускус, что вам преподнесли, очень дорогой?
