Купец шнырял взад и вперёд по кораблю, мучительно решая, что предпринять. Догнать купцов уже вряд ли получится: для этого нужно было в первую очередь поменять паруса. Да и юркие шебеки явно не собирались удовлетворяться тем, что просто отогнали врагов от каравана. И это было самое страшное: если он и его люди потерпят поражение (а всё к тому и шло), то судьбу их будут решать явно не в английском суде. И вряд ли ЭТИ купцы удовлетворятся его каперским свидетельством. А быть повешенным высоко и коротко Уолшу как-то не хотелось.
Приняв решение, он велел рулевому отворачивать в сторону, держа как можно круче к ветру. Вот только проклятые шебеки, как оказалось, могли идти значительно круче, чем и воспользовались, бросившись за его кораблями вдогон. А Ла-Манш, обычно такой переполненный судами, ныне, как назло, словно вымер. Правда, даже если б и появился кто на горизонте, вряд ли бы он вступил бы в бой, а не предпочёл скрыться из виду, пока возможный победитель не заинтересовался и им. Так что решать возникшую проблему придётся своими силами. И раз удрать вряд ли получится, то ставку англичанам стоило сделать на абордаж.
Однако и тут эти богом проклятые шебеки сумели преподнести неприятный сюрприз. Сближаясь на расстояние, когда стрелы уже долетали до них, но теряли при этом львиную долю своей убойной силы, они разряжали свои пушки по английским кораблям и тут же отворачивали в сторону, чтобы через небольшой промежуток времени повторить всё сначала.
Спустя час каперская флотилия Уолша представляла из себя жалкое зрелище. Избитые, с парусами, превращёнными в лохмотья и рваными снастями, они беспомощно дрейфовали по воле волн и ветра, осыпаемые горячей картечью, и участь их была предрешена. Никакой честной схватки грудь в грудь враг делать не собирался, а просто убивал английских моряков, пользуясь своим полным преимуществом. Теперь они подходили весьма близко и кроме картечи мокрые от крови и воды палубы осыпали лучные стрелы и арбалетные болты.
Наконец одна из шебек, разрядив пушки очередной порцией картечи, устремилась прямо к флагманскому кораблю Уолша. Её мачты были обнажены, и только на бушприте белел треугольный парус. И прежде чем взбешённый купец смог что-либо сообразить, его корабль вздрогнул от носа до кормы и от киля до верхушки грот-мачты, а потом послышался треск ломающегося дерева и лязг абордажных крючьев. И на палубу с рёвом ринулись вооружённые одинаковым оружием чужие воины. Столь долгожданный англичанами абордаж наконец-то произошёл, вот только немногие из них мужественно пытались дать отпор атакующим, потому как он умудрился-таки захватить их врасплох.
Недолгий, но ожесточённый бой кончился полной победой чужаков, а немногочисленных пленных тут же принялись скручивать верёвками. Раненых, кроме легкораненых, добивали, чтобы они не мучились, а трупы сбрасывали за борт. Часть бойцов устремилась в трюм, оценить возможную добычу и, судя по их довольным усмешкам, увиденное им понравилось.
Уолш, конечно, попытался прикрыться королевской грамотой, но его не послушали, а быстро и без затей вздёрнули на ближайшей уцелевшей рее. Даже возможным выкупом не озаботились. Такая же участь постигла и капитанов двух других судов. А вот то, что находилось у них в трюмах, перегружали вдумчиво и аккуратно, но не оставили ничего. Как забрали и всё, что можно было забрать. И лишь после этого отправили каперские корабли на дно. Был такой купец Уолш и сгинул безвестно в море. А море, как известно, умеет хранить свои тайны.
* * *
*
Остаток лета и осень князь-наместник провёл в Овле, хотя иногда и покидал свою столицу, следя за тем, как идут дела в других местах. За это время в его наместничество успела прибыть ещё парочка караванов с переселенцами, в основном молодыми парнями, только-только отделившимся от родителей, хотя встречались среди них и умудрённые жизнью семейства. Конторы по найму работали безостановочно, сманивая людей откуда только было возможно. За некоторых особо мастеровитых даже платили отступное их прежним нанимателям, но таких везли уже в личные владения князя.
Сама же Овла также продолжала расти и хорошеть. Да, в городе не имелось пока что водопровода, зато канализация уже была проложена, хотя это и сильно повысило цену градостроительства из-за резко увеличившегося объёма землянных работ. При этом её прямые и широкие улицы для борьбы с грязью были мощены деревянными мостовыми из шестигранных шашек-торцов. При всех своих недостатках, такие мостовые всё же неплохо выполняли свои функции в его прошлом-будущем, недаром в своё время они были распространены не только на Руси, но и в Европе.
Андрей же вспомнил о них совсем недавно, причём во время мозгового штурма совсем по другому поводу. А вспомнив, тут же попытался внедрить. В результате получилось весьма неплохо, хотя помучиться и пришлось. В основном в технологии нарезки правильных шестиугольников. Зато теперь Овла могла с гордостью называться самым мощёным русским городом. Даже Княжгородок с его тривиальными плахами уступал ей в этом.
К концу года, кстати, начался и плавный переезд горожан с правого берега в новый город, отмеченный множеством шумных новосельев. На некоторых князь-наместник даже поприсутствовал, как почётный гость. Но в самом конце навигации, прямо к началу осенних штормов, Андрей засобирался в Москву. Взяв семью, так как в скором времени вернуться в наместничество не планировалось, он погрузился на "Пенителя морей" и, оставив все дела на свою администрацию и городское самоуправление во главе с Баженом, отплыл в Норовское.
Плавание прошло без происшествий, хотя корабль и покачало изрядно. А возле Аландских островов за ними даже попытались погнаться, но выяснять кто это такой борзый, толи капер на службе Вазы, толи капер на службе Кристиана, Андрей не стал. А просто воспользовался преимуществом косых парусов перед прямыми, и ушёл от преследования. Наконец, разминувшись со спешащим в обратный путь запоздалым купцом, лодья-пынзар вошла в норовскую гавань и спокойно причалила к каменному пирсу, принадлежащему компании.
На следующий день князь по привычке посетил норовскую верфь, где вовсю строились очередные корабли для Компании. Процесс был давно отлажен, хотя проблемных вопросов и хватало. Главным был, разумеется, вопрос корабельного леса. Южные дубравы были пока что слабо доступны русским мастерам, а потому большая часть кораблей строилась ими из мягкой сосны, что не сильно способствовало долголетию судов. Тот же "Пенитель морей", на котором Андрей отходил этот год, уже требовал основательной тимберовки. Правда шхуны по его указке строились уже из лиственницы, что вовсе не было каким-то ноу-хау, предки всё же не дураки были. Просто хорошая лиственница произрастала пока что в Сибири, а та, что покрывала просторы Карелии и севера новгородчины была хуже (ну так в журналах в его время писали), плюс её тяжесть и трудности при обработке, вот корабельщики и обращали основное своё внимание на иные сорта. Но князю-то нужно было качество и долголетие! Конечно, можно было озаботиться обработкой дерева мочевиной, что позволяло строить корабли из сосны и березы, обеспечивая им прочность как у дуба. Но всех тонкостей этого процесса князь не знал, так что он предпочёл пойти по давно проторенному пути, строя корабли из крепкой, хоть и тяжёлой лиственницы. А вот с её поставками как раз часто и случались перебои, отчего Виколу приходилось перебрасывать мастеров на сторонние заказы, которые продолжали строить по-старинке из ели и сосны. Впрочем, чем больше проходило времени, тем реже случались простои, ведь количество добываемой лиственницы росло с каждым годом и всё упиралось лишь в сушильные амбары, потому как лавры Петра I, строившего корабли из сырого леса, Андрея вовсе не прельщали. Ну не было у него той необходимости, что была у царя, получить хоть какие-то корабли здесь и сейчас. А потому упор делался на качество и планомерное развитие.
Понаблюдав, как лодью-пынзар разоружают перед ремонтом, Андрей вернулся в гостевой домик Компании, где и провёл несколько следующих дней, ожидая попутного каравана, с которым без приключений и добрался до Новгорода. А вот там ему пришлось задержаться из-за накопившихся дел и начавшейся осенней распутицы.
Первым делом, которое задержало князя в Новгородчине, было посещение своего железоделательного заводика. Розмыслы отыскали-таки довольно неплохие залежи руды, которых при современных методах добычи, пусть и улучшенных с помощью немецких мастеров, хватило бы не на один десяток лет. Отыскали они и удобное место под сам заводик, куда княжеские приказчики подрядили немало народишку, готового поработать за звонкую монету.
Работы велись весь световой день. Работали железным инструментом, за сохранность которого следили особо. Коль пролюбил его, будь добр, оплати, а нет, полезай в кабалу: князю всё на руку пойдёт! Но совсем уж дурней среди подрядившихся было мало. А вот работа спорилась. Настолько, что Ерофей Дьячков, главный литейщик будущего завода, похвалялся, что к весне первая домна чугун точно пустит. А уж с того чугуна он и железа накуёт и пушки отливать станет. Всё ж не зря почитай два года в подмастерьях у немца-литейщика был.
Андрей же увиденным и вправду остался доволен. И словам старшого тоже поверил, потому как хотелось в это верить. Ведь железо ныне на Руси настоящее золото. Но пока что пришлось ограничиться небольшими замечаниями, да отбыть обратно в Новгород, где в большом, недавно с нуля отстроенном торговом доме Русско-Балтийской торговой компании должно было состояться собрание почти всех видных акционеров.
Ну да, купцы собрались все, отсутствовали только представители знатных семейств, рискнувших вложиться в Компанию своими капиталами. Но и они уже, благодаря неплохо налаженному почтовому делу, знали, что плавание в Антверпен принесло такой доход, что даже у видавших виды купцов дух захватывало. А про их дивиденды и вовсе уже меж двор небывальщины рассказывать стали. И это при всех затратах на перевозку и организацию конвоя! Возможно, только сейчас большинство из сидящих в большой горнице людей и осознало, какие деньги они отдавали за просто так ганзейским посредникам!
Зато уж теперь вопрос о целесообразности нового конвоя в Антверпен и собственном подворье в том городе даже не стоял. Наоборот, мозги дельцов от торговли заработали в ином направлении: где бы взять для него товара побольше! Это князю хорошо, у него свои промыслы есть, а большинство из них ведь простыми перекупами были. И что больше всего удивляло Андрея: мысль так же завести свои мастерские отнюдь не во все купеческие головы пришла. Хотя, казалось бы, такой пример перед глазами. Вот она — зашоренность мировосприятия большинством!
Впрочем, самокритичности ради, он часто осаждал сам себя, напоминая, что он просто ЗНАЕТ, как надо и от этого имеет неплохой инсайд. А вот в своё время ведь тоже многого не воспринимал вовремя. Хотя, казалось бы, какие примеры были перед глазами! Причём, ладно бы сторонние люди, но ведь и собственные друзья часто советовали ему вложиться, видя перспективу дела, но он не всегда пользовался их советами, а потом сильно сожалел об упущенных возможностях. Так что не стоит предвзято относиться к другим там, где и сам когда-то не показывал великих достижений. В конце концов, те, кто не понял пользы мануфактур, тоже ведь не без пользы работают. Потому как Таракановы, Сырковы и прочие купцы первой величины уже давно всю Новгородчину и Псковщину досуха от товаров выжали. И остальным приходится всё больше вовлекать в свою сферу деятельности центральные земли. Потому и потянулось в последние годы по зимнику в Новгород и Норовское в разы большее количество обозов, чем ещё десяток лет назад, а по весенней полой воде сотни стругов, насадов, дощаников и прочей мелочи спехом довозят то, что по зиме не успели довезти до пристанищ. И если б нашёлся тот, кто смог бы сравнить, как было и как стало, то он вынужден был бы признать, что к двадцатым годам шестнадцатого столетия в этой реальности Новгород всё больше и больше походил на себя же века так семнадцатого реальности иной.
И это, как ни удивительно, было смертным приговором городу. Нет, не сейчас. Сейчас в него словно вторую жизнь вдохнули, но исторически его участь уже была решена самим его расположением. Да-да, когда-то давно удалённость от моря была довольно надёжной защитой от нападения, но с тех пор много воды утекло. И перед Новгородом в полный рост встала проблема начавшейся в мире "корабельной революции", приведшей к резкому и постоянному увеличению размеров кораблей. Из-за этого прежний класс судов, больше похожий на тип "река-море", уходил в небытие, уступая на торговых трассах место сугубо "морскому" классу, который если и мог передвигаться по рекам, то очень крупным и полноводным. А Новгород, как известно, от побережья отделяла сначала Нева, которая как при истоке своем, так и в устье, занесена была обширными барами, не позволяющими входить в нее глубокосидящим судам, а потом и Волхов, чьи пороги тоже не сопутствовали нормальному судоходству. Таким образом, бывший Господин Великий Новгород стал напрямую зависеть от своих "внешних" портов, которыми в той реальности был Ревель (или Колывань, как его тогда называли на Руси), а в этой, усилиями Андрея и его соратников, стали Ивангород с Норовским. И держался он на плаву лишь как хаб, что делало его положение весьма неустойчивым. Стоило только сделать хабом иной город, как, к примеру, это сделал Пётр I со своим Санкт-Петербургом, и всё — Новгород быстро захиреет в своих болотах.
Впрочем, это был вопрос даже не завтрашнего дня, зато увеличение товарооборота между Новгородом и центральными районами делало для объединения Руси куда больше, чем все военные завоевания. Тихо и незаметно происходило постепенное, но неотвратимое слияние экономических интересов разных земель, что в отсутствии неадекватных политиков само собой отсекало всякие разговоры о сепаратизме. Ну и оказывало оздоровительное влияние на логистику и инфраструктуру старых путей сообщения, которые уже с трудом справлялись с резко возросшим товаропотоком.
А князь, порешав все насущные дела, и дождавшись, когда морозы скуют землю, сделав дороги вновь проезжими, с семьёй и свитой тронулся в столицу, гадая, что его там ждёт.
* * *
*
Между тем год подходил к своему концу. Точнее по русскому счёту год 7030 от сотворения мира уже окончился, но в закатных странах 1522 год от рождества Христова ещё продолжался.
На западном направлении он прошел под знаком переговоров между двумя Великими княжествами. Увы, но одолеть наследственного врага у Сигизмунда не получилось, так как ему не хватило самой малости: сияющих неброской красотой серебряных кружочков с чеканным видом его самого на аверсе. И даже помощь Крыма не сильно помогла, а союз с орденом, пусть и не достигший главных целей, принес-таки огромную пользу больше всего Руси, устранив основные силы и возможности мобилизации польской Короны от борьбы на востоке.
В результате, трезво оценив сложившееся положение, Литва была вынуждена смириться с потерей огромных территорий, и 14 сентября 1522 года между ней и Русью был подписан договор о пятилетнем перемирии. Правда, в отличие от иной реальности, на обмен пленных литвинам всё же пришлось пойти. Но не всех на всех, как того хотел Василий Иванович, а знатных на знатных. И вот тут-то и выяснилось, что боярин Челяднин не пережил плена и скончался в литовских застенках, где сидел в кандалах и на цепи. Надо сказать, что подобное отношение к своему любимцу сильно обозлило Василия Ивановича, но политик в нём победил, и от своих слов он отказываться не стал. Но те, кто хорошо его знал, уже заранее жалели тех литвинов, кто в следующую войну попадётся в русский плен. А то, что новая война неизбежна прекрасно понимали обе стороны...
