Младший сын местного вождя, прежде чем приехать в Княжгородок, долго раздумывал над предложением человека, что волею большого белого окса стал хозяином окрестных земель многие века принадлежавшие лишь манси. Увы, но ныне сила была не на их стороне и чужие отряды, несколько раз пройдясь войной, приучили людей леса не то, чтобы к покорности, но к тому, что лишний раз тревожить далёкого правителя не стоит. Да что говорить, если родной дядя — воин не из последних — не смог ничего сделать захватчикам и некоторое время даже провёл в далёкой Москве как пленник и заложник. А род от того поражения так до сих пор и не оправился. Уж слишком много воинов полегло в тех битвах.

Многие тогда ушли за горы, но многие и остались. Жизнь ведь для простого охотника практически не изменилась, им всё так же приходилось нести повинности в пользу своих оксов, выплачивая им мехами, шкурами, рыбой, дичью и другими продуктами, да выполнять разные работы, что временами возлагали на них белые воеводы. Ну да, добавился новый побор. Но был он, впрочем, фиксированный в 4 соболя на мужчину и взимали его с каждой юрты или полностью с рода. А вот у оксов и старейшин не поменялось практически ничего: они всё так же правили своими людьми, сами собирали с них наложенный ясак и сами же сдавали его чужим воеводам, за что те во внутренние дела рода старались не вмешиваться. Лишь изредка присылали своих людей обновить списки облагаемых налогом мужчин.

Правда, теперь среди племён стали часто появляться чужие шаманы. Но в свою веру они никого силой не вели, наоборот, крещение считали делом добровольным. Кто не хотел, продолжали верить в своих богов. И в каждом пауле продолжали стоять кумиры, нередко украшенные личинами из серебра. И всё так же вершили племенные шаманы обряды и жертвоприношения в святилищах. И мало кто обратил внимание, что чужие жрецы обхаживали в основном лишь оксов и старейшин. И что именно среди них всё больше и больше становилось последователей нового бога.

Сам Айтюх сменить веру предков был ещё не готов, но слова жреца прочно поселились в его голове. А вот то, что из него здесь собирались сделать агента влияния, юноша даже не догадывался. И даже слов таких, "агент влияния", не знал. Зато знал Андрей. Как и то, зачем ему сын местного князька нужен. А планов у него на этот счёт уже было громадьё, и поэтому прибывшего гостя взяли в обиход можно сказать прямо с порога. Ведь парню шёл уже четырнадцатый год и время, когда есть шанс кардинально изменить психологию и мировоззрение человека, стремительно уходило. Эх, ему б кого из тех спецов, кто готовил янычар для турецкого султана, вот кто был мастером своего дела! Уж их-то методики для нынешних-то времён были что надо. Ну а то, что турки сами янычарам много воли дали, так это не только их беда: вспомните рождённую Петром гвардию и последовавшее затем гвардейское столетие, оборванное пушками на Сенатской площади. В любом деле важен баланс. Но поскольку заполучить такого спеца для него пока что ненаучная фантастика, то за неимением гербовой, как говорится, будем надеяться, что и батюшка на что-то способен. Умеют ведь некоторые из них ярых язычников в ярых христиан обращать. Так что тут ему флаг в руки и полная свобода действия, лишь бы результат был.

А пока что Андрей исполнял роль радушного хозяина, угощая гостя "чем бог послал". И внимательно слушал, что тот говорит. А сын окса оказался довольно знающим человеком и интересным рассказчиком. Он знал множество преданий, а его рассказы захватывали своей простотой и задушевностью.

— А в реке той не только рыба водится, но и жёлтый камень, из которого лучшие умельцы льют изображения богов и духов, — окончил молодой окс очередную историю и князь мигом встрепенулся.

Жёлтый камень, из которого льют что-то, вполне мог оказаться золотом. Он мало интересовался золотыми приисками России, поэтому точно сказать есть ли оно в местных землях или нет, не мог. Но и сомневаться в словах вогулича тоже не стоило. Их охотники исходили всё вокруг и что-что, а замечать необычное умели хорошо.

— А где это было точно ты не помнишь? — решил уточниться он.

— Отец мне говорил, что камень этот любят все пришлые, а потому я поспрашивал у стариков, прежде чем принять твоё предложение прийти в гости ...

Дальнейшее утонение позволило Андрею сложить вполне цельную картинку, по которой выходило, что всего-то чуть менее двухсот вёрст к югу от Княжгородка в реках есть золотые россыпи. Насколько много в них драгоценного металла сказать трудно, а вот отчего его Строгановы не добывали (по крайней мере, в 16-м и 17-м веках точно), это был вопрос, ответить на который Андрей не мог при всём желании. Может вогулы просто забыли "рассказать", а может ещё почему. Ведь золотодобычу втайне не провернуть, а желающих "помочь" сбежится немало. И, возможно, поняв это, именитые купцы и не стали связываться с подобным делом. Но тогда и ему тоже это не с руки будет. Узнает государь, мало не покажется. Золото многим глаза застит. Тут и вотчину отобрать могут. Хотя, если только действовать тайком через вогулов и при прямой передаче добытого Айтюхом прямо ему, Андрею. Но как заставить вогулов забросить свои дела и пойти мыть для него золото? Блин, вот уж точно по поговорке: близок локоток, а не укусишь. Наверное, стоит поговорить обо всём с братом и, наверное, дядей. Да, они могут просто оттереть его, если что, от золотых ништяков, но и сожрать придворной клике не позволят. Уж Немой точно. А то, что на золото найдётся много претендентов и гадать не стоит. Хотя, был ещё один вариант: просто забыть на время об этом и вернуться к вопросу тогда, когда он достаточно освоится и укрепится так, что не каждый с ним связываться рискнёт. Да, наверное, это самый лучший вариант, так и стоит поступить. А с сыном окса поговорить, чтоб не сильно распространялся про ту речку. А то ему только золотой лихорадки вокруг не хватало.

Ну а по итогу вечера можно было смело сказать, что первый контакт был установлен, и теперь предстояла долгая и кропотливая работа, итоги которой должны были сказаться через годы и годы.

Ещё одним пунктом его контроля была типография. Прошедшие годы (и левое финансирование, которого были лишены большинство книгопечатников мира) не прошли даром и теперь в большой и светлой избе стояли целых два печатных стана, а литейщикам был заказан полный набор шрифтов на третий. Именно тут и были отпечатаны те учебники, по которым ныне учились его отроки. И если продукцией официальной типографии под патронажем митрополита были, естественно, богослужебные книги, то оба его печатных станка уже год с лишним большую часть времени трудились над выпуском другой литературы.

Во-первых, наконец-то переведённый и слегка исправленный (с учётом знаний русских розмыслов и самого князя) "Кодекс Джованни Фонтана" с рисунками, которые вырезали на сосновых досках, для чего пришлось искать и нанимать резчика-умельца с помощниками. Во-вторых, "Хождение за три моря" тверского купца Никитина, в вольной редакции князя, переведшего на русский все записи купца сделанные им на иноземных языках и нарисовавшего грубую карту его путешествий. Ну и не обошли стороной и героический эпос, отпечатав для начала "Повесть о разорении Рязани Батыем". Всю печать делали в диких для нынешнего времени тиражах, по две сотни книг. Но прежде чем выбросить их на рынок, по одному экземпляру было презентовано митрополиту, как подарок с тонким намёком на толстые обстоятельства.

Ныне же оба станка работали над тиражом "Повести о создании и попленении Тройском" Гвидо де Колумна и очередное хождение, только на этот раз торгового гостя Василия, посетившего Малую Азию, Египет и Палестину.

Его "хождение" представляло собою записки, которые он вел во время путешествия и которые не отличались изысканностью стиля. Эти краткие записи деловиты, изобилуют диалектными словами и в них отсутствуют библейские сюжеты. Зато сей купец обладал зорким взглядом и мастерски описывал укрепления виденных им городов, их водоснабжение, торговлю, состав населения и его вероисповедание. То есть давал правдивое описание далёких земель, а не сказочку об очередных пьёсеглавцах.

В общем, Андрей взял твёрдый курс на то, чтобы создать в России что-то наподобие знаменитой типографии Альдова в Венеции, чьи книги он наблюдал на полках книжных лавок Любека. Он даже в подражание им начал использовать свою издательскую эмблему, представлявшую собой герб КГБ, только без серпа и молота. Да и третий комплект шрифтов отчего делали так долго? Да потому что он тоже собирался значительно уменьшить размер книг, сделав их более удобоносимыми. А для этого и было необходимо изобрести новый, более мелкий и плотный шрифт. Нечто подобным в Венеции как раз сейчас и занимался Альд Мануций Старший, но в отсутствии нормальной почты, Интернета и телефонии Андрею приходилось "изобретать" всё самому.

А ведь была ещё одна область, куда ему уже давно и обязательно следовало приложить если не руки, то хотя бы голову. О чём речь? А про полевую артиллерию. Ведь именно лёгкая пушка сделала в своё время непобедимой армию Густава Адольфа. А всё почему? Да просто его мастера сумели создать пушку весом всего в 7 пудов — в четыре раза легче прежних орудий. Её могла везти одна лошадь, а два-три солдата могли катить её по полю, то есть она теперь могла сопровождать наступающую пехоту, оперативно вмешиваясь в бой. Стенки ствола этой пушки были настолько тонкими, что она не могла стрелять ядрами, и секрет её и состоял в том, что это была первая пушка, предназначенная для стрельбы картечью. Да, стреляли эти пушки лишь картечью, но вражеским солдатам и кавалеристам хватало и этого. А ещё вдобавок шведские оружейники создали зарядный патрон — плотный матерчатый мешок, куда помещались картечь и порох. И благодаря применению этих патронов пушка обладала невиданной скорострельностью: она делала до шести выстрелов в минуту и буквально засыпала противника картечью. Эти открытия определили победы шведов в Европе 17 столетия. Ну и почему бы не использовать чужой опыт чуть раньше?

Причём не просто использовать, но и усовершенствовать. Ввести не только трёхфунтовые тонкостенные пушки, но и трёхфунтовый единорог. Да, он будет потяжелее, и возить его станет пара лошадок, но зато он мог стрелять не только картечью, но и ядрами, и гранатами. Впрочем, гранат у него тоже ещё не было. И, наверное, стоило сразу браться за эти самые полевые пушки, но Андрей всё же решил что нет. Полоцкий поход уже на носу, а изготовить ранее не виданную пушку всё же не так просто. Да и на корабль нужны не пять-шесть стволов, а десяток на борт минимум. И за предстоящее лето их как раз должны были изготовить в нужном количестве. Именно поэтому единороги отливали сразу в морском варианте (который отличался от сухопутного длиной калибра, не 9-10, а 16-17). Ну а на Полоцк придётся идти по старинке, правда, имея в запасе один действенный, но жестокий способ.

* * *

Пока же Андрей занимался в вотчинах своими делами, в Москве кипела бурная дипломатическая деятельность, в которой первую скрипку играли имперские дипломаты. Главой имперского посольства был барон Герберштейн прибывший в русскую столицу прямиком из Кракова, куда он "по пути" сопроводил будущую жену польского короля, а заодно и напрямую выслушал условия, на которых тот готов был заключить мир. Однако всё его красноречие не смогло пробить византийскую невозмутимость московского правителя. Наоборот, запугивая Василия III Ивановича и его бояр картиной османской опасности, барон добился лишь обратного эффекта — русские еще раз убедились в необходимости сохранять дружеские отношения с Великим Турком. Но и отвергать призывы императора сходу не стали, создав у барона впечатление, что они, в общем-то, не прочь присоединиться к антиосманской коалиции, но вот обстоятельства...

А обстоятельства были не радужные.

Шел уже седьмой год русско-литовской войны. Выложившись по полной в ее начале, Москва и Вильно, тем не менее, не сумели добиться быстрой и решительной победы. Да, русские смогли-таки захватить Смоленск, но поражение под Оршей сильно понизило этот успех. И теперь война здорово била по казне обоих государств, потому как получилась не как планировали: скоро и победоносно, а долго, тяжело и кроваво. И теперь, основательно поистратившись, оба государства искали выход из изнурительного и затянувшегося конфликта. Но при этом никто не хотел уступать. А в таком случае садиться за стол переговоров желательно с дополнительными козырями. И что могло быть лучше в таком случае, чем громкая победа?

Вот и поспешил Сигизмунд Казимирович повоевать Псков, да утёрся кровавыми слезами под Опочкой. А заодно и дал москвичам в руки повод безболезненно отвергнуть имперское посредничество в переговорах о прекращении боевых действий и заключении мира, которые сам же и предложил.

Теперь все усилия Герберштейна смягчить требования Василия III натолкнулись на упорное нежелание русских идти на уступки. И даже снятое было в угоду императору требование русской стороны относительно Витебска и Полоцка было вновь возвращено в протокол, в ответ на речи литовских послов о возвращении утраченных в ходе войны земель. Да ещё и лекцию им прочитали, припомнив все прегрешения Ягеллонов — от стародавних, еще времен Казимира, до самых последних. После опочкинского разгрома крыть литовским послам было нечем, и все усилия имперского посредника пошли прахом. Итог же переговоров был таков: Смоленска, государевой вотчины, Сигизмунду I Казимировичу не видать, как своих ушей. Да ещё и на иные города, что ныне под властью литовского князя находятся намёк был сделан более чем явственный.

В общем, никто не сомневался, что едва подсохнут дороги, возобновление боевых действий будет неизбежно. Оставалось лишь определиться, куда вести рати. И тут у думных бояр случилось размолвка.

Дума в тот раз собралась в одной из малых кремлёвских палат, куда слуги специально принесли малый государев трон. Окна в ней хоть и были большие, стрельчатые да слюдяные, что делало её неплохо освещённой, но поутру это было не так заметно. Утро в Кремле вообще самое унылое время. В коридорах и палатах царят холод и темень, и сонные слуги да стражники споро поджигают свежие лучины лишь завидев кого из набольших людей. Вот и в малой палате поначалу было довольно прохладно и бояре не только от спеси кутались в расшитые золотом шубы.

Поскольку боярин-конюший ныне томился в литовском плену, то роль главы Боярской Думы взял на себя один из её старожилов, князь Александр Владимирович Ростовский. Ну, в самом деле, коль государь никого не назначил конюшим, то не ясельничных же Ваньку Сукова или Федьку Хлопова в думу звать, раз уж они в Конюшенном пути исполняли функции последнего. А князь Ростовский могуч и славен был и богатством, и родовитостью, и удачей воинской. Оттого и взял столь тяжкое бремя на себя, а думцы то решение приняли без лишнего местничания.