— Ты хотел услышать мой ответ, Кабуто? Так слушай. Отныне единственное слово, которое ты или твои марионетки, живые или мертвые, услышите от меня, будет — Нингендо!
Обошлось без внешних эффектов. На краю зрения задрожала туманная дымка, в ней что-то заворочалось, пытаясь выбраться наружу, но мелькнула белая когтистая лапа и шевеление закончилось. Никто другой даже не повернулся в ту сторону. А я посмотрел в абсолютно черные глаза мертвеца:
— Якуши-сан. Я нахожу весьма ироничным, что техника, которая со временем отправит вас и вашу армию в ад, называется — Путь Людей. История повторяется — люди против чудовищ. Но я обещаю вам, что приложу все силы, чтобы чудовищ — больше не осталось.
И с этими словами я вместе с моими клонами опустил ладонь на голову трупа. Он задергался, пытаясь освободиться, даже вскинул руки, чтобы защититься, но я уже обхватил... что-то. Холодное и горячее. Мягкое и твердое. Нежное и колючее. Тяжелое, как планета и легкое как мысль. И дернул на себя.
Несколько секунд постоял, любуясь на осыпающуюся вместе с кристаллами землю и показавшиеся из под нее трупы совершенно других людей в ожидании новых знаний. Их не появилось. Видимо, обладатель когтистой лапы в невидимом тумане был резко против... Ну так и делал бы все сам, тварь бессердечная! Какого хрена?! Какого хрена вы, могучие и великие существа, допускаете такие ошибки, открываете ворота царства мертвых для всяких ублюдков, а мы должны за это умирать?! Какая разница, что там, за порогом? Важно то, что здесь, важно то, кого мы оставляем! Ведь она только-только поняла, что такое жизнь! Боже, как же я Юкимару в глаза-то посмотрю?! И Хиро...
Хватит.
Я развернулся и зашагал прочь отсюда. Остановился только у кромки деревьев. Тут по-прежнему лежал громадный раскатанный свиток, к этому моменту уже весь покрытый разнообразнейшими символами и склонялась над ним Хонока.
Девушка почувствовала как я подошел и подняла на меня покрасневшие глаза.
— Айдо, прости... я не справилась... я была уверена, что получится. Нама сказал...
Этой речью она выбрала свой месячный лимит слов. Но сейчас мне было безразлично.
— Хонока. Ты очень талантливая девушка. И я рад, что у тебя есть такие способности, которых нет даже у меня. Я рад, что ты можешь рассчитывать, как символы поведут себя во взаимодействии друг с другом, создавать новые печати. Но за всем этим не забывай, кто ты есть. Ты — Узумаки. А Узумаки. когда им что-то нужно, делают так!
Я опустил ладонь на свиток и сгреб его в горсть. Бумага осталась нетронутой, но вот символы смялись в ладони и потянулись за рукой, будто не были нарисованными. Такого раньше никогда не случалось... Но мне по-прежнему было безразлично.
Ладонь раскрылась и хлопнула по свитку. Освобожденные иероглифы, черточки, линии рассыпались по листу, вдруг шевельнулись, выстраиваясь в другом порядке... и море вдоль берега с гулом рассекла прозрачная стена. Она тянулась в обе стороны насколько хватало глаз, а верх терялся в туманной дымке.
Я выпрямился и, не говоря больше ни слова, шагнул в Хирайшин. Мне предстояло самое сложное дело во вселенной — жить. Жить дальше.
Глава 52
Все же я был прав, просто притащив сюда этот камень и не став ничего больше с ним делать — обтачивать, обрабатывать, создавать из него какую-нибудь скульптуру. В Конохе, например, каменная стела выполнена в виде языков пламени, тут же ничего лишнего. Идеология, обязательства, воля огня или любой другой природной стихии — все осталось здесь. А по ту сторону — лишь громада серого гранита, которая не меняется на протяжении тысяч лет. Так не изменится ничего и для тех, кто остался лежать у подножия камня под гранитными плитами поменьше. Да, Нагато, недолго ты был единственным на моем личном кладбище... Вот ведь как получается — всю жизнь провел в одиночестве среди трупов, а после смерти оказался в хорошей компании. Теперь вас здесь четверо. Всего лишь четверо. Целых четверо...
Гурен мы нашли под настоящим курганом из белесых тел недалеко от того самого кристалла, который Зецу хотели разрушить. Им немного не хватило времени — ведь было не нужно заботиться о сохранности впаянного в камень тела, оно восстанавливается. И это 'немного' — подарила Гурен. Эх, девочка, ну что ж ты так? Нужно было продержаться совсем чуть-чуть...
Двое друзей-шиноби, который пришли ко мне, чтобы не участвовать в сражениях, погибли в бою. До самого последнего момента они прикрывали друг друга. А я прикрыть их не смог...
Все трое выглядели как качественно высушенные мумии. Основное оружие Зецу — поглощение энергии и, как следствие, полное истощение жизненных сил организма, без чакры — не могущего существовать в этом мире. И как они не рассыпались пылью прямо у меня в руках?..
Рядом прошелестели по траве шаги и к моим ногам улеглась тень. Наверное, церемония прощания в Канцелярии окончилась. Я туда не пошел, и, мне кажется, остальные восприняли это с пониманием. А не восприняли — плевать. Тем, для кого это могло быть важно, уже все равно.
— Привет...
Я чуть повернул голову в сторону и обозначил улыбку.
— Привет, Йоко.
Сказав это, я отвернулся и вновь посмотрел на четыре серых камня у подножия необработанной стелы.
Дочь помялась, топча траву, и продолжила:
— Ты... как? Все в порядке?
Я кивнул:
— Настолько, насколько можно быть 'в порядке' в нашей ситуации.
Снова минута неловкого молчания.
— Пап, церемония уже закончилась...
— Я догадался. Приходили Гозу и Юкимару. Здоровяк пожал мне плечо, а Юкимару просто обнял.
— Они ничего не говорили?
— Нет. Все слова были сказаны, когда я сообщал им, что Гурен... больше нет. Юкимару почти не плакал — из него вырастет замечательный шиноби.
Йоко вздохнула и шагнула чуть ближе.
— Пап, ты прости, что я... тут. Я же вижу, что тебе тяжело. Ты стоишь тут уже целый день и закрываешься от меня, вот я и... Поверь, мне тоже очень жаль! Но уже ничего нельзя сделать...
Кривая ухмылка сама собой выскочила на лицо.
— Да, ты права. Действительно, я ничего не могу сделать. Хотя должен был. Кому как не мне, с моими-то связями?
Девушка поперхнулась своей фразой.
— Только не говори... Только не говори, что пытался их...
Я перестал ухмыляться и поднял голову к небу. По нему бежали серо-стальные облака. Наверное, будет дождь.
— Риннеган не стал воскрешать одним глазом. Или я чего-то не понял — не Учиха я. А Шики Фуджин не сработала, Шинигами прийти не захотел. Бог Смерти не пришел за добычей, кому рассказать — не поверят. Вообще, мне кажется, техники вроде печати отца просто отправляют Шинигами приглашение. А вот чтобы он не смог не прийти, нужны штуки посложнее — навроде той, что я нашел в пещере. Но заставить Бога Смерти отдать то, что он считает своим...
Йоко замерла соляным столпом. А потом от нее донеслось что-то вроде всхлипа, девушка резко развернулась и почти что убежала.
Я остался на месте. По камню скатились первые капли дождя. Они падали одна за одной, будто в попытке удержать друг друга. Но все равно все вместе скатывались с серых небес...
— Момонари и Кирито, — вдруг произнес кто-то сзади.
Я обернулся и встретился взглядом с Хиро
— Я ведь верно догадался, ты поэтому тут стоишь? Не можешь вспомнить их имена? Акеми все время дразнила их: 'О, вот и Момото пришли!', а они в ответ пытались облить ее водяной волной. Акеми всегда так хохотала...
Я кивнул и отвернулся, протягивая вперед ладони. С них сорвались две черные точки и отправились к чистым гранитным плитам над могилами, по пути разворачиваясь в иероглифы имен, которые я наконец-то запомнил. Та пещера действительно многое мне дала, поэтому печати, которые я вплел в эти символы, останутся там навсегда. Разрушится гранитная плита, скроется под волнами остров, весь мир испарится в огне апокалипсиса чтобы возродиться вновь — а посреди всего этого будут висеть, слабо светясь зеленым, три символа: 'Момонари', 'Кирито' и 'Гурен'. С этого кладбища ни одна тварь, ни один безумный некромант не утащит ни кусочка, чтобы заставить лежащих здесь выполнять свою волю. И это все, что я мог для них сделать.
Хиро подошел почти вплотную и замер у меня за правым плечом.
— Странно, что Йоко не поняла причину, с ее-то способностями. Прибежала ко мне почти в слезах...
— Как бы то ни было, при всех своих особенностях, Йоко остается обычной девочкой. И я надеюсь, так будет и впредь. Мы поняли друг друга, Хиро?
Поворачиваться я не стал.
После недолгого молчания мужчина вновь начал говорить. И сказал он то, ради чего, видимо, и пришел.
— Айдо, я тебя понимаю. Я сам не раз был... как ты. Но это не твоя вина...
— Ошибаешься, — перебил я его. — В том, что произошло, виноват я. Полностью. От первой до последней секунды. От момента, когда я забрал этот глаз, пойдя по легкому пути и забыв, что боги никогда не дают советов просто так — они всегда требуют плату. Можно ведь было потратить немного времени и создать печать исторжения души. Жаль, что пока чисто теоретически. После сражения на берегу я много чего представляю гораздо лучше... До самой последней секунды.
— Но, Айдо...
— Хиро. Слышал ли ты за это время, чтобы я хоть раз попросил прощения? У Гозу, у Юкимару? У... тебя?
— Нет.
— Потому что тот, кто просит его простить, перекладывает решение на плечи других. Это — мое решение. И только мое. Знаешь, а я только что понял, в чем настоящая роль лидера. Он не должен сомневаться. Приняв решение, он должен неукоснительно его исполнять. И... исправлять свои ошибки. Поэтому, Хиро... Сегодня ты в последний раз слышишь от меня то, что слышишь.
— Айдо.
— И, Хиро... там, на берегу. Ты не выполнил мой приказ последний раз в жизни. Потому что если бы я не позволил вам остаться — все были бы живы!
Я резко развернулся и посмотрел прямо в глаза мужчине.
Это был подлый прием. Удар под дых. Потому что, хоть я и говорил чистую правду... Мне не нужны были извинения, мне не нужно было признание вины. Мне нужно было только одно — чтобы никто больше не умер там, где мог бы выжить. К сожалению, другой способ заставить его чувствовать то же, что и я, мне известен не был...
Секунду мы в упор смотрели друг на друга, а потом Хиро опустил голову.
— Каге.
Я отвернулся, чтобы в последний раз посмотреть на куцую шеренгу из четырех надгробий, чтобы получше запомнить. И пусть я практически уверен, что после моих следующих слов этот ряд в очень скором времени станет гораздо длиннее, пусть это случится из-за моих недочетов и ошибок — но больше никогда потому, что за меня все решил кто-то другой.
— Хорошо, Хиро. И, раз мы все выяснили, я хочу, чтобы ты подготовил остальных и подготовился сам. Нам предстоит большая работа.
— Айдо, это значит, что...
— Да, Хиро, да. Четвертая Мировая нас не минула — мы все же шиноби. Мы идем на войну.
Глава 53
Интерлюдия
Война. Для кого-то она начинается с ночных авианалетов на родной город, для кого-то общим оповещением по радио. К кому-то она приходит в дом, разрывая снарядом на части всю предыдущую жизнь, а для кого-то война так до конца и остается рассказами ближних и дальних знакомых да скупыми сообщениями в средствах массовой информации.
Война приходит по-разному, но для некоторых она начинается с простого разговора.
Темнота. Стены помещения теряются в пляшущих тенях, скрывая его настоящий размер. То тут то там взгляд натыкается на бесформенные глыбы мрака, в которые превратилась мебель. Больше здесь нет ничего. Только висел под потолком небольшой фуин-светильник под потолком, скорее сгущавший темноту чем разгонявший ее. И звучал тихий разговор двоих.
— Рин.
— Д-да, Айдо?
— Ты не приходишь домой уже неделю, а если приходишь, то очень поздно, думая что я сплю... как сейчас. Это после моего предложения?
— Н-нет, ну что ты... Я просто работала в лаборатории, хотела проверить...
— Меня?
Тихий вздох.
— Рин. Я не хочу... чтобы выглядело, будто я тебя заставляю. Просто... твои слова, твои взгляды, то, что ты всегда старалась быть рядом... Я посчитал, что ты тоже этого хочешь. Как и я.
— Н-но... Почему именно я? Почему не... не Таюя?
— Ты же знаешь, Ю не способна к этому физически. Но даже если... когда эту проблему мне удастся исправить, все равно останется то, что она... имеет очень мало отношения к искусству фуин. Мы идем на войну, Рин. На войне случается всякое. И мы должны, обязаны подумать о будущих поколениях. Клан Узумаки не должен вновь раствориться в пустоте, а ты — единственная известная мне чистокровная Узумаки, Рин. Так что скажешь?
— Айдо... Я... Не...
— Ну что ж. Извини, что побеспокоил.
Неторопливые шаги зашуршали по деревянным половицам. Они удалялись все дальше... и дальше... и дальше...
— Айдо, подожди!
— Да?
— Я... Прости, что соврала! Я тоже этого хочу!
— Правда?
— Да. Я мечтала об этом с того самого момента, как встретила тебя тогда в лесу. Я представляла себе, как это могло бы быть... Это были всего лишь детские мечты, но когда ты пришел во второй раз и забрал меня у Орочимару... и Саске... и привел сюда... Я поняла, что не нужно таскаться по всему миру и жить в лесах и пещерах, чтобы найти свою судьбу и... — голос девушки стих до неразличимого шепота. — Любовь... Я готова! Только, Айдо...
— Да?
— Я очень боюсь. У меня ведь совсем нет опыта...
— Не переживай. В первый раз я тоже беспокоился. Ну, иди сюда. Вот. Теперь давай снимем это... Рин, тебе кто-нибудь когда-нибудь говорил, что ты настоящая красавица?
— Не мели чушь, бака. Таюя и Тен-тен... У них...
— Может быть. Но ты особенная... Иди сюда. Вот так. Расслабься. А теперь...
— А-а-а-х-х-х!.. Ой, что это, кровь?..
— Не бойся, это только первый шаг. Больше такого не будет, обещаю. Ну вот, так лучше?
— Да... М-м-м!..
— Отлично, Карин, у тебя прекрасно получается! Я продолжаю?
— Раз уж начали, не останавливаться же на полпути? И ты наконец вспомнил мое имя-а-ах-х-х!..
— Малышка Карин, я его никогда и не забывал. А теперь повернись вот так...
Фуин-светильник под потолком, замерцав, погас, потому что тот, кто поддерживал его своей энергией, сейчас был очень сильно занят кое-чем другим. И потому, что для происходящего в комнате свет был совершенно лишним...
Айдо
— А вы неплохо тут устроились, — сказал я, оглядываясь по сторонам. — Особенно впечатляет вот эта здоровенная круглая штука. Хочу себе такую же, не посоветуете, где раздобыть? Или, может, эту за полцены отдадите, как родственнику?
Огромный шар из чакры, висящий в середине зала, на мои слова никак не отреагировал. А вот светловолосая девушка с прической 'два хвостика', впечатляющую фигуру которой не скрывала, а скорее, подчеркивала свободная зеленая накидка, неторопливо обернулась... и оказалась Цунаде Сенджу, Годайме Хокаге. Очень спокойной Хокаге.
Рельефная глыба темной бронзы рядом с ней шевельнулась и превратилась в недовольного Райкаге. Он шевельнул своими блондинистыми усиками, собираясь что-то сказать, но передумал. Любые слова с корнем 'думал' по отношению к этой гигантской куче мышц смотрелись неуместно.
