Посмотрев на то, как слуги уводят их едва ли не запаленных коней, беглецы и сами отправились на постоялый двор. Народу внутри хватало: купцы, торговцы, проезжие, какой-то непонятный люд, и, похоже, что почти все, находящиеся на этом постоялом дворе, имели отношение к торговле. Все правильно — совсем рядом рынок, так что и народ тут подобрался соответствующий. Да, похоже, этот постоялый двор никак не относился к числу самых лучших гостиниц столицы: грязновато, шумно, многолюдно, однако по мнению Бела, это далеко не самое выдающееся место имело одно несомненное достоинство — тут не принято обращать внимания на соседа. Кажется, среди здешних обитателей одним из главных правил является негласное положение: ты не трогаешь меня, а мне нет никакого дела до тебя.
Короткий разговор с хозяином — и им дали ключ от комнаты, и еще какую-то плоскую деревянную бирку, которую было велено не терять ни в коем случае. Как им пояснили, лошади сейчас будут отведены к конюшню при постоялом дворе, и по предъявлению этой бирки они всегда могут взять своих лошадей, или же попросить кого-то другого забрать их. Сейчас, правда, смертельно уставшим людям было не до лошадей. Сунув в карман бирку, беглецы направились в отведенную им комнату. Все, можно отдыхать.
Олея поняла, что Бел отказался от ужина, предложенного им хозяином: оба они так устали, что есть не хотелось совершенно, и даже более того — было опасение, что они могут уснуть чуть ли не прямо над тарелкой, да еще и с недоеденным куском во рту.
В отведенной им маленькой комнатке Бел первым делом запер дверь, оставив в замке ключ, да еще и привалил к ней тяжелую деревянную скамью: если вдруг кто-то попытается открыть дверь, или же (не приведи того Боги!) сломать ее, то так просто и легко сделать подобное не получится. Правильно, на всякий случай надо принять хоть какие-то меры предосторожности.
Затем, скинув с себя легкие куртки и сдернув с ног сапоги, беглецы даже не легли, а просто-таки упали на жесткую лежанку, и, кажется, заснули еще до того, как их головы коснулись подушки, набитой чем-то похожим на солому. Конечно, в любое другое время одному из них надо было бы остаться дежурить, но беглецы настолько вымотались, что даже Бел решил рискнуть: пусть в этой стране была хорошо развита голубиная почта, но вряд ли за один день стражники сумели оповестить всю страну о появлении в ней двух крайне опасных преступников, да еще и с точным перечнем их примет.
Когда Олея проснулась, было уже утро. Даже сквозь небольшое замызганное оконце пробивался яркий солнечный свет, а за дверями их комнаты слышались громкие голоса людей. Тяжелая скамья все так же подпирала дверь... Похоже, их появление ни у кого не вызвало подозрений. Хорошо...
А еще Олея поняла, что она лежит, прижавшись к Белу, а тот, в свою очередь, обнимает ее одной рукой. Надо же, глянешь со стороны — просто влюбленная парочка! Ох, видела бы сейчас Олею мать — как бы она зашумела! Дескать, совсем дочь распустилась, и до чего докатилась — с каким-то малознакомым мужчиной на одной кровати спать!! Разве они с отцом непутевую доченьку этому учили?! Срамница и позорница!..
Пусть так, но все одно шевелиться Олее сейчас совсем не хотелось. За последние дни постоянной гонки и стремления бежать от преследователей женщина настолько устала, что сейчас было необходимо хоть на недолгое время ощутить почти забытой чувство покоя и надежности. Заодно хотелось продлить и то удивительное чувство защищенности, какое испытываешь, когда рядом с тобой находится человек, возле которого ты уверена в своей безопасности. Можно сказать проще — словно находишься за каменной стеной...
— Выспалась? — раздался негромкий голос Бела. Как видно, он уже не спит.
— Кажется, да. — Олея чуть потянулась. — А ты давно проснулся?
— Грешен — глаза открыл совсем недавно. За стенкой двое ругались, причем выражений они не выбирали. Парни так увлеклись выяснением истины, кто из них двоих кого подвел, что совсем забыли о том, что в этом месте они находятся не одни. Да и слышимость на здешнем постоялом дворе такая, что можно услышать очень многое. В общем, их голоса меня разбудили, а не то, к своему стыду, я бы мог еще дрыхнуть.
— Интересно, сколько мы проспали?
— Я тут прикинул по времени, и даже сам удивился...
— Так сколько же?
— Похоже, мы с тобой видели сны не менее двенадцати часов.
— Сколько?!
— Да, да, ты не ослышалась. Похоже, мы просто отсыпались после нервотрепки последних дней.
— А я бы, наверное, еще поспала... — вздохнула Олея. — Шевелиться не хочется...
— Не тебе одной. Что-то я совсем разленился...
— Ты говоришь, за стеной двое ругались... Что у них произошло, раз такой сыр-бор подняли?
— Да так, ничего особенного. Как я понял, там два купчишки мелкого пошиба промеж собой никак к соглашению придти не могут. Один привез не тот товар, насчет которого договаривались заранее, а второй за этот товар дает низкую цену... Ничего, разберутся.
— Бел, не прими за лесть, но я, глядя на тебя, искренне удивляюсь — мы проехали столько стран, и почти везде ты можешь хорошо изъясняться на тамошнем языке, причем говоришь так, что за иноземца тебя не принимают! Ты где языкам выучился?
— Ну, вот и пошли вопросы... А я все думал, когда же ты снова начнешь доводить меня своими расспросами? Разве так сложно помолчать?
— А тебе неужели настолько сложно ответить? Разве тут есть какой-то секрет? Не обижайся, но вряд ли ответ на мой вопрос можно отнести к числу тщательно охраняемых государственных тайн!
— Ох-хо-хо... Никакого секрета здесь, естественно, нет. Специально языки я не учил — это пришло само собой, из детства. Просто там, где я рос, хватало людей из самых разных стран, а детишки везде играют вместе. Малышам обычно нет особого дела до цвета кожи своего приятеля, или того, из какой страны он родом. Компания тогда у нас была большая, все в куче, никто не делился по нациям и странам, и мы вместе проводили почти все время от рассвета до заката. А язык... Эти барьеры у детей тоже быстро рушатся. Когда ребятишки дружат меж собой, проводят вместе большую часть дня, то вольно или невольно, но перенимаешь чужой язык, который учится сам по себе. К тому же дети в этом смысле схватывают новое куда быстрее, чем взрослые. Можно сказать, ловят на лету. Вот там я и научился владению самыми разными языкам и диалектами. Мы с братом, если можно так выразиться, с самого сопливого возраста проводили все свободное время в той шумной детской компании.
— И сколько же ты языков знаешь?
— Приличное количество, хотя и не так много, как тебе могло показаться, и как мне бы того хотелось. Нередко случается такое, что у двух соседних стран язык почти одинаков. Конечно, тут существует множество нюансов, но, тем не менее... Еще вопросы есть?
Олея тем временем прикидывала: так, Бел рос в том месте, где много иноземцев, значит, это или приграничный город, или портовый... И еще это должен быть один из больших городов Руславии — уж очень у парня речь правильная. То-то в его голосе нет-нет, да промелькнет говор столичного жителя — Олея хорошо знает, как произносят слова жители того города.
— Так ты из столицы?
— Говори потише.
— Ты не ответил, права я или нет?
— С чего ты решила, что я столичный житель?
— У тебя иногда что-то такое пробивается в голосе. Когда я жила в доме родителей, то к отцу частенько приходили люди из самых разных мест Руславии — с отцом у них были какие-то совместные дела. Так что я с детства наслушалась самого разного говора, и могу определить, из какого места нашей страны приехал тот или иной человек.
— Тоже мне, знаток разговорной речи... — усмехнулся Бел.
— Ну, знаток, не знаток...
— А вот я все не перестаю удивляться — до чего же вы, женщины, любопытны!
— Просто мне интересно, и в этом нет ничего странного. Ты же обо мне, наверное, все знаешь, а я о тебе — ничего.
— Ну, предположим, всего о тебе я тоже не знал! — усмехнулся Бел. — Например, не имел ни малейшего представления о том, насколько лихо ты можешь махать плеткой. Или хлыстом.
— Так получилось, что даже я сама об этом забыла! — вздохнула Олея.
— Мне все одно непонятно: при желании ты могла бы в доме мужа при помощи хлыста такой порядок навести, что не только он, но все домочадцы ходили бы только что не по твоей команде, и по той половице, которую ты им указала. Более того, они дышали бы только тогда, когда ты им это разрешишь. Вместо этого, насколько мне известно, по той самой половице ходила именно ты, и делала это чуть ли не по прикажу мужа, и я никак не могу взять в толк, отчего ты так себя вела? На мой взгляд, тут должна быть какая-то серьезная причина. А может, тебя просто-напросто устраивала такая ситуация?
— Да какого нормального человека устроит подобное отношение к себе? — вздохнула Олея. — Только вот я сама, по собственной бесхарактерности, допустила все это. У меня перед глазами был пример родителей: мать обычно не возражала отцу, но и он прислушивался к ее словам, к тому, что она думала по тому или иному вопросу, и все сложные вопросы родители решали сообща. Вот я была уверена, что и с мужем мы будем жить точно так же. Увы, но в моей семейной жизни ничего подобного не было. Сегодня я на многое смотрю как бы со стороны, и понимаю, что в первую очередь мужу от меня нужно было полное повиновение, а мое мнение по тому или иному поводу его ничуть не интересовало. Дело в том, что Серио не выносит, если ему хоть кто-то возражает, и именно оттого-то я, чтоб не ссориться, вначале помалкивала, вынужденно принимая его решения, а потом Серио уже не желал слышать от меня хоть малейшего несогласия. Сейчас-то я понимаю, что нельзя полностью попадать под чью-то власть, надо всегда оставаться собой, но тогда... Я слишком любила мужа, оттого и старалась ему не возражать, во всем угождала. Оказывается, подобное подчинение не ведет ни к чему хорошему...
— С этим трудно спорить.
— А вот насчет того, что я могла бы при помощи плетки заставить всех быть чуть ли не шелковыми... Нет, нельзя. Понимаешь, тут суть... она иная. Дело в том, что одним из основ обучения науке кочевников... там лежат несколько правил, которые нельзя нарушать, и которые ты обязуешься выполнять, если хочешь, чтоб тебя обучали искусству степняков. Выражаясь иносказательно, в этом обучении имеется несколько краеугольных камней, которые в любом случае должны быть незыблемы, и которым ты должен следовать на протяжении всей своей дальнейшей жизни. Так вот, одним из тех основ, которые должен принять каждый, кого обучают этому искусству степняков, является запрет на... ну, скажем так, на применение этой науки в быту.
— То есть...
— Применение плетки без крайне серьезных на то причин по отношению к членам своей семьи, знакомым, или другим людям категорически запрещено. То есть в быту надо забыть о том, чему тебя учили на тех долгих и изнурительных занятиях. Искусство владения плеткой — оно предназначено для защиты, обороны, или же для тех крайних случаев, когда без применения плетки уже не обойтись. Во всех остальных случаях не может быть даже и речи о том, чтоб на ком-то применять это учение — ведь в умелых руках плетка может быть настоящим оружием. Повторяю: в быту ты должен забыть о том, чему тебя учили много лет, это и дядя Генар нам с братом постарался втолковать в первую очередь. Нельзя применять плетку для устрашения своей семьи, или для поддержания своего авторитета таким вот образом. Именно подобный запрет и является одним из основ обучения этой науке.
— Ну, не знаю...
— А вот я знаю! Ты помнишь того человека, что снес голову Иннасин-Оббо?
— Такое не забудешь.
— Так вот, если я правильно поняла твои слова, то у этих людей тоже есть определенные правила и ограничения, которых они твердо придерживаются, и никому из них даже в голову не придет нарушить хоть одно из них. То же самое можно сказать и об умении степняков владеть плеткой. Понимаешь, это учение — оно очень гармонично, в нем все тесно взаимосвязано, и нарушая его хоть в чем-то, ты подрываешь сами основы этого знания... В этом смысле я хорошо понимаю того человека, что одним махом разобрался с Иннасин-Оббо — вспомни, он тоже не стал нарушать свои правила даже ради наших бесценных артефактов. Не знаю, сумела ли я передать тебе то, чему нас долгие годы обучал дядя Генар...
— Я понял.
— Ну, и еще... Так получилось, что после смерти дяди Генара родители запретили мне продолжать занятия с плеткой, а потом... Ты уже, наверное, знаешь, как мне не везло с замужеством?
— В общих чертах.
— Так вот, мама тогда отчего-то подумала, что, возможно, во всех моих бедах виновато это обучение. Мол, другие девушки с детства шитьем занимаются, вышивкой, или же ткут, прядут, и все в жизни у них складывается, как надо! А мы, мол, по глупости ошибку совершили — позволили тебе за плетку уцепиться!.. Кто знает, может в этом и есть причина того, что у тебя с замужеством никак не складывается?.. Сейчас-то я понимаю, что все это не так, но в то время иногда и я подумывала: а вдруг мать права, и именно это обучение чужой науке и испортило мне жизнь? В общем, послушавшись родителей, я просто-таки заставила себя забыть и о дяде Генаре, и о его учебе.
— Вряд ли это пошло тебе на пользу.
— Никоим образом не пошло... — вздохнула Олея. — Как раз наоборот: я настолько крепко вбила себе в голову, что никого нельзя и пальцем тронуть... В общем, сейчас имею то, что имею. Вновь и вновь убеждаюсь в правоте дядюшки Генара, который говорил о том, что надо жить в соответствии с полученными знаниями, и строить свою жизнь, исходя из того понятия, что те или иные знания тебе даются не просто так, а по воле провидения. У степняков в этом смысле довольно простая логика, и в то же время она не совсем обычна: дескать, надо жить в соответствии с тем, что тебе дают свыше, и это в равной степени относится как к вещам, так и к образу жизни, и к полученным тобой знаниям. Говорю же: дядя Генар долго прожил среди степняков, и кое-что перенял от них, в том числе и отношение к жизни. Мне кажется, что примерно так же рассуждают те люди с дальнего Востока, с одним из которых мы не так давно столкнулись. Я имею в виду все того же мужчину, что отправил на Небеса Иннасин-Оббо, или как там его назвали при рождении...
— Интересный у тебя ход мыслей! — чуть ли не фыркнул Бел.
— Какой есть... — вздохнула Олея.
— Лежим вдвоем, так сказать в интимной обстановке, располагающей к лирике, а рассуждаем едва ли не на философские темы... — кажется, в голосе Бела появились чуть иные нотки, до того незнакомые Олее. — Если сейчас на нас кто посмотрит со стороны, то назовет полными идиотами...
За дверью раздались детские голоса. Похоже, какое-то многочисленное семейство только что покинуло свою комнату, и дети с визгом побежали по коридору. Судя по голосам, сейчас за дверями было не менее пяти ребятишек, а то и больше, причем складывалось такое впечатление, что каждый старался перекричать другого. Крик стоял такой, что в ушах закладывало.
