— Нет, малыш, это уже свершилось, — терпеливо объяснила Тутэлла и угостилась Сонькиными крекерами. — Мы не можем перекраивать реальность.
— Нет, мы можем! — схватилась за идею Аня. — Не такое уж это и "перекраивание", несколько часов.
— Вы прекрасно знаете, Ваше Величество, что, если что-то сделано, это становится частью прошлого, — досадливо напомнила страж Времени, — и модифицировать его нельзя. Таковы правила.
— Чьи правила? — рассердилась Аня. Плотоядные букашки сейчас изничтожат добрую треть планеты, а кто-то заявляет о правилах?
— Нам не надлежит трансформировать содеянное, Ваше Величество.
"Таковы правила. Мы следуем своему предназначению, как бы это ни казалось тяжело. Потому что мы — воины. Мы следуем долгу. И всё будет как дСлжно. Ты ничего не сможешь изменить. Ты ничего не имеешь права менять. Кому-то суждено погибнуть ради великой цели. И даже миллионные жертвы ничтожны ради неё. Так нужно. Со временем ты поймёшь..." — прогрохотал в ушах голос императрицы Анны. Придавая сил и уверенности.
— Глобальных вещей не произошло, — с суровой решительностью отрезала Аня. — Мы все в тот момент были в Воротах, значит, как ты говорила когда-то, не "перестанем существовать". Лапочка сочинит стихотворение, которое мы передадим ему в ту ночь.
— Ваше Величество, нельзя вмешиваться в прошлое, — повторила Тутэлла. — Вы не отдаёте себе отчёта, о чём просите! Это не так примитивно, как кажется. Если Эрру прочитает стихотворение ночью и мы убьём валькирию, он не сможет после десяти часов того дня узнать, что стихотворение требуется сложить. И соответственно, не придумает его, чтобы мы забрали текст. То есть не сможет и озвучить рифмы раньше. Пропадает будущий виток петли, и она не замыкается. Игры со свершившимся...
— Надо, чтобы мы забрали листок позже в Ворота, чтобы раньше он его от нас получил и прочёл, — перебила Аня. — Так?
— Именно, Ваше Величество.
— Ну так мы и заберём потом этот самый стих из грядущего, которому не бывать. Чтобы у Эрру имелся этот листок, мы его, после того как он у него оказался, забираем и отдаём ему раньше. Кажется, в этом и смысл понятия "временная петля". В моём плане всё просто закольцуется по-другому.
— Ваше Величество, об этом не может быть и речи. Временные петли нарушают реальность, они невесть к чему способны привести...
— И тем не менее, Тутэлла, они существуют, — с нарастающей злостью оборвала Аня. — Значит, кто-то в ход истории всё-таки вмешивается — и мир не рухнул.
— Ваше Величество, я, как страж...
— Ты, как страж, вернулась сюда, насколько я помню, — резко и неожиданно властно парировала Аня, — чтобы служить императрице и её воинам. Или я ошибаюсь?
— Ваше Величество...
— Так вот, Тутэлла, я тебе приказываю. Когда Эрру сочинит стихотворение, откроешь нам Ворота в тот момент, когда валькирия ещё не проснулась.
— Ваше Величество, я не...
— Тутэлла, как ты понимаешь выражение "я приказываю"? — со странной интонацией уточнила Аня.
— Дорогая, "приказывать" — это уж чересчур! — вмешалась Евгения Витальевна. — Тутэлла ведь объяснила, почему план не годится!..
Аня не отводила ледяного и необоснованно спокойного взгляда от стража. Она молчала.
— Слушаюсь, Ваше Величество, — каменным голосом произнесла Тутэлла. — Но может появиться Падший Ангел.
— А вот здесь поподробнее, — перешла на свою обычную манеру Аня, проигнорировав замечание учительницы.
— Я думаю, это духи коридора Времени. Иногда они возникают, не дают модифицировать минувшее. Я над ними не властна.
— Сейчас мы проведём эксперимент, — согласилась принцесса Авелилона и создала кольцом Мелочей блокнот с ручкой.
На чистом листе она написала: "Лапочка, веди себя тихо. Мы дадим тебе стихотворение. Его нужно прочитать при валькирии до того, как она помешает. Это важно!"
— Если получится передать Эрру в то время эту записку, значит, выйдет и со следующей.
— И всё же, Ваше...
— Тутэлла.
Записку передать удалось. Никаких девушек-дымок, каковыми грозила страж Времени, не начерталось. Это внушало оптимизм. Но расслабляться рано.
Друзья держались натянуто. Косились на Аню, однако же вслух никто ничего не говорил. С её планом, хотя он многим казался неподходящим, смирились как с данностью.
— Суффикс, насколько длинным должно быть стихотворение?
— Хотя бы несколько строф, — сообщил ифрит. — Главное — зарифмовать искренние претензии.
— Покуда он справится, кучу людей порешат муравьи, — напомнила Ханна.
— Этого не случится, — произнесла Натали. — Такового будущего не станет.
— Всё равно, — возразила Кристина с дрожью.
— Тут мы ничего не поделаем, — отрезала Жаклин.
— На этот срок моих маму, папу и брата мы пустим в Ворота, — объявила Аня. — Папу со Стасей можно усыпить. А с мамой я бы... хотела побеседовать. Потом, конечно, вытащим обратно в этом же времени, которого не будет. Прежде чем передавать Лапочке стихи.
— Принцесса, это уже слишком!
— Жаклин. Маму. Папу. И брата. Пока Эрру сочиняет стих. Мы спрячем. В Воротах.
Они встретились глазами.
— Хорошо, моя принцесса.
— Вот и отлично. С этого начнём. А позже улучим момент, когда Габриэлла уснёт, чтобы объяснить Лапочке, что от него нужно.
* * *
Мужскую часть сухановского семейства, не особо заботясь о конспирации в мире, которому не суждено было стать, усыпили и втащили в Ворота прямо с работы и из школы. И ещё, после небольшого скандала, уберегли от кошмара возлюбленного Мэри-Лин Толика.
С Анжелой дело обстояло не так просто, коль уж принцесса Авелилона решилась воплотить в реальность свой внезапный план.
Мама красила стены комнаты старшей дочери и, конечно же, услышала дикие вопли на улице. Но понять не успела. Аня вошла в спальню через дверь. Одетая в боевой сарафан, но сняв колдовскую маску, не позволявшую различать знакомых в этом облике.
— О господи! — подскочила от неожиданности Анжела. — Ты не в университете? Что там творится, ор какой-то? И что это за платье?
— Мамочка... ты только не волнуйся. Там муравьи.
— Муравьи?
— Красные муравьи. Их очень много на проезжей части. Но не переживай: Елизавета Афанасьевна с Соней, Тина, папа и Стас — в безопасном месте.
— Ничего не понимаю... Откуда там муравьи?
— Мамочка, мне нужно открыть тебе кое-что странное и важное, но времени играть в "угадай, что я хочу сказать", к сожалению, нет.
Аня шагнула к окну — сюрреалистическая волна насекомых двигалась от забора к дому.
Будто рябые помехи наползают на действительность. Пластиковые стеклопакеты немного заглушали звуки. Кто-то пытался стряхнуть с себя кусающих гадов, кто-то скрылся в их копошащейся лаве мёртвым. Аня схватила оглушённую шоком маму за локоть и оттащила от проёма.
— Ты же осознаёшь, что такое количество муравьёв в городе взяться не могло?
— Соня точно?..
— Соня в укрытии. Я и тебя туда отведу. Мама, смотри, только не пугайся.
И Аня протянула руку. Над полусжатыми пальцами наполнился переливчатый энергетический шар.
— Не надо его трогать, — отвела ладонь она. — Я сейчас вот прямо тут создам совершенно сверхъестественный портал в надёжное место и уже потом там растолкую, как это сделала. Потому что иначе нас настигнут муравьи.
— Ну попробуй, — пробормотала мама, не отводя взгляда от энергетического шара, парящего над Аниными ногтями.
Принцесса Авелилона повернула в воздухе Тинин Ключ Времени и прокручивала его, пока проход не стал в человеческий рост.
— Муравьи, — напомнила она оторопевшей маме.
И Анжела послушно шагнула в квадрат света.
Аня закрыла Ворота изнутри.
— Ты же не сойдёшь с ума, правда? — с надеждой уточнила она.
— Уже, судя по всему.
— Это я могу объяснить. Садись на пол. Навряд ли наколдовать стулья — правильное решение. История длинная, но не более дикая, чем насекомые-людоеды или коридор, в котором мы находимся...
Аня говорила, говорила и говорила. Наисложнейшим оказалось произнести те части повествования, в которых выяснялось происхождение её самой и Сони. И о настоящей племяннице Тине. И о причине смерти бабушки Норы. Но она говорила — по порядку, всё. Всё, что приходило в голову. Уже и сотворённые из пустоты сигареты, пепельница и чашки с довольно поганым кофе не удивляли и не пугали.
Аня всегда понимала, что у мамы сильный характер и широкое мышление. Воспринимать и рассуждать она была способна. И может быть, всё-таки зря все эти годы...
— Это трудно осознать, но мы не дадим муравьям появиться. Их не будет. И тебя, которой я это всё теперь твержу, не будет тоже. Этого не случится. Но если ты хочешь... если ты позволишь... я повторю это просто так, без муравьёв. Раньше не получалось решить, стоит ли. Салли — наша кошка очень болтлива и отличается скверным характером, — Салли считает, что делиться нельзя. Что это не принесёт ничего хорошего. И ты примешься мучиться от бессилия и волноваться за нас всех. На самом деле сейчас я провожу эксперимент. Если... — Аня тепло улыбнулась. Как на исповеди у священника, она будто сбрасывала с себя с каждым словом незримые оковы. И становилось легко. Так легко не было после того, как её глаза встретились со взглядом императрицы Анны. До этой части истории она в откровениях маме не дошла. Это — отдельно. Позднее. Слишком важно и сложно. — Если ты согласишься знать всё это, я поведаю многое о мире, — кривя губы сквозь слёзы, говорила Аня. — Не всё пока, но, уверена, со временем откроется всё. Всё то, что мы когда-то с тобой с таким любопытством обсуждали: про жизнь на других планетах, про Бога и религии, про то, что будет после смерти.
— Будет что-то позитивное? — серьёзно спросила мама. — Или интересное?
— Нет. По правде, кошмарное. И ничего интересного нет. Ужасно, порой непереносимо с этим жить.
Анжела зажмурилась. Долго молчала. Потом подкурила и, всё ещё не произнося ни слова, прикончила сигарету.
— Ответь мне честно, — внимательно глядя на Аню, произнесла мама. — Только очень честно. Хотя бы чем-то, если я буду знать, получится у меня тебе помочь? Хотя бы чуть-чуть?
— Нет, мама.
Она снова опустила веки. Прошло почти пять минут. Для Ани — совершенно бессознательных. Она не могла думать, пока не прозвучит вердикт.
— Тогда я выбираю синюю таблетку.
Это был, наверное, самый сильный поступок за всю жизнь Анжелы. Решение не знать — большего мужества она не проявляла никогда. Не уметь помочь, но постоянно раздражать беспокойством, нелогичными, в силу неосведомлённости, советами. Замечаниями. Нотациями. Они всё равно будут, они закономерны. Сдержать их — не получится. Мама всё равно влезала бы в магический быт своих дочерей, в ту сферу, которую не могла бы понять как следует. Она бы хотела постичь и изменить. Постоянно. Она бы разрушила всё то, что ещё оставалось цельным.
— Мамочка, я очень-очень тебя люблю.
Аня потянулась навстречу, и они обнялись, крепко-крепко. Так, как не обнимались с тех пор, как Аня сломала ноготь перед школьным новогодним вечером в девятом классе, проревела несколько часов и потом во влажной темноте вываливала маме горькую правду — об одиночестве, бесконечном, страшном одиночестве и чувстве ненужности всему миру.
За полгода до того, как тайна разделила две души, оставив их на разных берегах — обыденном и том, новом. Анином.
— Врунья, дурочка, — прошептала Анжела, прижимая дочку к себе. Туман Ворот стелился под их ногами. — Рассказывай всё, что хочешь, — бормотала она. В этом голосе сквозило осознание, как сильно дочь нуждается в ней — какой бы взрослой ни пыталась показаться со стороны. — Я помогу, хотя бы чем смогу. Конечно, рассказывай.
Аня ещё раз стиснула объятия и подалась назад, поднимая руку с кольцом Памяти.
— Ты хочешь лечь спать, мамочка. Прямо тут, сейчас. На полу. Ты ложишься и спишь, спишь и не просыпаешься.
Анжела зевнула и опустилась в белёсые клубы. Аня сидела подле, чувствуя, как горячие слёзы душат горло и безудержно убегают по щекам. Потом легла рядом с мамой. Прильнула к мерно дышащей женщине. И, содрогаясь от рыданий, уткнулась ей в плечо.
Нельзя быть настолько эгоистично жестокой к родному человеку. Всю свою жизнь по отношению к маме Аня была самым страшным, самым беспринципным и беспощадным эгоистом. Но это слишком. Даже если очень-очень хочется. Даже если всё рвётся на части.
Салли права.
Синяя таблетка.
* * *
Ближе к вечеру Эрру, вдоволь наоравшись по поводу кошмаров за окном, заперся в туалете, и Габриэлла проломила его головой дверь, проследовав в спальню. После этого она решила, что наказан супруг достаточно, и заснула, уютно свернувшись клубочком, как кошка.
За прошедшие часы Аня отошла от истерики. И от крушения потаённых надежд. Во всяком случае, так казалось ей самой. Настроилась на волну обычной шутливости — в меру сил и, может быть, чуть-чуть наигранно. Но сейчас лучше всего отвлечься, и потому давать Эрру задание отправилась именно она. Тина вообще не хотела разговаривать со своим принцем, продолжая упрямо злиться, а остальные и вовсе не одобряли Анин план-ультиматум.
— Лапочка! — позвала принцесса Авелилона сквозь крохотные Воротца, когда всем своим видом протестующая Тутэлла покорно перенесла её на нужное место. — Мы нашли способ тебя спасти!
— Хвала всемогущему Свету!
— Слушай внимательно и запоминай: ты должен сочинить стихотворение. Хотя бы десять строк о том, почему не хочешь жить с Габриэллой. Только от души.
— Я не умею писать стихи.
— Не прибедняйся! — хмыкнула Аня. — У тебя замечательные рифмы! Постарайся уже написать и о валькирии... По поводу муравьёв не переживай, мы кое-что изобрели.
Оставив Эрру ваять прекрасные рифмы, Аня с чистой совестью отбыла пить чай, гоня от себя вопли и даже взрывы, слышавшиеся с улицы в момент этой короткой беседы. Не думать о происходящем, пусть и учитывая, что оно не случится, непросто. Не думать о маме, которой никогда нельзя будет открыться, — ещё сложнее.
С чаем тоже возникла заминка: все обновлённые запасы в волшебной корзине Ханны покрылись плесенью. Аня как раз застала друидессу недоумённо причитающей, в то время как над Сайфаксом булькала кастрюлище кипятка.
— Сие небывало! — ахала Ханна, перебирая испорченную снедь. — Ничто не может стать негодным в моих корзинах! Сие некая зловредная магия!
— Ага, полтергейст, которого сюда занесли вместе с мебелью, — пробурчала Тутэлла, горестно озирая испорченное продовольственное добро, — он перекладывает вещи.
— Да что ты такое глаголишь?! — возмутилась Ханна. — Нет в моей обстановке никоих полтергейстов! Ох... Я... сей миг новую корзину доставлю. Выпусти меня на остров.
— Бантик, тут есть полтергейст? — на всякий случай спросила Алана.
— Никаких полтергейстов, — заверила русалка.
— Памятуя, как наша друидесса ловко колдует и варит зелья, странно скорее, что мы все раньше её стряпнёй не отравились, — отметила Красота, вспоминая потуги несчастной снять с части воинов чары Кораблика Даниэллы.
