— Это оружие, которое как-то связано с войной, о которой вы постоянно упоминаете? — спросил Гонт.
Он не ожидал прямого ответа, и уж тем более не от Клаузен. Для него было неожиданностью, когда она сказала: — Вот как они достают нас. Они пытаются донести это до всех. Иногда им это удается.
— Все разваливается, — сказала Ниро. — Ты была права. Сигнала недостаточно для явного прорыва. Должно быть, интерфейс зашумлен.
Желто-зеленое пятно уменьшалось с каждой секундой, как будто этот волшебный город снова погружался в глубины. Он завороженно наблюдал, как что-то вынырнуло на поверхность — что-то длинное, светящееся и похожее на хлыст, дернулось, извиваясь, словно пытаясь дотянуться до летящей в воздухе добычи, прежде чем его затянуло под воду, в шипящий хаос. Затем свет медленно погас, и волны вернулись к своей обычной свирепости, и тот участок океана, где появилось видение, стал неотличим от окружающих его просторов.
Гонт принял решение. Он присоединится к этим людям, будет выполнять их работу, примет их условия, какими бы они ни были. Не потому, что хотел этого, не потому, что у него к этому лежало сердце, не потому, что верил в достаточность своих сил, а потому, что альтернативой было казаться трусливым, слабовольным, не желающим посвятить свою жизнь альтруистической миссии. Он знал, что это были совершенно неправильные причины, но согласился с ними без возражений. Лучше, по крайней мере, казаться бескорыстным, даже если мысль о том, что ждет его впереди, наполняет его почти всепоглощающим чувством отчаяния, потери и горькой несправедливости.
Прошло три дня с момента его пробуждения, когда он объявил о своем решении. За это время он почти ни с кем не разговаривал, кроме Клаузен, Ниро и Да Силвы. Другие рабочие на производственной площадке иногда замечали его присутствие, что-то ворчали ему, пока он стоял в очереди в столовой, но по большей части было ясно, что они не готовы относиться к нему как к такому же человеку, пока он не посвятит себя их делу. До тех пор он был всего лишь призраком, полусуществом, застрявшим в мрачном, дрейфующем подвешенном состоянии между усталыми живыми и замерзшими мертвецами. Он мог понять их чувства: какой смысл знакомиться с потенциальным товарищем, если этот человек в любой момент может решить вернуться в бокс? Но в то же время это не помогало ему чувствовать, что он когда-нибудь сможет вписаться в коллектив.
Он застал Клаузен в одиночестве за мытьем грязных кофейных чашек в боковой комнате столовой.
— Я принял решение, — сказал он.
— И что?
— Я остаюсь.
— Хорошо. — Она закончила вытирать одну из чашек. — Завтра у вас будет полный рабочий график. Я беру вас в команду к Ниро, будете заниматься ремонтом и обслуживанием роботов. Она может ввести вас в курс дела, пока ей не станет лучше. — Клаузен остановилась, чтобы поставить пустую чашку обратно в один из шкафчиков над раковиной. — Приходите в столовую в восемь, там будет Ниро с набором инструментов и рабочим снаряжением. Позавтракайте заранее, потому что у вас не будет перерыва до конца смены.
Затем она повернулась, чтобы выйти из комнаты, оставив его стоять там.
— И это все? — спросил Гонт.
Она удивленно посмотрела на меня в ответ. — А вы ожидали чего-то другого?
— Вы вытащили меня из холодильника, сказали, что мир превратился в дерьмо, пока я спал, а потом предоставили мне выбор: бодрствовать или вернуться в коробку. Несмотря ни на что, я действительно соглашаюсь работать с вами, прекрасно понимая, что, поступая так, отказываюсь от любого шанса дожить до чего-то другого, кроме этого... жалкого будущего. Отказываюсь от бессмертия, отказываюсь от всякой надежды увидеть лучший мир. Вы сказали, что у меня есть... что? Двадцать, тридцать лет жизни?
— Плюс-минус.
— Я дарю вам эти годы! Разве это чего-то не стоит? Разве я не заслуживаю, по крайней мере, того, чтобы мне сказали спасибо? Разве не заслуживаю хотя бы крупицы благодарности?
— Думаете, вы другой, Гонт? Думаете, что вам причитается что-то, что остальные из нас даже не надеялись получить?
— Я никогда не подписывался на эту сделку, — сказал он. — Никогда не соглашался на эту сделку.
— Правильно. — Она кивнула, как будто он высказал важную мысль, меняющую правила игры. -Понимаю. Вы хотите сказать, что для остальных нас это было легко? Мы отправились в спальни, зная, что есть крошечный шанс, что нас разбудят, чтобы мы помогли с обслуживанием. Из-за этого, поскольку мы теоретически знали, что нас могут позвать, у нас не возникло никаких проблем с мотивацией? Вы это хотите сказать?
— Я говорю, что все по-другому, вот и все.
— Если вы действительно так считаете, Гонт, то вы еще больший придурок, чем я думала.
— Вы разбудили меня, — сказал он. — Вы сами решили разбудить меня. Это не было случайностью. Если где-то там действительно спят два миллиарда человек, шансы выбрать кого-то из первых двухсот тысяч... ничтожно малы. Значит, вы сделали это не просто так.
— Я же говорила вам, что у вас были необходимые навыки.
— Навыки, которым каждый мог бы научиться, если бы у него было время. Очевидно, Ниро так и научилась, и я полагаю, вы тоже должны были это сделать. Значит, должна быть другая причина. Учитывая, что вы продолжаете твердить мне, что это моя вина, полагаю, что таково ваше представление о наказании.
— Думаете, у нас есть время быть такими мелочными?
— Не знаю. Что я знаю точно, так это то, что вы обращались со мной более или менее по-свински с того момента, как я проснулся, и я пытаюсь понять, почему. Я также думаю, что, возможно, пришло время рассказать мне, что происходит на самом деле. Не только со спящими, но и со всем остальным. То, что мы видели в море. Причина всего этого.
— Думаете, что готовы к этому, Гонт?
— Скажите мне.
— Никто никогда не бывает готов, — сказала Клаузен.
На следующее утро он отнес поднос с завтраком к столу, за которым уже сидели трое других смотрителей. Они закончили есть, но все еще разговаривали за чашками того, что они условились называть кофе. Гонт присел на краешек стола, кивком поприветствовав остальных посетителей. До этого момента они оживленно беседовали, но потом без церемоний осушили кружки, унесли подносы, и он снова остался один. Ему ничего не было сказано, кроме невнятного "не пойми меня неправильно", когда один из смотрителей прошмыгнул мимо него.
Он задумался, как еще он мог это воспринять.
— Я остаюсь, — тихо сказал он. — Я принял решение. Что еще я должен сделать?
Он молча съел свой завтрак и отправился на поиски Ниро.
— Полагаю, вы получили приказ, — весело сказала она, уже одетая для работы на открытом воздухе, несмотря на то, что рука у нее все еще была перевязана. — Вот. Возьмите это. — Она передала ему тяжелый набор инструментов, каску и стопку сложенной коричневой рабочей одежды под ней. — Приведите себя в порядок, а потом встретимся у северной лестницы. Нормально переносите высоту, Гонт?
— Вам поможет, если я скажу "нет"?
— Наверное, нет.
— Тогда я скажу, что прекрасно переношу высоту, при условии, что нет никакой опасности упасть.
— Этого я гарантировать не могу. Но держитесь меня, делайте то, что я говорю, и все будет в порядке.
С тех пор как Ниро вернулась, непогода улеглась, и, хотя с востока все еще дул резкий ветер, серые тучи почти рассеялись. Небо было бледно-голубым, по-зимнему чистым, без следов инверсии. На горизонте верхушки далеких платформ бледно и металлически поблескивали в солнечном свете. Чайки и желтоголовые олуши кружили над вентиляционными отверстиями с теплым воздухом или ныряли под уровни платформы, проносясь между массивными, покрытыми пятнами от непогоды опорами, громко мяукая друг другу в борьбе за объедки. Вспомнив, что птицы иногда живут очень долго, Гонт задумался, замечали ли они когда-нибудь какие-либо изменения в мире. Возможно, их крошечные разумы никогда по-настоящему не осознавали присутствия цивилизации и технологий, и поэтому им не о чем было скучать в этом мире, населенном скелетами.
Несмотря на то, что за завтраком ему было холодно, он чувствовал себя бодрым и горел желанием доказать обществу свою значимость. Отбросив свои страхи, он старался не выказывать ни малейших колебаний, следуя за Ниро по подвесным мосткам, скользким от смазки, вверх по открытым лестничным пролетам, хватаясь за ледяные перила и перекладины. Они оба могли пристегиваться страховочными ремнями, но Ниро пользовалась своим только раз или два за весь день, и, поскольку он не хотел казаться чрезмерно осторожным, то последовал ее примеру. То, что она владела фактически только одной рукой, никоим образом не мешало ей даже на лестницах, по которым она поднималась и спускалась с бешеной скоростью.
Как и было обещано, они занимались ремонтом роботов. По всей платформе, внутри и снаружи, различные роботы выполняли бесконечную черную работу. Большинство из них, если не все, были очень простыми машинами, приспособленными для выполнения одной конкретной функции. Это облегчало их понимание и починку даже с помощью простых инструментов, но также означало, что почти всегда робот где-то ломался или был на грани отказа. В ремонтном наборе были не только инструменты, но и запасные части, такие как оптические матрицы, датчики приближения, механические подшипники и сервомоторы. Как понимал Гонт, запас некоторых из этих деталей был ограничен. Но также имелась целая секция центральной операционной платформы, предназначенная для восстановления основных компонентов, и, учитывая тщательность и изобретательность, не было никаких причин, по которым смотрители не могли бы продолжать свою работу еще пару столетий.
— Никто, однако, не ожидал, что это займет так много времени, — сказала Ниро, закончив демонстрацию замены печатной платы. — К тому времени они либо выиграют, либо проиграют, и мы будем знать только один способ. Но пока мы должны что-то делать и исправлять.
— Кто это "они"?
Но она уже была на ходу, взбираясь по другой лестнице, а он тащился следом.
— Я не очень нравлюсь Клаузен, — сказал Гонт, когда они поднялись на следующий уровень и он снова перевел дыхание. — По крайней мере, у меня такое впечатление.
Они стояли на одной из сходней, над ними было серое небо, а внизу — серое вздымающееся море. Все вокруг угнетающе пахло океаном, постоянно меняющейся смесью нефти, озона и морских водорослей, как будто океан никогда не позволял никому забыть, что они находятся на тонкой конструкции из металла и бетона, безнадежно удаленной от суши. Он задавался вопросом о морских водорослях, пока не увидел, как тащат покрытые зеленой пеной плоты из этих морских водорослей — или чего-то по сути похожего — выращиваемых на плавучих подводных решетках, которые периодически извлекались для сбора урожая. Все, что употреблялось на платформах, от еды и напитков до основных лекарств, сначала выращивалось или вылавливалось в море.
— У Вэл есть свои причины, — сказала Ниро. — Не беспокойтесь об этом слишком сильно, в этом нет ничего личного.
Это был первый раз, когда он услышал, чтобы кто-то называл другую женщину иначе, чем по фамилии.
— Это не так воспринимается.
— Ей было нелегко. Не так давно она потеряла близкого человека. — Ниро, казалось, колебалась. — Произошел несчастный случай. Здесь это довольно распространенное явление, учитывая ту работу, которую мы выполняем. Но когда Паоло погиб, у нас даже не было тела, которое можно было бы положить обратно в коробку. Он упал в море, и больше мы его не видели.
— Я сожалею об этом.
— Но вам интересно, какое отношение это имеет к вам?
— Полагаю, что так.
— Если бы Паоло не умер, нам не пришлось бы вытаскивать Хименеса из хранилища. И если бы Хименес не умер... Ну, вы понимаете картину. С этим ничего не поделать, но вы занимаете место, которое раньше занимал Паоло. И вы не Паоло.
— С Хименесом ей было легче, чем со мной?
— Начнем с того, что, я думаю, она была слишком ошеломлена, чтобы вообще что-то чувствовать в отношении Хименеса. Но теперь, думаю, у нее было время осознать это. У нас небольшое сообщество, и если кого-то теряешь, то вряд ли есть сотни других одиноких людей, из которых можно выбирать. А вы — ну, не примите это за неуважение, Гонт, — но вы просто не во вкусе Вэл.
— Может быть, она найдет кого-нибудь другого.
— Да, но это, вероятно, означает, что какая-то другая женщина должна сначала умереть, чтобы кто-то другой овдовел. И вы можете себе представить, как подобные мысли могут быстро испортить вам настроение.
— Но это еще не все. Вы говорите, что в этом нет ничего личного, но она сказала мне, что я начал эту войну.
— Ну, что-то в этом роде. Но если бы вы не сыграли свою роль, кто-нибудь другой взял бы ее на себя, без сомнения. — Ниро опустила поля своей каски, защищаясь от солнца. — Может быть, она вытащила вас, потому что ей нужно было выместить на ком-то свой гнев, я не знаю. Но теперь это все в прошлом. Какая бы жизнь у вас ни была раньше, чем бы вы ни занимались в старом мире, этого больше нет. — Она вцепилась здоровой рукой в металлический такелаж. — Это все, что у нас сейчас есть. Такелаж, работа, зеленый чай и несколько сотен лиц — и все это на всю оставшуюся жизнь. Но вот в чем дело: это не конец света. Мы люди. Мы очень гибкие, умеем пересматривать свои ожидания. Очень хорошо умеем находить причину продолжать жить, даже когда мир превращается в дерьмо. Включаешься в игру, и через несколько месяцев даже будет трудно вспомнить, как все было раньше.
— А как насчет вас, Ниро? Вы помните?
— Не так уж много из того, что стоит запомнить. Программа была в самом разгаре, когда я пошла спать. Меры по сокращению численности населения. Контроль над рождаемостью, санкционированная правительством эвтаназия, платформы, вырастающие в море... с того момента, как мы стали достаточно взрослыми, чтобы что-то понимать, уже знали, что это больше не наш мир. Это была просто промежуточная станция, место, через которое нужно пройти. Мы все знали, что попадем в боксы, как только станем достаточно взрослыми, чтобы пережить этот процесс. И что в конце концов либо проснемся в совершенно другом мире, либо не проснемся вообще. Или — если нам очень не везло — нас забирали, чтобы мы стали присматривающими. В любом случае, старый мир был бесполезен. Мы просто бродили по нему, зная, что нет смысла заводить с кем-то настоящую дружбу, нет смысла заводить любовников. Карты предстояло тасовать снова. Что бы мы ни сделали тогда, это не имело никакого отношения к нашему будущему.
— Не знаю, как вы могли это вынести.
— Это было не очень весело. Как и в другие дни. Но, по крайней мере, мы здесь что-то делаем. Я почувствовала себя обманутой, когда меня разбудили. Но в чем именно? — Она кивнула на землю, в неопределенном направлении, куда-то вглубь платформы. — У этих спящих нет никаких гарантий относительно того, что их ждет. Они даже не в сознании, так что нельзя сказать, что они находятся в состоянии ожидания. Это просто груз, пакеты с замороженным мясом, которые путешествуют во времени. По крайней мере, мы можем чувствовать солнце на своих лицах, смеяться и плакать и делать что-то, что может изменить ситуацию к лучшему.
