Её облик не сразу бросился в глаза, потому как кровавые пятна на мелких камнях застилали взгляд, привыкший к еще более ужасным картинам безжалостной сечи. Но здесь кровь вытекала из оголенной груди прекрасной девушки. Он склонился над её бледным лицом, отбросил прочь черные волосы, наполненные зелеными водорослями, и попытался разобрать её дыхание. Широкой ладонью он прикрыл кровоточившую рану у самого сердца, а другой начал срывать рубаху, чтобы перевязать её грудь. Только тогда он заприметил, что вместо ног в мелкой воде чуть шевелился большой рыбий хвост.
— О, море, первый из богов, спаси свое чадо, — изумленно произнес он.
— Помоги мне! Помоги мне! — её рот был плотно закрыт, лишь веки слегка содрогнулись, но он разобрал ясный зов, который как будто звучал в его голове.
Перевязав кое-как красную грудь, он вновь обратился к богам. Единственному богу, которого он знал — Морю. Нопсидон, так называли водную стихию эрлины и жрецы, все чаще произносившие мольбы на языке соседнего народа, признавая могущество всех высокочтимых божеств, которым поклонялись жители побережий. Но он не помнил ни одного слова из обращений, кои следовало посылать к богам. Он лишь повторял имя Нопсидона. Взяв русалку на руки, он шагнул в реку. Вода достигла пояса. Он опустил умиравшую девушку в прозрачный поток, поддерживая её на поверхности. Алдан должен был помочь своей дочери. Он же не мог ничего более сделать для неё.
— Помоги! Ты способен! В тебе есть эта сила, — шептал тот же невидимый голос. — Иди без страха вперед!
Он не ведал страха. Никогда за свою жизнь, но всегда за жизнь друзей. Разве страх не отступает, когда идешь навстречу смерти с улыбкой на губах, когда смехом встречаешь неизбежность?! Он продолжал двигаться по скользкому дну. Удерживать тело над водой не было сил, лишь темные волосы плавали напротив глаз, а потом и его голова полностью скрылась в холодной реке. Он задержал дыхание, но большие пузыри быстро выплыли на поверхность волн. Вновь послышался зов, наполненный мольбой. Его ноги закружило в невидимом водовороте, он выпустил тело речной жительницы и попытался вынырнуть к свету, но солнце так и осталось для него далеким светлым пятном посреди сверкавшей глади реки.
* * *
Двуручный меч пронзил воздух, и лезвие отделило голову упыря от туловища, которое напряглось в прыжке, а теперь лишь глухо опало вниз. Он занес клинок и вонзил его в сердце, заливая окровавленный деревянный пол новыми потоками. В последнем ударе совсем не было необходимости, но он действовал по привычке. Обычно он торопился проколоть грудь кровососа, что было несмертельно для Возрожденного, но лишало его надолго сил, а голову отделял от тела в месте, где выкапывал могилу для разрубленного на части мертвеца. Без трупа не возникало ненужных расспросов. Но в этот раз убийство было совершено в незнакомом доме, куда упырь проник в надежде утолить голод. Он уже давно следил за подозрительной темной тенью, что следовала вдоль бедных хижин деревни, желая подыскать добычу полегче и помоложе. И теперь мерзавец получил по заслугам в доме одинокой вдовы, проживавшей на отшибе с юными дочерьми.
В соседней комнате слышались испуганные перешептывания и крики, а также топот ног. Затем скрипнула входная дверь. Он оглянулся на распахнутое окно, через которое вслед за кровососом проник внутрь. Следовало поскорее уходить с места схватки. Он понял, что выследил не обычного вора, когда среди тесных темных стен остановил подозрительного проныру и велел тому убираться подальше от имущества вдовы. Лицо противника, осознавшего, что за ним явился незваный смотритель, исказила злоба, обнажились острые белоснежные клыки, уже прорезавшиеся в предвкушении угощения, и упырь набросился на него голыми руками, повалив на землю. Но колдуна так легко было не сразить. Он мыслью отбросил нападавшего на жесткую кровать, а после они скрестили мечи. Противник оказался силным и изворотливым, его короткий меч служил продолжением руки воина и отбивал каждый удар колдуна. Однако вскоре тому удалось лишить упыря оружия, отрубив кисть, а после голову.
По деревянной мебели восходили языки пламени, возле дверного проема в другую часть дома разгорался огонь от масляной лампы, которую в испуге обронила одна из дочерей хозяйки, заглянувшая на шум в гостинной. Колдун направил помыслы, и пожар стал затихать. Он знал, что домочадцы скорее всего уже подымали на помощь соседей, поэтому в спешке нагнулся над кровососом, желая обыскать его вещи. Но ничего примечательного не удалось найти: парень лет двадцати был с виду не богат. В его кошеле звенели лишь пару медяков, старый меч теперь валялся на полу, а возле пояса оказалась фляга. Однако прикоснувшись к сосуду, колдун понял, что в его руках не обычная деревянная или жестяная котомка, а граненный почти опустошенный графин, в котором плескались остатки красной жидкости. Сунув его за пазуху, он выскочил во двор и скрылся в тенях.
Ночь он провел в стоге сена за околицей деревни. Возвращаться в таком потрепанном виде в дом господина Кивила, управляющего делами далийского хозяина, было опасно. Он проснулся, когда солнце уже взошло, по-летнему тепло и обжигающе светило с небосвода. Его раны, полученные в поединке, засохли, а оставшиеся рубцы нужно было спрятать под разорванной одеждой. Тело колдуна ведало боль и усталость, но он быстрее обычных людей возвращал силы, хотя одинокая стрела или подлый удар в спину могли мгновенно лишить его жизни, также как и простого смертного. Чародей умылся около колодца на окраине деревни и поспешил в дом Кивила. Он уже неделю гостил на этих восточных территориях Аманы, приехав сюда из тонских городов. В тех местах колдун недавно также поразил одного кровососа, и самое странное, что в доме упыря, знатного купца, он нашел тайник с запечатанными графинами, напоминавшими флягу паренька, убитого накануне. Он хотел внимательно рассмотреть марку стеклодува, поэтому в поместье управляющего колдун зашел с заднего двора, чтобы избежать излишних взглядов и вопросов. Но его затея не удалась, потому как сам Кивил преградил подъем по лестнице, пригласив в свой кабинет для важного, по его словам, разговора.
— Граф, где вы пропадали за завтраком? И что с вами произошло этой ночью? Вы уже в курсе ужасного происшествия на краю деревни? Там был убит один крестьянин... Хотя может вы там даже побывали, судя по вашему помятому камзолу?! — любопытствовал управляющий.
— Я действительно провел замечательную ночь, сударь, но не в компании с трупом, а с прекрасной дамой, — многозначительно улыбнулся колдун, вытащив при этом остатки сена из своих темных волос, которые следовало давно подстричь, потому как они спадали на глаза и прикрывали уши. — А о нападении и убийстве я еще не слыхал... Весьма сожалею о несчастье. И ведь прямо перед визитом далийских хозяев! Но, впрочем, я их не застану. Разрешите поблагодарить вас за теплый прием в этом доме, господин Кивил, назавтра я планирую покинуть ваши края.
— Но вы же так интересовались поставками наших тканей в Рустанад?! Неужели эта прекрасная дама вынуждает вас забросить дела? Вот до чего доводит несдержанность да еще в столь молодом возрасте, мой друг! Море не установило для своих почитателей пределов, видии закрывают глаза на разврат, сжигающий жизнь молодежи, которая гибнет на глазах у своих родителей, отдававших эти жизни за защиту родины от гарунов! — в запале поучал барон.
— Не тратьте слов понапрасну, Кивил, — жестко угомонил его граф. — Я знаю, что сейчас вы заговорите о скромности и умеренности, которые восхваляют южане, преклоняясь перед своим кровавым духом. В Рустанаде я побывал на одном из ритуалов, и скажу, что там было выпито немало бочек вина, и столько невинных девушек пролили свою кровь во славу каких-то темных земных богов, а также распрощались со своей невинностью, что забавы дворян в Алмааге и южных государствах вам покажутся просто детскими шалостями, чистыми, честными и совершенно неопасными.
— Кстати о вине, — управляющий не находя слов, чтобы отразить выпад гостя, решил сменить тему. Он раскрыл изящный старинный комод и достал полный стеклянный графин. Колдун широко раскрыл глаза от удивления, потому как в руках у барона находился точно такой же сосуд, что он ночью отнял у упыря. — Я давно хотел распить с вами бутылочку этого славного напитка, привезенного мне хорошим другом. Это вино еще старого урожая, с тех виноградников Релии, что прежде радовали глаз на побережье Южного моря, которое теперь гаруны превратили в выжженную пустошь. Теперь уже вино не столь сладко, а прежние запасы неумолимо подходят к концу. — Морянин, хотя он был недостаточно высоким для настоящего морянина, неспешно наполнил два кубка ароматным напитком и протянул один из них графу. — Уже почти тридцать лет, как дикари захватили Пелесс, а оттуда, я помню, отец всегда привозил такое сладкое вино, да что говорить — какой там выращивали в горах чай! А мягкая шерсть!
— Те времена остались только в воспоминаниях, — горестно произнес колдун. — А что за необычный сосуд для вина, господин Кивил? Я раньше таких не видал.
— Это изобретение моего же друга, господина Логье. Он управляет одним поместьем в Далии вблизи Равенны. Стекло затемнено, и вино лучше сохраняет свой вкус! Он оставил мне по старой дружбе одну бутылочку для пробы в прошлый визит, а потом обещал прислать еще. В землях своего господина Логье присматривает за всем процессом изготовления таких прекрасных бутылей и розлива в них вина из крепких бочек. А вы, граф, я вижу, интересуетесь подобными безделушками. Недаром же при вас всегда столь необычные склянки, притороченные к поясу?!
— Это хрусталь, небьющийся хрусталь, — колдун бросил мимолетный взгляд на два сосуда из толстого стекла, которые он носил с собою. За долгие годы он привык держать их всегда при себе. — Я действительно поражен мастерством ремесленника и хотел бы прикупить себе на память одну из бутылок. Конечно, лучше полную, — он засмеялся, чтобы скрыть волнение в голосе. Не стоило показывать барону, что он крайне заинтересовался формой графина, а также другом, который, по-видимому, уже распродал свой товар по всему востоку Мории.
— Но я же сказал вам, любезный, что Логье оставил мне всего один экземпляр. Он обмолвился, что его ждет покупатель в Рустанаде.
— Бросьте, — нахмурился колдун. — Я видел на вашей полке еще одну бутылку.
— О, — смутился старик. — Я просто... — Колдун неотрывно смотрел в глаза собеседника, так что тому было почти невозможно избежать его чар и солгать. — Мой конюх помогал перекладывать товар в повозку, которую чинили в кузнеце, и я приказал ему стянуть еще одну бутылочку, на всякий случай. То есть на случай подходящего торжества, празднества прославления Моря... Но я не могу отказать такому знатному гостю как вы, граф! Конечно, я продам вам... — Он осекся под хмурым взглядом гостя. — Я подарю вам это вино в знак нашей дружбы!
— Я не сомневался, что вы так поступите, мой друг, — спокойным тоном ответил граф. — А теперь расскажите мне более подробно о вашем товарище, торгующем столь восхитительным вином. Кто он и откуда?
Беседа вышла очень содержательной. Он уже решил, куда направиться, чтобы разузнать, что еще связывало двух упырей, которые любили пить старое выдержанное вино, хотя вряд ли оно было им по карману, да и по вкусу. Оставшись наедине, колдун закрыл дверь своей комнаты и поставил на стол темную бутылку, полученную от Кивила. Повинуясь странному порыву, он раскрыл запечатанное горло сосуда и отхлебнул красной жидкости. Если в кабинете управляющего граф испил поистине божественного напитка, то теперь его рот скривился от мерзкого ощущения — по губам стекали струи крови, которой был наполнен графин. Он со злостью и презрением отер испачканный подбородок.
* * *
Он поднялся еще до рассвета, осторожно, без шума покинул спальню, чтобы ненароком не разбудить её, и теперь в кожаной жилетке, высоких сапогах, с мечом в длинных ножнах, стоял у порога. Прощание перед дальним походом с отчим домом и близкими людьми обычно не задерживало его надолго, потому как он старательно этого избегал. И теперь он зашел сюда, чтобы всего лишь бросить скользкий взгляд по комнате, где прошло его детство, а последние два месяца кипела бурная супружеская жизнь. Она неподвижно лежала посреди широкой кровати в спутанных простынях. Она была очень хороша собой при свете единственной лампы. Густые длинные кудри струились по обнаженным плечам и белой подушке. Он улыбнулся, тихо сказав:
— Я еще вернусь, — и сделал шаг в темный холодный коридор дворца. Но жалобный голос остановил его движение.
— Почему?! Почему ты оставляешь меня одну?
Будь она самой богиней Галией, он бы все равно покинул её покои. Время для ласк и любви прошло, наступало время для битв и славы. Она стала его женой и надолго затмила своей нежностью и красивыми чертами весь остальной мир, но теперь он чувствовал себя птицей, которая вновь обретала утраченную свободу. Он вырывался из клетки на волю, под лучи ясного солнца и небесный свод. В его словах не послышалось ни капли сожаления о предстоящей разлуке, и от того в её больших темных глазах стояли слезы.
— Ты же знаешь, по поводу чего собирался совет. Я не откажусь от намерений, высказанных на нем. Наш долг помочь тем, кто нынче защищает земли от диких заморских племен. К нам взывали о подмоге, и мы не должны отказывать народу, который также превыше всего почитает святого прародителя Моря, бога Нопсидона.
— Но только ты посчитал нужным откликнуться на этот зов, — тихо ответила она. Женщина скрыла лицо в подушке, но сквозь сдавленные рыдания он расслышал её последнее напутствие. — Пусть боги берегут тебя. Я буду ждать твоего возращения, Рулле, мой царевич!
— Если обратно придут лишь вести о кончине, не плачь и найди себе более достойного мужа. Прощай!
В открытой галерее было серо и холодно в предрассветный час. Его шаги гулко отдавались о каменные плиты. По правую руку вдоль высоких стен стояли высеченные из гранита статуи эрлинских богов в человеческих обличиях. Он прошел почти их всех, спеша во двор к конюшне, где его поджидали соратники и верный жеребец. Но из-за монументальной фигуры великого небесного властителя Уритрея, покоявшегося на широком постаменте, появился не менее горделивый и статный человек — Веллинг Даней, отец царевича.
— Не прошло еще и двух дней после того, как ты огласил свое решение отправиться в далекий поход на запад к брегам неизвестных вод, а ты уже выступаешь в путь... За месяц, как мы получили послание из Равенны, под твои знамена, мой сын, сошлись самые смелые и юные воины Черноморья. На кого же ты оставляешь защиту родных просторов? Только лишь на молитвы жрецов-магов?!
— Мой Веллинг, мы не раз обсуждали это, — он ответил учтиво, но с явным недовольством. — Вам не удастся меня задержать!
— Тебя не останавливает даже молодая жена, даже прорицания магов, даже родной отец, — печалью отдавали приглушенные сожаления царя, который уже достиг почтенного возраста, но все еще отличался крепким телом, зорким глазом и громовым голосом. — После долгих лет войны, когда наши отцы и братья не покладали мечей, кровью и слезами отстаивая каждую пядь земли вокруг высоких Черных гор, мы, наконец, закрепились у берегов моря, что было заветной мечтой твоего деда, первого вождя черноморцев, Веллинга Ларре. Мы заключили долгожданный мир с мудрыми эрлинами. Но твоя горячая кровь вновь жаждет боя и песни оружия! В твои руки я передам вскоре черноморское царство, и я бы хотел, чтобы ты укреплял его изнутри, а не покидал из-за далекой войны.
